Помоги проекту - поделись книгой:
Однако при прочих равных плодовитость женщины – это всего лишь функция ее возраста, которая появляется с наступлением половой зрелости, достигает пика между двадцатью и тридцатью годами, затем медленно идет на убыль в течение следующего десятилетия, а потом резко снижается и прекращается с наступлением менопаузы. Таким образом, возраст – надежный показатель, позволяющий определить, способна ли женщина к деторождению. Разумеется, способность к деторождению определяется прежде всего уровнем эстрогена в организма, а эстроген существенно влияет на внешнюю привлекательность: это он отвечает за гладкую красивую кожу, блестящие волосы и фигуру «песочные часы», считающуюся идеальной для женщин между двадцатью и тридцатью годами. Мужская репродуктивная функция не знает таких биологических ограничений: пускай с возрастом либидо и падает, способность становиться отцом остается более или менее неизменной. Если брать возрастной критерий, то почти любой мужчина годится в мужья, и именно поэтому с женской точки зрения на первый план выходят все остальные качества. Как правило, женщины предпочитают мужчин, которые всего на несколько лет старше их.
Наиболее внимательные читатели наверняка уже отметили, что уже на этом этапе в предпочтениях полов наблюдается некое противоречие. Мужчины мечтают о совсем молоденьких женах, а женщинам нужны мужья лишь чуть-чуть постарше их самих. Стороны не могут победить одновременно – разве что в течение короткого жизненного периода, примерно между двадцатью пятью и тридцатью годами, когда эти предпочтения совпадают. С годами запросы расходятся все больше. Согласно эволюционной теории, поскольку женщины рискуют сильнее мужчин, им следует проявлять больше требовательности и настойчивости в достижении своих целей. Именно это мы и наблюдаем на практике: как правило, в супружеских или просто любовных парах между партнерами обычно не очень большая разница в возрасте – она как раз соответствует типичным женским предпочтениям и составляет от трех до пяти лет. Исключения составляют
Примеры, рассмотренные в предыдущем разделе, демонстрируют важную особенность нашей стратегии в выборе партнера: мы готовы идти на компромисс с собственным представлением об идеале, когда того требуют обстоятельства. Ведь перед нами не идеальный мир, а самый настоящий рынок. Причем мы не являемся на нем свободными агентами, покупателями, которые вольны взять с полки супермаркета лучшие фрукты, какие приглянулись (как это заведено у некоторых животных). Например, у павлинов «сватовство» происходит так: самцы выстраиваются в ряд на брачной арене, или токовище, причем у каждого имеется личная маленькая территория для спаривания, всего несколько метров в поперечнике. И вот они рассаживаются там, будто торговцы на восточном базаре, и дожидаются появления «покупательниц». Как только показывается самка, все самцы вскакивают и начинают горделиво расхаживать туда-сюда, показывая товар лицом – поднимая и распуская хвосты с блестящими перьями. Самка осматривает предложенный товар – и, если какой-то «торговец» ей приглянулся, заходит на его территорию и спаривается с ним. После того как самец оплодотворил самку, она уходит и откладывает яйца в гнездо, заранее свитое для этой цели, далеко от токовища. Самцы в дальнейшем не принимают никакого участия в воспитании потомства: они возвращаются к прежней игре и ожидают прихода новой самки. В данном случае и самцы, и самки играют вслепую, они друг для друга – те же «однорукие бандиты».
Люди же играют в две руки. Подобно всем видам, образующим длительные брачные отношения, мы можем, разумеется, иметь собственные предпочтения и идеалы, но ведь они есть и у всех остальных! А это значит, что у нас есть соперники и конкуренты, которые могут выхватить добычу прямо из-под носа. Мы сталкиваемся с реальной перспективой того, что в итоге придется удовольствоваться «вторым сортом». А то и вернуться с бала в одиночестве или с замарашкой, от которой отвернулись все остальные. Но все эти превратности тоже отчасти обусловлены тем, что человеческая стратегия в выборе пары является очень сложной и многомерной – по сравнению с брачными стратегиями большинства других млекопитающих и птиц. Уже одно это вынуждает нас идти на компромисс даже в отсутствие соперников, ибо, как ни печально, невозможно найти ни одного человека, который удовлетворял бы требованиям совершенства хотя бы по какому-либо одному параметру. Поскольку и у мужчин, и у женщин есть соперники на любовном фронте, тоже стремящиеся найти идеальных партнеров, мы неизбежно вынуждены идти на компромисс сразу на двух уровнях (делая выбор между разными требованиями к идеальному партнеру и между соперниками). Если кто-то другой успеет «перехватить» идеального мужа раньше вас, вам придется удовольствоваться «вторым сортом», так что, пожалуй, лучше уж с самого начала выработать принципиальный алгоритм, который поможет вам принять оптимальное компромиссное решение, сфокусироваться на главных для вашего идеала критериях. Экономисты в подобных случаях говорят о «разумной достаточности»: когда у вас слишком много запросов, уровень их удовлетворения будет ниже среднего.
Хотя в традиционных (доиндустриальных) обществах богатство и статус имеют чрезвычайно большое значение, так как от них во многом зависит, сможет ли женщина успешно вырастить потомство, этим параметрам всегда приходится вступать в трехстороннюю борьбу с другими параметрами: качеством генов и способностью быть преданным семье. Тем не менее богатство и статус всегда обычно перевешивают – особенно в неблагоприятных социально-экономических обстоятельствах (в которых на самом деле находится большинство человечества), – просто потому, что богатство дает бо́льшие шансы на выживание потомства, а также на будущие социальные и репродуктивные возможности этого потомства. Такая тенденция довольно ясно просматривается в явлении, которое в эволюционной экологии называется «порогом полигинии». Этот порог означает тот уровень богатства мужчины, когда женщине выгоднее стать его второй женой, чем единственной – у более бедного. Если доходы или активы настолько велики, что мужчина может содержать в достатке двух жен одновременно и каждой при этом будет житься лучше, чем жилось бы в моногамном браке с другим мужчиной, – значит, обстоятельства благоприятствуют многоженству. Оно порождается разительным материальным неравенством мужчин: от одних мужчин (например, от стареющих рок-певцов) требуется быть
Главная проблема для нашего брата – в том, что богатство и статус мы обычно приобретаем далеко не в юные годы. Те счастливчики, к которым сказанное не относится – вроде молодого Дарси, – идут нарасхват в первую очередь. Остальным же предстоит долгий процесс накопления достатка. Для женщин главная проблема состоит в том, что чем старше мужчина, тем выше вероятность, что он скоро умрет. Что осложняет дело, если учесть, что родители должны посвятить детям как минимум лет двадцать. Изучая британские частные объявления, мы сумели показать, что женские предпочтения в отношении мужчин разного возраста явно отражают компромисс определенного рода: на одной чаше весов лежит представление о том, что мужчины обретают богатство с возрастом, а на другой – риск, что они умрут или бросят своих жен (все три переменные взяты непосредственно из данных национальной статистики Соединенного Королевства). Наибольшей популярностью пользуются мужчины, которым слегка за сорок. Интерес к следующим возрастным группам вплоть до старцев в ходунках неуклонно снижается. Но как при любом компромиссе, выбор может смещаться: бывает, что мужчина настолько богат, что имеет смысл выйти за него, даже если он умрет преждевременно… Хотя почему «даже»? Может быть, как раз поэтому? Иными словами, исключение, доказывающее правило, таково: если уж вы собрались выйти замуж за старика, убедитесь в том, что он и вправду настолько богат, что если он умрет у вас в объятиях, вы плакать не станете. Таков удел стареющего рок-певца.
Мир брачных объявлений полон таких компромиссов. Одно дело – мечтать; но когда наступает решающий момент, мы, подобно заневестившимся барышням из романов Джейн Остин, соглашаемся на доступные варианты, не желая остаться в одиночестве. Так, мужчины даже не дают себе труда откликаться на брачные объявления женщин постарше (то есть примерно за сорок). Однако реальность такова, что если этим женщинам удастся уговорить их хотя бы назначить встречу, они скорее всего предпочтут пойти на уступку и скорректировать свои идеалы, чем остаться ни с чем. Это типичный случай, когда лучше синица в руках, чем журавль в небе. Поэтому женщинам постарше очень важно не прекращать игру раньше времени и добиваться того, чтобы их объявления не оказались в мусорной корзине еще до того, как представился шанс хоть с кем-то встретиться. Для этого у них имеются особые приемы.
Когда мы с Богуславом Павловским просматривали британские странички знакомств, нас очень удивило, что большинство женщин вообще не упоминали о своем возрасте. И это при том, что возраст – главный критерий выбора пары для мужчин! Через некоторое время мы заподозрили, что замалчивают свой возраст только те, кто постарше. Более молодые почти всегда указывали, сколько им лет. Но как же все-таки понять, сколько лет женщинам, которые не сообщают свой возраст? Потом нам пришла в голову одна идея. Поскольку женщины обычно ищут партнера на три-пять лет старше, чем они сами, мы решили исходить из желаемого возраста мужчин. Оказалось, что если из числа женщин на четвертом десятке свой возраст замалчивали всего 4 %, то среди женщин на шестом десятке о нем не упоминали уже 21 %. И даже те, кто указывал свой возраст, чаще делали это приблизительно – скажем, не «57 лет», а «за пятьдесят». Иными словами, информацию о возрасте утаивали или затемняли главным образом женщины на исходе репродуктивного периода. Причину понять нетрудно: женщины, не указавшие свой возраст, располагают большим выбором, чем их ровесницы, имевшие неосторожность сообщить, сколько им лет. По сути, женщины, скрывавшие свои года, были почти так же требовательны, как и двадцатипятилетние, несмотря на разрыв почти в два десятка лет. Утаивание своего возраста позволяло им проявлять бо́льшую разборчивость, при этом не отталкивая потенциальных кандидатов сразу же. Таким образом, они в большей степени контролировали ситуацию и сохраняли право выбора за собой.
Разумеется, к уловкам прибегают не только женщины. Мы заметили, что в мужских объявлениях часто упоминается рост выше шести футов, но никогда – ниже. Мужчины-коротышки просто утаивают свой рост – как выясняется, по той простой причине, что иначе их объявления ждет дискриминация. К этому я еще вернусь в следующей главе.
Наличие детей от прежних браков тоже может представлять проблему – во всяком случае для женщин. Много лет назад мне рассказали в одном из очень известных бюро знакомств, что агенты всегда советуют женщинам не упоминать о детях, если они есть. Конечно же женщины обычно игнорировали этот благонамеренный совет. Ведь для них дети – самое главное в их жизни, предмет их заслуженной гордости, и, разумеется, им хотелось упомянуть о нем в объявлении: ведь дети – часть их личности. И лишь после того, как эти женщины являлись в агентство в слезах оттого, что
С точки зрения биологии все объясняется просто: как правило, мужчины не хотят воспитывать чужих детей и стараются этого избежать. Ведь если им придется это делать, значит, они обделят вниманием собственных детей, а такой альтруизм противоречит смыслу и сущности эволюции. Но если уж их выбор ограничен – тогда мужчины скорее пойдут на уступки, чем останутся в бобылях. Вместе с Дэвидом Уэйнфортом мы убедились в этом, анализируя американские объявления о знакомствах. Мужчины, называвшие себя состоятельными, откровенно писали, что ищут женщину «без детей от прежних браков». Зато мужчины, ограниченные в средствах (во всяком случае, о своем достатке они не упоминали), оказывались покладистей и иногда даже прямо сообщали о своей готовности воспитывать детей от другого брака. Антрополог Барри Хьюлетт заметил сходное явление у пигмеев племени ака, которых он изучал в Конго: мужчины, слывшие хорошими охотниками (а это качество в большой цене у пигмеек), были нерадивыми отцами и предпочитали волочиться за другими женщинами. Зато менее удачливые и популярные охотники компенсировали это усердной заботой о детях.
Все приведенные примеры показывают: брачные игры – штука чрезвычайно сложная. Даже если у нас есть явные предпочтения, мир, в котором мы живем, далек от совершенства, и найти пару, в точности отвечающую нашим запросам, – редкая удача. Куда чаще мы вынуждены идти на компромисс. А жизненный опыт точно подсказывает, чем можно поступиться в первую очередь. Когда мы с Богуславом Павловским анализировали британские брачные объявления, то обнаружили: и мужчины, и женщины всех возрастных групп сообразовывали уровень притязаний (количество требований к партнеру) с тем, какое положение на «любовном рынке», по их мнению, занимают они сами. Представители самых востребованных возрастных категорий (женщины под тридцать и мужчины слегка за сорок) проявляли самую высокую требовательность к потенциальным партнерам, но по мере снижения спроса готовность идти на уступки возрастала. Оба пола на удивление точно соотносили запросы с собственной рыночной ценностью – с одним только исключением: мужчины старше сорока, ближе к пятидесяти, радикально себя переоценивали. И все же, по-видимому, даже мужчины вполне обучаемы: к тому времени, когда им слегка переваливало за пятьдесят, они уже гораздо лучше осознавали свое место.
Люди вообще очень точно регистрируют соотношение спроса и предложения. Эмили Стоун и ее коллеги изучили брачные предпочтения приблизительно 4500 мужчин и 5300 женщин из 36 разных культур в разных частях света. Им удалось выяснить, что мужчины снижают планку в выборе пары, когда в численном соотношении полов заметно преобладают мужчины (то есть между ними возрастает конкуренция), и, наоборот, повышают критерии – по крайней мере, если речь идет о поиске пары на долгий срок, – когда в численном соотношении полов преобладают женщины (то есть выбор расширяется). Еще важнее другое: мужчины, оставаясь в меньшинстве, часто предпочитают случайные связи (женщинам приходится соревноваться за мужчин, а значит, они не могут на них давить). Когда же, наоборот, женщин немного и за них приходится конкурировать, мужчины выказывают бо́льшую готовность вступать в брак. Впрочем, женщины, оказываясь в большинстве, наоборот, становятся разборчивей. По-видимому, это – реакция на повальное мужское легкомыслие, неизбежное при таком соотношении полов, способ урезонить мужчин с помощью завышенных требований. Это наводит на мысль о том, что взаимодействие брачных стратегий обоих полов является динамическим и, видимо, никогда не достигает устойчивой точки равновесия. Что в очередной раз позволяет сделать вывод: конфликт интересов даже в этой сфере чреват войной.
Мой любимый пример, иллюстрирующий нашу способность идти на компромисс, – эксперимент, проведенный Джеймсом Пеннбейкером в барах для холостяков в Балтиморе, штат Мэриленд. Три раза в течение вечера – в девять часов, в десять и в полночь – трезвых посетителей обоего пола просили оценить присутствующих в зале лиц противоположного пола и собственного пола с точки зрения привлекательности. Если оценка представителей собственного пола никак не менялась в течение вечера (если уж на то пошло, они даже становились менее привлекательными по мере того, как вечер переходил в ночь), то представители противоположного пола загадочным образом становились все привлекательнее с приближением «часа Золушки». (Характерно, что эта тенденция наблюдалась у обоих полов.) И какой же из этого следует вывод? Если, конечно, вы не готовы поверить в то, что самые некрасивые посетители бара ушли раньше других, найдя своего принца (или принцессу), мне кажется, это явно свидетельствует о том, что «одинокие сердца» обоего пола просто-напросто понижали планку своих требований по мере того, как приближалась грустная перспектива уйти домой в полном одиночестве. Кто сказал, что романтика умерла?
Расхожее мнение гласит, что мужчина идет на охоту ради мяса для жены и детей. Поэтому кажется более чем разумным, что женщины предпочитают мужчин-добытчиков или по крайней мере зажиточных. Однако в 1990-е годы у ученых появились сомнения относительно значения охоты как формы родительской заботы. Да, это верно, что мужчины ходят на охоту и потом приносят на стоянку мясо. Но, может быть,
Дарвин, развивая свою теорию эволюции, оказался вынужден объяснить казусы типа павлиньего хвоста. Как столь нелепое украшение, явно мешающее птице летать, могло появиться в результате естественного отбора? В итоге ученый пришел к выводу, что ответ лежит в другой плоскости: ведь естественный отбор сказывается не только на способности отдельной особи выживать, но и на ее способности оставлять потомство. Поэтому главным оказывается компромисс между задачами выживания и размножения: само по себе выживание в течение длительного времени еще не гарантирует возможности оставить потомство. Важно еще и продолжить свой род. Причем важно настолько, что есть смысл умереть молодым, если удастся оставить многочисленное потомство. Хвост павлина, как начал осознавать Дарвин, вполне объясним с точки зрения явления, которое он позже назвал половым отбором – отбором тех качеств, которые увеличивают способность к размножению, потому что делают особь более привлекательной в глазах противоположного пола.
В половом отборе наблюдаются две движущие силы: выбор самок (они выбирают самца с яркими внешними особенностями) и соревнование между самцами (они дерутся, чтобы по праву сильного получить возможность спариться с безразличными самками). Павлиний хвост – наглядный пример первой стратегии. Как выяснилось спустя столетие после смерти Дарвина, именно внешние особенности самца, честно сигнализирующие о высоком качестве особи, становятся главными маркерами, определяющими выбор самок. Концепция гандикапа Захави (названная в честь израильского орнитолога Амоца Захави) сводится к тому, что внешняя особенность, чем-либо мешающая своему обладателю, бесспорно свидетельствует о высоком качестве его генов. Павлин как бы сообщает павам: вы только посмотрите на меня – у меня такие хорошие гены, что я прекрасно уживаюсь с этим громоздким красивым хвостом, который, в сущности, мне только мешает, и все равно не попадаюсь хищникам. Дарвин интуитивно угадал одну из мощнейших движущих сил естественного отбора, способную приводить к быстрым и часто разительным переменам во внешнем облике того или иного вида. Суть этой силы – рисовка.
Чтобы проверить гипотезу, что мужчины тоже используют рисовку для завлекания партнерш, моя бывшая студентка Венди Айрдейл выдавала мужчинам и женщинам награду за участие в игре (которая была частью эксперимента), а затем, под конец эксперимента, предлагала пожертвовать награду на благотворительные цели (частично или целиком) или оставить все себе. При этом за каждым игроком наблюдал представитель его собственного или противоположного пола либо вовсе никто не наблюдал. В среднем мужчины и женщины демонстрировали готовность пожертвовать на благотворительность от 30 до 40 % своего выигрыша, и разница между тремя разными комбинациями была незначительной – за единственным исключением: если за мужчинами наблюдала женщина, они вызывались пожертвовать до 60 % своего выигрыша. Мужчины явно рисовались, пытаясь выглядеть щедрыми в глазах дам: они считали такое поведение хорошей брачной тактикой, очевидно, потому, что оно привлекает женщин. А поскольку сами мужчины щедрость в женщинах не ценят, то женщины вовсе не пытались выглядеть более щедрыми, когда за ними наблюдали мужчины.
Но это далеко не все, что удалось узнать о рисовке. Сью Келли, еще одна моя бывшая студентка, в рамках своего эксперимента попросила женщин выстроить шкалу предпочтений, предложив им в качестве примеров несколько вымышленных персонажей-мужчин, в чьих характерах в разной степени сочетались героизм, альтруизм и профессионализм. Например, Джим – пожарный, и героизм с альтруизмом – это часть его профессионального долга, а Фред – медбрат, и его альтруизм носит профессиональный характер, хотя не обязательно подразумевает героизм; зато Джордж работает управляющим в супермаркете, он совсем не альтруист, но однажды спас коллегу от грабителя (то есть проявил героизм добровольно, а не по долгу службы). Когда женщин попросили расположить по ранжиру этих условных персонажей, выяснилось, что они отдают предпочтение альтруистам, имея в виду серьезные отношения – или дружбу, лишенную сексуальной составляющей, зато для коротких интрижек и приключения на одну ночь выбрали бы героев (и особенно героев-профессионалов). Профессиональный герой – такой статус сразу позволяет отделить овец от козлищ (или, может быть, в данном случае – козлищ от овец?), и каким-нибудь хвастунишкам из бара никогда не затмить этих «настоящих мужчин». Результаты такого опроса наводят на мысль, что женщины, может быть, и отдают предпочтение чертам, свидетельствующим о высоком качестве генов, когда выбирают партнера для спаривания, однако думая о выборе спутника жизни, предпочитают черты, которые говорят о способности содержать семью (а значит, положительно влияют на воспитание детей).
Конечно же мужчины – не пассивные пешки в этой игре: они прекрасно понимают правила игры и в меру собственной сообразительности и хитрости эксплуатируют женские предпочтения. В рамках того же опыта Келли проводился опрос мужчин: им нужно было классифицировать те же примеры с точки зрения привлекательности в женских глазах. Что интересно, мужские суждения практически совпали с женскими – разве что мужчины обычно переоценивали относительные предпочтения женщин. А раз рисковые мужчины почему-то кажутся женщинам привлекательными, значит, готовность идти на риск может стать ничуть не худшим способом, чем остальные, продемонстрировать потенциальной подруге свою пригодность. И для женщин такой способ подходит: ведь любая игра, в которой испытываются мужские качества и способности – не важно, будь то охота или экономическое, литературное, общественное или спортивное поприще, – служит отличной ареной, где можно отделить настоящих мужчин от мальчишек.
Другой пример того, что готовность рисковать жизнью очень привлекает женщин, можно почерпнуть из жизни шайенов – индейского племени Великих Равнин. Исторически сложилось так, что у шайенов были вожди двух типов – мирные и военные. Мирные вожди отвечали в основном за то, чтобы гладко шли хозяйственные дела общины. Они не принимали участия в набегах на соседние племена или в стычках между общинами, а титул доставался им по наследству от отцов. А военные вожди вели племя в бой. Им не позволялось жениться, и часто они клялись, что не покинут поле боя, если не победят; чтобы не нарушить этой клятвы, иногда они даже привязывали себя к месту битвы. Излишне говорить, что многие военные вожди умирали молодыми. Зато тем, кто выживал, выпадала завидная участь. Прославившись в боях, они освобождались от всех клятв и получали право жениться. При явном избытке тестостерона (в отличие от мирных вождей) они давали жизнь многочисленным потомкам – причем все считались законными. Когда я подсчитал, сколько детей родилось в течение жизни у вождей обоих типов (опираясь на официальные данные переписи населения за XIX век), и сопоставил полученную цифру с процентным соотношением упомянутых вождей к общей массе населения, выяснилось, что обе стратегии «вождизма» находились в состоянии эволюционного равновесия: по количеству потомства вожди обоих типов оказались одинаково успешными.
Но тут есть очень важный фактор – происхождение военных вождей. Почти все они были сиротами, а в шайенском обществе вдовы и сироты стоят на самой низшей ступени общественной иерархии, с ними крайне плохо обращаются, и, разумеется, они не могут надеяться ни на приличный брак, ни на серьезные жизненные перспективы. Для сироты роль военного вождя оказывалась спасательным кругом – пускай даже, ухватившись за него, он рисковал преждевременно погибнуть. Зато тех, кто выказал физическое мужество и отвагу и дожил до «выхода в отставку», ждал потом рай. Эта стратегия, подразумевавшая высокий риск и высокий взлет, манила далеко не всех. Сын мирного вождя ни на минуту не задумался бы о «карьере» военного вождя, потому что перед ним открывался беспрепятственный путь к социальному и брачному успеху по праву наследования – к тому же не сулящий никаких серьезных рисков. Но перед сиротой стоял очень суровый выбор: или его ждет участь парии (и он скорее всего не женится и, очень вероятно, все равно рано умрет), или он пойдет на риск – и, быть может, выйдет победителем. Именно риск играл здесь решающую роль: по такому пути мог пойти только очень крепкий и выносливый сирота, иначе его ждала верная смерть, – ну, а коли так, лучше, пожалуй, было смириться с участью мальчика на побегушках, которого пинают все, кому не лень. Вот уж поистине бескомпромиссное испытание на качество генов!
Тяга к риску глубоко укоренена в мужской психике. Как только мальчики достигают подросткового возраста, уровень смертности среди них внезапно резко возрастает, тогда как среди девочек ничего подобного не наблюдается. Мальчишки гоняют на машинах, ведутся на «слабо», испытывают себя в опасных ситуациях, требующих физической силы, играют с оружием, принимают наркотики и в итоге – часто плохо кончают. Это вовсе не значит, что девушки никогда не занимаются ничем подобным, но девушки в целом, как группа, более осторожны, чем юноши, и меньше склонны к риску. За примерами далеко ходить не нужно: достаточно обратиться к данным национальной статистической службы. Например, в США между 2000 и 2007 годами средний ежегодный коэффициент смертности (учитывающий все причины смерти) для белых подростков мужского пола от 15 до 19 лет составил 65,5 на 100 тысяч человек, тогда как для белых девушек этот показатель равнялся всего 39,9 – почти вдвое меньше. Больше половины всех случаев мужской смертности (34,1 смерти в год на 100 тысяч человек) приходилось на ДТП, а причиной еще 15 % (10,9 смерти за год на 100 тысяч человек) стало применение огнестрельного оружия. Аналогичные данные для девушек составляли 19,8 и 1,9 соответственно, и я готов поспорить на что угодно, что в большинстве случаев, когда девушки гибли в ДТП, за рулем сидели юноши.
Дело в том, что у парней готовность к риску буквально в крови. Мы доказали это на паре очень простых небольших опытов. Раджиндер Атваль, еще один мой студент, отмечал, на каком расстоянии от пешеходного перехода находилась подъезжавшая машина, когда дорогу начинали переходить мужчины и женщины. Мужчины при этом рисковали гораздо больше, чем женщины. Что важнее, они выказывали гораздо бо́льшую по сравнению с женщинами готовность перейти улицу в условиях риска (то есть когда машина приближалась на 50 метров при красном свете),
Хотя в этой главе мы сфокусировались в основном на том, что, выбирая пару, человек проявляет немалую расчетливость, однако ему отнюдь не свойственно четко и ясно анализировать все плюсы и минусы такого выбора. Жизнь слишком коротка, чтобы успеть проверить все достоинства потенциального партнера. Вместо этого мы полагаемся на грубые и очевидные внешние подсказки, которые придумала эволюция, чтобы облегчить нам оценку. Причем некоторые из них столь изощренны, что для меня всегда остается загадкой: как мы умудряемся заметить и затем судить о таких, например, свойствах, как длина пальцев. Похоже, жизнь пронизана скрытой рекламой, которой мы руководствуемся, сами того не замечая.
5
Как мы сохраняем лицо
Сперва мужской был создан пол.
Потом, окончив школу,
Творец вселенной перешел
К прекраснейшему полу!
Около пяти тысяч лет назад Рамсес Великий сказал, что у его любимой жены Нефертари «полные ягодицы, но узкая талия…». Вот оно, неподвластное времени восхищение тем, что фигура женщины тяготеет к форме песочных часов: широкие бедра и большая грудь, но узкая талия. Причем восхищение вызывает не узкая талия сама по себе – хотя, как известно, викторианские дамы старались преувеличить тонкость своих талий, утягивая их корсетами (и даже доходили до хирургического удаления нижней пары ребер, чтобы добиться эффекта пресловутой «осиной талии»). Окончательный уход от угловатой подростковой фигуры знаменуется появлением большой груди и полных бедер, которые формируются в основном благодаря жиру, что откладывается в этих зонах. Мы руководствуемся целым рядом наводок, чтобы оценить, насколько потенциальный партнер отвечает нашим запросам. Зачастую такого рода наводки обрабатываются мозгом автоматически, давая нам на выходе лишь короткое «да» или «нет».
По сравнению с остальными приматами люди чрезвычайно толстые. У нормальных, здоровых женщин среднего телосложения около 20 % общего веса тела приходится на жир. У мужчин этот показатель ближе к 15 %, а у обезьян – приблизительно от 3 до 5 %[14]. Главная причина такой нашей упитанности – это потребность в топливе, необходимом, чтобы произвести на свет потомство с очень большим мозгом. Затраты энергии на вынашивание и особенно на выкармливание грудью младенца столь велики, что женщинам необходимо иметь значительные запасы жира, который благодаря обмену веществ можно преобразовывать в энергию для растущего малыша в течение всего длительного периода родительской опеки. У народов с нерегулируемой рождаемостью этот период включает девять месяцев беременности и от трех до четырех лет грудного вскармливания. Очевидно, что затраты энергии минимальны в течение первых нескольких месяцев беременности (пока плод еще совсем мал) и примерно последнего полугода лактации (когда ребенок уже начинает есть сам). Зато средняя часть этого периода, когда все питательные вещества ребенок получает от матери, требует огромных затрат.
В естественных условиях матери не получают достаточной пищи, чтобы компенсировать энергию, отнятую ребенком, и в итоге сильно теряют вес. У женщины, не имеющей жировых запасов, организм вскоре принялся бы перерабатывать в энергию уже не жир, а мышечную массу, для того чтобы ребенок не умер от голода. Эволюция предусмотрительно отвела места для жировых отложений там, где они больше всего востребованы (на груди и вблизи матки) – вероятно, для того чтобы свести к минимуму затраты на перенос энергии от одной части тела к другой. Откладывание организмом жировых запасов регулируется количеством эстрогена, вырабатываемого яичниками, а потому количество жира в «стратегических» областях может быть неплохим показателем способности к деторождению. Однако избыточный жир в других частях тела деторождению, наоборот, мешает – вот в чем ценность тонкой талии и фигуры «песочные часы».
Из-за потребности женщин в жировых отложениях на случай беременности и лактации женская и мужская фигуры сильно отличаются. Для мужчин – и девочек до достижения половой зрелости – характерен силуэт треугольника, а для женщин после достижения половой зрелости благодаря расположению жировых отложений – близкий к песочным часам. Половой отбор по данному признаку приводил к тому, что очертания «восьмерки» казались мужчинам сексуально привлекательными, а женщины в свой черед старались подчеркнуть такие особенности своей фигуры. И наоборот, чем ближе к треугольнику фигура мужчины (за счет широких, мускулистых плеч), тем он привлекательнее для женщин. Форму тела удобно описывать при помощи соотношения талии и бедер (СТБ): такой коэффициент получается, если ширину талии разделить на ширину бедер. Женщины находят наиболее привлекательными мужчин, у которых этот коэффициент 0,9 (талия лишь настолько у́же бедер, чтобы джинсы не сваливались), тогда как мужчины находят самыми привлекательными женщин с СТБ = 0,7 (то есть с телосложением журнальной модели). Коэффициент СТБ, составляющий 0,7, приблизительно соответствует идеальным пропорциям красоты – 90–60–90.
Психолог Дев Сингх и его коллеги получили похожие результаты для различных стран и культур Африки, Юго-Восточной Азии и Полинезии, что наводит на мысль о том, что такие предпочтения отнюдь не являются результатом культурных влияний западных журналов с непременными красотками на глянцевых разворотах. Впрочем, другие исследования заставляют предположить, что в традиционных обществах более распространенным критерием выбора служит просто масса тела. Вполне вероятно, что эти различия отражают факт, что мужские предпочтения перед тем или иным типом женской фигуры напрямую соотносятся с тем, что является самым верным признаком женской детородной функции в конкретных местных условиях. «Рубенсовская» полнота служит лучшим сигналом биологической пригодности женщины в среде, где ощущается нехватка продовольствия (то есть в большинстве маленьких традиционных общин), а там, где нет угрозы голода, лучшим показателем является СТБ. Одно из вероятных объяснений заключается в том, что масса тела матери говорит о том, сколько дополнительной энергии она способна передать ребенку, а в традиционных обществах, пожалуй, это является единственно важным условием развития и выживания детей. И наоборот, там, где вопрос физического выживания стоит не столь остро – как в современных развитых странах, – тучность матери вовсе не так важна для ее чадородия, как иные, сугубо гормональные данные. Иными словами, вкусы мужчин могут меняться, подстраиваясь под конкретные экономические обстоятельства.
Так случилось, что мы с Богуславом Павловским обнаружили данные, говорящие в пользу такой гипотезы. Нам удалось показать на примере нескольких тысяч польских женщин, что СТБ служит лучшим предсказателем веса новорожденного (ключевой фактор, определяющий выживание младенца, а значит, и свидетельство готовности матери произвести его на свет) для женщин крупного телосложения (весом свыше 54 кг). А вот для миниатюрных женщин, весящих меньше 54 кг, лучшим предсказателем выступает индекс массы тела (отношение веса к росту – широко принятый коэффициент абсолютной полноты). Женщины в большинстве маленьких традиционных обществ чаще всего попадают во вторую весовую категорию, и, возможно, именно по этой причине мужчины в таких обществах при оценке женской красоты обращают больше внимания на общую упитанность.
Независимо от мужских оценок, факт остается фактом: сигналы, которые подает форма женского тела, в самом деле отражают ее способность к чадородию. В ходе полового созревания женщинам приходится добирать жировую массу. Между прочим, существует взаимосвязь между СТБ и фертильностью (способностью к овуляции): дело в том, что отложение жира (в частности, на бедрах) регулируется эстрогеном. Средний уровень жировых запасов организма отражает и общее состояние здоровья. Как показало одно финское исследование, у женщин с низким коэффициентом СТБ (близким к 0,7, что указывает на тонкую талию и широкие бедра) наблюдается более низкое кровяное давление и более низкий уровень холестерина и триглицеридов, чем у женщин с высоким коэффициентом СТБ (приближающимся к 1,0). Сходным образом в выборке из студенток, относившихся к группе от худеньких до упитанных (но не чрезмерно тучных), полнота лица отрицательно коррелировала с частотой и тяжестью грудных инфекций и высоким кровяным давлением, а положительно – с приемом антибиотиков в прошлом. Есть данные и по влиянию соотношения объема талии и бедер матери на развитие младенца. Исследование, охватившее 16 300 американских матерей с младенцами, показало, что СТБ матери находилось в обратной пропорции к IQ (коэффициенту умственного развития) ребенка (то есть у женщин, чье СТБ приближалось к 0,7, рождались дети с более высоким IQ). Особенно четко такая закономерность просматривалась у совсем юных матерей. Авторы исследования настаивали, что это объясняется уровнем доступности энергетических ресурсов во время развития плода.
Цель таких внешних сигналов – не просто сделать девушку привлекательной в глазах юношей, но еще и привлечь юношей к ней, чтобы было из кого выбирать. Для этого все средства хороши. Кроме духов, о которых мы уже говорили во второй главе, есть еще декоративная косметика: ее задача – усилить посылаемый сигнал. Косметика существует с древнейших времен – еще в 1400 году до н. э. в гробницах трех придворных дам из окружения египетского фараона Тутмоса III обнаружены многочисленные баночки со всевозможными притираниями, в том числе с очищающим кремом из смеси растительного масла с известью. Знатные женщины сильно подводили глаза, чтобы они казались больше, темной краской для век (из темно-серого галенита, или свинцового блеска; она по сей день активно используется в Африке) или истолченным в зеленый порошок малахитом. Тени вокруг глаз, по-видимому, имитируют естественное потемнение век в период овуляции (что, вероятно, вызывается повышением кровяного давления) и, таким образом, сигнализируют о повышенной репродуктивной способности. Похожим образом румяна (в большей степени у светлокожих людей) призваны симулировать естественный румянец в минуты возбуждения.
Подобные сигналы посылают и походка, и одежда, и манера поведения и разговора. Карл Граммер из Венского университета, чья лаборатория проводила едва ли не самые масштабные за последние три десятилетия исследования человеческого ухаживания, снимал на пленку молодых женщин, удалявшихся от камеры, и выяснил, что они заметно сильнее покачивают бедрами в период овуляции, чем в остальные периоды менструального цикла. Эти женщины находились в ночных клубах и дансингах, то есть «вышли на охоту». Граммер и его команда не только вели запись телодвижений, но и отмечали откровенность, с какой эти женщины были одеты; как выяснилось, в период овуляции они обнажались заметно больше, чем в другие дни цикла.
Исследования человеческого ухаживания, проводившиеся в «барах свиданий», обнаружили ряд характерных поведенческих приемов, используемых женщинами, которые испытывают интерес к собеседнику. В частности, они подаются к нему верхней частью тела, встряхивают головой, поправляют волосы, по-особому смеются. Часто перед этим они ненадолго задерживаются взглядом на глазах мужчины (причем в это мгновение зрачки у них заметно расширяются) – а затем как бы смущенно отводят глаза. Граммер отметил, что женское поведение явно нацелено на контроль над процессом ухаживания, при том что откровенным отказом они отвечают крайне редко. Можно сказать, женщины нарочно ведут себя неоднозначно, почти не подавая мужчинам сигналов о своих истинных намерениях. При этом, очевидно, идет зондирование, насколько мужчина подходит им в качестве партнера. В результате женщины стараются сохранять неопределенность как можно дольше, что свидетельствует о том, насколько для них важно вначале убедиться, что мужчина им подходит, а потом уже посылать ему сигналы согласия и готовности. Граммер предположил, что именно поэтому мужчины часто переоценивают степень внимания, уделяемого женщиной в первую пору знакомства.
Сколько бы мы ни отрицали важную роль фигуры, факт остается фактом: подсознательно мы реагируем на сигналы от представителей своего пола ничуть не меньше, чем от противоположного. Дуг Кенрик и его коллеги показывали участницам своего эксперимента фотографии женщин-моделей, а потом отмечали уровень их настроения до и после просмотра. Настроение женщин после просмотра фото значительно падало: они гораздо ниже оценивали собственную внешность. Сходным образом, после того как мужчинам показывали фото тех же самых женщин-моделей, они находили своих жен значительно менее привлекательными и выказывали большее недовольство своими супружескими отношениями.
Заодно выяснилось, что расхожее мнение о рослых красавцах-брюнетах не так уж далеко от истины. Во всяком случае, в том, что касается роста, все обстоит именно так. Мы с Богуславом Павловским проанализировали биографические данные 4419 польских мужчин из города Вроцлав и выяснили, что более высокие мужчины чаще оказывались женаты и имели больше детей, чем низкорослые, при постоянстве таких факторов, как уровень образования и место рождения. Сходное соотношение между ростом и количеством детей обнаружилось и в изученной группе из 1950 курсантов престижной американской военной академии в Вест-Пойнте (хотя в этом случае большее количество детей соответствовало большему количеству браков). Позднее Дэниел Неттл попытался выявить такое же соотношение для масштабной выборки британских мужчин (на примере национального статистического замера детского развития за 1958 год, охватившего всех детей, родившихся в Англии и Уэльсе в течение одной недели марта 1958 года), однако не смог; зато он обнаружил взаимосвязь между ростом и семейным положением, что в традиционном обществе, где не применяются средства контрацепции, безусловно сказалось бы на количестве детей.
Похоже, женщины и в самом деле явно предпочитают более рослых мужчин. Это подтверждает, в частности, и наше исследование, опиравшееся на выборку польских мужчин. Выяснилось, что существует долговременный тренд соотношения между ростом мужчин и численностью их потомства. В годы Второй мировой войны Польша потеряла больше мужчин в пересчете на душу населения, чем любая другая европейская страна. В результате, когда подростки, пережившие войну, в течение следующего десятилетия вошли в брачный возраст, выбор у женщин был не слишком велик. А потому в тот временной период свидетельства о том, что женщины предпочитают более высоких мужчин, были ничтожны. Однако в каждое последующее десятилетие, вплоть до 1980-х годов, эффект таких предпочтений проявлялся все ярче и ярче: ведь постепенно женихов у каждой женщины становилось все больше.
Когда же Неттл обратился к статистическим данным по росту женщин в Соединенном Королевстве из выборки, охватывавшей когорту рождения того же 1958 года, обнаружилась иная картина. Получилась на удивление горбатая кривая, которая показывала, что самые низкорослые и самые высокие женщины произвели в течение жизни гораздо меньше детей, чем женщины среднего роста. Средний рост женщин из этой выборки составлял 163 см, а рост наиболее плодовитых женщин – 150 см. Закономерность наблюдалась даже после того, как были учтены такие показатели, как социально-экономическое положение и частота перенесенных серьезных заболеваний (поскольку эти факторы соотносятся с ростом женщин). Причина пониженного чадородия у женщин, оказавшихся на противоположных концах шкалы роста, видимо, заключалась в том, что очень рослые и, наоборот, очень низкорослые женщины гораздо реже выходили замуж или состояли в длительных отношениях с мужчинами, чем женщины среднего роста. Это наводит на мысль о том, что люди в действительности подвергаются противоречивому давлению отбора: женщины предпочитают более рослых мужчин, а вот мужчинам больше нравятся не слишком высокие женщины. Таким образом, стабилизирующий отбор сохраняет наш средневидовой рост более или менее постоянным и препятствует тому, чтобы шальной естественный отбор изменил эту картину, превратив нас в коротышек или дылд.
Однако есть у такого явления, как ухаживание, и оборотная сторона. Недавнее исследование показало, что общение с противоположным полом ослабляет у мужчин (но не у женщин!) когнитивную функцию. Опыт проводили в форме обычного упражнения на память: испытуемым показывали на компьютерном мониторе ряды букв, а потом просили сказать, в каждом ли случае последняя буква совпадала с предпоследней. Посередине задания им предлагалось сделать перерыв в комнате, где в течение нескольких минут их занимал разговором кто-нибудь из товарищей – мужчина или женщина. Когда испытуемые возвращались к компьютерам и продолжали выполнять задание, те мужчины, которые разговаривали во время перерыва с женщинами, справлялись с заданием гораздо хуже, чем те, кто беседовал с мужчинами, причем справлялись тем хуже, чем симпатичнее (по их оценке) была собеседница. У женщин, участвовавших в эксперименте, подобного эффекта не обнаружилось. Увы, получается, мужчина при виде хорошеньких девушек и правда склонен терять голову.
Мужчины и женщины демонстрируют поразительное постоянство в предпочтении соответственно мужественных лиц у мужчин и женственных лиц у женщин, причем такие предпочтения не знают ни культурных, ни национальных границ. Дейв Перретт из университета Сент-Эндрюз профессионально изучает такое явление, как привлекательность человеческих лиц. Он и его студенты разработали весьма хитроумные компьютерные программы, позволяющие составлять искусственные изображения лиц, в которых усреднены черты лиц множества представителей одного пола, а затем привносятся другие черты, которые придают им более мужественный или женственный вид. Черты, пользующиеся у обоих полов предпочтением, достаточно отчетливы: женщинам (и в некоторой степени мужчинам) больше нравятся мужчины с мужественными лицами (массивный подбородок, широкие скулы, выступающая нижняя часть лица, большие глаза, выдающиеся надбровные дуги, более смуглая кожа – все эти черты формируются под воздействием высокого уровня тестостерона). У женщин и тем и другим нравятся более женственные лица (небольшой подбородок, тонкая верхняя губа, менее выдающиеся надбровные дуги, узкие скулы, не такие большие глаза и более светлая кожа). Программа позволяет постепенно менять лицо, делая его более женственным и менее мужественным, а потом наоборот, просто корректируя нужные признаки в том или другом направлении.
Тестостерон, вызывающий такие изменения черт, которые позволяют уверенно отличать мужское лицо от женского, – довольно дорогое удовольствие: он увеличивает нагрузку на иммунную систему и тем самым снижает иммунитет. Поэтому мужчины с повышенным уровнем тестостерона менее устойчивы к инфекциям. В этом смысле мужественные черты лица служат безошибочным признаком хорошего качества генов, так как свидетельствуют о способности организма справляться со всеми нагрузками, которые влечет за собой выработка большого количества тестостерона. По сравнению с мужскими лицами женские лица более неотеничны (то есть ближе к младенческим). У младенцев совершенно особое строение лица: высокий лоб и укороченная нижняя часть лица. По мере того как мы растем, наши лица постепенно меняют форму и становятся прогнатическими – иными словами, нижняя челюсть опускается и начинает выдаваться вперед. Отношение расстояния между глазами и макушкой к расстоянию между глазами и подбородком очень велико у младенцев (ведь у них почти всю голову занимает мозг), но с возрастом этот показатель неуклонно снижается. По достижении половой зрелости черты лица у мужчин меняются быстрее, нижняя часть лица удлиняется, и появляется более тяжелый и угловатый – мужской – подбородок.
Изучая женские черты лица, Дуг Джонс измерил различные его пропорции, обобщил в единый сводный индекс, а потом соотнес его с возрастом, чтобы получить соотношение формы лица с возрастом. Затем он использовал полученную формулу, для того чтобы исходя из возраста женщины прогнозировать, какие примерно черты лица у нее могут быть. Сравнивая эти прогнозируемые формы с действительными формами, он получал простой индекс относительной неотении. Когда испытуемых из пяти различных культурных групп попросили оценить женские лица по степени привлекательности, обнаружилось, что оценка женской привлекательности возрастала по мере того, как увеличивалась разница между прогнозированным и действительным возрастом: проще говоря, женщины, которые выглядели моложе своих истинных лет, были сочтены более привлекательными. Далее Джонс проанализировал лица журнальных моделей. По сравнению со стандартной кривой графика, отражавшего отношение черт лица к возрасту, лица этих женщин соответствовали лицам семилетних детей. Кукольные личики журнальных красоток были чрезмерно неотеничны. Вообще неотения черт воспринимается как признак юности и, возможно, выработалась в результате того, что мужчины всегда предпочитали женщин с более юными или моложавыми лицами. Тем же, возможно, объясняется такое прискорбное явление, как педофилия.
Люди живут долго, так что соотнести их внешность в молодости с успехом в течение жизни довольно трудно. Особенно проблематично это для эволюционных исследований, потому что для них важно прежде всего количество детей и внуков, появившихся у человека в течение репродуктивного периода его жизни. Но иногда благодаря счастливой случайности в руки ученых попадают нужные сведения. Социологам Ульриху Мюллеру и Аллану Мазуру удалось получить фотографии курсантов из Вест-Пойнта и сопоставить индексы пропорций их лиц как с дальнейшей карьерой, так и с величиной семьи: все эти сведения были тщательно занесены в личные дела выпускников. Прежде всего выяснилось, что мужчины с доминантными (более маскулинными) чертами лица завершили военную карьеру в более высоком чине, чем те, у кого лица были менее мужественными. Далее, оказалось, что военные, которые успешнее продвигались по службе, произвели на свет большее количество детей и внуков. Однако дух соперничества влек за собой и определенные потери. Те, кто дослужился до высшего чина (то есть до полного генерала), обычно имели меньше детей: возможно, перетрудились или перенапряглись на службе, либо сама конкурентная система требует от победителей определенных жертв.
Однако самым, пожалуй, удивительным открытием, сделанным в ходе исследований черт лица, стало то, как меняется женская оценка мужской внешности в течение менструального цикла. Во время овуляторной (или фолликулярной) фазы женщины отдают предпочтение мужчинам с куда более маскулинными лицами, чем в другие дни цикла. Кроме того, женщинам в фолликулярной фазе нравятся более симметричные лица. Но ведь и ярко выраженная мужественность черт, и лицевая симметрия свидетельствуют о качестве генов: они показали свою устойчивость против неблагоприятных воздействий среды на протяжении всего развития организма. Такое объяснение, пожалуй, отражает проблему выбора между донжуаном и верным супругом (об этом подробнее в седьмой главе). По сути, когда женщины готовы к зачатию, они вдруг отдают предпочтение мужчинам с внешностью, говорящей о наличии хороших генов, однако в остальное время предпочитают партнеров с более женственными чертами лица, поскольку те свидетельствуют о большей заботливости. Иными словами, подсознательная стратегия такова: зачать ребенка от мужчины с наилучшим набором генов, а затем найти этому ребенку самого ответственного и заботливого папу.
И наконец, любопытное открытие, сделанное Дэвидом Перреттом и его коллегами, заключается в том, что мы стремимся выбирать партнеров, которые напоминают наших родителей противоположного пола – как чертами лица, так и цветом глаз и волос. Сходные результаты были получены и при изучении одной венгерской выборки. Наиболее явным случаем сходства с родителями могут служить расовые особенности, поскольку тут яркими показателями выступают цвет глаз и вид волос. Именно поэтому они помогают провести особенно наглядный эксперимент. И вот выяснилось, что дети от смешанных браков явно склонны выбирать себе брачного партнера той расы, к которой принадлежит их родитель противоположного пола. Этот эффект притяжения настолько силен, что «поздние» дети, появившиеся на свет, когда их родители были уже не очень молоды, обычно выбирают себе партнеров приблизительного того возраста, в котором находились в пору их раннего детства их собственные родители. Иначе говоря, человек, родившийся, когда его папе и маме было лет сорок, скорее всего будет выбирать себе партнеров постарше, независимо от собственного возраста, а человек, родившийся, когда его маме и папе было лет двадцать с небольшим, наоборот, будет искать себе партнеров помладше. Конечно, ни одно из этих явлений не является безусловным. Но, судя по статистике, все они проявляются значительно чаще, чем можно было бы ожидать, если бы мы выбирали себе партнеров вполне произвольно.
Разумеется, лица сообщают множество самой разной информации не только о наличии или отсутствии хороших генов; также они свидетельствуют о родственной близости или о личных качествах. Эксперимент канадской исследовательницы Лайзы Дебрюин показал: оценивая лица на фотографиях (которые представляли собой либо собственные черты участников, трансформированные по типу противоположного пола, либо усредненные черты посторонних людей), испытуемые находили людей, похожих на себя, более привлекательными для длительных отношений (аспект совместной жизни и заботы), но менее привлекательными для кратковременного романа (аспект хороших генов). Это наводит на мысль, что мы в состоянии считывать и такого рода информацию, чтобы руководствоваться ею, делая выбор.
Со сходством лиц связано одно любопытное явление. Людям настолько важно привязать отца к малышу, убедить его в том, что это его родное дитя, что мать и родители матери часто замечают: надо же, до чего новорожденный похож на отца, – причем, как правило, в присутствии последнего. Такое поведение не знает культурных границ – оно наблюдается и у северных американцев, и у мексиканцев. Замечания неизменно касаются черт лица: у малыша, оказывается, папины глаза, папин нос, папин рот или подбородок; не обделяются вниманием даже уши и лоб. Но на самом деле новорожденные младенцы еще ни на кого толком не похожи! Семейное сходство проступает позже, когда дети подрастают. Больше того: эволюция, похоже, старательно позаботилась о том, чтобы младенческие лица были нейтральными и не обнаруживали особого сходства ни с кем – просто на тот случай, если отец – не настоящий отец. А к тому времени, когда у ребенка уже проявятся во всей полноте черты его взрослых родственников и сходство с биологическими родителями, он успеет прожить вместе со своим приемным отцом лет десять, а то и больше: «папочка» уже крепко к нему привязался. Биологическая потребность у родственников матери отпускать подобные замечания настолько велика, что их практически не избежать при рождении любого малыша. Такое ощущение, что мать и ее родня отчаянно пытаются убедить мужа в том, что он – кровный отец ребенка.
Возможно, это поведение появилось не на пустом месте. Мой бывший коллега Стив Платек проводил такой эксперимент: он просил мужчин и женщин расположить по ранжиру пять искусственно составленных фотографий двухлетних детей, лица которых содержали от 3 до 50 % сходства с лицами испытуемых, и сказать, кто из малышей кажется им наиболее привлекательным – настолько, что они захотели бы помочь ему деньгами или даже усыновить (удочерить). И мужчины, и женщины продемонстрировали удивительную тенденцию: они отдавали предпочтение лицам, имевшим по крайней мере 25 % сходства с их собственными. Однако у мужчин этот эффект проявлялся приблизительно вдвое сильнее, чем у женщин. Для сравнения: лица с 3; 6 или 12,5 % сходства выбирались в рамках статистической погрешности. После эксперимента испытуемые (студенты университета) признавались: они не отдавали себе отчета, что фактически выбирали детей, похожих на себя. По-видимому, эта реакция была чисто подсознательной. Затем провели другой опыт. Во время сеанса нейровизуализации небольшой группе мужчин и женщин показывали фотографии, на которых их собственные лица были поровну «смешаны» компьютерным способом или с лицом двухлетнего ребенка, или с чужим взрослым лицом. Мужчины гораздо живее реагировали на детские «вариации» их собственных лиц (хотя женщины сильнее реагировали на любые детские лица). Помимо того что у представителей обоих полов активизировалась отвечающая за узнавание лиц веретенообразная извилина мозга (что неудивительно, учитывая характер задания), у мужчин наблюдалась более высокая, чем у женщин, активность в ряде участков лобной доли. Пожалуй, они не только были больше женщин настроены на распознавание собственных черт в лицах детей, но и гораздо интенсивнее обрабатывали получаемую информацию. Похоже, мужчины гораздо внимательнее всматриваются в детское лицо, как бы ища верных признаков, которые убедят их в том, что ребенок – в самом деле их, а не чужой.
Исчерпывающе, на мой взгляд, о роли лица в подсознательной коммуникации говорит бытующий в различных культурах обычай. Во многих традиционных обществах (к которым в не столь уж отдаленные времена принадлежала и Западная Европа) женщинам полагается покрывать голову платком. А сегодня притчей во языцех стала шариатская норма, принятая в ряде стран, придерживающихся наиболее радикальных форм ислама: женщине нельзя появляться на людях иначе как закутанной в покрывало с головы до ног. Очевидная причина этого – стремление оградить женщину от нежелательного мужского внимания, минимизировав количество сигналов, посылаемых человеческим лицом во внешний мир.
Симметрия парных органов считается важным признаком хорошего качества генов. По-видимому, она отражает их способность точно «зеркалить» другую сторону тела вопреки всем травмам и повреждениям, которые организм претерпевает в процессе роста. Поскольку буквально каждый кашель и чих, каждый короткий период нехватки пищи, каждая инфекция дестабилизируют процессы нашего развития, то гены, которые, вопреки неблагоприятным обстоятельствам, все равно порождают безупречную симметрию, должны быть очень качественными. Разница между правой и левой стороной часто бывают ничтожной, практически незаметной: скажем, чуть длиннее оказывается мочка одного уха или указательный палец на одной из рук. И все-таки, похоже, мы каким-то образом ухитряемся улавливать эти различия. За последние три десятилетия проведено немало статистических и экспериментальных исследований симметрии (которая в специальной литературе парадоксальным образом именуется «флуктуирующей асимметрией») и зависимости от нее брачного выбора. Результаты получились резонансные. Если же говорить о людях, представители обоих полов считают более привлекательными мужчин (но, что любопытно, не женщин) с более симметричным сложением. С другой стороны, у женщин, по-видимому, симметрия груди коррелирует с репродуктивными способностями: у женщин с симметричной грудью рождается больше детей. Вдобавок мужчины и женщины с симметричными чертами обладают более высоким интеллектом, и – о ужас! – у мужчин с более высоким интеллектом выше и качество спермы: это относится и к ее количеству, и к концентрации и подвижности сперматозоидов (все эти параметры влияют на мужскую фертильность). Чем объясняется такая закономерность – это уже другой вопрос.
Как ни обидно, кому-то природа дарит все, а кому-то ничего. Но в итоге в чем бы ни заключалось эволюционное значение симметрии, тяга к ней во многом определяет наш выбор партнера. И мы к ней настолько восприимчивы, что замечаем даже малейшие отклонения.
Больше того. Уилл Браун (работавший тогда в американском Ратгерском университете) снимал на видео танцующих мужчин и женщин на Ямайке и выявил корреляцию между симметричным телосложением мужчин (определяемым по средней разнице между толщиной левой и правой лодыжки и запястья, а также длиной левого и правого указательного пальца и уха) и их умением танцевать (по оценкам обоих полов). Причем у мужчин такое соответствие оказалось куда более выраженным, чем у женщин. Видимо, по этой причине представители обоих полов больше обращали внимание на симметричное сложение танцоров, чем танцовщиц, и женщины в большей степени, чем мужчины. По-видимому, женщины и в этом отношении оказывают значительно большее селекционное давление на мужчин, чем те на женщин, и заставляют их на пределе сил стремиться к совершенству.
Я часто задавался не изученным пока вопросом, насколько симметрия и физическое изящество предопределяют любовь женщин к высоким каблукам. Что в свою очередь имеет два важных следствия. Во-первых, каблуки заставляют слегка сгибать колени, что придает телу большее напряжение, которое, как и разрумянившиеся щеки, свидетельствует о возбуждении, в том числе сексуальном. Иными словами, каблуки делают женщину более соблазнительной. Но они вызывают и еще один эффект: бедра у женщин, как правило, шире, чем у мужчин, и дополнительно раскачиваются при ходьбе на каблуках (для сохранения равновесия), особенно на каблуках-шпильках, так что можно даже сказать, что каблуки – это биологическая помеха. Красиво ходить на высоких каблуках было бы еще сложнее, если бы женщина не обладала хорошей координацией движений (может быть, еще и хорошим чувством ритма?). Таким образом, умение ходить на каблуках прямо доказывает высокое качество ее генов. Кроме того, оно косвенно свидетельствует о подходящем возрасте: ведь на такую эквилибристику способно только ловкое, гибкое, юное тело.
Обширные исследования, проведенные в Альбукеркском университете Стивом Гангестадом и Рэнди Торнхиллом, показали, что у мужчин с более симметричным телосложением (иными словами, с пониженной флуктуирующей асимметрией) имелось больше сексуальных партнерш и у них чаще были внебрачные связи. Ни текущее материальное состояние этих мужчин, ни виды на их доходы и богатство в будущем на частоту их внебрачных связей никак не влияли. Сходным образом выяснилось, что более симметрично сложенные мужчины чаще оказывались в роли внебрачных партнеров женщин, состоявших в постоянных отношениях с другими мужчинами. И наконец, женщины, оказывается, чаще испытывают оргазм с более симметрично сложенными мужчинами. Кроме того, женщины находят, что от симметричных мужчин приятнее пахнет. Учитывая все, что мы уже узнали, можно будет не удивляться, если кто-нибудь обнаружит, что симметрично сложенные мужчины больше всего нравятся женщинам в период овуляции.
Но довольно о выборе партнеров и романтических отношениях. Ведь у нас, как я уже упомянул в первой главе, имеются отношения и другого свойства. И тоже со взрослыми людьми, которые нам не менее дороги. Разумеется, я имею в виду родственников и друзей. Вот о них-то мы и поговорим подробнее в следующей главе.
6
По дружбе или по родству
И вот с тобой сошлись мы вновь,
Твоя рука – в моей.
Я пью за старую любовь,
За дружбу прежних дней!
Нам свойственно создавать шумиху вокруг своего торжественного бракосочетания. И пышно праздновать свадьбу, ожидая, что брак будет длиться вечно. Но в традиционных обществах охотников и собирателей – той самой среде, в которой человечество провело бо́льшую часть своей эволюционной истории, – брачные союзы далеко не всегда так торжественны или долговечны. Просто двое решают жить вместе, а потом, естественно, у них рождаются дети. Надоев же друг другу, они расстаются и находят новых партнеров. У аче – первобытного народа восточного Парагвая – среднее число партнеров, имевшихся у отдельного мужчины или женщины в течение жизни, колеблется между десятью и двенадцатью. Пускай даже во многих случаях новый партнер появляется по причине смерти предыдущего, общественная структура племени все равно остается весьма подвижной и переменчивой.
Но насколько отличаются наши романтические отношения от других видов человеческих уз, пронизывающих сложно устроенное общество? В этой главе я хочу сравнить романтическую любовь с двумя другими характерными видами отношений, которые хорошо знакомы всем нам: с семейными и дружескими узами.
Нравится нам это или нет, мы приходим в мир, пронизанный родственными связями. У каждого из нас есть родители и бабушки с дедушками, у многих есть еще родные братья и сестры, тети и дяди, кузены и кузины. Эти родственные связи расходятся от нас концентрическими кругами, делаясь все шире по мере удаления степеней родства. Одних людей связывает с нами прямое биологическое родство, с другими мы породнились через брак – это наши свойственники, или, как выражаются антропологи, аффинные родственники. Хотя свойственники не связаны с нами узами крови – а потому биологи-эволюционисты обычно обходят вниманием аффинные связи, – с нашей биологической родней их объединяет то, что по причине нашего брака они генетически заинтересованы в нашем потомстве. С точки зрения биологии это ставит их на одну доску с нашими кровными родственниками (то есть с людьми, происходящими от тех же предков, что и мы).
Однако между современными постиндустриальными обществами и традиционными маленькими обществами есть одно существенное различие. В маленьких обществах – будь то охотники и собиратели в Парагвае, или островные общины на шотландских Гебридах, или сельские общины в горах Северной Америки, – практически все, кто находится в поле зрения каждого человека, так или иначе связаны с ним хотя бы отдаленными узами родства. Место человека в таком обществе определяется его родственными отношениями. Они диктуют ему, как с кем здороваться, как с кем шутить (и стоит ли это вообще делать) и – что, наверное, важнее всего – с кем вступать в брак. В современных же постиндустриальных обществах к опутывающей нас сети родственных связей добавляются тесные отношения с людьми, не соединенными с нами абсолютно никакими степенями биологического родства. Их мы называем друзьями. В каком-то смысле наш социум состоит из двух совершенно самостоятельных, раздельных систем – из сети родственных связей и сети дружеских связей, и эти две сети накладываются одна на другую и сплетаются. Наша личная социальная сеть в среднем поровну охватывает друзей и родственников, однако в каждом конкретном случае соотношение между обеими группами зависит от численности семьи в широком смысле. Ведь на первое место мы ставим обычно родню. Анализируя примеры личных социальных сетей в Бельгии и Соединенном Королевстве, мы с соавторами выяснили, что те люди, у кого больше родственников, имеют меньше друзей. Такое впечатление, что количество персональных «подключений» для социальных связей у человека изначально ограничено. Прежде всего он подключает родню, а уже оставшиеся «слоты» достаются друзьям. Этому имеется по меньшей мере два возможных объяснения.
Первое – это давление так называемого семейного отбора, заставляющее нас отдавать предпочтение родне из соображений эволюционной выгоды, потому что, поступая так, мы способствуем распространению наших общих генов. Когда у нас с кем-то есть общие предки, это значит, что общая у нас и часть генов, доставшаяся нам от этого предка (или нескольких предков). В строго моногамных брачных системах это означает, что мы делим примерно половину всей совокупности наших генов с родными братьями и сестрами[16], около четверти – с нашими дедушками и бабушками и примерно одну восьмую – с двоюродными братьями. То есть теоретически самоотверженность по отношению к родственнику принесет генетическую пользу самому альтруисту, так как будет способствовать воспроизводству общих генов. Практически это проявляется в том, что когда мы попадаем в беду, как правило, родственники помогают нам охотнее и активнее, чем друзья, не связанные с нами узами родства. Кровь и правда не водица – и в буквальном, и в переносном смысле. Другая причина того, что мы обычно ставим на первое место родню, по-видимому, заключается в том, что поддерживать семейные связи, как правило, проще, чем дружбу. На этой второй причине я подробнее остановлюсь в следующем разделе. Прежде необходимо рассказать кое-что еще о структуре социальных взаимосвязей.
Если мы попробуем мысленно охватить всех людей, которых знаем, и распределить их по степени близости к нам, то скорее всего получится несколько групп. Внутри каждой такой группы окажутся люди, которых связывает с нами примерно одинаковая эмоциональная близость, а между группами будут наблюдаться относительно ярко выраженные «ступеньки», обозначающие различия в степенях близости. По сути, это своего рода ближние и дальние круги друзей (в «фейсбучном» понимании этого слова). По мере того как мы двигаемся все дальше – от самого тесного круга ближайших друзей к самым дальним кругам шапочных знакомых, – становятся очевидными две вещи. Во-первых, каждый последующий круг шире предыдущего. Во-вторых, существует тесная взаимосвязь между уровнем нашей эмоциональной близости с человеком и частотой общения с ним, причем по мере удаления от центра круга к его периферии оба показателя снижаются. Эта система концентрических кругов начинается с внутреннего, самого малого круга, состоящего примерно из пяти самых близких друзей, а далее расширяется, охватывая группы, куда входит (вместе с промежуточными кругами) от пятнадцати лучших друзей до пятидесяти хороших. Предельное количество составляет около 150 друзей (теперь оно уже известно как «число Данбара»). За пределами этого внешнего круга, включающего 150 человек, находятся еще несколько кругов общения, еще более обширных, куда входят в основном случайные знакомые и люди, которых мы знаем в лицо или по имени, но с которыми никогда не встречались лично, и, уж конечно, никогда не поддерживали отношений (в том числе знаменитости и телеперсонажи, которых мы сразу узнали бы где-нибудь на улице, хотя они ни сном ни духом не подозревают о нашем существовании).
Люди всех упомянутых кругов – вовсе не обязательно ныне живые и здравствующие. Туда могут входить и умершие родственники, и знаменитые люди прошлого, и значимые для верующих персонажи вроде Иисуса Христа, пророка Мухаммеда, святых или богов любой религии, и даже герои любимых сериалов. Круги могут включать наших домашних животных и даже растения – если мы ощущаем с ними особую связь (ну, скажем, разговариваем с ними). Вполне возможно, что некоторые из упомянутых сущностей и существ у кого-то располагаются в самом ближнем кругу – ведь чтобы включить их туда, достаточно лишь, чтобы они были нам дороги.
Каждый из кругов приносит нам определенную пользу. Первый, охватывающий примерно пять близких людей, – наша главная опора. Эти люди оказывают нам эмоциональную поддержку, к ним мы обращаемся в первую очередь, когда нуждаемся в совете (особенно если у нас появляются сложности в личной жизни), финансовой или иной поддержке. Именно эти люди первыми придут нам на помощь, когда она всего нужнее. Обычно в их число входят ближайшие члены семьи, но наверняка там же окажется один-два друга, не связанных с нами кровным родством. Второй, более широкий круг включает еще около десяти человек, которые вместе с пятью ближайшими друзьями образуют так называемую группу сострадания: смерть любого из них, случись она завтра, причинит нам огромное горе. С этими пятнадцатью мы больше всего общаемся, с ними мы чаще всего видимся и занимаемся совместными делами. Это они добровольно вызываются присмотреть за нашими детьми, когда нам это необходимо, или предлагают помощь, когда мы переезжаем, или что-то ремонтируем, или чиним, и именно их мы в первую очередь приглашаем на шашлыки или на ужин. От времени, отведенного на общение, этим пятнадцати мы уделяем около 60 %; именно их уместно сравнить с нашими романтическими партнерами.
За пределами этих двух кругов находится еще около 130 человек, которых мы тоже относим к своему окружению: это разного рода приятели, друзья друзей, дальние родственники. Всех их мы охотно выделяем из толпы, вернее, из тех сравнительно анонимных отношений, которые складываются у нас с остальным миром, лежащим за пределами магического круга, описываемого «числом Данбара». Люди этих внешних кругов оказывают нам самый широкий спектр услуг, информируя об окружающем мире (например, о рабочих вакансиях), и служат своего рода резервом на случай, если кто-то выпадет из ближнего круга. Специалисты называют эти внешние круги областью «слабых взаимодействий»: к людям этих кругов мы не испытываем особых чувств, да и связаны с ними порой не напрямую («друзья друзей»).
В последние годы появляется все больше данных о том, что количество и прочность дружеских связей в значительной степени влияют на наше здоровье и на здоровье наших детей. Если у нас есть друзья, если мы состоим в браке или принадлежим к какой-нибудь тесной, сплоченной общими интересами группе (вроде религиозной общины), то это снижает риск заболеть и ускоряет выздоровление в случае, если мы все-таки заболели. В ходе одного эксперимента, когда испытуемых подвергали воздействию вируса обычного ОРВИ, у тех, кто имел больше друзей, простудные симптомы проявлялись заметно меньше. Другое исследование показало, что у пациентов, состоявших в счастливом супружестве, раны заживали быстрее, чем у пациентов, несчастливых в браке. Получается, наш ближайший социальный круг каким-то неведомым образом защищает и оберегает нас. Впрочем, одна из возможных разгадок этого таинственного явления – эндорфины, которые вырабатываются в нашем организме при общении с родными и близкими и, похоже, поддерживают иммунную систему.
В своей книге «Связанные одной сетью» социологи из Гарварда Николас Кристакис и Джеймс Фаулер подробно разбирают значение дружеских связей в нашей жизни. Оказывается, у нас больше шансов в будущем растолстеть, стать счастливыми или впасть в депрессию, бросить курить, развестись или даже умереть, если это произошло с кем-то из нашего ближайшего круга общения. Они обнаружили заметные признаки такого явления вплоть до «друзей третьей степени» – друзей друзей наших друзей. Иногда эти более широкие дружеские круги неожиданно начинают играть важную роль в нашей любовной жизни: примерно 70 % людей знакомятся со своими будущими партнерами через кого-нибудь из родственников или через «друга в третьей степени». И напротив, лишь 3 % знакомится со случайным партнером «на одну ночь» через родственника, и только 37 % – через «друзей в третьей степени». Получается, сваха никуда не делась, просто теперь ее функцию выполняет целая группа. Отчасти это объясняется тем, что наши друзья как бы выступают гарантами хороших качеств потенциального партнера, ручаясь за него за как подходящего и надежного спутника жизни, и тем самым помогают нам избежать выбора вслепую. Такое поручительство гораздо важнее, когда мы ищем постоянного партнера, чем в случае ни к чему не обязывающего знакомства «на одну ночь».
При выборе партнера мы полагаемся не только на чужие советы. Результаты опытов на животных свидетельствуют о том, что самки перенимают друг у друга предпочтения в отношении самцов. Такое впечатление, что для определения самых привлекательных партнеров они используют нечто вроде рейтинговой системы. Похожее наблюдается и у людей. Если все вокруг считают, что мистер Дарси – писаный красавец и душка, значит, скорее всего он и вправду писаный красавец и душка. Дешево и сердито – можно не тратить время и силы на самостоятельные оценки. Это – частный случай «эффекта обручального кольца»: женатые мужчины (коль скоро на них уже кто-то остановил выбор) кажутся более привлекательными, особенно в качестве партнера «на одну ночь» (налицо поиск хороших генов). Из повседневного опыта мы также знаем, что женщины гораздо чаще обсуждают достоинства и недостатки мужчин, чем мужчины – женщин. В одном недавнем исследовании сорок молодых женщин просили ознакомиться с фотографиями восьми мужчин и определить, с кем из них они теоретически были бы не прочь завязать роман, а затем просили выполнить то же задание повторно – но после того, как женщины посмотрели видеозапись сеанса экспресс-знакомств с участием этих же мужчин. Поскольку экспресс-знакомства проходили в Германии, а ни одна из участниц эксперимента немецкого не знала, единственной дополнительной подсказкой, которая у них появлялась, был явный интерес к тому или иному мужчине со стороны женщин, участвовавших в сеансе. Их оценки привлекательности мужчин и в качестве случайного сексуального партнера, и в качестве постоянного спутника жизни значительно повышались после просмотра видео, если партнерша на сеансе экспресс-знакомства проявляла к данному мужчине явный интерес; в противном случае оценка не менялась.
Сколь ни важна для нас дружба, родственные связи занимают в нашей жизни совершенно особое место. Помимо того что мы ценим родственников выше друзей, мы отдаем родне приоритет и еще более явным образом. Мы предложили испытуемым выбрать по другу и родственнику каждого пола из каждого из четырех главных кругов общения (то есть из кругов, включающих пять, пятнадцать, пятьдесят и сто пятьдесят человек), а затем спросили, насколько готовы они – теоретически – совершить ради них самоотверженный поступок (скажем, отдать собственную почку). Тот же опрос показал, что человек готов проявить больше щедрости к родственникам, чем к друзьям, независимо от круга, в котором те находятся. Кроме того, он всегда щедрее к людям из ближних кругов, чем из дальних, независимо от наличия родства.
Несколько лет назад мы провели более конкретный эксперимент по выявлению альтруизма: попросили испытуемых выполнить довольно болезненное упражнение – присесть спиной к стене, расставив бедра и колени под прямым углом, как будто сидя на стуле, – только без всякого стула. Это упражнение на укрепление четырехглавой мышцы бедра изначально придумано для горнолыжников. Поначалу такое положение тела кажется удобным. Но через две минуты поза начинает причинять мучительную боль. Через пять минут люди просто падают. Единственным участником нашего опыта, кто продержался в этой позе больше десяти минут (почти вдвое дольше, чем любой другой), оказалась бывшая балерина. Мы присваивали участникам равные очки за каждую минуту, которую они сумели продержаться в «горнолыжной» позе, и просили их повторить упражнение до шести раз – всякий раз во имя одного конкретного человека. В число этих шести людей входили: они сами (совпадение генов на 100 %); один из родителей, брат или сестра (совпадение на 50 %); бабушка или дедушка, тетя или дядя (совпадение на 25 %); кто-то из кузенов (12,5 %); лучший друг своего же пола (0 %); и, наконец, благотворительная организация «Спасите детей». Благотворительную организацию взяли как точку отсчета: ведь легко было предположить, что все захотят помочь детям, а значит, будут стараться ради них изо всех сил.
Биологов вряд ли удивит тот факт, что количество боли, которое люди готовы вынести, напрямую связано со степенью их родства с теми, ради кого эта боль терпится. Зато остальные скорее всего поразятся, узнав, что почти во всех без исключения случаях детская благотворительность оказывалась на последнем месте, причем с большим отрывом. Далее, количество боли, с которой испытуемые готовы были мириться, возрастало по мере увеличения степени родства с тем, ради кого приносится жертва. Больше всего участники эксперимента старались ради себя самих. Так что можно распрощаться со всеми нашими радужными представлениями об альтруизме и со всей прекраснодушной чепухой вроде «Повести о двух городах»[17], где Сидней Картон благородно идет на гильотину вместо другого человека, осужденного на казнь.
Однако в ходе этого эксперимента (который, кстати говоря, мы повторили пять раз – на двух разных континентах, в двух совершенно не сходных между собой по культуре странах) были сделаны два других, гораздо более интересных открытия. Во-первых, женщины в целом оказывались гораздо самоотверженнее: кривая зависимости между временем, в течение которого они оставались в заданной позе, и степенью родства с объектом жертвы у женщин оказывалась не такой крутой, как у мужчин. Похоже, женщины проводят не столь резкие границы между близкими людьми из своего круга общения, как мужчины. Кроме того, они выказывали куда больше щедрости к друзьям, чем мужчины: как правило, к лучшей подруге они были щедрее, чем к кузине или кузену. Это опять-таки указывает на то, что женщины в каком-то смысле общительней, чем мужчины, и умеют устанавливать более тесные отношения с людьми, не связанными с ними родством. Во-вторых, лучшим предсказателем степени родства (и, следовательно, готовности терпеть боль ради данного родственника) выступало количество времени, проведенного с этим родственником в течение первых десяти лет жизни. В эти чрезвычайно важные для формирования личности первые годы создается крепкая эмоциональная связь, которая сохраняется на десятки лет. Из чего следует, что продолжительность дружбы влияет на ее крепость (об этом мы еще поговорим). Вообще-то в детстве каждый из нас проводил больше всего времени с ближайшими родственниками – просто потому, что родился в своей семье. Этим, возможно, объясняется, почему мы способны устанавливать такие крепкие связи с приемными родителями или приемными детьми, хотя они нам и не родня по крови. Что в свою очередь свидетельствует о том, что хотя эволюция требует от нас стремиться к максимальному распространению собственных генов, она не регулирует (и не может регулировать) наше поведение напрямик. Она лишь заставляет нас выбирать такого и. о. родственника, который в перспективе может повысить шансы для наших генов. При этом периодически случаются биологические аномалии: например, человек привязывается к приемному ребенку или пасынку (падчерице) так же крепко, как к родным детям. Впрочем, замечу: подобное все-таки бывает не так часто, как хотелось бы думать некоторым хорошим людям (и, как ни печально, пасынки и падчерицы, как и усыновленные и удочеренные дети, часто становятся жертвами дискриминации).
В начале этой главы мы задавались вопросом, одинаково ли мы относимся к близким родственникам и к близким друзьям? Ведь и к тем и к другим мы испытываем крепкую эмоциональную привязанность, которая складывалась долгие годы. Зато к дальним родственникам и приятелям (или друзьям друзей) мы относимся иначе. В итоге же разнообразные эксперименты показали, что родственные и дружеские отношения – все-таки очень разные явления, и, похоже, за ними стоят совсем разные эмоции. Конечно, между ними есть некоторое сходство: и на крепость дружбы, и на близость с родными влияет совместно проведенное время. Однако родство имеет над нами власть, какой нет у дружбы. Особенно она наглядна в случае дальних родственников. Если к вам в дверь вдруг позвонит какой-нибудь давно позабытый четвероюродный кузен и попросит о ночлеге, вы наверняка впустите и приютите его. Если же это сделает какой-нибудь друг вашего друга, вы скорее всего направите его в ближайший хостел.
Если родных не выбирают, то уж друзей-то мы точно можем выбрать сами. Давно установлено, что дружба возникает на почве общности симпатий и антипатий. Очевидно, что чем больше у людей общих склонностей, предпочтений и взглядов, тем крепче их дружба. В нашем исследовании мы выделили пять ключевых моментов, которые обычно порождают дружбу: это общее чувство юмора, общие увлечения/интересы, общие моральные ценности (и/или принадлежность к одной религии), приблизительно одинаковый уровень образования/интеллекта и общее место рождения (или, по крайней мере, место, где оба выросли). Чем больше черт из перечисленных пяти вас объединяет с другим человеком, тем бо́льшую эмоциональную близость вы испытываете к нему и тем больше вероятность, что вы придете ему на помощь в беде. По-видимому, все эти моменты совершенно равноправны: нельзя сказать, что какой-то один важнее, чем остальные, и совершенно не важно, в каком сочетании они встречаются. Например, если вас с кем-то объединяют моральные ценности, место рождения и общее хобби, то это равнозначно другому набору качеств: общности чувства юмора, образовательного уровня и места рождения.
Дружба не является чем-то вечным и незыблемым. Напротив, это штука хрупкая, она легко изнашивается и неизбежно слабеет, если ее постоянно не поддерживать. В этом смысле дружба радикально отличается от родственных отношений, которые на удивление стойко выдерживают испытание временем и любую степень их игнорирования. Проведенные нами обширные исследования кругов общения у женщин, охватившие Соединенное Королевство и Бельгию, выявили, что эмоциональная близость к конкретному человеку из числа друзей (измерявшаяся по шкале от 0 до 10, от низкой к высокой) угасает прямо пропорционально частоте контактов с этим другом. В случае родственных отношений ничего подобного не наблюдается: там степень эмоциональной близости ничуть не зависит от того, насколько часто вы лично видитесь с тем или иным родственником.
Приблизительно ту же картину мы обнаружили, изучая в течение 18 месяцев группу выпускников одной шеффилдской школы на протяжении года, когда они учились в университете, вдали от дома. Не имело никакого значения, часто или редко студенты виделись с родными: в сущности, они даже ощущали бо́льшую привязанность к ним – как говорится, разлука укрепляет любовь. Но если в течение года они меньше виделись с каким-нибудь другом, то к концу года привязанность к нему заметно ослабевала. На деле ухудшение качества отношений происходит довольно быстро: достаточно не видеться с человеком всего несколько месяцев. Это вовсе не означает, что вы внезапно напрочь про него забываете, но мало-помалу, исподволь, дружба ветшает. Если вы ничего не предпримете, еще через год-другой этот человек просто пропадет с вашего социального горизонта, а потом и вовсе выпадет из числа пресловутых 150 и превратится в одного из знакомых аутсайдеров, каких очень много за пределом активного круга общения любого взрослого. Чтобы сохранить эмоциональную близость с другом, участникам нашего опроса приходилось контактировать с ним чаще на протяжении второй половины периода наблюдения – после того как они уехали из дома, – чем в течение предыдущих месяцев, пока все они учились в одной школе и виделись ежедневно.
Однако дружат мужчины и женщины по-разному. Результаты многочисленных исследований, проведенных за последние лет двадцать, наводят на мысль о том, что у женщин, при том что они явно общительнее мужчин и обычно имеют более широкий дружеский круг, близких отношений куда меньше. У мужчин градация дружеских связей не такая отчетливая, как у женщин. В результате женская дружба, как правило, оказывается более хрупкой: если подруги ссорятся, то уже навсегда. У мужчин не так: сначала они поругаются, а потом идут выпить пива вместе – и все снова налаживается. Это различие отчетливо наблюдается даже у детей семи-восьми лет. В таком возрасте девочки обычно обзаводятся закадычными подругами, а значит, если Сьюзи не позвала тебя на день рождения, то обидела насмерть. А для мальчишек дружба – нечто совсем другое: они как бы гоняют мяч через дорожку. Мне даже кажется, что не слишком важно, кто там по другую сторону дорожки – другой мальчишка или просто стена: пока мяч летает туда-сюда, существует взаимодействие, а это главное.
Способы, которыми мужчины и женщины спасают ветшающую дружбу, тоже разительно не похожи. В ходе долгосрочного исследования мы попросили каждого из участников периодически заполнять опросник, внося туда краткие сведения о каждом из тех людей, которых они считают друзьями: что делали совместно, когда в последний раз связывались с ним по телефону или электронной почте, виделись лично и так далее. Когда мы стали анализировать дружеские отношения, которые выдержали испытание на прочность в течение полутора лет, пока продолжался эксперимент, выяснилось, что для того, чтобы не дать дружбе угаснуть, юноши и девушки прибегали к совершенно разным средствам. У юношей наиболее крепкой и стойкой оказывалась дружба с теми, с кем они чем-то занимались сообща во второй половине периода исследования: вместе ходили в клубы, занимались спортом, имели общее хобби, куда-нибудь вместе ездили или ходили в поход. Что для девушек не имело ровно никакого значения. У них крепость дружбы зависела совсем от другого – а именно от того, сколько времени они общались (причем не важно как – лично, по телефону или при помощи СМС).
Это заставляет предположить, что механизм мужской и женской дружбы – принципиально разный. У мужчин дружба питается совместными занятиями, практически любыми: от выпивки или спорта до общего увлечения. У женщин, напротив, дружба держится на разговоре. Поэтому и телефон, и социальные сети вроде «Фейсбука» идеально подходят для женщин, но являются практически чуждой территорией для мужчин. Пожалуй, полученные нами результаты отчасти объясняют, почему женщины склонны часами «висеть» на телефоне – зато, как известно каждой женщине, средняя продолжительность звонка от мужчины (а особенно – подростка) составляет всего 7,3 секунды. Ведь им нужно только сказать: «В семь вечера в баре» – и всё!
Прочность родственных связей по сравнению с дружбой отчасти объясняется тем, что они обычно тесно переплетены между собой. Иными словами, друзья – за исключением самого тесного круга – обычно связаны только лично с вами, но не друг с другом; такой тип отношений легко представить в виде звезды с расходящимися лучами, в центре которой находитесь вы сами. Родственники же, как правило, общаются между собой гораздо больше, чем ваши друзья, так что получается уже не звезда, а причудливый узор-плетенка. Кроме того, среди родственников нередко есть «хранитель рода» (обычно «хранительница»), считающий своим долгом немедля оповестить весь клан, едва что-то важное произойдет с одним из его членов, так что мы оказываемся избавлены от лишних усилий. Любые новости и сплетни передаются, как эстафетная палочка, так что все автоматически узнают о близящихся свадьбах, рождениях и смертях. Но за очень редкими исключениями в дружеских кругах не существует «хранителей дружбы», которые занимались бы чем-то подобным. Каждому приходится проделывать эту работу самостоятельно.
Крепость социальных связей имеет важное следствие. Среди родственников человек все время на виду, а потому он воздерживается от поступков, которые другие сочтут неприемлемыми. Информация о вашем поведении по отношению к другим гораздо быстрее распространится по густо переплетенным и непрерывно функционирующим родственным каналам, чем по единичным и редко используемым дружеским. Как влияет на человека ощущение, что за ним наблюдают, продемонстрировали Мелисса Бейтсон и ее коллеги из Университета Ньюкасла. Они выяснили, что если над офисной «коробкой честности», куда сотрудники кладут деньги в возмещение затрат компании на чай, кофе, сахар и т. п., повесить фотографию пары глаз, люди отдают больше денег, чем когда фото изображает цветок в горшке. Тот же эффект дало изображение глаз на табличке с просьбой убирать за собой мусор, повешенной в большой закусочной. Позднее метод приняла на вооружение полиция одного крупного британского города, и после того, как по всему центру развесили билборды с изображением пары глаз, уличная преступность снизилась на 17 %. Похоже, мы крайне восприимчивы к слежке.
То, что человек, общаясь с другими, острее сознаёт, что за ним наблюдают, подтвердилось и в эксперименте, проведенном Оливером Карри, еще одним членом моей исследовательской группы. Нас, в частности, интересовало, как плотность круга общения влияет на альтруистические поступки. Мы попросили примерно триста человек составить список из восьми самых близких друзей своего же пола и оценить степень их общения между собой, а также указать, насколько тесна их собственная связь с каждым из этих друзей: критерием оценки служила частота общения. Затем мы спросили, готовы ли испытуемые пожертвовать почку одному из этих друзей или одолжить ему 5 тысяч фунтов, если бы тот попросил. Эксперимент показал: те, чьи друзья общались между собой, выказывали готовность пожертвовать почку или деньги гораздо охотнее, чем участники со «звездообразной» конфигурацией дружбы. Нам ведь важна репутация: если ты не помог другу в беде, это нанесет ей явный урон – точно так же, как если «зажал» угощение для друзей, когда подошел твой черед, или занял деньги без отдачи. Прежде чем машинально нажать на кнопку «нет», мы задаемся вопросом: «А что подумают о нас друзья?» Кроме того, в тесно переплетенных кругах альтруистические поступки способствуют еще большей эмоциональной сплоченности: такие друзья общаются чаще, и им важно быть уверенными в поддержке друг друга.
Выше мы рассмотрели некоторые различия между дружескими и родственными узами. Понятно, что это совершенно разные вещи. Но чем и то и другое отличается от романтической любви? И к чему из двух она ближе? В каком-то смысле, конечно, любовь отделяет от них сексуальная составляющая. Родственным связям, например, не позволяет перейти в романтические так называемый эффект Вестермарка – отсутствие влечения между близкими родственниками. Объяснений этого эффекта, впервые выявленного финским антропологом Эдвардом Вестермарком век тому назад, нет до сих пор. И действует он не стопроцентно (так как не имеет биологического механизма), но все-таки в большинстве случаев работает исправно – а эволюции этого достаточно. Похоже, феномен выявляется у всех членов семьи, живших вместе в то время, когда родился самый младший из них или по крайней мере когда он был еще совсем маленьким. Лучшая иллюстрация – детские браки, когда-то традиционно заключавшиеся на Тайване. Детей обручали и сочетали формальными брачными узами в очень раннем возрасте, часто чуть ли не в младенчестве, а потом их воспитывали вместе в доме одной из родительских пар. Такие браки впоследствии оказывались бесплодными и часто даже не завершенными, потому что в супругах так и не просыпалось никакого сексуального влечения друг к другу. Ведь они выросли вместе – а потому просто продолжали относиться друг к другу как брат и сестра. На те же грабли позднее наступили и израильтяне в кибуцах, когда, вдохновившись социалистическими фантазиями, начали растить детей в коммунальных яслях и детских садах, чтобы избавить родителей от домашних забот. Одновременно предполагалось, что дети, воспитанные в одной среде, проникнутся таким духом общности, что браки второго поколения кибуцников будут заключаться только в пределах общины. Увы, результат оказался противоположным: все дети, выросшие в коммунальных яслях, кинулись искать себе супругов за пределами общины, потому что никому не хотелось вступать в интимные отношения с товарищами по детским играм.
Конечно, случается и обратное. Родители и дети, братья и сестры, разлучившиеся вскоре после рождения и встретившиеся годы спустя, часто испытывают сильное сексуальное влечение друг к другу. Это – косвенное свидетельство того, что за механизм руководит нами при выборе партнера. Нам свойственно тянуться к похожим на нас людям – то есть обладающим рядом общих с нами генетических особенностей, которые и проявляются в физическом сходстве. Такое впечатление, что мы пытаемся сохранить наш собственный набор генов, не дать его размыть.
Недавний анализ всех исландских браков с 1800 года (Исландия – достаточно маленькая страна, чтобы включить в выборку все население) показал, что наиболее успешными с биологической точки зрения союзами (то есть дававшими третье поколение – внуков) были браки между четвероюродными братьями и сестрами. Союзы между более близкой родней (двоюродной или троюродной) или более дальней (от пятой или шестой степеней родства и далее) оказывались значительно менее успешными. На самом деле существуют вполне крепкие биологические доводы в пользу того, что идеальными супругами могут быть именно кузены той или иной степени. Ведь у них имеется некоторое количество общих генов, однако не настолько большое, чтобы у детей проявлялись наследственные заболевания или общее снижение жизнеспособности, называемое «инбредной депрессией» (не путать с соответствующим психическим состоянием). Браки между троюродными кузенами – пример баланса, компромисс между двумя важными задачами: сохранить и передать потомству совершенный набор собственных генов и в то же время избежать накопления ослабляющих рецессивных генов. Двоюродные, троюродные и т. д. братья и сестры уже способны испытывать влечение друг к другу. Браки между кузенами довольно распространены во многих странах мира, в прошлом они широко практиковались в Британии и во Франции – особенно среди богатых аристократов, которым важно было не дробить поместье и сохранить его за своим родом.
Поделиться книгой: