Помоги проекту - поделись книгой:
— Вот уж чего у меня не отнимешь, — снова заговорил Боджо, — это умения расшевелить людей, заставить их работать.
— Что верно, то верно. У тебя на это прямо-таки дар.
— Просто умение найти правильный подход к людям. Теперь наши ребята будут работать до седьмого пота. Большое все-таки дело — дух студенческого товарищества. Он заставляет забывать о себе. Если ты хочешь быть счастливым — забудь о себе…
На Вашингтон-стрит газетчики, стоя перед щитами с перечнем новостей, выкрикивали заголовки телеграмм. Их голоса заглушали шарканье многочисленных подметок о тротуары: «Подробности заседания английского правительства…», «Новые факты о женщине, сгоревшей в Брэйнтри…»
— Забавно будет, если снова все начнется, — заметил я. — Время-то года почти то же самое.
— Чепуха, — решительно заявил Боджо. — Не забивай себе голову всякой ерундой.
Контора Боджо находилась в просторном, заново отделанном помещении. У стола за невысокой перегородкой сидел мальчик. Боджо подтолкнул меня, и я оказался впереди.
— Заходи, заходи, — настойчиво предложил он.
— Хорошо, я зайду, но, честное слово, времени у меня в обрез.
— Заходи, заходи! Всего на минуточку. Речь идет о жизнях.
— Ты хочешь сказать, о биографиях студентов нашего выпуска?
— Что с тобой сегодня? — удивился Боджо. — Или я, по-твоему, говорю на каком-то иностранном языке. Заходи и взгляни.
Боджо открыл дверь в длинную комнату. Вдоль стен стояли столы, заваленные бумагами и письмами на форменных бланках. Тут же трещали на машинках две машинистки.
— Послушай-ка, — сказал я. — Ведь до нашего юбилея еще больше года, если я не ошибаюсь?
Боджо хлопнул меня по плечу.
— Ну вот ты и заговорил! — воскликнул он. — Но нельзя же допустить, чтобы юбилей захватил нас врасплох. Сейчас самое время начинать подготовку.
Я все еще не понимал его.
— Но какое отношение к нашему выпуску имеют все эти документы и фотографии?
— Наконец-то и до тебя начинает доходить, — довольным тоном проворчал Боджо. — Конечно, наш выпуск тут ни при чем, это студенты предыдущего выпуска — они отмечают свою двадцать пятую годовщину в нынешнем году. Секретарь этого выпуска работает здесь, в конторе (ты знаешь его, Джейк Мик), и все это хозяйство принадлежит ему, но девушки, которые на него работают, кое-что делают и для нас. Вот познакомься: мисс Фернкрофт… мистер Пулэм. Мисс Джозефе… мистер Пулэм…
Девушки повернулись ко мне на своих вращающихся стульчиках и улыбнулись.
— Да, но я-то что должен делать?
Боджо снова шлепнул меня по плечу, на этот раз так сильно, что я чуть не свалился.
— Как что? Тебе придется разыскивать людей из нашего выпуска и выколачивать у них биографии. Ты будешь осуществлять общее наблюдение за работой над составлением книги о нашем выпуске, обрабатывать бумаги, редактировать… Ведь кто-то должен заниматься этим!
— Вот пусть секретарь нашего выпуска и занимается. Для того он и существует.
Боджо нахмурился.
— Знаешь, Гарри, так нельзя относиться к делу. Сэм Грин — лучший из секретарей, но он имеет право рассчитывать на помощь, не так ли? Скажи прямо: ты что, хочешь подвести наш выпуск?
— Послушай, Боджо, но я же совершенно не подготовлен к такой работе! Кроме того, у меня нет свободного времени.
Боджо игриво, но с такой силой толкнул меня в грудь, что я отлетел назад.
— Ну вот ты и заговорил! — воскликнул он. — Я же знал, что рано или поздно ты возьмешься за ум. Нет времени, говоришь? Ерунда. Не забудь, что настоящая работа начнется не раньше осени. А пока тебе с мисс Фернкрофт придется заняться лишь общими вопросами.
— Да, но и на это потребуется не один час.
— А когда ты засучив рукава с головой уйдешь в работу, тебя от нее за уши не оттащишь, — продолжал Боджо, словно не слыша моих возражений. — И все мы, работая плечом к плечу, будем чудесно проводить время. Ну, а сейчас мне нужно бежать, я занят. Очень рад, Гарри, что мы встретились. Я уже давно не проводил так время.
— Одну минуточку, Боджо! — торопливо сказал я.
Но Боджо уже распахнул дверь и с порога помахал мне рукой.
— Мне нужно поспеть на важное заседание тут, поблизости! — крикнул он. — До скорой встречи, мой мальчик.
Дверь захлопнулась, и я оказался по одну сторону ее, а Боджо по другую.
Я взглянул на бумаги, затем перевел взгляд на мисс Фернкрофт. Конечно, кому-то надо было поработать для своего выпуска, но я не понимал, почему именно мне. И в то же время я не хотел казаться несговорчивым.
Я взял несколько отпечатанных на машинке и скрепленных вместе бумажек. Сверху оказалась изготовленная в типографии и уже заполненная анкета, в которой речь шла о каком-то человеке, учившемся в университете примерно в одно время со мной.
— А тут есть и фотоснимки, — заметила мисс Фернкрофт. — Мы тратим массу времени, отыскивая фотокарточки людей университетского периода и после окончания университета.
Я представил себе эти фотографии, содранные с экзаменационных бумаг после первого университетского года — молодые люди в высоких воротничках, — и более поздние снимки, запечатлевшие наш теперешний облик — лысых, седовласых, усталых… Да, но к чему все это?
— Так что теперь вы видите, — продолжала мисс Фернкрофт, — зачем мистеру Брауну потребовалась ваша помощь.
— Да, теперь я вижу.
Я перевел взгляд на листки бумаги, исписанные рукой неизвестного мне человека по имени Чарльз Мэсон Хиллерд.
«Время и место рождения: родился 23 марта 1893 года в Риджли в штате Иллинойс; сын Джозефа и Гертруды (Джессеп) Хиллерд.
Образование до университета: средняя школа в Риджли и начальная школа Брока.
Ученые степени: бакалавр искусств; доктор юридических наук.
Семейное положение: женат на Марте Гудинг из Нью-Йорка.
Дети: Мери Гудинг, Роджер и Томас.
Род занятий: адвокат.
Адрес служебный: Мортгейдж-билдинг, Нью-Йорк.
Домашний: Мэмеронек в штате Нью-Йорк».
— Но этот самый Хиллерд не сообщает в анкете никаких дат, — заметил я.
— В том-то и дело, сэр, — ответила мисс Фернкрофт. — Наши инструкции никогда никем не выполняются.
Я вернулся к биографии Чарльза Мэсона Хиллерда.
«После окончания юридического факультета поступил в фирму „Джессеп и Гудрич“ в Нью-Йорке. Спустя пять лет перешел в фирму „Джоунс и Джоунс“, а сейчас являюсь компаньоном фирмы „Уоткинс, Лорд, Уоткинс, Бондедж, Грин, Смит и Хиллерд“. Все последние годы был очень занят, работая в области корпоративного права и вместе с тем уделяя много времени своей семье. Мои занятия на юридическом факультете были прерваны войной, во время которой я служил первым лейтенантом саперных войск. Служба в армии сейчас кажется мне каким-то странным эпизодом, не имеющим ничего общего с моей обычной деятельностью. Я по-прежнему люблю бывать на футболе и „болею“ за Гарвард. Мое основное занятие в часы досуга — воспитание детей. Принадлежу к епископальной церкви; иногда играю в кегли и гольф. По своим политическим убеждениям я республиканец и надеюсь, что наступит время, когда Рузвельт покинет Белый дом. Лет десять назад мне довелось поехать в командировку на Тихоокеанское побережье. Я в полной мере использовал представившуюся возможность, чтобы попутешествовать, и все еще надеюсь когда-нибудь, если получу продолжительный отпуск, показать своей семье Большой Каньон. Я по-прежнему считаю Гарвард наилучшим учебным заведением в мире и буду очень рад, если мои сыновья последуют моему примеру (а я надеюсь, что именно так они и поступят, если только нам удастся удалить мистера Рузвельта из Белого дома) и получат от нашей старенькой альма-матер то, что получил я как в смысле практических знаний, так и в смысле душевного спокойствия. Я не располагаю временем для чтения хороших книг. По окончании университета я начал читать „Историю упадка и разрушения Римской империи“ Гиббона и „Линкольна“ Николи и Хея. Я все еще изучаю эти труды в свободное время и надеюсь сообщить на нашем юбилее тем, кого это интересует, что выполнил поставленную перед собой задачу».
— И что, это, так сказать, типичная биография? — поинтересовался я у мисс Фернкрофт.
— Да, все они более или менее похожи друг на друга. Забавно, но факт: большинство этих людей, видимо, так поглощено своими делами, что у них не остается времени заниматься чем-нибудь еще.
— Мисс Фернкрофт, у вас не найдется почтовой бумаги и авторучки?
Девушка подала мне лист бумаги, и я положил его перед собой. Мне и самому не нравилось мое решение — оно свидетельствовало о некотором пренебрежении к моим студенческим товарищам, но меня подстегивала мысль о том, что Боджо чуть не силой пытается навязать мне эту работу.
«Дорогой Боджо! — писал я. — С большим удовольствием позавтракал с тобой. Мысль создать книгу о нашем выпуске в самом деле увлекательна — полностью согласен. У меня не хватает слов, чтобы выразить, как мне хотелось бы исполнить твою просьбу и поработать над осуществлением этого замысла. К сожалению, мне предстоит масса хлопот во второй половине лета, кроме того, боюсь, что мне просто не по силам взять на себя подобную ответственность. Не могу выразить, как я польщен тем, что ты считаешь меня способным выполнить эту работу».
Написанное не удовлетворило меня. Я разорвал бумагу, выбросил клочки в корзину и начал снова:
Ты спихнул мне эту работу, полагая, что я буду польщен и что меня нетрудно обвести вокруг пальца. Хотя я терпел и завтракал за твой счет, но все равно должен сказать, что ты олух. Какое мне в конце концов дело, выйдет или не выйдет книга о нашем выпуске?»
На этот раз я сказал даже больше, чем хотел сказать, тем более что о подобных вещах как-то не принято говорить. Я снова порвал написанное и набросал следующее:
Я забыл сказать, что мне предстоит длительная деловая поездка в Нью-Йорк. Кроме того, мы с Кэй собираемся осенью и зимой отправиться на Тихоокеанское побережье. Безусловно, предложенная тобой работа весьма интересна, но ты, надеюсь, согласишься, что я не в состоянии взяться за нее. Большое спасибо, что ты нашел возможным предложить ее мне».
Все это, разумеется, не соответствовало действительности. Конечно, я мог бы предложить Кэй куда-нибудь поехать, но что толку? При наличии таких долгов, как у нас, вряд ли мы могли бы позволить себе подобную роскошь.
Я снова порвал письмо и выбросил его в корзинку.
«Дорогой Боджо! — писал я на этот раз. — Прежде чем приступить к работе, считаю необходимым снова повидать тебя и поговорить более подробно.
Я сложил письмо, сунул его в конверт и вручил мисс Фернкрофт.
— Пожалуйста, передайте мистеру Брауну, когда он будет не очень занят, — попросил я. — А мне, к сожалению, нужно бежать.
— Но вы же вернетесь, правда? — спросила мисс Фернкрофт.
3. Память долго хранит воспоминания молодости
Беспокойные мысли начали обуревать меня, едва я снова оказался на улице. Не скажу, что я был очень доволен собой. Я не смог прямо высказать Боджо Брауну того, что должен был высказать, — не смог не потому, что трусил, — просто не хотел прослыть брюзгой, да и, кроме того, дружба имеет свои определенные законы.
И все же я испытывал какое-то странное чувство опустошенности, какую-то неудовлетворенность прожитой жизнью. Вспоминая заваленный бумагами стол, я задумался над тем, какой будет моя биография в книге о нашем выпуске. При мысли о том, что напишу я сам, мне вспомнилось сочинение Чарльза Мэсона Хиллерда — казалось, слова его неотступно следовали за мной по залитой солнцем улице.
Вернувшись в контору, я, конечно, не застал тут никаких перемен, зато сам я в чем-то изменился. Меня одолевали воспоминания — бессвязные картины детства, Нью-Йорк, война, лица людей, места, которые я давным-давно забыл. Почему-то на память пришла ограда за конюшней в Уэствуде. Блики солнца на белых стенах конюшни, игра, которая так нравилась нам с сестренкой Мери и заключалась в том, что мы ходили по верху ограды и останавливались на каждом углу, воображая будто путешествуем вокруг света и посещаем разные страны. Я припомнил стойла в конюшне, украшенные аккуратными соломенными жгутами, кладовую для упряжи, где висели застекленные шкафчики и пахло смазкой. Все это возникало в моей памяти так отчетливо, что, казалось, я мог бы при желании хоть сейчас спрыгнуть с этой ограды или, припоминая каждую деталь, уверенно пробежать к дому через огород, лужайку и террасы сада.
— Я задержался на заседании, — обратился я к мисс Ролло. — Надеюсь, у вас тут ничего не стряслось?
— Нет, конечно. Мистер Мэксуэлл ушел домой.
— Он не сказал почему? Заболел?
— Говорил, что по дороге хочет зайти в банк.
— Да? Соедините меня с маклером. Я хочу сказать — соедините меня по телефону с мистером Элдриджем.
Все еще не в силах отогнать воспоминания, я уселся за письменный стол. В моей памяти всплывали флаги на Пятой авеню в Нью-Йорке после войны и оштукатуренная триумфальная арка около Двадцать третьей улицы.
— Мистер Элдридж, — доложила мисс Ролло.
— Это ты, Нат? — проговорил я в трубку. — Как поживаешь?
— Так же, как и утром.
— Что новенького на бирже?
— К закрытию рынок оставался устойчивым.
— Как акции Атчисона?
— Поднялись на четверть каждая… Хотя минуточку… На три восьмых.
— Мы тут говорили о них, Нат. Завтра, как только биржа откроется, можешь продать тысячу семьсот пятьдесят акций.
— Хорошо. Что еще, Гарри?
— Ты записался на соревнования в сквош?
— И не думал. У меня нет времени.
— Черт возьми! Что ты хочешь сказать? Я же обязан составить список участников.
— Хорошо, хорошо! Можешь записать меня, если тебе нужно. До свиданья.
— Мисс Ролло, — сказал я. — Запишите мистера Элдриджа для участия в соревнованиях по сквошу и пошлите ему счет на уплату вступительного взноса.
— Будет сделано, — ответила мисс Ролло. — Кстати, мистер Пулэм, минут пятнадцать назад звонила миссис Пулэм, просила вас позвонить ей.
— Хорошо. Попробуйте соединить.
У каждого, очевидно, бывает такое настроение, когда самые неожиданные воспоминания приходят на ум без всяких, казалось бы, повода и усилий с вашей стороны. В моей памяти вдруг возникла бильярдная комната в Уэствуде… Отец намеливает кий, и мне даже кажется, что я вижу его выпачканные мелом, немного искривленные ревматизмом пальцы. В то время мне было не больше шестнадцати, но я отчетливо помню положение шаров и просьбу отца передать ему сошку.
— Миссис Пулэм у телефона, — сообщила мисс Ролло.
— Алло, Кэй? — сказал я.
— Гарри, — сказала Кэй, — не забудь, пожалуйста, что мы сегодня идем обедать в гости.
— К кому?
— К Роднеям.
— К Роднеям? Опять?
— Но ты же хорошо помнишь, как это произошло. После того как Беатриса пригласила нас, ты сам сказал, что от них не отвяжешься и что нам придется пойти. Вернись домой пораньше.
— Мистер Пулэм, — снова заговорила мисс Ролло, когда я положил трубку, — есть еще кое-что. Звонила некая миссис Рэнсом и просила вас позвонить ей в гостиницу «Хедли».
Фамилия «Рэнсом» мне ничего не сказала. Она промелькнула у меня в сознании и бесследно канула в океан других фамилий, которые я когда-то и где-то слышал. Все же я попытался припомнить всех известных мне Рэнсомов. Какой-то Рэнсом однажды пытался продать мне печь для жидкого топлива. Существовал еще один Рэнсом — профессиональный игрок в гольф. Наконец, как-то во время поездки в Европу, я познакомился с Рэнсомом, который дал мне расчет для проведения канализации из керамических труб.
— Рэнсом? Я не знаю никакой миссис Рэнсом.
— Миссис Джон Рэнсом. Она остановилась в гостинице «Хедли».
Поделиться книгой: