Жизнь до Легенды

Мари Лу

Жизнь до Легенды

Эпизод первый: Дэй

За три года до событий, описанных в Легенде

Примечание автора: В Одарённом (в продолжении Легенды) Джун просит Дэй рассказать о его первом поцелуе. Это короткий рассказ, в котором есть ответ на этот вопрос.

МНЕ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ.

Я живу в Республике Америка.

Меня зовут Дэй.

Вообще-то полное имя — Дэниэль Олтан Уинг, младший брат Джона, старший брат Идена, сын своих родителей, живущих в трущобах Лос-Анджелеса, поделённого на сектора.

Если ты всю свою жизнь был беден, ты и не задумываешься, что может быть иначе. Порой ты даже счастлив, ведь, в конечном итоге, у тебя есть семья, ты здоров, у тебя целы руки, ноги. У тебя есть крыша над головой.

Но сейчас у меня нет большинства из того, что перечислено. Моя мать и братья считают, что я мёртв. У меня травмировано колено, которое, возможно, никогда не заживёт. Я живу на улицах в Озёрном секторе — в трущобах, которые расположены вдоль побережья огромного озера Лос-Анджелеса. Каждый день я борюсь за выживание.

Но ведь могло быть и хуже, правда? В конце концов, я жив; жива моя мама и братья. Всё ещё есть надежда.

В это утро я стоял на балконе трехэтажного, потрепанного жилого комплекса, все окна которого были заколочены. Моя больная нога свисает через край балкона, в то время как сам я стою с небрежным видом, перенеся вес на здоровую. Мои глаза устремлены на один из пирсов, которые лежат вдоль берега озера, воды которого сверкают сквозь дымку утреннего смога. Информщиты вокруг меня, развешанные по бокам зданий передают последние республиканские новости, которые вещаются над нескончаемым потоком заводских рабочих Озерного сектора. Через несколько улиц я вижу толпу мальчишек и девчонок, шагающих в местную школу. На вид, они одного возраста со мной. Если бы я не провалил свое испытание, то, наверняка, и я бы был среди них. Я смотрю вверх и щурюсь, глядя на солнце.

В любую секунду начнется торжественная клятва. Ненавижу эту идолопоклонническую присягу.

На секунду кинохроника на Информщитах замирает, а потом по всему городу, со всех динамиков на домах раздается знакомый голос. На всех улицах люди останавливаются и прерывают свои занятия, поворачиваются в сторону столицы и поднимают руки вверх в приветственном жесте. Они поют вместе с голосом, льющимся из динамиков.

«Я клянусь в верности флагу великой Республике Америки, нашему Первому Выборщику, нашим доблестным штатам, единству против Колоний, нашей неминуемой победе!»

Когда я был маленьким, я, как и все, произносил эту клятву, некоторое время я даже думал, что это здорово, заявлять о любви к своей стране или чего там ещё. Теперь же я просто молчу, пока длится клятва, несмотря на то, что люди на улицах послушно её читают. Зачем играть в то, во что я не верю? К тому же никто меня, стоящего здесь, наверху, увидеть не может.

Когда она заканчивается и на улицы возвращается суета, Информщиты синхронно возвращаются к кинохронике. Я читаю заголовки, когда те появляются:

ОДАРЕННАЯ, ПРОШЕДШАЯ ИСПЫТАНИЕ, ДВЕНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ДЖУН ИПАРИС СТАЛА САМЫМ ЮНЫМ КУРСАНТОМ, ПРИНЯТЫМ В УНИВЕРСИТЕТ ДРЕЙКА. ОФИЦИАЛЬНОЕ ВСТУПЛЕНИЕ СОСТОИТСЯ НА СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ.

— Тьфу, — фыркаю я с отвращением. Нет никаких сомнений, что эта девчонка из тех богатеньких детишек, семьи которых живут дальше вглубь страны, в одном из секторов ЛА для высшего класса. Кого волнует, сколько баллов она набрала на Испытании? Весь этот тест сфальсифицирован в пользу деток богачей. Во всяком случае, ей, скорее всего, просто кто-то купил высокий балл. Я отворачиваюсь от меняющихся заголовков, на которых продолжают перечисляться достижения девушки. От всего этого у меня начинает болеть голова.

Мое внимание возвращается к пирсу. На одной из лодок на палубе шумно суетятся рабочие. Они разгружают кучу ящиков, в которых, скорее всего, находятся консервы, стэйки из говядины, картошка, макароны, колбаса и карликовые хот-доги. У меня урчит в желудке. Перво-наперво — украсть себе завтрак. Я не ел почти два дня и от вида ящиков с едой у меня кружится голова.

Я медленно иду вдоль жилого комплекса, стараясь оставаться в утренней тени здания. Несколько уличных полицейских патрулируют пирс, но большинство из них уже измучены влажной жарой. Они обычно не обращают внимания на беспризорников, сидящих на каждом углу Озерного сектора. В хороший день они слишком ленивы, чтобы ловить тех, кто крадет еду.

Я дохожу до края здания. Сливная труба проходит вдоль стены, не слишком прочно прикрепленная болтами. Тем не менее, она выглядит достаточно прочной, чтобы выдержать мой вес. Я проверяю её, кладя на нее сначала только одну ногу, и дергая её посильнее. Она даже с места не сдвинулась, поэтому я хватаюсь за неё и начинаю спускаться вниз, к узенькой аллее у здания. Моя больная нога становится неправильно на землю, и я, потеряв равновесие, валюсь с ног.

Уже скоро это дурацкое колено начнет заживать. Я надеюсь. И тогда я наконец-то смогу передвигаться вверх и вниз по этим зданиям так, как хочу.

Сегодня тепло. В воздухе повисли запахи дыма, уличной еды, животного жира и океанической соли. Через свои потёртые ботинки я ощущаю жар тротуара. Вряд ли кто-то обращал на меня внимание, пока я шел к пирсу (в конце концов, я ведь просто мальчишка из очередного трущобного сектора), но потом девчонка, шедшая в школу, встретилась со мной взглядом. Она покраснела, когда я оглянулся, а потом быстро отвела взгляд.

Я останавливаюсь у самой кромки воды, чтобы поправить кепку и убедиться, что все волосы заправлены под нее. Оранжевый и золотой свет, отраженный от воды, заставляет меня щуриться. Со всего пирса грузчики несут ящики с едой к небольшому офису, где приемщик вносит заметки о грузе. Время от времени он смотрит по сторонам и произносит что-то в микрофон. Я остаюсь на своем месте, изучая поведение грузчиков и приемщика. Затем я окидываю быстрым взглядом улицу, идущую вдоль берега.

Полиции вроде не видать. Отлично.

Когда я убеждаюсь, что никто меня не видит, я спрыгиваю на край берега и ковыляю к тени пирса. Перекрещенные балки под пирсом поддерживают его выдающиеся над водой части. Я подбираю несколько камней из грязи у воды и заталкиваю их в карманы. Затем я пробираюсь в лабиринт из балок и начинаю пробираться через них поближе к тому месту, где находятся ящики. Я весь в соленых брызгах. Звук волн, бьющихся об пирс, смешивается с голосами над ним.

— Ты тоже слышал про ту девчонку, да?

— Про какую девчонку?

— Ну, ты же знаешь. Про девчонку, которая попала в Дрейк, та, которой двенадцать лет…

— А да, эта. У нее, наверное, родители с большим кошельком. Эй, к чему это ты снова клонишь?

Раздается смех.

— Заткнись. В конце концов, я ж получил какое-то образование.

Волны заглушают продолжение их разговора. Раздается несколько глухих ударов по доскам прямо над моей головой. Должно быть, они поставили тут ящики. Вероятно, я нашел то самое место, рядом с небольшим офисом, куда сгружают товары. Я приостановился, чтобы найти местечко получше. Затем поднялся по балкам повыше, ухватился за край пирса, подтянулся и огляделся.

Офис находится прямо над моей головой. Приемщик стоит на дальней стороне, спиной ко мне. Я бесшумно вскарабкиваюсь на дорожку и прячусь в тени стены офиса. Камни у меня в кармане постукивают друг о друга. Я беру один из них, не сводя глаз с грузчиков. Затем изо всех сил бросаю камень в сторону лодки.

Он попадает в борт лодки с громким стуком, достаточно громким, чтобы привлечь внимание рабочих на лодке. Некоторые из них поворачиваются на звук, другие направляются к месту, откуда он был слышен. Я пользуюсь моментом и пулей вылетаю из своего убежища, затем прячусь за грудой ящиков. Я собираюсь прятаться прямо за ними, пока кто-нибудь не увидит меня. Сердце отчаянно бьется в груди.

Каждый раз, как я краду запасы Республики, я представляю себе, как меня ловят и тащат в ближайший полицейский участок. Там я лишусь своих ног, как это произошло с отцом. Или меня вовсе не потащат в полицию. Возможно, меня просто застрелят на месте. Даже представить себе не могу, что еще хуже этого могло бы со мной случиться.

Время идет. Достаю свой складной нож, спрятанный у меня в обуви, и втыкаю его в ящик сбоку, и надавливаю, пока не отламывается кусочек дерева. Ломаю его в тишине, одним глазом поглядывая, в каком направлении смотрят охранники. Большинство из них покинули пост к этому моменту, к счастью. Осталось только двое из них, но даже они стоят на приличном расстоянии от ящиков, погруженные в свою пустую болтовню.

В этой партии определенно консервированные лакомства. Мой рот наполняется слюной, пока я фантазирую о том, что же окажется внутри. Хот-доги и сардины. Мясо всех видов. Кукуруза, маринованные яйца, фасоль. Может быть, даже консервированные кусочки персиков или груш. Однажды мне удалось украсть свежий персик, и это было лучшее, что я ел когда — либо в жизни. Мой живот громко урчит.

— Эй.

Я подскакиваю. Мои глаза натыкаются на девочку-подростка, опирающуюся на ящики, жующую зубочистку и наблюдающую за моей работой с забавной усмешкой на лице. Все мои мечты о еде вмиг улетучились. Я, не мешкая, выдергиваю свой нож из ящика и пускаюсь бежать. Другие люди на пирсе кричат, увидев меня, и начинают гнаться за мной.

Я бегу вниз по пирсу так быстро, как только могу. Мое больное колено горит от внезапного движения, но я не обращаю внимания. Если я умру, не будет иметь значения, больное ли у меня колено или здоровое. Я обхватываю себя руками, ожидая жгучей боли от пули, попавшей в спину.

— Чарли! — кричит один из них. — Хватай этого мелкого жулика!

Девушка отвечает что-то, но я не могу слышать, что.

Я натыкаюсь на пару изумленных работников порта, достигаю конца пирса и начала Озерных улиц; я бегу к ближайшему переулку, который вижу. Позади себя я все еще слышу голоса моих преследователей. Глупо, так глупо. Мне нужно было быть потише, или подождать до ночи. Но я так голоден. Теперь я могу лишь надеяться затеряться в лабиринте Озерных переулков. Моя кепка слетает с головы, но я слишком напуган, чтобы остановиться и подобрать её. Мои белокурые волосы, ужасно спутавшись, падают мне за плечи.

Кто-то хватает меня сзади. Я вырываюсь из захвата, а затем пытаюсь запрыгнуть на стену и ухватиться за выступ на уровне второго этажа. Но тут мое больное колено, уже обессиленное после моего поспешного спасения, дает о себе знать, и я падаю на землю в тени переулка. Весь воздух со свистом выходит из легких от удара, но я все еще кручусь волчком и скалю зубы, готовый погрузить их в того, кто все-таки схватил меня.

— Эй, остынь! — Это девчонка, заметившая меня первой. Ее лицо спокойно, но она твердо прижимает меня к земле. — Это всего лишь я. Я сказала бригаде своего отца, что выслежу тебя. Они уже вернулись на пирс.

Я продолжаю сопротивляться.

— Слушай, мы можем заниматься этим весь день, — Девчонка склонила ко мне свое лицо и окинула хмурым взглядом. Я жду, что она приставит нож к моему горлу. Но этого не происходит. Через несколько долгих секунд я успокаиваюсь. Она кивает мне, когда я перестаю трепыхаться.

— Что ты пытался стащить из груза моего отца? — спрашивает она.

— Просто немного еды, — отвечаю я. Я все еще не могу перевести дыхание, да и боль в колене все не утихает. — Я не ел два дня.

— Ты из Озерного сектора, братишка?

Я улыбаюсь ей. Надеюсь, она не заметит, насколько я нервничаю.

— Так же как и ты, — говорю я, подмечая ее жаргон. — Ты, наверное, даже из того же района, что и я.

Она изучает меня мгновение. Теперь, когда я могу нормально рассмотреть её, то вижу, что она даже симпатичная, с загорелой кожей и вьющимися черными волосами, заплетенными в две косы. На носу немного веснушек, а глаза золотисто-карие. Брови постоянно изогнуты под забавным углом. Хоть она и выглядит маленькой, все же она почти вышла из подросткового возраста. Усмешка появляется на её лице, когда она замечает, как я изучаю её. Она осторожно позволяет мне сесть, но руку мою не освобождает.

— Ты ведь собираешься меня освободить в скором времени? — спрашиваю я. — Или собираешься меня оттащить обратно к отцу и его приятелям?

— Посмотрим. — Она прижимает язык к щеке изнутри в бессознательном жесте. — Ты собирался украсть еду из нашего груза. И если бы ты в этом преуспел, моему отцу пришлось бы объяснять властям республиканского порта, почему у него не хватает груза. Ты думаешь, мы хотим платить дополнительные штрафы? Или подвергаться аресту?

— Что ж, извини. А ты думаешь, мне нравится ходить голодным?

Девушка смеется над моими словами.

— Послушать тебя, стойкий парнишка, так ты такой славный, что прямо за щечки тебя потрепать хочется.

Я краснею от её остроты, но не хочу дать ей удовлетворение от знания того, что она меня зацепила. Так что я не моргая уставился на неё. Она перестает смеяться, задумчиво жует свою зубочистку, а затем говорит:

— Так что же с того, что ты голоден? Что, если я притащу тебя сейчас обратно к своему отцу? Я могу сказать, чтобы тебя бросили в озеро. Или чтобы отвели тебя в полицейский участок. Команда моего отца любит меня. Они наверняка согласятся со всем, что я им скажу.

Я с трудом сглатываю от этой мысли, затем стараюсь изобразить храбрость на лице.

— Ну, давай, сестричка. — Я протягиваю ей свои ладони, и смотрю таким невинным взглядом, каким только могу. — Ты действительно собираешься сделать это с голодающим уличным парнем? Просто притворись, что я сбежал. Я не вернусь, обещаю. Можешь даже взять мой ножичек, если хочешь что-нибудь взамен. Это все, что у меня есть.

— Сколько тебе лет?

— Почти тринадцать.

— Да ты еще совсем ребенок, — ухмыляется она, а затем задумывается на долгую минуту. — Слушай, я знаю, что ты чувствуешь, — наконец произносит она, — и поверь мне, что нет ничего хуже рези в пустом желудке.

— Так ты все еще думаешь о том, чтобы вернуть меня? — во мне просыпается надежда. — Может быть, мне все же стоит держаться подальше от республиканской тюрьмы? — спрашиваю я.

— Что ты готов сделать ради этого? — в ответ спрашивает она.

Я одариваю её отрепетированной улыбкой:

— Да все, что угодно, милая.

Брови девчонки удивленно взлетают вверх, затем она откидывает голову назад и смеется. Я даже не могу решить, польщен я или оскорблен этим. Я думал, это прозвучало довольно круто.

Проходит еще мгновение прежде, чем девчонка успокаивается, встает и поднимает меня на ноги. Теперь, когда мы оба стоим, я вижу, что она выше меня всего на несколько сантиметров и такая же худая. Она кивает по направлению к пирсу:

— Вот что я тебе скажу. Ты будешь работать на моего отца три дня, и за это я дам тебе три банки консервов. Ты сможешь выбрать три любые банки, но никаких фруктов, конечно. — Она качает головой, когда видит мое разочарование. — Извини. Три дня работы не стоят целой банки фруктов.

Работать на одном месте три дня. От этой мысли мне становится тревожно — я не люблю подолгу оставаться на одном месте. Глаза Республики повсюду. Но на самом деле выбора у меня нет, и это в любом случае лучшее предложение, учитывая то, что я смогу за него получить.

Я неуверенно киваю девчонке.

— Хорошо. Отлично. Договорились. — Я протягиваю свободную руку, чтобы пожать её.

Но она не берет мою руку. Вместо этого она немного наклоняет свою голову, выплевывает зубочистку и усмехается мне:

— Я не закончила.

Моя рука колеблется.

— И чего же еще ты хочешь?

— Ты смел с дамами, не так ли? Ты хоть целовался уже с девушками?

Целоваться с девчонками? Какое это имеет ко всему этому отношение? Несмотря на все мои заигрывания, я никогда не заходил так далеко. Ну, я целовал парочку девчонок в щечку, и меня они целовали, но в губы? Я пытался понять, к чему все это. Мои глаза нашли её рот, сейчас темный и улыбающийся и моё лицо зарделось еще сильнее, чем раньше.

— Я воспринимаю это как нет, — рассмеялась она. — Ну, так давай, попробуй, малыш. Посмотрим, как ты тогда заговоришь.

Так как я все еще и не думаю двигаюсь с места, девочка наклоняется ко мне, закрывает глаза и прижимается губами к моим. Я весь напрягся. Они гораздо мягче, чем я ожидал — собственно, я вообще не знаю, чего я ожидал. Конечно же они будут мягкими. По моей спине аж мурашки побежали. Что же мне делать? Пошевелиться? Закрыть глаза или открытыми держать? Какое-то время я просто стою и держу губы плотно сомкнутыми. Может быть мне нужно последовать её примеру. Так я и поступаю. Начинаю осторожно целовать её в ответ. Через какое-то время это уже не кажется таким трудным… Я даже расслабился, позволив моим мыслям вращаться вокруг факта о том, что я целовался со старшей девочкой. Мои руки застыли. Я не чувствую своих ног.

Она отстраняется. Хотя она так и не отпускает мою руку, но хватка немного ослабевает. Я все еще пытаюсь восстановить дыхание.

— Не так уж и плохо для первого раза, — весело произносит она. Её нос касается моего — Ты дрожишь?

Меня аж передернуло. Надеюсь, она не заметила.

К моему облегчению, она засмеялась прежде, чем я сказал какую-нибудь неловкость.

— Мальчик, ты мил, как нераскрывшийся бутон, — она касается моего носа, а затем отодвигает голову подальше. — Хорошо, мы договорились. Возвращаемся на пирс. Если ты будешь хорошо себя вести, возможно, я подарю тебе еще один поцелуй.

Следующие три дня я работаю рядом с ней на лодке её отца, принадлежащей Республике. Её зовут Чарли, как я теперь знаю, и ей только что исполнилось шестнадцать. Она рассказывает мне о своей жизни, работая на пирсе, пока мы загружаем и разгружаем грузы от рассвета до заката. Её мать умерла несколько лет назад из-за аварии на заводе. У неё есть сестра, которая сдала экзамен, и её оценка достаточно высока, чтобы её зачислили в колледж. Она любит озерный квартал, даже несмотря на то, что при этом от нее все время пахнет океаном. Она так же счастлива, что Республика в конце концов назначила её работать на пирсе с отцом, а не отправила на фронт, убирать за вояками. Я не стал говорить ей, что именно этим и занимается мой отец — вернее, занимался, пока не перестал приходить домой. Мои руки все в занозах от постоянного перетаскивания ящиков туда и обратно, и на второй день у меня появилось ощущение, будто моя спина просто рассыпается на кусочки. Отец Чарли — огромный, бородатый бледнокожий мужчина — полностью меня игнорирует, только иногда кивает в знак одобрения, когда мне приходится особенно тяжко.

Мне нравится работа. Девочка дает мне две банки еды в день вместо одной, что означает для меня, что одну я могу съесть, а вторую оставить на потом. У меня так же появляется возможность припрятать кое-какие безделушки, которые могут мне пригодиться в будущем — острые щепки, которые я смогу использовать как оружие, пара брошенных холщовых мешков, круглая жестянка, в которой можно переносить воду.

Чарли застает меня на том, что во время прогулки по пирсу я подбираю потерянные гвозди и распихиваю их по карманам.

— Ты что делаешь, к битве готовишься? — спрашивает она с усмешкой.

Я пожимаю плечами.

— Я бы не выжил так долго без некоторых навыков самозащиты.

Чарли смеется, но позволяет мне продолжать.

По вечерам она сидит со мной, пока экипаж её отца собирается дальше по пирсу. Я наблюдаю, с ноткой ревности, как она флиртует с рабочими, когда отца нет рядом. Она была права в одном — она их любимица, и если бы однажды она сказала бы им, чтобы меня выбросили за борт, они, наверное, сделали бы это без колебаний. Постепенно я привык к шуму озера, плещущегося у цементных перекрытий и к необычному комфорту сна на воздухе, с осознанием того, что утром меня будет ждать банка с едой. Какая роскошь. Иногда я бросаю взгляд на Чарли, когда она не смотрит, и пытаюсь прокрутить в воспоминаниях наш поцелуй. Мне бы хотелось, чтобы он хоть что-нибудь для неё значил. И серьезно ли она говорила о том, что подарит мне другой.