— Вот я и говорю, — продолжал Боджо, — что врачи отнюдь не семи пядей во лбу.
— Пожалуй, — согласился Чарли.
— Они или делают вид, что им все известно, или, наоборот, прикидываются, что ничего не знают.
— А что же, по-твоему, мы должны делать? — спросил Чарли.
— Ты уклоняешься от прямого ответа на мой вопрос, — заявил Боджо. — Я говорю, что человек при желании всегда может найти время для физических упражнений. Вот возьми меня. Иногда я возвращаюсь домой часов в десять вечера, а все-таки нахожу время, чтобы поупражняться. Если нет возможности заняться чем-нибудь другим, то начинаю упражняться на станке для гребли.
— На чьем? — спросил Чарли.
— На своем. Один стоит у меня в туалетной комнате в городе, а другой в загородном доме. Обзаведитесь, ребята, такими станками, и вы сразу почувствуете себя лучше. Я занимаюсь с полчасика каждое утро, перед завтраком. А вечером, когда возвращаюсь домой, гоняю себя до пота и, говоря откровенно, сейчас чувствую себя так же прекрасно, как в молодости. Вы знаете, что я сделал вчера вечером?
Лица всех присутствующих повернулись к нему. Никто не знал, что он сделал вчера.
— Я обедал у Джо Ройса. Не знаю, как получилось, но кто-то поспорил со мной, что я не смогу спуститься по лестнице на руках. А я взял и спустился. Два пролета.
— И натер мозоли? — поинтересовался Чарли. Боджо рассмеялся и подозвал официанта.
— Можете подавать виски с содовой, — сказал он. — К кофе дадите коньяк.
Кэртис Коул, снова заговоривший было о яхтах, замолчал, а Боб Ридж наклонился к нему над столом.
— Пока мы не забыли, Кэртис, давай договоримся о встрече.
— Это зачем же? — спросил Кэртис.
— Но мы ведь уже говорили. Пустая формальность, не больше. Ты в какое время встаешь по утрам?
Глаза Кэртиса Коула раскрылись еще шире.
— Знаешь ли, Боб, — начал он, — я, конечно, понимаю, что тебе нужно зарабатывать на жизнь…
— Ты только скажи, в какое время встаешь по утрам, — перебил Боб, — и я загляну к тебе.
— О какой чертовщине вы там разговариваете, ребята? — поинтересовался Боджо.
— Ничего особенного, — ответил Боб. — Обсуждаем один деловой вопрос, и все.
— А что ты собираешься выпрашивать у Кэртиса утром?
Кэртис Коул отодвинул свой стул и встал.
— Ни черта он у меня не выпросит!
— Это чисто деловой вопрос, Боджо, — повторил Боб.
— А мы собрались сюда вовсе не для того, чтобы обсуждать деловые вопросы, — отрезал Боджо.
— Рад слышать, — произнес Кэртис.
— Но чем ты так недоволен? — осведомился Боджо. — Что с тобой, Кэртис?
— Не стоит говорить об этом. Мне просто осточертело отбиваться от школьных товарищей, которые так и норовят всучить тебе что-нибудь.
— Послушайте, ребята. — Боджо обвел нас взглядом. — Мы же условились не говорить о делах.
После десерта, за которым последовали кофе, коньяк и сигары, я взглянул на часы. Было уже два часа.
— Знаешь, Боджо, — сказал я, — все оказалось очень мило, но мне, к сожалению, пора возвращаться на работу.
— Ну нет. Никто не должен уходить, во всяком случае, сейчас. Рассаживайтесь поудобнее, отдыхайте и слушайте, что я скажу. Мы должны на время забыть о всяких личных делах, нам нужно сделать кое-что для нашего выпуска.
Боджо поставил локоть на стол, провел другой рукой по своим коротко остриженным волосам и нахмурил брови.
— Не знаю, как это получается, — продолжал Боджо с коротким смешком, — но вечно на меня все взваливают и вечно мне приходится работать за всех. Вот и сейчас, когда мы готовимся отпраздновать двадцать пятую годовщину со дня окончания университета, все приходят ко мне и говорят: «Ну что ж, давай начинай, мы же выбрали тебя!» И я, конечно, начну. Безусловно, будут созданы всякие там комиссии по организации развлечений и все такое прочее, но в конце концов работать придется выпускникам, которые проживают здесь, у нас, или по соседству. Только от нас самих зависит, проведем ли мы наш юбилей так, чтобы потом было о чем вспоминать. После долгих размышлений я пришел к выводу, что было бы неплохо создать для начала неофициальный небольшой комитет из людей, которые не любят болтать, хорошо относятся к своим школьным товарищам и не боятся работы. Вот почему я и остановился на вас. Мы как раз и составляем такой комитет и, клянусь богом, начнем работать засучив рукава!
Все молчали.
— Вы, я вижу, озадачены. Но уверяю вас, стоит нам только начать, а там работа пойдет как по маслу. Все мы дружно возьмемся за дело, доведем его до конца и, не сомневаюсь, чертовски хорошо проведем время. Конечно, порядок таких встреч давным-давно разработан. Съедутся наши товарищи по выпуску с женами и детишками, и мы разместим их по дортуарам. Правда, жен нужно чем-то развлекать, и кому-то придется заняться этим, как и детишками, чтобы они не перепутались. Разумеется, ребятишек мы поручим нашим женам. Меня особенно беспокоит заключительный вечер, в котором должен принять участие весь наш выпуск, наши жены, дети и все остальные. В прошлом году на вечере оркестр исполнял популярные мелодии, а дети пели наши старые песни. Все провели время на славу, хотя некоторых детишек пришлось потом разыскивать… Ну так у кого есть какие-нибудь предложения о программе развлечений?
Все снова промолчали.
— Давайте, давайте, — поторопил Боджо и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Разумеется, будут устроены игры в мяч, обед только для мужчин и пикник где-нибудь в загородном клубе или у кого-нибудь в Бруклине, если найдется владелец подходящего имения. Но больше всего, повторяю, меня беспокоят развлечения. Так что вы можете предложить, ребята?
— Не напишет ли кто-нибудь ревю? — заметил Кэртис. — Я слышал, во время одной из таких встреч поставили ревю.
— Было бы неплохо, — согласился Боджо. — Но кто напишет либретто? Кто-нибудь из вас возьмется написать?
Никто, видимо, не чувствовал себя способным на это. Спокойный и уверенный взгляд Боджо остановился на Крисе Ивансе, сидевшем наискось от него, у противоположного конца стола.
— Как думаешь, Крис? — спросил он. — Ты сумел бы написать либретто?
Крис поставил локти на стол.
— Я не умею писать либретто, да и времени у меня нет.
— Ну так попытайся! — воскликнул Боджо. — Попытаться всякий может.
— У меня нет желания заниматься этим, — раздраженно ответил Крис. — А времени у меня нет потому, что я должен зарабатывать на жизнь.
— Ну знаешь, всем нам придется немножко потрудиться и выкроить какое-то время, — возразил Боджо, — тем более что это будет нечто вроде каникул. Ведь мы же хотим почувствовать себя снова студентами и тряхнуть стариной. В самом деле, ребята, разве может кто-нибудь отрицать, что четыре года, проведенные в Гарварде, были счастливейшими в его жизни?
Все промолчали, но трудно было понять, является это молчание знаком согласия или нет.
— Есть еще одно обстоятельство, — продолжал Боджо, — и тут, я знаю, вы все согласитесь со мной. Наш выпуск, черт возьми, самый лучший выпуск Гарварда, и объясняется это тем, что мы всегда были заодно. Так вот, есть предложение поручить кому-нибудь из нашего выпуска написать либретто ревю. Что ж, предложение дельное, мы для того и собрались, чтобы обсуждать всякие предложения. Кто же сумеет написать? Может, кто-нибудь из тех, кто сотрудничал в «Лампуне»[4] или писал для «Пудинга»? Черт побери, ведь наши обозрения в «Пудинге» были лучшими из всех, какие я когда-либо видел. Помните, как Спотти Грэйвс ходил по канату? Мы обязательно должны включить Спотти в наше ревю.
— Спотти Грэйвс преставился, — сообщил Боб Ридж.
— Представился? Кому? — не понял Боджо.
— Не представился, а преставился — умер в позапрошлом году, — пояснил Боб Ридж. — После него остались жена с четырьмя детьми и страховой полис всего на пять тысяч долларов. Этих денег не хватило даже, чтобы привести в порядок его дела.
— Ах да, да! — закивал головой Боджо. — Теперь и я припоминаю. Но это не имеет отношения к делу… Если пораскинуть мозгами, то можно найти в нашем выпуске немало писак, всяких там тихонь, которые ничем себя не проявили. Кстати, вот одна из причин, почему я терпеть не могу Иэля. Они постоянно носятся со своими «иэльскими поэтами», «иэльской литературной группой». Да в нашем выпуске такого добра сколько угодно, но мы же не хвастаемся… Ну, так кто же напишет либретто ревю?
— Может, Биль Кинг? — предложил я. — Голова Биля вечно набита всякими идеями.
— Лично я полагаю, что Биль Кинг ублюдок, — заявил Боджо, — и нисколько бы не удивился, если бы он оказался коммунистом. Нам не нужны его заумные, плоские шуточки, нам нужно что-нибудь этакое задорное, добродушное. Так кто у нас есть еще? — Боджо обвел всех взглядом. — Ну что же вы? Неужели никто не может назвать кого-нибудь? Жаль. В таком случае, я скажу, что надо сделать. Мы поручим дело Крису. Крис, собери фамилии пяти человек, которые могли бы написать либретто, и сообщи мне в начале недели.
— Ладно, — кивнул Крис.
— Но и сами мы должны пошевелить мозгами, — продолжал Боджо. — Есть еще предложения?
— А что, если нам обратиться к какому-нибудь профессионалу, из тех, кто ставят такие ревю с пением и танцами? — спросил Кэртис Коул.
— Ну что ж, — удовлетворенно кивнул Боджо. — Вот мы и заговорили. Займись-ка ты этим делом, Кэрт, и в начале недели перешли мне список из пяти фамилий… А сейчас я хочу внести предложение.
— Давай, давай, — поддержал Чарли. — Это, должно быть, что-нибудь интересное.
Боджо устремил взгляд на потолок и стряхнул пепел сигары в чашку из-под кофе.
— Как мне кажется, — снова заговорил он, — наша основная задача состоит в том, чтобы создать у всех соответствующее случаю настроение. И, по-моему, ничто не приводит людей в такое отличное настроение, как добрая потасовка.
— Потасовка? — удивился Боб Ридж. — Какая потасовка?
— Бокс. Два хорошо натренированных темпераментных легковеса, показательный матч из десяти раундов… Боксеры возьмут недорого — они ведь заинтересованы в рекламе.
Чарли Робертс с интересом взглянул на Боджо.
— Ты серьезно? — спросил он.
— Удивляешься, да? Я и сам удивился, когда эта мысль впервые пришла мне в голову. Но чем больше размышляешь над этой идеей, тем больше она нравится. Два здоровых молодчика изо всех сил лупцуют друг друга на ринге в университетском дворе Гарварда. Боже, да все зрители спятят от восторга! Они войдут в такой раж, что забудут, где находятся.
— А я-то думал, что главная цель встречи как раз в том и состоит, чтобы каждый помнил, где он находится, — вмешался Крис Иванс.
— Это к делу не относится, — оборвал его Боджо.
— Уж если мы решим приглашать боксеров, — заметил Чарли Робертс, — то почему бы не остановиться на тяжеловесах?
— А это вот к делу относится! — воскликнул Боджо. — Я подумывал об этом, Чарли, но тяжеловесы нам не по карману.
— Хорошо, но тогда почему не пригласить с десяток негров, чтобы они устроили настоящую драку? Вот тогда бы наши ребята и девушки действительно спятили от восторга.
Боджо нахмурился.
— Знаете, ребята, мы собрались сюда вовсе не для того, чтобы высмеивать хорошие предложения. Для этого большого ума не требуется… Боб, тебе нужно зайти в гимнастический зал Майка на Сколей-сквер. Просто зайди туда, повидай самого Майка и спроси у него имена парней, заинтересованных в рекламе. О результатах сообщи мне в начале будущей недели. Тебе все ясно?
— Хорошо, Боджо. Если хочешь, я схожу.
— Итак, колесо завертелось. Ну, а если с боксом у нас не получится? В таком случае снова придется думать о ревю с пением и танцами, не так ли? Чарли, ты еще не получил никакого поручения — почему бы тебе не размяться и не выяснить, не найдутся ли какие-нибудь таланты в нашем выпуске — парни и девушки чечеточники, саксофонисты, трюкачи (нам нужно включить в программу побольше трюков), которые смогли бы показать всякие штуки с картами или выступать с пародиями.
— Да, но у меня нет времени, — поморщился Чарли.
— Ты уже говорил об этом. Оторви-ка лучше от стула свою задницу и займись делом.
Боджо отодвинул стул и поднялся.
— Ну, а теперь, — сказал он, — мне нужно возвращаться в контору. Теперь дело у нас завертелось. Все-таки до чего здорово — посидеть вот так за столом и обменяться мыслями. Я отлично провел время, как и вы, надеюсь. Скоро мы снова соберемся… Да, Гарри…
— Что?
Боджо шлепнул меня по спине и крепко взял за руку.
— Наш Гарри думал, что ему удалось легко отделаться. Но я не забыл о нем. Мы с ним отправимся сейчас в мою контору.
— Послушай, Боджо, — попытался возразить я. — Ведь сейчас уже три часа.
— Ты что, думаешь, я не знаю, что сейчас три часа? — осклабился Боджо. — Но я же не хнычу. Кроме того, я не задержу тебя долго. Твоя работа еще не начиналась… Ну, хорошо. Ребята, вам все ясно? В таком случае — пошли.
Когда мы с Боджо получали на вешалке наши шляпы, в клубе уже почти никого не осталось. Только в читальне все еще торчали четыре старых джентльмена — они могли бы быть ровесниками моему отцу, если бы он еще жил. Джентльмены сидели в мягких, обитых черной кожей креслах, перебирали газеты, и я слышал, как один из них проворчал:
— Во всем виноваты Вильсон и Лига наций.
На улице Боджо снова взял меня за руку.
— Да-с, — сказал он. — А ведь жизнь-то штука невредная, правда?
— Как это понимать — невредная? — спросил я.
— Именно так, как я сказал. В чем дело? Ты чем-то недоволен?
— Да нет, просто думаю. До сих пор я как-то не отдавал себе отчета, что мы живем так давно.
— Черт возьми, что с тобой? — снова удивился Боджо. — Откуда у тебя такие мысли?
— Они пришли мне в голову за столом. Никогда не думал, что мы уже так стары.
— Ну и разговорчик ты затеял. Не так уж мы и стары.
— Положим. Каждому из нас лет по сорок семь.
— Это еще не старость. Возраст человека определяется не цифрой прожитых лет — она ни о чем не говорит, а тем, как человек себя чувствует. Я, например, чувствую себя ничуть не хуже, чем раньше. И ты, я уверен, чувствуешь себя не хуже. Но я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Остальные, кто обедал с нами, действительно выглядят ужасно. И только потому, что не заботятся о себе, пренебрегают физическими упражнениями, много нервничают.
— А может, обстоятельства заставляют их нервничать?
— И все равно не нужно нервничать. Взгляни на меня. Я никогда не нервничаю.
Боджо еще сильнее сжал мою руку и пошел быстрее, делая широкие, пружинистые шаги, словно молодой, полной грудью вдыхая влажный весенний воздух. Перед станцией метро по-прежнему стояла толпа — моряки, болтавшие с девушками в узких шелковых платьях, два-три газетчика, слепой, старуха, кормившая голубей хлебными крошками из коричневого бумажного кулька.