Помоги проекту - поделись книгой:
Сначала отношения между Дмитрием и Новгородом складывались напряженные: Дмитрий даже собирался походом на Новгород из-за постоянных грабежей новгородских ушкуйников на Волге. Но история распорядилась иначе. Тверской князь сблизился с литовским великим князем Ольгердом (они были родственники). Такой союз угрожал и Новгороду, имевшему и прежде трения с Ольгердом, и Москве.
1367 год Начало похода Михаила Александровича Тверского и литовского князя Ольгерда на Москву против Дмитрия Донского
Новгород предпочел занять сторону Москвы. Впрочем, литовская опасность для Новгорода больше была придуманной. На самом деле у города возникли сложности с земельным вопросом. Все дело в том, что новгородские землевладельцы стали продавать свои владения тверичам, а тверской князь заявил новгородцам, что раз земля продана тверичам, так она теперь Тверская земля, на что новгородцы возмутились и ответили, что земля Новгородская неприкосновенна, кому бы она ни принадлежала, прежде всего она принадлежит Новгороду. Ко всему прочему, Михаил Тверской взял да и занял Торжок, посчитав и этот город теперь своим, даже своих наместников посадил. Новгородцев это рассердило еще больше. Они дождались, пока Михаил уведет войско, вошли в свой Торжок, наместников выгнали, тверских купцов пограбили, а кое-кого и убили и стали готовиться к обороне. Жители Торжка, которые не так уж давно собирались идти под московского князя, теперь вспомнили, что целовали крест новгородцам, и покоряться Твери не хотели. Михаил, узнав, что случилось, явился под Торжок с войском, требуя выдать тех, кто убил его тверичей. Немногочисленное новгородское воинство подбадривало своих торжковцев, даже вывело их сражаться с тверичами. Только, увидев, что Михаил берет верх, новгородские воины тут же бросились бежать, а Торжок бросили на произвол судьбы.
Произвол был таков: посады основательно пожгли, из-за ветра огонь перекинулся на город, и в пламени погибла большая часть его населения. Тверичи ограбили все, что уцелело от огня, а выживших жителей увели в плен. Никак не литовская опасность, а земельные притязания и разгром Торжка — вот истинная причина объединения Новгорода с Москвой.
В союзе с Москвой были не только новгородцы, но, по словам летописи, только новгородцы буквально рвались в бой, скрежеща зубами за обиду в Торжке. Увидев против себя среди союзного войска новгородцев, Михаил испугался, что эти сделают с его княжеством то же, что и он сам с Торжком, так что он вынужден был заключить мир с московским князем. Пришлось ему заключить и мир с новгородцами на всей их воле, то есть отпустить всех пленных без выкупа, вернуть Торжок и всю Торжковскую волость, возвратить проданные новгородскими землевладельцами земли, предоставив право решать в судебном порядке расторжение сделки, а если продавца не найти — Новгород обещал выплатить куны из городской казны, а также вернуть все товары, захваченные у новгородских и торжковских купцов. Новгородцы и не предполагали, что, борясь за земельные интересы и ослабляя Тверь, они прокладывают себе дорогу к страшному будущему. Прошло 11 лет, и московский князь вдруг припомнил новгородцам их ушкуйников на Волге-реке. Но это был, конечно же, только предлог. На самом деле московский князь был возмущен, что Новгород не платит дани с самого начала его великого княжения.
1387 год Присоединение к Москве от Новгорода Бежецкого Верха
Так что Дмитрий Иванович собрал огромное по тем временам войско и пошел на Новгород. Тут стоит сделать некоторое отступление: Дмитрий Иванович был тот самый Дмитрий Донской, он сильно опустошил казну во время Куликовской битвы, и еще сильнее — после набега Тохтамыша. От хана пострадали великокняжеские земли, и с каждой деревни в виде особого наказания была назначена дань по полтине. Эти тяготы князь и жаждал заплатить новгородскими деньгами. Сначала он просто отправил в Новгород сборщиков дани, но, как только те явились на Городище и объявили московское решение, новгородские бояре едва их не растерзали, крича, что никакой дани Новогород платить не обязан. Москвичам оставалось только что бежать от греха. Была еще одна новгородская неприятность: за год до того князем в Новгород был приглашен сын Наримунта Патрикей. Это вывело Дмитрия из равновесия: ведь иначе чем измену воспринять приглашение литовца на новгородское княжение он и не мог. Ко всему прочему новгородский владыка наотрез отказался подчиняться московскому митрополиту! Так что без открытой войны было не обойтись. Предлог же — означенные ушкуйники — был выбран очень правильно: эти молодецкие ватаги причинили немало хлопот по всей Волге, так что в московское войско с охотой пошли жители Галича, Мологи, Костромы, Городца, Углича, Ярославля, Нижнего Новгорода, Белозерска, Устюга, Мурома, Юрьева, Владимира, Суздаля, Ростова, Мещеры, Стародуба, а также Московской земли — Можайска, Серпухова, Боровска, Ржевска, Дмитровска. Даже новгородские пригороды Вологда, Торжок, Волок Ламский, Бежецкий Верх дали людей — эти просто боялись разорения, поскольку первыми бы оказались на пути войска.
Новгородцы к такому повороту событий были совсем не готовы: своего постоянного войска у них не было, приходилось набирать ополченцев, но разбить московское войско силами ополчения — затея обреченная. Так что сперва Новгород хотел откупиться, как это обычно и делал. Не вышло. Дмитрий денег не взял. Горожане стали срочно ставить острожек для обороны. Слухи о размере войска были устрашающие, так что жители решили сами сжечь все постройки вокруг города — и запылали посады, не пощадили они даже и монастыри — в общей сложности их сгорело 24. Отовсюду доходили известия, что московское войско грабит дома, жжет поселки и уводит жителей в плен. Узнав, где Дмитрий стал лагерем, послали туда на переговоры владыку. Тот обещал наказать виновных ушкуйников и выплатить все те же 8000 рублей, которые предлагались и в первый раз. Дмитрий согласился, но, как считал Костомаров, вовсе не потому, что был тронут кроткими словами владыки, — просто он увидел, с какой легкостью новгородцы жгут свое имущество, и понял, что взять город будет не так-то просто, к тому же была зима, почти бесснежная, зато земля покрыта льдом, стоял князь в голом поле на пепелище, ни о какой осаде без продовольствия и речи идти не могло. «Сам Димитрий не был князем, способным мудростью правления облегчить тяжелую судьбу народа, — говорит Костомаров, — действовал ли он от себя или по внушениям бояр своих — в его действиях виден ряд промахов. Следуя задаче подчинить Москве русские земли, он не только не умел достигать своих целей, но даже упускал из рук то, что ему доставляли сами обстоятельства; он не уничтожил силы и самостоятельности Твери и Рязани, не умел и поладить с ними так, чтоб они были заодно с Москвою для общих русских целей; Димитрий только раздражал их и подвергал напрасному разорению ни в чем не повинных жителей этих земель; раздражал Орду, но не воспользовался ее временным разорением, не предпринял мер к обороне против опасности; и последствием всей его деятельности было то, что разоренная Русь опять должна была ползать и унижаться перед издыхающей Ордой». Новгородцы совсем не желали унижаться ни перед Ордой, ни перед князем-защитником, который, вместо того чтобы защищать, начинает карать. На этот раз беда горожан миновала. Московское войско ушло.
Но московская угроза никуда не исчезла. Пока еще великие князья хотели от Новгорода только денег. С князьями-защитниками у города было очень плохо. Грубо говоря, Новгороду доставались князья-неудачники, которые либо были изгнаны с родины, либо вынуждены были сами бежать, защитить они не умели даже самих себя. А между тем отношения с Москвой становились все напряженнее.
С 1390-х Попытки Москвы ограничить самостоятельность Новгорода
1390-е Война Москвы с Новгородом и присоединение Подвинья (Заволочья), земель Перми Великой, Муромского княжества, верховьев Волги
Воссевший на стол после Дмитрия его сын Василий «узаконил», так сказать, выплаченную единоразово дань с города и потребовал черного бора со всей земли. К тому же возникли и сложности в церковных отношениях: московский митрополит требовал права суда над новгородской церковью. Новгородцы, выслушав претензии, отказали и в дани, и в суде над церковью.
Снова началась война. Москвичи взяли Торжок, Вологду, Бежецкий Верх, Волок Ламский, в Торжке захватили сторонников Новгорода, увезли в Москву и казнили. В ответ новгородцы разграбили Устюг, пленили жителей. После этого был заключен мир, но мир был не в пользу Новгорода: город обещал платить черный бор. Но перемирие было не слишком долгим. В 1397 году Василий, женатый на дочери Витовта, потребовал, чтобы новгородцы объявили войну ордену, с которым Витовт был в ссоре. Новгородцы отказали. «Нам, князь, — сказали они, — с тобою один мир, а с великим князем Витовтом другой, а с немцами иной». За этот отказ московский князь отправил своих агитаторов в Двинскую землю, где они должны были склонить двинчан на сторону Москвы. Это удалось, двинчан обрадовала возможность беспошлинной торговли. По уже известному рецепту снова были захвачены Торжок, Бежецкий Верх и Волок Ламский. Одновременно митрополит потребовал к себе владыку на суд по святительским делам. Пришлось ехать. Вместе с владыкой отправился новгородский архиепископ и выборные послы. Митрополит был доволен таким послушанием и благословил владыку с послами. Но князь Василий отказался очистить взятые города и земли. Когда посольство вернулось с дурными вестями, новгородцы решили за свои земли сражаться.
В 1398 ополченцы взяли великокняжескую Белозерскую волость, захватили Кубенскую волость, Вологду, Устюг, Орлец. А когда ополчение вернулось в Новгород, вдруг выяснилось, что великий князь еще осенью отказался от своих требований и вывел войска из захваченных городов. Но за эту отвоеванную назад Двинскую землю через несколько лет пришлось отвечать новгородскому владыке: его вызвали в Москву и обвинили в том, что он благословлял ополчение идти в Двинскую землю, за что владыку на два с половиной года посадили в Чудов монастырь. Владыка сидел под замком, но вины не признавал. За это Василий вновь разорил Торжок. Отношения между Новгородом и Москвой были натянутыми, но до большой войны так и не дошло.
Но проблемы были у Новгорода не только с Москвой, проблемы были и с Литвой. Хотя и сидели на новгородском столе несколько литовских князей, новгородцы умудрились каким-то особенным образом испортить отношения с Витовтом. Костомаров объясняет этот казус тем, что Витовт мечтал создать большое и сильное русско-литовское государство. Но тут, скорее, дело в особенностях новгородского ума. Все тонкое дипломатическое дело портили новгородские послы, которые не стеснялись называть Витовта неверным и поганым. Как христианина и католика это его сильно обижало. Ругали его также псом, изменником и бражником. Последняя новгородская ругань привела к войне. Оскорбленный Витовт пошел и встал осадой на Порхов. Защитники предпочли заплатить ему за отход 5000 рублей. Потом явились новгородские послы и заплатили еще 5000 за то, чтоб не разорял новгородских волостей, и 1000 за выкуп пленных. В назидание якобы Витовт сказал новгородцам: это вам за то, что назвали меня изменником и бражником.
После смерти Василия Дмитриевича между претендентами на престол возникли такие междоусобия, что князьям было не до Новгорода. Это, конечно, оттянуло конец его свобод. Князья порывались то пойти войной на Новгород, то отнять несчастный Торжок, но дело завершалось выплатой очередной порции денег. Московских великих князей бесило, что новгородцы дают приют даже таким изгнанникам, как Дмитрий Шемяка или Василий Гребенка, на что новгородцы отвечали, что по старому обычаю они всем князьям без разбора оказывают честь. Бесило их и то, что у новгородцев существует до сих пор вече, на котором они составляют свои грамоты не от имени великого князя (и вообще без всякого его ведома). Какой же московский князь великий князь всея Руси, если этот Новгород ведает вопросами войны и мира и ведет переговоры с иностранными державами? Русь Новгород или же не Русь?
Самое неприятное было для московского князя и то, что новгородцы стали скупать земли, и не где-нибудь в чужих еще княжествах, а, можно сказать, — в сердце Московской земли: в Ростовской да Белозерской, — и все эти земли тут же перестали уважать Москву, а взяли ориентацию на Новгород! Это уж было, сами понимаете, никак недопустимо! Так что в 1456 году Новгороду была очередная великокняжеская война. Новгородцы потерпели поражение под Русой и снова помирились с князем. Естественно, им пришлось снова платить за мир, согласиться на черный бор и вернуть Москве купленные на ее территории земли. Но самое отвратительное условие мира было не денежным: новгородцы обещали не давать вечных грамот, а только грамоты с печатью великого князя. Они еще не понимали, что это означает. Это прекрасно понимали сторонние наблюдатели.
Вторая половина 1450-х Начало борьбы Василия Темного за Новгород
1460 год «Мирный» поход Василия II на Новгород; договор об уплате жителями Новгородской земли «черного вора»
Видя, что Москва уже полностью готова сожрать Новгород, великий литовский князь Казимир предлагал новгородцам союз, но те отказались: им было непривычно принимать помощь от иноверца. А зря. Это была уже одна из последних упущенных ими возможностей. Другая была выполнимой, но не гарантирующей избавления от Москвы: во время посещения Василием Васильевичем Новгорода составилась группа заговорщиков, которые хотели порешить разом и самого великого князя, и обоих его сыновей Юрия и Андрея, и воеводу Басенка, разбившего ополчение под Русой. Только владыке кое-как удалось их остановить. И только одно обстоятельство охладило их пыл: владыка напомнил, что у Василия Васильевича имеется еще и сын Иван, его-то в Новгороде и не было. И ведь прав был владыка: именно Иван и задушил новгородские вольности.
Конец народоправств
Еще прежние московские князья всеми способами пытались ограничить новгородские свободы: в своих землях они эту заразу свободомыслия ликвидировали уже давно. Ни один подручный Москве суздальский князь не смел и пикнуть против этой центростремительной политики, где главной была Москва, все интересы вертелись только вокруг Москвы, и то, что не нравилось Москве, должно было не нравиться всем ее рабам. В Новгороде, пусть и боярском, пусть и недостаточно демократичном (простые люди мало что могли решать и в этой самой свободной русской земле), собственного мнения никто высказывать не боялся, и, имея в виду пример уничтожения плюрализма в низовских землях, Новгород мог честно говорить, что он живет по своей воле. Но с каждым новым московским князем эта собственная воля становилась все ограниченнее.
Москвичи отлично знали, как можно унизить и оскорбить Новгород, чтобы он решился совершить неправильные поступки. Они действовали, играя на чувствах соседних с Новгородом тверских князей, в то же время создавая такую обстановку, когда Новгороду не у кого было искать помощи, разве что у Москвы. Последний московский князь оставил в сердцах новгородцев самые неприятные воспоминания. Он фактически запретил все то, чем Новгород отличался от любого иного города с северо-восточной ориентацией.
Что такое Новгород без его вечевого порядка и принятия решений простым большинством голосов?
Что такое Новгород без самостоятельной политики?
Что такое Новгород, не живущий по своей воле?
Чем он тогда отличается от Владимира, Суздаля, Ростова, самой Москвы?
Ничем.
Разве что богатством, выгодной торговлей, зарубежными связями. Всему этому Москва желала положить предел. Пусть торговый — это полезно для строящегося Москвой государства, деньги — это хорошо. Но эти деньги должны идти не на новгородские нужды, а на московские, тогда это только и будет правильно.
А так получается что? Вроде бы Новгород — русская земля, православная, а в то же время денег платить не хочет, землей своей дорожит, принимает у себя разных опальных князей, ненавидящих московского князя, берет в князья и вовсе иностранцев, врагов отечества, помимо Москвы решает все на своем проклятом вече, а к Москве обращается лишь тогда, когда у самого плохо с военным ресурсом. Нет, так жить нельзя. Василий Васильевич, хоть и слепой, в темноте своего невидения точно знал: следующий шаг должен быть очень простым — присоединить вольный город со всеми его богатыми землями, которые тоже (вот ведь нелепость!) считают себя вольными, хотя глушь инородская, присоединить к сердцу родины Москве, присоединить так, чтобы уже никогда отсоединиться не смог. Оставить Новгороду одно только право — торговать. Пусть торгует для повышения благосостояния Москвы. А все остальное — от лукавого. Сам Василий хотел, да не успел разобраться с Новгородом. Это дело выпало уже на правление его сына Ивана.
Ивана Васильевича Костомаров характеризовал как князя с деспотическими наклонностями предков, но с умом гораздо обширнейшим и политикой более чем осторожной. Близлежащие и пока еще свободные княжества вроде Тверского и Рязанского он называет странами. По сути он прав: в XV веке это и были отдельные страны, они даже по размеру именно не области Руси, а страны, хотя и повязаны единым подчинением монгольскому хану в Золотой Орде через великого князя земли Русской. В то же время нельзя рассматривать наличие этих «стран» как федерацию, поскольку федерация — образование все же добровольное, здесь же говорить о каком-то добровольном вступлении в федерацию с отдачей первого голоса Москве со стороны Рязани или Твери — более чем дико. Тверичи и рязанцы своего соседа ненавидели так, как только можно ненавидеть. Новгород, который больше всего заботился о выгодах и считал, что его вольности никуда не денутся, пока есть деньги, в этом плане был даже менее дальновидным, чем Тверь и Рязань.
Проблемы, которые вдруг образовались к середине XV века, дали понять — денутся, так что в этом плане заговор 1460 года — явление показательное. Вполне вероятно, что новый князь был осведомлен о факте этого заговора, или само отношение новгородцев, их неожиданное упорное сопротивление, их борьба за права заставили его проводить такую взвешенную политику. Вступив на должность, князь не стал сразу же давить ни на Новгород, ни на Тверь, ни на Рязань. Единственное, чего он требовал, — быть послушными Москве. Прежние князья уже так постарались в этом отношении, что Твери, Рязани и Новгороду оставалось лишь поддерживать статус-кво. Княжества не могли отказаться выделить войска для московских нужд, они покорно исполняли московские приказы. Тут-то Новгороду и стало ясно, что достаточно одного легкомысленного поступка, и вся московская сила пойдет на вольный город, чтобы стереть его с лица земли. Удивительно, но за века подлинной самостоятельности Новгород не озаботился самым важным — он не создал регулярного войска, готового в случае опасности драться с врагом. Он так привык, что князья в более благополучное время приводили свои военные силы, садясь на стол, что даже и теперь, когда ситуация ухудшилась до предела, не занялся этим вопросом. Это, можно сказать, было его роковой ошибкой.
Другой бедой оказалось наличие плюрализма. При свободе мнений нельзя было остановить ту пропаганду, которую вели подкупленные Москвой агенты в самом городе. К ним, к сожалению, относилась одна из сильных боярских партий. Агенты убеждали новгородцев, что присоединение к Москве — благо, поскольку тогда новгородский народ будет «со всей Русью», и что московский князь лучше будет управлять всеми, чем новгородский. В последнее верили: новгородцам уж в течение долгого времени не доставалось нормальных князей. Даже псковичам больше везло на князей. Уже больше века псковичи жили самостоятельной республикой и сами приглашали к себе князей. Отличался Псков и большей согласованностью в управлении, и тем хотя бы, что имел отважных защитников. Псков как-никак был крепостью, он мог пережить осаду. Новгород ничего такого не мог.
Когда притязания москвичей стали совершенно прозрачными, Новгород растерялся. Он стал искать союзников, но с союзниками было очень сложно. К середине XV века не было больше рыцарей, с которыми хоть и воевали, но умели и договариваться. Тверское княжество не помогло бы новгородцам, официально оно было лишено вечевого порядка, хотя видимость самостоятельности и соблюдалась. У новгородцев было два пути спастись: перетянуть на свою сторону Орду, но Орда тоже была уже не та, ослабела, или все-таки посмотреть на запад. Православным новгородцам этого сильно не хотелось, но, пожалуй, кроме Литвы, больше никто не мог защитить новгородских вольностей. Так вот и случилось, что в ответ на московскую боярскую партию в Новгороде создалась литовская боярская партия. Если бы не эта межпартийная грызня и постоянное колебание между Москвой и Литвой, у Новгорода могла бы сложиться другая история, может быть, и не счастливая, но — другая.
Еще при Василии Темном, пишет Костомаров, мысли Новгорода обратились к Литве. Их многое привлекало в этом соседнем государстве: земли этой страны включали не только чисто литовские, но, большею частью, русские, города на этих землях не теряли своей самостоятельности и структуру управления, Казимир не отменял их вольностей, напротив, городские свободы расширялись, король охотно раздавал охранные грамоты на земли землевладельцев, были значительно увеличены права торговых людей, даже недавно вошедшая в состав польско-литовского государства Пруссия не могла пожаловаться, что права ее городов хоть как-то ущемлены, так что была уверенность, что Новгород не пострадает от такого союза, а куда как больше приобретет. Хотя особых выгод такой союз никак не принес бы простому народу, но подчинение Москве даже ему казалось более опасным. Единственное смущало новгородцев: религия. В Речи Посполитой права православных не ущемлялись, это было известно, но для новгородцев католики были людьми второго сорта, и соединяться с католиками? Это и останавливало. Новгород, несмотря на всю толерантность, в религиозном плане был очень ортодоксален. Он мог торговать с кем угодно и без различия к вере, но жить в согласии рядом с латинянами горожанам было не слишком приятно. Даже московское православие считали они не совсем православным, что уж говорить о Литве!
Была и причина сомневаться в справедливости того, о чем рассказывают сами жители Литвы: с подачи московских агитаторов новгородцы узнали, что литовский митрополит Григорий изменил православию, а многие русские в Литве переметнулись в латинскую веру. Одни горожане верили, что литовская вера вовсе не православная, другие сильно сомневались и считали это клеветой, поскольку московского митрополита мало что не любили в Новгороде — его ненавидели за унижение собственного владыки. Так в Новгороде начались споры о вере, единственном камне преткновения для будущего союза. Эти споры велись и среди мирян, и в монастырях, некоторые монахи горячо поддерживали соседних литовцев, другие так же горячо ругались на литовскую веру, и эти споры не могли не доходить до ушей Москвы. Новгороду нужно было сделать выбор: либо под католического короля, но с сохранением свободы и своей веры, либо под Москву — то есть в тюрьму, хотя и к единоверцам. Новгороду для принятия решения требовалось время, но именно времени-то у него и не было. Москве было понятно: как только Новгород определится в религиозном аспекте — поминай его как звали. Москва выжидала, но при малейшей опасности была готова нанести упреждающий удар.
В Новгороде тем временем шли споры да споры. Постепенно перевес взяла литовская партия. Во главе этой пролитовски настроенной боярской верхушки стояла вдова новгородского посадника Марфа Борецкая. Это была уже немолодая женщина, мать двоих взрослых сыновей. Удивительно, но за Литву и свободу активно выступали не только новгородские граждане мужского пола, но и женщины, Марфа была среди них не единственной, но история просто не сохранила других имен — только Марфа и некая Наталья Григоровичева (как полагал Костомаров, жена одного из членов посольства к королю Степана Григоровича).
Московские летописцы, повествуя о новгородских делах, захлебываются от брани, когда речь заходит об этой Марфе. Вероятно, личность это была сильная, раз сумела она убедить новгородских мужчин насмерть стоять за свою свободу. В Москве немолодую Марфу упрекали даже в обычной меркантильности: мол, она на старости лет собралась замуж за литовского новгородского князя Михаила Олельковича, так им требовалось доказать своим читателям, что Марфа не только стыда не имеющая женщина (в Москве женщина — вообще не человек в те времена), но рвущаяся к власти интриганка. Интересная деталь: Марфа сумела сплотить вокруг себя не только часть новгородской знати, но и черный народ, то есть простолюдинов, хотя сама принадлежала к вполне уважаемому, хотя и не аристократическому кругу. В этой коллизии — под Литву или под Москву, на стороне Литвы было подавляющее число обычных горожан, а на стороне Ивана Васильевича — очень многие из бояр. Вот и задумайтесь, кому были важнее и милее городские свободы: новгородскому высшему слою или народу.
Марфина партия собиралась в ее доме в Неревском конце, там они и обсуждали возможные перемены и готовились к ним. В число сторонников Марфы входил ключник Пимен, который скоро должен был заменить Иону, и он, без всякого сомнения, желал получить посвящение в сан от литовского митрополита. В отделении самой новгородской церкви от московской они совершенно справедливо видели гарантию своей свободы. Если бы таковое осуществилось, то управлять новгородским мнением стало бы для московской церкви невозможным.
События в городе все больше внушали Москве опасения. Мало того что пошли разговоры об отложении новгородской церкви (прощай, Новгород), так и на вече, которое вроде бы Василий Темный лишил права голоса, постановили, что московский князь не имеет в Новгороде никакого права собственности, дани ему вовсе не положено, и весь Новгород целовал крест не на верность московскому князю, а на верность Святой Софии и Господину Великому Новгороду. Так и живущих на Городище московских наместников новгородцы ни в грош не ставили, те же, осерчав, оскорбляли новгородцев. Собралось большое вече, и там приговорили: послать к наместникам, чтобы те выдали обидчиков, — в Новгороде это означало: для растерзания. Наместники испугались, но отказали.
Новгородцы не успокоились. Толпой они просто ворвались на Городище, началась драка, в которой несколько человек убили. А парочку князей и московских вельмож взяли в плен и потащили на вече для прилюдного наказания. Когда об этом донесли московскому князю, тот рассвирепел, но отправил в мятежный край посольство, наказав говорить с горожанами елейным тоном. Тон предполагал уверить новгородцев в великой любви к ним московского князя и убедить их, что Новгород — отчина великого князя, и государь ждет от них «чистого исправления и правого челобитья». Иван Васильевич знал, что эта мягчайшая тональность вызовет в городе обратный эффект, он очень желал, чтобы новгородцы взбунтовались. Так бы он получил предлог для усмирения. Новгородцы не поняли уловки и послам нахамили. Несколько раз московский князь отправлял посольство, несколько раз послы были изруганы, а ответ веча гласил: нет над нами московского князя, нет у него здесь ни отчины, ни дедины, город управляется самостоятельно, и так будет всегда. В конце концов к Казимиру снарядили посольство просить на новгородский стол Михаила Олельковича, брата православного киевского князя Симеона, прославившегося тем, что он восстановил Печерский монастырь.
Непонятно зачем, в конце 1470 года Новгород послал в Москву посадника Василия Ананьина, по официальной версии — для переговоров. Но неизвестно ни что это были за переговоры, ни почему они велись одновременно с литовским посольством. Тема переговоров именовалась «О делах земских новгородских». От посадника, скорее всего, ожидали покаяния и смирения перед Москвой, однако ничего подобного не прозвучало. Когда его попросили повиниться за неправильное поведение горожан, тот только ответил, что этого ему вечем не велено. Ивану Васильевичу ничего не оставалось, как повторить все то, что уже доносили в город московские послы. Собственно говоря, переговоры о земских делах были какие-то неуспешные. Вернувшись в Новгород, посадник передал слова князя и добавил, что в Москве говорят, будто он на новгородцев сильно гневается и не хочет больше сносить такого унижения и оскорбления. В то же время Иван Васильевич отправил послов к псковичам с призывом готовиться идти на Новгород, если там пойдут несогласия. В это время между двумя республиками была шестилетней уже давности распря: псковичи ненавидели новгородского владыку, который считался главным церковным начальством и для псковичей. Если новгородцы видели в нем смирение и добродетель, то псковичи ничего, кроме корыстолюбия, не наблюдали. Они желали отложиться в церковном плане от Новгорода, как удачно смогли отложиться от него в смысле государственном. Был еще один нерешенный между ними конфликт: только что новгородцы задержали псковских купцов, отняли товар и бросили в тюрьму. Псковичам пришлось вести переговоры об освобождении своих гостей через великого князя. Новгородцы купцов освободили, но товар не вернули. Понятно, что псковичи были настроены к Новгороду не слишком миролюбиво, они желали получить товар назад. Московский князь очень надеялся на это несогласие, он натравливал псковичей отомстить и за себя, и за князя. Псков согласился отправить в Новгород посольство, дабы примирить великого князя и вольный город. Переговорщики прибыли в Новгород и предложили такое решение конфликта: псковичи выделяют своих послов в Москву, новгородцы — своих, все вместе едут к великому князю, и псковичи ходатайствуют перед князем в пользу новгородцев. Вече этот план не одобрило: все ждали Михаила Олельковича. Послам было сказано ехать назад в Псков и передать, что новгородцы не желают бить челом московскому князю и не хотят, чтобы псковичи их примиряли, напротив, Новгород предлагает псковичам объединиться против этого великого князя и держаться вместе до скончания века. Прибывший следом за псковским посольством новгородский посол Родион обещал также уладить все спорные вопросы между республиками. Псковичи обдумали предложение, но сразу ответ давать не стали, попросив, что, как только московский князь пришлет тем грамоту о начале войны, пусть сразу сообщат Пскову, чтобы решить, как тому поступить. Для себя псковичи пока что не решили, как им лучше — под московским князем или же в согласии с Новгородом. У них с новгородцами было немало обид друг против друга, и когда псковичам требовалась военная помощь, то чаще помогала Москва, чем Новгород. К тому же Псков стоял так далеко от Москвы, что псковичи всерьез и не думали, что эта Москва покусится на псковскую свободу.
Тем временем в Новгороде умер Иона, и нужно было выбирать нового владыку. По правилам владыку выбирали из трех кандидатур, вытягивая жребий. Среди претендовавших на этот пост был и Пимен, сторонник литовского отложения. Но назначить никто его не мог. Владыку требовалось «вытянуть». Литовской партии крупно не повезло. Жребий пал на инока Феофила, человека весьма далекого от политических споров и ревностного православного. Как только Феофил узнал, что нужно бы просить поставления от киевского митрополита, он ужаснулся. О Григории от московских агитаторов против Литвы ему было известно, что это волк, а не пастырь, что он последователь еретика Исидора, что он верный слуга папы и латинского короля, что он вообще гонитель истинного православия! Так что Феофил лично и церковь вслед ему участвовать в богопротивном деле отказалась. Литовская партия подумывала, как можно низложить избранного Богом Феофила и вместо него поставить своего Пимена. Но против обычая в Новгороде, где все решалось «по старине», было не просто трудно, а практически невозможно. Так что Феофил поехал в Москву на поставление у митрополита и на поклон к великому князю, что прошло без сучка без задоринки. Феофил вернулся в Новгород все с тем же княжеским набором слов про отчину и дедину и единство Московской земли. А на Пимена возвели поклеп, будто он растратил церковную казну для нужд литовской партии, послали отобрать казну и заставили заплатить сверх того 1000 рублей. На время эта провокация сработала: народ отшатнулся от обвиненного в казнокрадстве соискателя и одновременно от Марфы. Победили патриоты. Новгородские бояре в большинстве своем готовились примириться с великим князем, как уже и раньше не раз бывало. Литовская партия понимала, что другого раза не будет. Нужно было действовать.
Марфа подняла народ. Не богатых бояр, а самый нормальный простой народ. Ударил вечевой колокол. Площадь заполнилась людьми. Мужики кричали, что не хотят они московского князя, что нет у него тут ни отчины, ни дедины, а хотят они под Казимира, и пусть владыка едет перепоставляться в Киев — там истинный митрополит. Состоятельные горожане занимали позицию Москвы и орали, пытаясь убедить оппонентов, что Григорий латинянин сам, что под папу нельзя, что под Казимира тоже нельзя, потому как Новгород стоит от рода Рюрикова, что он всегда был отчиной великих князей, что Новгород крестил Владимир, что владыку всегда ставила Православная церковь, что митрополит сидит в Москве, и великий князь в Москве, и Новгород должен жить под Москвой. В ответ они слышали, что только Казимир обеспечит городу свободу. Истощив аргументы, толпа разделилась на две части, и каждая стала бросать в другую камни, как известно, наиболее весомый аргумент. Эта стихия бушевала несколько дней, постепенно московская партия так перепугалась, что вовсе перестала появляться на вечевой площади. Феофил тоже перепугался, но он думал только об одном: противно или не противно принимать посвящение от киевского Григория! Эти размышления вконец доконали беднягу, так что, трезво размыслив, он стал просить вовсе избавить его от сана. Но этого новгородцы ему не позволили, указав на выбор Божий, что еще больше смутило Феофила. Он не знал что и делать. Наконец, решился проверить как это будет — противно или не противно, то есть перешел на сторону литовской партии. Этому решению способствовало, наверно, и то, что в городе со своей дружиной был уже литовский князь Михаил Олелькович и владыка видел, что эти киевляне вроде бы люди совершенно православные, на поганых непохожие. Эта киевская дружина собственным примером лучше всего убедила новгородцев, что с православием в той, зарубежной Руси все в порядке — никакого гонения и что жить рядом с латинянами вовсе не противно. Так что началась агитация за то, чтобы все-таки войти в союз с Казимиром. Литва в этот период переживала период расцвета, так что Новгород легко мог попасть в более цивилизованное государство. Но самым убедительным было то, что угроза войны нависла над городом как никогда: московский князь уже поднимал против Новгорода Псков. Вече приговорило: союзу с Казимиром быть.
1471 год Союз Новгорода с Литвой против Москвы
Это был хороший договор с королем, на «всей новгородской воле». Между прочим, эта договорная грамота сохранилась. Вот она.
«Се язе честны король полскии и князь велики литовьскии докончял есми мир с нареченным на владычьство с Феофилом, и с посадники новогородцкими, и с тысяцкими, и з бояры, и с житьими, и с купци, и со всем Великим Новымгородом. А приехаша ко мне послове от нареченаго на владычьство Феофила, и от посадника степенного, и от тысяцкого степенного Василья Максимовичя, и от всего Великого Новагорода мужей волных посадник новогородцкии Офонос Остафьевичь, посадник Дмитреи Исакович, и Иван Кузмин, сын посадничь, а от житьих Панфилеи Селифонтович, Кирило Иванович, Яким Яковлич, Яков Зиновьевич, Степан Григорьевич. Докончял есми с ними мир и со всем Великим Новымгородом, с мужи волными. Адержати ти, честны король, Велики Новгород на сеи на крестной грамоте. А держати тобе, честному королю, своего наместника на Городище от нашей веры от греческой, от православнаго хрестьянства. А наместнику твоему без посадника новогородцкого суда не судити. А от мыта куне не имати. А Великому Новугороду у твоего наместника суда не отьимати, опричь ратной вести и городоставлениа. А судити твоему наместнику по новогородцкои старине. А дворецкому твоему жити на Городище на дворце, по новогородцкои пошлине. А дворецкому твоему пошлины продавати с посадником новогородцким по старине, с Петрова дни. А тиуну твоему судити в одрине с новогородцкими приставы. А наместнику твоему, и дворецкому, и тиуну быта на Городище в пятидесяти человек. А наместнику твоему судити с посадником во владычне дворе, на пошлом месте, как боярина, так и житьего, так и молодшего, так и селянина. А судити ему в правду, по крестному целованью, всех равно. А пересуде ему имати по новогородцкои грамоте по крестной, протаву посадника; а опричь пересуда посула ему не взята. А во владычень суд и в тысяцкого, а в то ся тебе не вступати, ни в манастырские суды, по старине. А пойдете князь велики московский на Велики Новгород, или его сын, или его брат, или которую землю подеимет на Велики Новгород, ино тебе нашему господину честному королю всести на конь за Велики Новгород и со всею с своею радою литовскою против великого князя, и боронити Велики Новгород. А коли, господин честны король, не умирив Великого Новагорода с великим князем, а поедешь в Лятцкую землю или в Немецкую, а бес тебе, господин, пойдете князь велики, или его сын, или его брат, или кою землю подоимет на Велики Новгород, ино твоей раде литовской всести на конь за Велики Новгород, по твоему крестному целованию, и боронити Новгород. А что Ржова, и Великиа Луки, и Холмовски погост, четыре перевары, а то земли новгородцкие; а в то ся тебе, честному королю, не вступати, а знати тебе своя черна куна, а те земли к Великому Новугороду. А Ржеве, и Лукаме, и Холмовьскому погосту, и иным землям новгородцким и водам от Литовской земли рубеж по старине. А сведется новгородцу суд в Литве, ино его судити своим судом, а блюсти новгородця как и своего брата литвина, по крестному целованью. А сведется суд литвину в Великом Новгороде, ино его судити своим судом новгородцким, а блюсти его как и своего брата новгородця, по крестному целованию тако ж. А сведется поле новгородцу с новогородцом, ино наместнику твоему взяти от поля гривна, а двема приставом две денги; а учну[те] ходити за сречкою на поле, ино взяти твоим приставом две денги. А в Русе ти имати за проежжеи суд, через год, сорок рублев, а держати ти десять варниць в Русе; а в Водцкои земле имати ти за проежжеи суд, через год, тритцять рублев; а в Ладоге ти пятнадцать рублев; а с Ижеры два рубля; а с Лопци рубль, за проежжеи суд, через год. А по иным волостем по новогородцким имати тобе пошлины по старине, а Новугороду пошлине не таити, по крестному целованию. А вывода ти, честны король, из Новогородцкои отчины не чинити, а челяди не закупати, ни даром не примати. А подвод по Новогородцкои отчине не имати ни твоим послом, ни твоему наместнику, ни иному никому ж в твоей державе. А черна куна имати ти по старым грамотам и по сеи крестной грамоте. А на Молвотицях взяти ти два рубля, а тиуну рубль за петровщину; а на Кунске взяти ти рубль; а на Стержи тритцять куниць да шестьдесят бель; а с Моревы сорок куниць да восмьдесят бель, а петровщины рубль, а в осенние полрубля; а в Жабне дватцеть куниць да восмьдесят бель, а петровщины рубль, а мед и пиво с перевары по силе; а на Лопастицях и на Буицях у чернокунцов по две куници и по две бели, а слугами бела; а на Лукахе наш тиун, а твои другой, а суд им наполы; а торопецкому тиуну по Новогородцкои волости не судити; а в Лубокове и в Заклинье по две куници и по две бели, а петровщины сороке бель; а во Ржеве по две куници и по две бели, а с перевары мед, пиво по силе. А в новогородцких волостех, ни на Демоне, ни на Цене, ни на Полонове не надобе иное Литве ничто ж, ни черны куны не брати. А иных пошлин тобе, честны король, на новгородцкие волости не вкладывати через сию крестную грамоту. А сведется вира, убьют сотцкого в селе, ино тебе взяти полтина, а не сотцкого, ино четыре гривны, а нам вир не таити в Новгороде; а о убистве вир нет. А что волости, честны король, новгородцкие, ино тебе не держати своими мужи, а держати мужми новогородцкими. А что пошлина в Торжку и на Волоце, тивун свои держати на своей чясти, а Новугороду на своей чясти посадника держати. А се волости новогородцкие: Волок со всеми волостми, Торжок, Бежици, Городец, Палец, Шипин, Мелеця, Егна, Заволочье, Тир, Пермь, Печера, Югра, Вологда с волостми. А пожни, честны король, твои и твоих муж, а то твои; а что пожни новогородцкие, а то к Новугороду, как пошло. Адворяном з Городищя и изветником позывати по старине. А на Новгородцкои земле тебе, честны король, сел не ставити, ни закупати, ни даром не примати, ни твоей королевой, ни твоим детем, ни твоим князем, ни твоим паном, ни твоим слугам. А холоп или роба, или смерд почнет на осподу вадити, а тому ти, честны король, веры не няти. А купец пойдет [во свое сто], а смерд потянет в свои потуг к Новугороду, как пошло. А приставов тебе, честны король, не всылати во все волости новогородцкие. А у нас тебе, честны король, веры греческие православные нашей не отъимати. А где будет нам, Великому Новугороду, любо в своем православном хрестьянстве, ту мы владыку поставим по своей воли. А римских церквей тебе, честны король, в Великоме Новегород не ставити, ни по пригородом новогородцким, ни по всей земли Новогородцкои. А тиуну твоему в Торжку судити суд с новогородцким посадником; такоже и на Волоце, по новогородцкои пошлине, новгородцким судом; и виры и полевое по новгородцкому суду. А что во Пскове суд и пенять и земли Великого Новагорода, а то к Великому Новугороду, по старине. А умиришь, господине честны король, Велики Новегород с великим князем, ино тебе взяти честному королю черны бор по новогородцким волостем по старине одинова, по старым грамотам, а в ыные годы черны бор не надобе. А Немецкого двора тебе не затворяти, [ни приставов своих не приста]вливати; а гостю твоему торговати с немци нашею братьею. А послом и гостем на обе половины путь им чист, по Литовской земле и по Новогородцкои. А держати тебе, честны король, Велики Новгород в воли мужей волных, по нашей старине и по сеи крестной грамоте. А на том на всем, честны король, крест целуй ко всему Великому Новугороду за все свое княжество и за всю раду литовскую, в правду, без всякого извета. А новогородцкие послове целоваша крест новогородцкою душею к честному королю за весь Велики Новгород в правду, без всякого извета».
Это была хорошая грамота: по ней Новгород должен в благодарность только однажды собрать для Казимира черный бор, за что король обещал помогать Новгороду против Москвы. С этой вечевой грамотой к Казимиру отправилось новгородское посольство. А тем временем известие о посольстве достигло ушей Ивана Васильевича. Князь сделал вид, что ничего дурного новгородцы не совершили. Снова он отправил в Новгород своих послов все с теми же известными нам словами об отчине, о дедине, о Рюрике и прочем. О себе он скромно помянул, что никакого насилия над Новгородом не чинит, только вот переживает сильно, что плохо будет новгородцам под латинянами — ведь не пробовали они жить с иноверцами. Послал в Новгород свою грамоту и митрополит Филипп, в ней он увещевал горожан, что неправо они поступают, передаваясь литовскому королю от своего природного господина. Не забыл сказать, что это дурные люди распускают слухи, будто бы Иван Васильевич поднимает Псков против Новгорода, врут они. «Не соблазняйтесь же, дети, — добавлял он, — Бога бойтесь, а князя чтите». Послание было длинное, елейное, когда оно было зачитано, то богатые бояре и купцы растрогались, плакали, зато народ принял это увещевание в штыки. Тут московский летописец сваливает это народное непонимание момента снова на Марфу Борецкую, которая послание расшифровала так, что всем стало понятно, чего ожидать после челобитья Москве. Народ шумел и возмущался, пришлось посольству от князя и митрополита возвращаться в Первопрестольную с позором. На самом деле новгородцам отступать было уже поздно: к королю уже послали, если теперь принять сторону Москвы, будет лишь хуже.
Иван же Васильевич, получив пренеприятнейшее известие, созвал своих бояр, мать, митрополита и с видимой печалью провозгласил, что сделал он для Новгорода все, что мог. После этого малого совета был созван и большой — всекняжеский, на котором Иван Васильевич повторил ту же самую процедуру. Он даже еще раз отправил в Новгород своего посла со словами: «Не отступай же, отчина моя, от православия!» Митрополит тоже отправил послание, в нем между тем говорилось об опасностях перемены отечества и веры. Страшилка была полнейшая. На беду, дела заставили литовского князя выехать из Новгорода, так что момент для зачтения этого убеждающего в ужасах латинизма письма был выбран очень удачно. С большим трудом литовской партии удалось убедить сограждан не изменять выбранному пути.
А в Москве князь собрал снова епископов, бояр и воевод. Теперь он без жеманства объявил, что Новгород пошел против Москвы, следовательно, ничего не остается, кроме как пойти против Новгорода войной. Оскорблены новгородским отложением оказались все, так что никого убеждать в пользе наказания Новгорода не пришлось. Выбирали только время: если летом идти (а было лето), так осаду трудно держать, от воды горожан никак не отрежешь, а ждать зимы — долго будет. Боялись, что на помощь новгородцам придет король. Поэтому стали спешно собирать войска. А в Новгород послали с объявлением войны, о том же известили и псковичей. Приехал посол и стал звать псковичей влиться в московское войско, те обещали, но не раньше, чем сам князь войдет в новгородские пределы. Новгородцы тоже отправили посольство звать псковичей отложиться от Москвы и стоять вместе за обе республики. Новгородское посольство, во-первых, прибыло позже московского, во-вторых, Псков оскорбила форма посольства — прислали обычного Подвойского, а не боярина, как поступали в случае, если посылали из Новгорода в его пригород. Это была еще одна роковая ошибка. Псковичи выбор сделали. Не в пользу Новгорода.
1471 год Поход Ивана III на Новгород
А в самом городе ожидали начала военных действий. Тут еще пришел в Новгород старец Зосима, который хлопотал об отдаче Соловецких островов монастырю, чему новгородцы сопротивлялись. Зосима, поняв, что обители ничего не светит, взялся пророчествовать, что скоро грядут дурные времена для Новгорода, перепугал этими пророчествами всех и в конце концов добился островов. Но, приглашенный на пир к Марфе Борецкой, он, помня ее нежелание дарить острова, во время этого пира вдруг поглядел на сидящих против него бояр, возвел очи горе и руки к потолку и заплакал, а в ответ на расспросы «что случилось» произнес вещие слова: «Я видел бояр, что сидели за столом, на них голов не было». Потом вдруг разразилась буря и сломала крест на соборе Святой Софии, на двух гробах новгородских архиепископов неожиданно выступила кровь, заплакали в храмах настоящими слезами сразу две иконы — Богородица и Николай Чудотворец, а на одной из улиц с верхушек деревьев вдруг хлынула вода. Знамения были кошмарными.
Но Иван Васильевич начал совсем не с Новгорода. Сначала он отправил войска в двинские новгородские колонии, там уже давно велась подрывная работа против города. Колонии и должны были дать дополнительные военные силы. К этому удалось легко склонить Вятку и Вологду. Новгородцам пришлось срочно отправить часть своего войска в Заволочье. Между тем с перерывом в шесть дней из Москвы выступило два московских отряда: один должен был обойти Новгород с тыла, другой — на Волок, чтобы затем остановиться на Мете. С русскими войсками шли монголы. Пскову было тоже приказано выступать. Аналогичный приказ поступил и в Тверь: тверичи должны были взять Торжок. Всем войскам дали указание жечь без жалости все новгородские посады. Отправив, таким образом, передовые силы, Иван Васильевич выступил, наконец, со своим войском. С ним шли подручные князья и новое приобретение — касимовские и мещерские татары.
1471 год Выступление 10-тысячного отряда князя Холмского и Федора Давыдовича Пестрого-Стародубского на Новгород
1471 год Выступление главных сил из Москвы через Тверь и Торжок к южному берегу оз. Ильмень
«Теперь, — с горечью говорит Костомаров, — иноплеменные поселенцы Русской земли, они платили верною службою московскому самовластию за раболепство ханам предков московского государя». Перед отбытием князь обошел все московские храмы, приложился ко всем иконам, без отдыха молился и поклонялся гробам своих предков. В конце концов он добрался до митрополита и получил благословение на брань с новгородцами. Не понимающим этого похода на север жителям северовостока с амвона объяснялось, что идет Иван Васильевич «не яко на христиан, а яко на иноязычников и на отступников православия». С собой в войско он взял архиепископского дьяка, славящегося хорошим книжным словом, чтобы этим книжным словом и пригвоздить новгородских послов. Сначала войско пришло в Волок, затем в Торжок, силы соединились с поджидавшими там отрядами, и князь велел идти войскам к Новгороду разными дорогами, чтобы обступить его со всех сторон. Дал и ценное указание: «Жгите, убивайте, в плен людей загоняйте».
Формирование войска в Новгороде проходило с большими сложностями. Новгородцы воевать давно уже разучились. Последние их крупные походы с ополчением относились к давно миновавшей эпохе. Так что в войско сначала зазывали, а потом стали загонять. Феофила все еще мучила совесть, так что свой конный отряд он в битву послал, но посоветовал уклоняться от битвы с московским князем, бить только псковичей. Передовой отряд новгородцев пошел на Русу — не посуху, по воде, то есть поплыл. Окрестности Русы были уже опустошены московским войском. «Видимая была благодать над Иваном Васильевичем, — говорила об этом лете Московская летопись, — земля Новгородская обыкновенно летом наводняется, так что никакой рати пройти невозможно, и они — окаянные изменники — жили себе безопасно от войны от весны до зимы, не чаяли они себе нашествия, а тут, на пагубу их Новгородской земле, ни капли дождя не было все лето — с мая до сентября, жары были постоянные, болота высохли, и рать московская всюду гонялась за жителями и карала их за неправду».
Новгородцы слегка опоздали: когда они высадились у Русы, пригорода больше не было. Новгородцы добрались до Коростыня, думали опередить врага, но попали в засаду. Пехота изнемогала и просила помощи у конницы, но это была та самая конница Феофила, которой было приказано драться только с псковичами. Конница отказалась помочь пехоте. Новгородцы были разбиты. Московские воеводы приказали ловить защитников города и отрезать им губы и носы. Обезображенными, их специально отпускали на свободу, чтобы достигли Новгорода и устрашили всех своим видом, наводя в городе трепет и страх. Хотя конный отряд и отказался сражаться с москвичами, видимо, москвичи не отказались его уничтожить, потому что после этого избиения новгородцев тут же снарядили одного боярина в
Псков с 300 лошадями, чтобы их там продать и показать одновременно плоды этой победы. Боярин со своим отрядом прибыл в Псков, но оказалось, что ополчение не собрано, Псков медлил, ожидая посольство от великого князя. Когда явился этот московский посол, только тогда псковичи выступили на соединение. Этот псковский отряд стал жечь ближние новгородские пригороды, дошел до Вышгорода, защитники же спрятались за стенами и держали оборону. В конце концов они стали изнемогать, тогда вышгородский воевода вывел защитников из стен пригорода с крестами и просил о милости, объясняя, что если и есть псковичам какая обида, то знают об этом лишь московский государь да новгородский князь, на том они Животворящий Крест псковичам целуют. Те посовещались и отпустили вышгородцев, впрочем отправившись тут же жечь другие пригороды.
В Новгород добрались разбитые при Коростыне ополченцы, наведя сначала своим видом страх на горожан, а потом озлобив их против Москвы. Сначала на время победили патриоты, которые тут же отправили посла мириться с князем, но потом взяла верх литовская партия. К Казимиру уже был отправлен гонец с просьбой поскорее прислать войско на помощь. Для грядущей битвы готовили и свое ополчение. Его отправили навстречу врагу. Сведения о количестве ополченцев очень рознятся, Костомаров считал, что их было не больше 12 000 — столько потом насчитали убитых. Войско должно было идти на берега Шелони и не пропустить москвичей к городу.
1471 год Приказ Ивана III отряду Холмского двинуться к р. Шелонь и соединиться с отрядом псковичей
1471 год Атака отрядом Холмского новгородцев; битва на р. Шелони
К сожалению, в Новгороде были предатели, те самые патриоты, они вовремя сообщали московскому князю о настроениях в городе, сообщили и об отправке войска. Ополчение шло двумя путями — по суше и по воде. Москвичи не дали им соединиться. Едва новгородцы дошли до берега Шелони, на них двинулась московская рать. Плохо вооруженные, неумелые, ополченцы просто не могли выстоять против москвичей. Они укрепились на берегу Шелони, московское войско — напротив. Форсировав реку, княжеская конница налетела на новгородцев, а следом, неожиданно для ополченцев, в тыл им ударила татарская конница. Воевода приказал своим стрелять не в людей, а в лошадей. Новгородцы были отвратительные всадники, в их стане все смешалось. Люди падали с коней, лошади давили упавших, строй нарушился, так что ополчение попробовало спастись бегством, но этому помешали два обстоятельства — песчаная почва и тяжелые доспехи. Москвичи убивали ополченцев копьями, татары ловили арканами и резали. Полегли практически все, в плен взяли около полутора тысяч человек, среди них оказался и воевода, который сберегал договорную грамоту с Казимиром, — зачем, с какой стати оказалась эта грамота у этого воеводы — бог весть. Взятые в плен рассказывали, что удача отступила от них, как только они услышали чужой говор и желтые знамена, — это были татары, с ними новгородцы редко сталкивались, так перепугались. Москвичи же, привычные к родным татарским лицам, их не поняли: они решили, что речь идет об апокалиптическом видении новгородцев, вдруг осознавших всю глубину своего падения — то есть измены. Так вот они и поговорили.
Пришедшая на помощь вторая партия ополченцев увидела только трупы, так что она повернула к городу. Теперь пути к нему были открыты. Москвичи этим воспользовались и двигались вперед, сжигая все на своем пути. А к великому князю тотчас послали гонца, что ополчение разбито и победа уже одержана. Прибыл к князю и другой гонец, который сообщил, что и на западном направлении полный порядок: псковичи изрядно трудятся, даже запирают людей в избах и сжигают их живьем. Очень довольный Иван Васильевич неспешно выдвинулся к Русе. Теперь у него были не слухи, а доказательства новгородской измены — так кстати обретенная договорная грамота новгородцев с Казимиром. Иван осмотрел добытых пленников, высказал им нравоучительные замечания, около полусотни бояр велел заковать и отправить в Москву, а четверых казнить. Их и казнили, точно по пророчеству Зосимы — отрубили головы на центральной площади страшной погорелой Русы.
Новгород между тем готовился к обороне. Марфа Борецкая уговаривала народ держаться, дабы врагу не удалось подойти незаметно, горожане стали жечь посады и монастыри, на стенах выставили стражу, но в городе были предатели, и они тоже действовали. Кто-то забил жерла новгородских пушек, кто-то сносился с неприятелем. Но самое ужасное: гонцу к Казимиру так и не удалось добраться до короля, его перехватили по дороге ливонцы и завернули назад. Помощи ждать было неоткуда. Ко всему прочему в Новгороде было плохо с продовольствием: спасаясь от московского войска, из окрестностей набежало множество народа, его нечем стало кормить. Переменчивый простой народ, на который так уповала Марфа, увидев трудности, тут же переметнулся на сторону Москвы. Эта чернь ожидала москвичей как освободителей, встречала их со слезами радости на глазах. Владыка тоже мгновенно осознал свои заблуждения — бес попутал, он тут же собрал свою паству вокруг себя, и всей толпой эта компания двинулась навстречу московскому князю — с дарами, как положено. Снарядили судно, посадили туда владыку с парламентариями и дарами, и отправился владыка к московскому князю, выказывать верноподданнические настроения и каяться в заблуждениях. Встретившись с московским князем, новгородцы поклонились до земли, владыка рыдал и молил смилостивиться над заблудшим городом. Иван обещал милосердие.
1471 год Коростынский договор Москвы с Новгородом
Тут же были составлены две грамоты, по которым Новгород терял свободу.
«По благословению нареченнаго на архиепископество Великаго Новагорода и Пскова священноинока Феофила. Се приехаша к великому князю Иоанну Васильевичю всея Руси и к его сыну великому князю Иоанну Иоанновичю всеа Руси от посадника новогородскаго Тимофея Остафьевича, и от тысяцкого новогородского Василья Максимовича, от всего Великаго Новагорода посадники новогородские, посадник Иван Лукинич, посадник Яков Александрович, посадник Фефилат Захарьинич, посадник Лука Феодорович, посадник Иван Васильевич; а от житьих Лука Остафьевич, Александр Клементьевич, Феодор Иевлич, Окинф Васильевич, Дмитреи Михаилович и добили челом своей господ великим князем, и кончали мир по крестныме грамотам с великим князем Иоанном Васильевичем и с его сыном великим князем Иоанном Иоанновичем. Как целовал князь велики Андреи, и князь велики Иоанн, и князь велики Семен, и прадед твои князь велики Иоанн, и прадед твои князь велики Дмитреи, и дед твои князь велики Василеи, и отец твои князь великий Василеи, целуй, господин князь велики Иван Васильевич и князь велики Иван Иванович, по тому же крест ко всему Великому Новугороду и по сеи грамоте. Новгород, господине, держати вам в старине, по пошлине, без обиды; а нам, мужем новогородцом, княжение ваше держати честно и грозно, без обиды. А за короля и за великого князя литовского, хто король или великии князь на Литве ни буди, от вас, от великихе князей, нам, вашей отчине Великому Новугороду, мужем вол[ь]ным не отдатися никоторою хитростью, а быти нам от вас, от великих князей, неотступным ни х кому. А князей нам у короля великого князя литовского собе на пригороды не просити, ни приимати из Литвы князей в Великии Новгороде. Также нам, Великому Новугороду, отчине вашей, недругов ваших, великих князей, князя Ивана Можайского, и князя Иоанна Шемякина, и князя Василья Ярославича, и их детей и их зятии к собе в Новгород не приимати. А после сего докончания и из Московской земли из великого княжениа хто лиходеи великих князей приедет в Великии Новгород, и Но[ву]городу их не примати; или хто лиходеи великих князей побежит из Московской земли в Литву или в Немци, а из Литвы или из Немець прибежит в Новгород, и Новугороду их не приимати. А на владычьство нам, Великому Новугороду, избирати нам собе по своей старине; а ставитися нашему владыце в дому Пречистые и у гроба святого Петра чюдотворца на Москве у вас, у великих князей и у вашего отца, у митрополита, который митрополит у вас, у великих князей, ни будет; а инде нам владыки, опроче московеского митрополита, нигде не ставити. А пошлины вам, великим князем, и вашему отьцу митрополиту от владыки имати по старине; а лишнего не прибавливати. А на Волоце и на Вологде владыце церкви и десятина и пошлина своя ведати по старине. А что Юрьевеского манастыря земля на Волоце, и та земля к Юрьеву манастырю по старине. А пошлин ваших, великих князей, нам, Великому Новугороду, не таити, по крестному целованию. А что волостей новогородцких всех, вам не держати своими мужи, держати вам мужи новогородскими, и дар имати от тех волостей. А без посадника вам, великим князем, суда не судити, ни волостей роздавати, ни грамоте давати. А что вам, великим князем, пошлина в Торжку: тиуны свои держати на своей части, а Новугороду на своей части. А в Бежычах вам, великим князем, ни вашим княгиням, ни вашим бояром, ни вашим слугам сел не держати, ни купити, ни даром не примати, по всей волости Новугородекой. А се вы волости новугородскии: Торжоке, Бежичи, Городець Палець, Шипина, Мелечя, Егна, Заволочие, Тирге, Пермь, Печера, Югра. А в Русу вам, великим князем, ездити на третьюю зиму. А лете ездити на Везваде зверей гонити. А в Ладогу вам слати осетреники и медовары по старым грамотам по крестным. А в Ладогу вам, великим князем, ездити на третиее лето. А из Бежичь вам, великие князи, не выводити в свою волость, ни из ыных волостей новогородских, ни грамот давати, ни закладнеи не держати, ни приимати ни вашим княгиням, ни вашим бояром, ни купчины. А без вины вам, великие князи, мужа волости не лишити, ни грамот ни посужати. А пожни, великие князи, ваши и вашых мужей, то ваты и ваших мужей; а игго пожни новогородские, а то к Новугороду, как пошло. А дворяном нашым, как пошло, погон имати: ото князя по пяти кун, а от тиуна по две куны. А что мыт по Суздальской земли в вашей волости: от воза имати по две векши, и от лодьи, и от хмелна короба, и ото лняна. А дворяном вашым у купцов повоза не имати, разве ратные вести. А слобод и сел князи великие съступилися Великому Новугороду; на Новгородской земли сел не ставити. А на Имоложском погосте куны имати. А холоп или роба иметь на господу вадити, тому вам веры не яти. Ни на Низу новогородца не судити, ни дани роздавати, ни приставав вам не всылати во всю волость Новогородскую, с Низу не всылати; также нам, новогородцем, ваших, великих князей, торговцев изо всего великого княжения вашего в Новгороде не судити. А что вам, великие князи, гнев на владыку, и на посадника, и на тысяцкого, и на весь Новгороде, то вам, великие князи, нелюбие отложити. А хто почнет вам вадити, тому вам веры не яти. А про послы и про купци новогородцкие, тех вам не приимати. А в Немецком дворе торговати нашей братие новогородцом; а приставов вам не приставливати. А гостем гостити без рубежа, по цесареве грамоте. А судей слати по волостем на Петров день, как пошло. А вывода межи Суздальской земли и Новугородекой не чинити. А закладнеи вам, великие князи, и вашим княгиням, и вашим бояром в Торжку не держати, ни во всей волости Новугородскои: а купець поедет во сто, а смерд потянеть в свои потуг, как пошло, к Новугороду. А на том на всем, господин князь велики Иоанн Васильевич всея Руси и князь велики Иван Иванович всея Руси, целуит господень крест ко всему Великому Новугороду, безо всякого извета; также и мы, посадники, и тысяцкие, и весь Великии Новгород, целуем крест ко своей господе к великим князем, к великому князю Ивану Васильевичу всея Руси и к великому князю Ивану Ивановичю всея Руси, по любви в правду, безо всякие хитрости». По другой грамоте за ущерб, причиненный новгородцами Москве, город обещал заплатить 15 500 рублей.
Сравните грамоты Казимира и Ивана Васильевича. И вопросов, кто гуманнее, у вас больше никогда не будет.
Заключив эту страшную сделку, новгородцы вернулись в опозоренный город, а Иван Васильевич, сразу получив часть денег, развернул войско и ушел на Москву. В Москве праздновали победу, в Новгороде хоронили убитых. Пришла и еще одна печальная весть: новгородские войска были разбиты в Двинской земле. Вся эта земля была выжжена и разорена московскими войсками. А когда пережидавший московское нашествие народ стал на судах возвращаться на свои пепелища, весь караван судов попал в сильнейшую бурю, суда были перевернуты ветром и волнами, а люди потонули. По свидетельству летописцев, тогда погибло в общей сложности 7000 человек. Церковную самостоятельность Новгород потерял точно так же, как и государственную: Феофил съездил к московскому митрополиту, повинился во всех грехах, снова был поставлен и вернулся домой осчастливленный. Пленников скоро отпустили из Москвы. Иван Васильевич делал вид, что был предельно деликатен с мятежным Новгородом. На самом деле он просто ждал удобного случая, чтобы полностью присоединить его к Москве и таким образом раз и навсегда решить вопрос о единстве московской территории.
1471 год Казнь посадника Дмитрия Борецкого и ссылка части новгородских бояр
Этому способствовали и события в Новгороде. Первое время после поражения литовская партия была непопулярна и подавлена. Но шло время, оно изменяет состояние умов. Через несколько лет посадником был избран один из яростных противников московского режима Василий Ананьин. При нем сторонники Литвы почувствовали некоторую уверенность в своих силах и… стали сводить счеты с изменниками и предателями, которых обвиняли в позорном договоре с Москвой. Начались новгородские междоусобицы — дело обычное. И прежде новгородские партии ходили бить друг друга и отнимали имущество. Теперь «литовцы» колотили «патриотов». Патриоты стали бояться, что их и вовсе убьют, и, как всякие правильные патриоты, отправились к великому князю просить управу на своих гонителей.
В 1475 году Иван Васильевич снова отправился с боярами в Новгород, намерений своих он не показывал. Князя хорошо встретили, аж за девяносто верст от города, снарядили пир, привезли две бочки лучшего вина. Князь пировал и делал вид, что ничего не знает о распрях патриотов с посадником и его людьми. Посадник сидел тут же, князь улыбался ему. Отпировав, очень довольные такой встречей новгородцы вернулись назад. А князя на его пути, но уже в двадцати пяти верстах от города, ждала другая встреча — там пир затеяли смещенные с должности посадники, были там и бояре, и городищенский староста. Угощение было скромнее — несколько мехов и бочка вина, 25 яблок и блюдо винных ягод. Когда же князь добрался до Городища, то сам устроил пир и позвал на него владыку, князя Шуйского, бояр, первых должностных лиц Новгорода. Сидели они и мирно пировали, как вдруг стали на Городище подходить разные просители, со всей что ни есть Новгородской земли, и все с разными жалобами. Этим событием, естественно, праздник был несколько омрачен, но Иван Васильевич обещал всех выслушать и во всем разобраться.
На другой день он выехал в город. Выезд князя всегда сопровождался большими торжествами. Князь посетил собор Святой Софии, поклонился иконам и гробам, был очень ласков с боярами и духовенством. А еще через день к нему заехал владыка с новгородской знатью. Только сели, вдруг явились новые челобитчики, те самые, которых сторонники посадника колотили в их родных домах. Изложили они свою печальную историю. Князь делал вид, что впервые о таком нарушении закона слышит. Якобы возмущенный до глубины души, он тут же позвал своих приставов и велел на другой день привести обидчиков, дабы судить их своим милостивым княжеским судом. Настал этот другой день. На суд явились две толпы — одна с обидчиками, другая — с обиженными. Князь всех выслушал и постановил обидчикам заплатить штраф в пользу обиженных. А нескольких человек тут же приказал арестовать. Феофил было вступился и хотел уговорить князя их отпустить, но князь тут же ему тихо припомнил литовскую историю. Владыка замолк.
Через три дня до него дошли, однако, слухи, что князь вовсе не желает ограничиться выплатой штрафа, он собирается примерно казнить обидчиков. Владыка еще раз попробовал вмешаться, но результата не было. Арестованных, среди них и последнего оставшегося в живых сына Марфы Борецкой, в цепях увезли в Москву. Понимая, что эти уже обречены, владыка стал просить за тех, кто был менее виновен в драках. Этих князь милостиво простил. И пока он пребывал в Новгороде, все время приходили черные люди и жаловались на своих бояр. Иван Васильевич слушал и все запоминал. Особенности новгородской политики князю были ясны: каждая из партий имела опору среди этого простого народа, подкупала его, и таким образом при необходимости как из-под земли являлись толпы обиженных. Первой запросила правого суда промосковская партия, но теперь опомнилась и пролитовская, новые жалобщики просили теперь защиты от патриотов. Хитрый и осторожный правитель превратил судебное разбирательство в показательный процесс над врагами простого народа.
В таких приятных занятиях между судами и пирами он прожил пару месяцев. В княжеский дом на Городище натащили множество даров, тут уж старались все — бояре и купцы особенно. Но несли свои дары и житые люди, и даже черные. В ответ князь великодушно отдаривался, чем тронул сердца дарителей. В это время великокняжеская свита занималась добычей подарков для себя — шарила по соседним посадам. Наконец, справив суд, напировавшись, отдохнув, князь отъехал из Новгорода. Новгородская знать проводила его до первого стана, устроила ему прощальный пир, а князь, нагруженный новгородским добром, двинулся к своей Москве.
Спустя какое-то время в Москву приехало новгородское посольство с владыкой во главе, они просили о снисхождении к арестантам. Князь всех выслушал, но пленников не отпустил. Так что владыка вернулся ни с чем. Князь очень хорошо изучил новгородский закон и знал, что если он провел первый суд на Городище, то потом на второй суд люди приедут к нему в Москву. По древнему новгородскому закону таковое запрещалось: судить можно было только в Новгороде, но в низовской земле. Однако существовал прецедент: один из посадников уже ездил судиться в Москву. Как-никак, но этот московский повелитель считался новгородским князем. Так что в Москву потянулись все, кто искал княжеского правосудия. Это был как раз такой народ, который был нужен Ивану Васильевичу для исполнения задуманного, народ, который не мог выиграть суд в Новгороде, то есть промосковски настроенный. Князь все время надеялся найти таких истцов, которые смогут помочь ему уничтожить остатки новгородской самостоятельности.
1475 год Восстание новгородцев против владычества Москвы; поездка Ивана III по Новгородской земле
1475 гол Торжественный въезд Иван III со свитой в Новгород
И такой замечательный момент наступил. Как-то в Москве среди новгородских челобитчиков явились и послы от владыки и Великого Новгорода. По московскому стандарту, челобитчики приносили присягу великому князю в определенной форме, именуя того государем. Когда дошел черед до послов, читая текст договора, они сбились и назвали великого князя государем, как и челобитчики, приносившие присягу. Эту обмолвку Иван Васильевич никак не мог не заметить, он к ней так и привязался. Тут же он снарядил в Новгород своих послов, которые явились на вече и спросили народ, какого государства он хочет. Народ был обескуражен. Народ ответил, что никакого. На что послы изумленно воскликнули, что Новгород прислал к великому князю от владыки и всего города послов, которые били челом и назвали князя государем. Новгородцы тоже изумились, услыхав такое. Они кричали, что никогда никакого князя государем не называли, называли только господином, как по старине ведется, и никого просить о государстве вече не посылало, а если кто говорит, что посылало, так это ложь.
Сами новгородские послы сидели в это время в Москве, назад они возвращаться боялись.
Народ меж тем любопытствовал, что изменится, если новгородцы назовут господина великого князя государем. Послы охотно объяснили: раз назвали государем, так отдались ему как государю, так что в Новгороде будут сидеть московские судьи, Ярославово дворище будет великокняжеским, и суд будет вести сам князь, и никто ему указывать и перечить не смеет.
От такой перспективы новгородцы впали в ярость. Стали тут же доискиваться, кто ездил к великому князю на суд в Москву, притащили пару таковых и обвинили их чуть не в измене. Особо досталось тому, кто устроил этот «прецедент». Бывшего посадника Василия Пенкова заставили объяснять вечу, что именно он говорил и кому крест целовал. Василий признался, что ради суда вынужден был дать присягу московскому князю, и в этой присяге вместо «господин» говорится «государь», но Новгороду он не изменял. Прижали второго челобитчика Захария Овинова, тот подтвердил: Василий целовал крест на Новгород. Значит, принимал московскую присягу? А принявший московскую присягу должен доносить московскому князю. Василия больше слушать не стали, забили камнями. Точно так же убили и Захара, потом пошли к дому выпущенного из плена и тоже присягнувшего князю Василия Ананьина, началась смута.
1477 год Восстание в Новгороде; убийство посадников Захария и Кузьмы Авиновых
Перепуганные новгородские бояре, тоже целовавшие московский крест, бежали из Новгорода в Москву. Слухи они принесли пугающие: будто бы новгородцы снова хотят Казимира, торопили князя побыстрее пойти и усмирить город. Послов же князя держали в городе полтора месяца, потом отправили назад с ответом. Ответ был резким: «Бьем челом господам своим великим князьям, а государями их не зовем; суд вашим наместникам по старине, на Городище, а у нас суда вашего княжеского не будет; и тиунам вашим у нас не быть; дворища Ярославова не дадим вам. Как мы с вами на Коростыне мир кончили и крест целовали, так на том докончании и хотим с вами жить; а с теми, что поступали без нашего ведома, ты, государь, сам разведайся, как хочешь, так их и казни; но и мы тоже, где которого поймаем, так и казним; а вам, своим господам, бьем челом, чтоб держали нас по старине, по крестному целованию».
Получив ответ, Иван стал готовиться к войне. Поскольку лето было мокрое, то на Новгород он двинулся к осенним холодам. Все это время до осени он жаловался на свою горькую участь выправлять судьбу заблудшего Новгорода боярам, архиереям, воеводам, таскался по церквям и молился, раздавал милостыню и чуть не плакал. В октябре, предварительно послав в Новгород объявление войны, он двинулся на город. Как и в первом походе, многочисленное войско он отправил на Новгород разными дорогами. Снова москвичи сжигали людей, дома и урожай, убивали и уводили в плен. На этот раз не было даже сопротивления, но от жестокости это князя не удерживало. Ближе к Новгороду, на Ильмени, к князю приехал владыка просить о мире. Следом за ним пришли другие представители духовенства, простые горожане, купцы. Все просили об одном: прекратить убийства и пожары. Они просили, чтобы князь послушался голоса разума и поручил своим боярам с ними переговорить. Князь согласился, устроил обед, новгородцы хотели одного — мира и чтобы выпустил захваченных раньше бояр, предлагали разумные решения, связанные с судом, — чтобы князь разбирал лишь те дела, которые не может разрешить наместник с посадником, предлагали даже за это выплачивать деньгами. Через бояр князь передал такой ответ: новгородцы сами послали Подвойского Захара и вечевого дьяка Назара, которые назвали его, князя, государем, а когда князь отправил послов узнать, какого г осударства хотят жители Новгорода, то им сказали, что никакого и никого не посылали, напротив, обвинили московского князя, что он чинит насилие, так что оказались обманщиками, поэтому князь и пошел походом на Новгород. Про бояр, отпустить которых просили горожане, князь сказал много злого и добавил, что и так уж помиловал их, не казнив. Последнее, что передали московские бояре от князя: если захочет Великий Новгород бить челом, то знает, как бить челом. Этой последней фразы новгородцы не поняли, с тем и ушли.
Скоро князь приказал захватить все монастыри вокруг Новгорода, чтобы горожане снова их не зажгли. В монастырях и селах встали войска. Поскольку монастыри и села окружали город кольцом, то город оказался в кольце московского войска. Из захваченных сел в город побежали люди. Новгородцы стали бояться голода. Торговая сторона одна была не захвачена, туда и бежал народ. Посадник с житыми людьми снова пошел на переговоры с князем и снова получили тот странный ответ: если захочет Великий Новгород бить челом, то знает, как бить челом. Теперь новгородцы поняли, какого челобитья ждет князь, — он желал, чтобы город сам, по собственному почину, отказался от своей свободы.
Войска все подходили и подходили, они обсели Новгород со всех сторон. Псковичей на этот раз пришлось понуждать Москве к походу чуть ли не силой: те тоже поняли, чего хочет этот князь.
В городе шла ожесточенная борьба между партиями: одни готовились умереть за Новгород, другие думали, как смягчить сердце московского деспота. Владыка не знал, что делать, он выбрал худший способ защиты. К великому князю явилась делегация от этой умеренной партии, и владыка взял на себя вину, что по его приказу отправлены были послы, которые назвали его государем. Князь велел передать, что если владыку интересует, какого государства в Великом Новгороде хочет он сам, то ответ прост — такого же, как в Москве. Вернувшись с таким ответом, тут же собрали вече и стали рассуждать, как умилостивить князя, чтобы не было так, как в их Москве. Предлагали разные формы откупа — и денежные выплаты, и постав наместников в пригородах, и оборону собственным войском (которого не было) рубежей вокруг Новгорода, только чтобы суд был по старине и не уводил князь в низовскую землю людей из города. Послали новую делегацию, доложили свое решение. Ответ князя был еще жестче: он хочет точно такого же государства в Новгороде, как и в Москве, а если новгородское государство указывает московскому, как жить, то что ж это за государство. Иными словами, князь открыто назвал Новгород врагом. Новгородцы растерялись. Они заговорили, что не знают московских обычаев и не желали обидеть москвичей. Вот тогда князь и объявил: «Наше государство таково: вечу и колоколу в Новгороде не быть, как в нашей вотчине того нет, посаднику не быть, государство свое нам держать, как держим мы свое государство в нашей низовской земле, и земли великих князей, что за вами, нам отдать, чтоб это наше было; а что вы бьете челом, чтоб не было вывода из Новгородской земли и чтоб мне не вступаться в боярские земли, так мы тем жалуем свою отчину, и суд будет по старине в Новгороде, как в земле суд стоит». Растерянный владыка вместе с делегацией отправился назад, в Новгород.
На протяжении шести дней горожане спорили и не знали, что выбрать. Спорили до хрипоты. Постепенно всем стало ясно, что, если новгородцы сами не отдадут аксессуаров своей свободы, князь возьмет силой — иначе зачем вокруг города стоит столько войска? Решили пожертвовать колоколом, вечем, посадником, чтобы спасти… что, собственно, тут спасать? Пусть останутся хоть боярские земли, свой суд и запрет на вывод в низовскую землю. С этим решением явились снова к князю. Тот пообещал, что земли, суд сохранит, а вывода не будет. По древнему обычаю следовало обменяться грамотами и целовать крест. Тут-то и оказалось, что князь креста целовать не станет и «боярам того не велит». Новгородцы растерялись. Они предложили, что, если князь не хочет креста целовать, пусть поцелует крест наместник. Ответ еще больше обескуражил: и наместник не будет. Послы попросили грамот, чтобы вернуться в Новгород, но князь не дал и грамот.
Не зная что делать, это все было совершенно против правил, посольство осталось в московском стане. Делал князь это неспроста: он решил как следует измучить город, чтобы в нем сдались и те, кто явно был не согласен. Князь-то знал, что несогласных там хоть отбавляй. Не выпустив послов, он заставил горожан терзаться сомнениями, ссориться, падать духом. Как пишет Костомаров, московский способ — волочить дело — действовал убийственнее, чем всякое неприязненное нападение. Новгород был уже готов, чтобы драться за свою свободу, но эта неизвестность, это ожидание стало настоящей пыткой. К тому же из-за скопления народа стало голодно, появились массовые болезни, люди стали умирать. Город был обложен, из него было не выйти, в него не попасть. Иван Васильевич проводил осаду собственного несчастного народа. Заметьте, его внук, тоже Иван Васильевич, даже еще не родился. Несчастный новгородский князь Шуйский-Гребенка, поняв, что тут больше некому служить, поклонился вечу и сложил с себя целование Новгороду. Он отправился к московскому князю, бить тому челом.
1477 год Признание новгородскими послами Ивана III своим государем
1477 год Начало похода Ивана III на Новгород
1478 год Сдача Новгорода войскам Ивана III; подчинение Новгорода Москве; окончательное присоединение Подвинья и Перми
Когда князь приехал к Ивану Васильевичу, тот сразу же затребовал к себе послов: теперь он точно знал, что Новгород дошел до нужной кондиции. Теперь он им имел объявить свое решение: суд останется по старине, выводить людей в низовскую землю не будут, службы в низовской земле не будет, имения и боярские вотчины останутся, гнева не будет. Послы так и не поняли, ради чего они в третий раз выслушивают одно и то же. Но тут им быстро все объяснили московские бояре: оказалось, что князь велел передать также, что им, боярам, полагается теперь выделить в Новгородской земле вотчины и села. Послы обещали передать это в Новгороде. Они ничего не понимали: пять минут назад князь обещал не трогать вотчин, а тут, оказывается, нужно московским боярам выделить такие вотчины. С ума сойти!
А дальше начался торг. Решив подальше держать московских бояр, новгородцы решили выделить им вотчины на границе с Литвой. Князь отказался. Тогда они предложили монастырские вотчины и новгородские землевладения в Торжковской земле. Князь опять отказался. Послы не знали, что предложить, предложили, чтобы сам выбирал. Князь выбрал: половину всех владычных и монастырских вотчин по всей Новгородской земле и всю землю Торжка. Что было делать? В городе был мор. Послы согласились. Но на этом мучения не закончились. У них стали выяснять, сколько будут платить дани. Новгородцы обещали по полугривне с сохи. Бояре московские стали интересоваться, что это у новгородцев означает: оказалось, что соха — это дань с трех лошадей (дань они считали с лошади, а не с человека, одна лошадь и один человек назывались обжой). Тут москвичи радостно потерли руки и заявили, что тогда дань будет по полугривне с обжи, то есть с человека. Владыка стал умолять князя, чтобы брали с сохи, то есть с трех обжей по полугривне. Князь смилостивился, но сказал, что тогда будут платить все, кто прежде не платил.
Послы перепугались, что эти московские, как монголы, пойдут переписывать население, просили разрешения самим вести учет дани. На это, конечно, ответ был положительный. Вот теперь через день со списком присяги для новгородцев и московским подьячим Одинцом послы наконец поехали назад, чтобы очистить для князя Ярославово дворище, а также приложить от пяти концов города печати на присягу. Спустя пару дней с большой группой сопровождающих они вернулись в стан московского князя, вручили ему скрепленную печатями присягу. Напутствуя новоприобретенный Новгород, князь приказал забыть о мести тем, кто верно служил московскому государю. После чего разрешил послам целовать крест по записи.
Еще через два дня в Новгород приехал посланный великим князем Иван Юрьич, который привел согнанных на Софийскую площадь новгородцев к присяге московскому государю. Эту присягу обязан был дать каждый новгородец, и была это не привычная договорная присяга, а присяга на подданство великому князю. Это была чудесная присяга: от новгородцев требовалось подчиняться любому приказу, исходящему из Москвы, доносить о любом худом слове, услышанном про великого князя, и давали эту присягу все взрослые люди — и мужчины, и женщины. Когда присягу у народа приняли, москвичи отправились на Ярославово дворище и сняли вечевой колокол, его увезли в московский стан. Тогда отворились новгородские ворота и жителям окрестных сел разрешили уходить из города. Они возвращались к своим домам, которые уже сожгли москвичи, к своим полям, которые сожгли москвичи, без запасов продовольствия, без теплой одежды, и очень многие умерли от голода и холода той зимой. Как пишет летописец, Новгородская волость обезлюдела совсем.
1478 год Конфискация Иваном III церковных земель Новгорода
1478 год Переселение новгородских бояр в Подмосковье
Но на присяге, колоколе, вече, посаднике беды Новгорода совсем не кончились. Бояре, которые думали, что ценой свободы купили личную безопасность, страшно ошиблись. С началом февраля по городу пошли аресты. Сначала взяли тех, кого считали неблагонадежными, то есть принявшими участие в литовской эпопее, — Марка Панфильева, Марфу Борецкую (вместе с внуком, отец которого успел уже умереть в московской тюрьме), потом стали брать патриотов — Арзубьева, Савелкова, Репьева, Иаканфа, их заковали в железа и увезли в Москву, а имущество конфисковали в пользу государя. Вместо веча теперь в Новгороде было сразу 4 наместника из Москвы. А новгородский колокол привезли в Москву и повесили среди других колоколов — в обиду новгородцам и во славу великорусскому народу.
В самом Новгороде присягу восприняли как указание к действию. И пошли доносы. Патриоты не преминули сообщить, что проклятые сторонники Литвы никак не могут смириться с потерей новгородской вольности и ждут Казимира. Казимир и вправду тяжело переживал судьбу Новгорода. Он осознавал собственную вину, что не смог помочь доверившемуся ему городу, собственно говоря — официально, уже литовскому городу. Он просил денег, чтобы отнять Новгород у Москвы, но литовцы денег не дали. Он обратился к папе, но и папа денег не дал. Вместо этого папа посоветовал дипломатическим путем натравить на Москву ордынского хана. От хана большого толка не было. Зато неожиданно появились союзники из великокняжеской московской семьи, братья «государя» Андрей и Борис, которые, увидев аппетиты и лицемерие Ивана, перепугалась за собственную судьбу. Эти два княжеских брата снеслись с новгородскими заговорщиками и обещали отбить город и вернуть ему его права. Насколько эти московские князья радели за Новгород — вопрос другой. Кажется, им больше хотелось отнять Новгород у братца и разделить его между собой. Но Иван об этом вовремя узнал: у него после присяги было столько ушей, что любое слово долетало до Москвы. К зиме 1479 года Иван стал вдруг готовиться к походу на немцев. К весне он выслал заставные полки, надеясь, что новгородцы ни о чем не проведают. Но новгородцы, однако, сразу же все сообразили. Они, дважды имевшие счастье поверить словам Ивана, поняли характер его хитрости. Соотнеся немцев и заставы, несложно было понять, куда направится княжеское войско. План у заговорщиков был такой: хан двинется на Москву и отвлечет Ивана, за это время подойдет Казимир, а новгородцы будут держать оборону.
Как только план был определен, в Новгороде вернули вече, изгнали наместников, выбрали тысяцкого, посадника, стали укреплять острог. Иван уже в пути на Новгород узнал, что город взбунтовался. Ему пришлось остановиться и подождать войска — его воинов было всего тысяча человек. Дождавшись подкрепления, он быстро пошел на север. Новгородцы не успели сжечь посады и монастыри, так что, как и год назад, войска князя их заняли. Только теперь с собой они привезли пушки. Пушки сделали в городе множество разрушений, согласие снова расстроилось. В конце концов новгородцы решили идти на переговоры: они еще не понимали, что переговоров государи со своими подданными не ведут. Иван пообещал, что невинных не тронет, тогда горожане и открыли ворота и допустили московское войско в город. Иван без всякого страха проследовал к собору Святой Софии, помолился, а потом обосновался в доме только что избранного посадника как хозяин, достал список из пятидесяти человек, которым его снабдили услужливые доносчики, и велел их взять. Начались пытки. Под пытками несчастные стали называть и многие другие имена. Среди названных был и Феофил, его тоже взяли, отвезли в Москву и заточили в Чудове монастыре, а имущество конфисковали в пользу князя. Первые пятьдесят человек показали еще на сто, те, тоже под пытками, — назвали еще новые имена.
Первые две партии схваченных казнили. Тысячу неблагонадежных купеческих семей и детей боярских расселили по разным городам — в Переяславль, в Муром, в Ростов, в Кострому, в Нижний Новгород, Юрьев, Владимир. Все имущество казненных, высланных, а также переселенных в Московскую землю было конфисковано в пользу князя. Не прошло и пары дней, как семь тысяч новгородских семей обнаружили, что их гонят, как скот, по страшному холоду, без поклажи, по дороге на Москву. С другой стороны на Москву в эту же зиму шел ордынский хан. Он немного опоздал. Новгород был уже разгромлен. Он несколько обезлюдел. Впрочем, разделавшись с ханом, Иван на место выбывших новгородцев прислал примерно то же количество московских людей. Это была опробованная практика: разбавлять мятежное население покорными московскими рабами. Она давала отличные плоды.
Поделиться книгой: