Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Словенская литература. От истоков до рубежа XIX–XX веков - Коллектив авторов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Особую роль в этот период играют международные, а в их рамках – межславянские связи. Осознание языковой и этнической общности с другими славянами (в первую очередь, с русскими) служило для представителей первых поколений словенских просветителей мощным стимулом в борьбе за национальные права. Важное значение имело установление личных контактов (Копитар – Добровский, Копитар – Караджич, Ярник – П.Й.Шафарик и др.). Подобные связи способствовали более широкому ознакомлению с фольклором и литературой других славянских народов и даже оказывали воздействие на культурно-языковые программы. Огромный вклад в развитие словенско-польских литературных связей внес Мартин Куралт (1757–1845). Друг Линхарта, член «Академии деятельных мужей», он много лет жил и работал во Львове, имел широкие связи в польских кругах. Здесь он обратился к изучению старопольской литературы, писал стихи (на немецком и латинском языках), поднимающие проблемы мира и судьбы поляков. Обвиненный в связях с польским революционно-патриотическим движением, Куралт был сослан и провел более двадцати лет в Моравии. Однако в целом межславянские связи и контакты словенских культурных деятелей носили в этот период единичный характер. Более многоплановыми были словенско-немецкие культурные и литературные связи (особенно в Штирии и Каринтии). В их основе лежала общность исторического развития, территориальное соседство и язык (знание немецкого было обязательным для каждого образованного словенца). Активное восприятие достижений немецкого народа в культурной, литературной и научной сферах было характерно для многих словенских просветителей этого времени. Не менее значимым для развития словенских земель в этот период было итальянское влияние. Оно проявлялось в области архитектуры, изобразительного и музыкального искусства, а также литературы.

В начале 1830-х гг. в развитии словенской литературы и особенно поэзии намечается определенный перелом. Значительной популярностью в эти годы по-прежнему пользуется литературная программа Копитара и его сторонников – программа развития отечественной словесности от сбора фольклора и создания произведений религиозно-дидактического характера для народа к «высокой» литературе. Однако в среде молодой словенской интеллигенции зреют новые настроения, на которые оказывают влияние передовые общественно-политические идеи и новые, романтические веяния, широко распространившиеся во многих странах Европы.

Подлинную оппозицию взглядам Копитара и его окружения составили деятели культуры и литературы, которых объединило участие в издании нового литературно-художественного альманаха «Крайнска чбелица» (Любляна, 1830–1832; 1834; 1848) [63]. Новое издание на словенском языке по замыслу его участников (среди них – редактор М.Кастелиц, Б.Поточник, Я.Зупан, И.Хольцапфел, Е. Девичник, Ю. Космач и др.) было обращено ко всем «любителям крайнской литературы» и имело целью придать отечественной словесности светский и демократический характер, расширить круг тем и, главное, поднять ее на более высокий художественно-эстетический уровень.

В альманахе нашли отражение две ведущие линии словенской поэзии того времени: классицистическая и романтическая. Первая (образцом для нее служила просветительская поэзия В. Водника, ее классицистическо-фольклорная модель) была представлена, наряду с программным сонетом М.Кастелица (1796–1868) «Друзьям крайнского наречия», пейзажной лирикой, зарисовками сельского быта и стихотворениями религиозно-философского звучания. Сторонниками и проводниками второй, романтической линии являлись филолог М.Чоп (1791–1835) и крупнейший словенский поэт Ф.Прешерн (1800–1849).

Матия Чоп был инспиратором издания альманаха (хотя и не являлся его официальным участником). Прекрасно образованный (владел девятнадцатью языками), он был хорошо знаком с современной мировой литературой и критикой. Особенно он любил произведения Гёте, Байрона, Мицкевича, внимательно изучал русскую литературу – Пушкина, Хомякова и др. Чоп был одним из самых свободомыслящих деятелей своего времени, с горячим сочувствием он относился к национально-освободительным движениям польского и греческого народов.

Столкновение позиций Копитара и альманаховцев (в первую очередь, Чопа и Прешерна) ясно и определенно выявилось в период так называемой «азбучной войны» – литературного спора, который в 1830-е гг. развился из полемики по поводу принятия нового словенского алфавита, так называемой «метелчицы». Во второй половине 1820-х гг. проблема разработки единых норм правописания и системы графических обозначений по-прежнему оставалась первостепенной задачей словенских филологов. В грамматиках словенского языка П.Дайнко (Грац, 1824) и Ф.Метелко (Вена, 1825) при описании фонетических особенностей языка делался упор не на центральные диалекты, а на восточно-штирийский (Дайнко) и нижнекрайнский (Метелко), а главное – предлагался смешанный тип правописания – латинско-кириллический. Новые принципы графики нашли своих сторонников и учитывались при издании учебников и книг духовного содержания вплоть до 1833 г. Параллельное существование нескольких моделей книжно-письменного языка угрожало процессу формирования единого литературного языка словенцев. Спор между сторонниками Метелко и защитниками старой «бохоричицы» выплеснулся на страницы печати и вскоре принял острый, полемический характер. Одним из активных противников «метелчицы» был Чоп. В ряде статей 1833 г. (серия приложений к «Иллишес блатт») он не только поднимает языковые проблемы (при выработке норм единого языка он предлагал учитывать особенности всех словенских диалектов; указывал на возможность использования диакритических знаков для обозначения шипящих – по типу чешской графики), но и сформулировал свои взгляды на развитие национальной литературы. Этой проблеме было посвящено и послесловие молодого филолога к переводу критической статьи Ф. Л.Челаковского (1832), посвященной альманаху «Крайнска чбелица» и поэзии Ф.Прешерна. Отдавая дань уважения заслугам Копитара в борьбе за чистоту словенского языка, Чоп вместе с тем скептически относился к идее использования языка крестьян в качестве образца для литературного языка из-за ограниченности его лексико-стилевых возможностей. Он считал, что не дидактические книги «для народа», а только высокохудожественная литература, опирающаяся на фольклорные традиции, а также на творчество предшествующих поколений словенских писателей и вбирающая в себя достижения европейских литератур, может вызвать интерес широких слоев словенской интеллигенции к проблемам родного языка, стать важным фактором формирования активной читательской среды. В своих рассуждениях Чоп опирался на работы немецких теоретиков романтизма (в первую очередь братьев А. В. и Ф. Шлегелей). Он отстаивал принцип личной свободы и творческой активности художника, ставил во главу угла не узкоутилитарные, а эстетические критерии оценки художественных произведений. Вместе с тем ему были чужды крайний субъективизм и бунтарский индивидуализм романтизма (так, он не принимал «демонизма» байроновских героев). Чоп отдавал предпочтение «гомеровской простоте и правдивости», а также гуманистическим идеям романтической поэзии, провозглашающей борьбу «за гармоническую личность, за более достойную жизнь, счастье и любовь». Большое значение словенский ученый придавал (под влиянием идей Гердера) вопросам историзма и народности искусства. Он требовал от писателей отклика на важнейшие события национальной истории и современности, глубокого знания родной культуры и языка. Чоп последовательно отстаивал и мысль о том, что литература (в первую очередь поэзия) является не только могучим средством просвещения масс (в этом он был близок просветителям первых поколений), но и выразителем национального духа, показателем культурного и политического положения народа. Публицистические выступления Чопа явились ярким образцом литературной критики в Словении. Литературные и эстетические взгляды филолога стали манифестом романтизма, нашедшим наиболее полное выражение в поэтическом творчестве Франце Прешерна. Чоп вошел в историю отечественной культуры и как автор очерка истории словенской литературы, написанного на немецком языке в 1831 г. для «Истории южнославянских литератур» чешского ученого-слависта П.И.Шафарика (полностью работа была опубликована лишь в 1864 г.). Очерк охватывал период развития литературы начиная с древнейших времен до современности. При этом особое внимание было уделено периоду Реформации и эпохе Просвещения, а также даны развернутые литературные портреты деятелей конца XVIII – начала XIX в. (от Похлина до Копитара и Прешерна) и характеристика литературных альманахов на словенском языке «Писаницы» и «Крайнска чбелица».

После трагической смерти Чопа (он утонул, купаясь в Саве) союзником Прешерна в борьбе за обновление словенской литературы становится его друг Андрей Смоле (1800–1840), известный собиратель и пропагандист словенского фольклора. Для третьего выпуска «Крайнской чбелицы» Прешерн в 1832 г. создает литературные обработки народных баллад, легенд, песен («Красавица Вида», «Рошлин и Верьянко», «Король Матьяж»). Совместные усилия Смоле и Прешерна были направлены на создание новой газеты на словенском языке (проект остался неосуществленным) и собственной типографии (функционировала в 1840 г.) для издания произведений словенских авторов. За короткий период здесь были переизданы сочинения Водника и Линхарта. Большое влияние на развитие мировоззрения Прешерна оказал и Эмиль Корытко (1813–1939), польский студент, сосланный за участие в революционном движении из Галиции в Любляну. Их объединял не только интерес к современной польской романтической поэзии (под влиянием Корытко Прешерн перевел на немецкий язык два стихотворения А. Мицкевича и отрывок из поэмы «Конрад Валленрод»), но и увлечение славянским фольклором. Результатом работы Корытко по сбору и обработке словенского народного творчества стало пятитомное собрание «Словенские песни крайнского народа», вышедшее лишь после его смерти в 1839–1844 гг.

Деятельность Прешерна и его единомышленников в 1830-1840-е гг. проходила в обстановке нарастающего общественного подъема, связанного с широким распространением в словенских (как и во многих других) землях идей славянской взаимности. Глашатаем этого движения становится видный деятель чешского и словацкого национального возрождения словак Я. Коллар.

Его поэма «Дочь Славы» (1824) приобретает огромную популярность среди молодого поколения славянских патриотов. Отклик среди части словенцев находит учение выдающегося деятеля хорватского народа Людевита Гая о культурном, языковом и этническом единстве южнославянских народов. Идеи последнего, явившиеся основой концепции иллиризма, были поддержаны словенскими деятелями Штирии и Каринтии, где угроза германизации по-прежнему оставалась очень сильной. Именно здесь наряду с созданием кружков духовной и светской интеллигенции просветительской ориентации (например, кружок штирийца А.Сломшека) начинается создание культурных обществ, объединенных идеей иллиризма. В 1828 г. в Граце (Штирия) образуется «Иллирийский клуб», куда входили наряду со словенцами (Ю.Матьяшич, Й.Муршец, Ш.Кочевар) серб М. Балтия и хорваты Д.Деметер, Ф.Курелац, Л. Гай и др. Участники этого кружка впоследствии активно включились в процесс распространения идей иллиризма в словенских и других южнославянских землях. Они были подхвачены и в студенческой среде. При активном участии студентов С.Враза, Ф.Миклошича (1813–1891) и др. в 1832 г. в Граце было образовано «Словенское общество», члены которого занимались изданием книг на родном языке, собиранием народных песен и описанием обычаев. В Крайне, в Любляне, также возникает иллирийский кружок (1839), члены которого (Л.Пинтар, А.Жакель, Л.Еран и др.) некоторое время поддерживали идею создания общего для южных славян (искусственного в своей основе) языка. В 1840-е гг. образуются подобные люблянскому общества в Гориции (1840), в Целовце (1845). Важным пунктом их программы было создание общедоступной библиотеки, включающей книги на всех славянских языках (в чем, несомненно, сказывалось и влияние программы Я. Коллара), организация курсов по изучению славянских языков и т. п.

Иллирийское движение способствовало укреплению национального самосознания, пробуждению интереса у широких слоев интеллигенции к народному творчеству. Благодаря распространению идей иллиризма и славянской взаимности существенно активизируются и видоизменяются межславянские связи. Задачи обогащения национальной культуры и литературы, выдвинутые прогрессивно мыслящими словенскими литераторами, все больше обращали взоры писателей к культуре и литературе других славянских народов, близких по языку и традициям, по общественно-историческим условиям жизни. Значительно расширяются личные контакты словенцев с писателями, а также деятелями науки и культуры Хорватии (Л. Гай и др.), Сербии (В. С. Караджич), Чехии (Ф.Л.Челаковский, Й.Добровский), Словакии (Я. Коллар, П.Й.Шафарик), Польши (С. Линде). Весьма активными были научные контакты Копитара с российскими учеными. В 1820-е – 1830-е гг. его переписка с П.И.Кеппеном и А. X. Востоковым отражала их общие научные интересы и устремления, связанные с изданием памятников славянской письменности (в первую очередь «Фрейзингенских отрывков»). Позже, начиная с конца 1830-х гг. словенско-российские контакты значительно расширяются. Русские ученые-слависты (О. М. Бодянский, П.И.Прейс, В. И. Григорович, И. И. Срезневский, Н. И. Надеждин и др.) во время предпринятых ими поездок по славянским, в том числе и словенским, землям устанавливают связи со многими словенскими деятелями науки, культуры, известными писателями – помимо Копитара, с Прешерном, С.Вразом, Метелко, Дайнко, Кастелицем, Зупаном, Ярником и др. Словенские писатели активно изучают славянские языки, участвуют в переводческой и популяризаторской деятельности на страницах отечественной и зарубежной печати. Тесные культурные контакты, книжный и журнальный обмен оказывают стимулирующее воздействие на зарождение и становление научной фольклористики, а также славяноведения.

Позже, в канун революции 1848 г., на первый план все отчетливее выдвигаются идеи собственно словенского национального возрождения. В Граце, Целовце, Любляне и других городах образуются культурно-просветительские общества, в названии которых повторяются слова «словенский», «Словения», впервые формулируется политическая программа «Объединенной Словении». Вместе с тем, идеи славянской взаимности сохраняют свою притягательность. Оказывая влияние на литературу, они питают ее новыми темами и мотивами.

Самым известным среди деятелей иллиризма в Словении был поэт, активный собиратель фольклора, впоследствии видный деятель хорватской культуры, Станко Враз (настоящее имя – Якоб Фрасс, 1810–1851). Первый (словенский) период его творчества, до отъезда в 1838 г. в Загреб, отмечен поисками и метаниями. На него оказывает большое влияние поэзия европейских (в том числе славянских) авторов. Он переводит произведения Гёте, Шиллера, Байрона, Ламартина, Мицкевича, а также Пушкина, Жуковского. С энтузиазмом занимается сбором и изучением фольклора славянских народов, переводит сербские народные песни, отрывки из Краледворской рукописи. Однако главными импульсами для ранней поэзии Враза становится творчество Прешерна и Коллара (в первую очередь поэма «Дочь Славы»), которого он называет «славянским пророком». Под влиянием последнего в начале 1830-х гг. Враз создает три сонета, в которых он стремится выразить свои патриотические чувства. На фоне строгой сонетной формы особенно отчетливо проявились слабости поэтического языка автора, опирающегося на родной штирийский диалект. Сонетную форму Враз использует и в дальнейшем. В новых сонетах цикла «Колокольчики» (1835) патриотическая тема раскрыта в лирической тональности. Используя яркие сравнения и метафоры, молодой поэт раскрывает свой внутренний мир, свои чувства, наполненные «горячей любовью к отчизне». Звучит здесь и мотив мессианства. Поэт утверждает, что творец не может быть равнодушным созерцателем, а призван отдать весь жар своей души матери-родине или погибнуть, как погиб за людей Иисус Христос.

На лирическую поэзию Враза этих лет ощутимое воздействие оказывает творчество Прешерна. Уже первые произведения молодого штирийского студента отмечены заимствованием прешерновских мотивов (например, мотив прощания с матерью, с любимым; романс 1835 г. о красавице Зимбургиде навеян балладой «Розамунда Турьякская» Прешерна). Некоторые из стихотворений Враза середины 1830-х гг. («В полночь», «Глаза и сердце» и др.) близки по тональности народной песне. Они полны грустных мыслей о неразделенной любви, одиночестве, размышлениями о злой судьбе, принесшей невосполнимую утрату. В них отчетливо выражено романтическое мироощущение.

Не менее важным в жизни Враза становится его активная культурно-просветительская деятельность, связанная с пропагандой идей славянской взаимности, а позже иллиризма. В 1834 г. он вместе с Миклошичем становится инициатором создания нового словенского альманаха, для сотрудничества в котором приглашаются литераторы Крайны, Каринтии и Штирии. Основу издания должны были составить, наряду с переводами произведений европейских романтиков, также переводы песен разных славянских народов (польские краковяки, украинские коломыйки из сборника В.Залеского, словацкие песни из собрания Я. Коллара и др.). Однако ни эта попытка, отражавшая устремления штирийских иллирийцев и люблянских альманаховцев расширить рамки словенской литературы, ни проект издания альманаха «Мотыльки» (1837) не были осуществлены. Наряду с этим поэт старается установить тесные литературные контакты как с загребской «Даницей иллирской» (посылает Гаю ряд своих стихотворений), так и с люблянским кругом издателей альманаха «Крайнска чбелица». М. Кастелицу для пятого номера Враз передает более двадцати произведений, однако они не были напечатаны из-за претензий редактора к языку текстов. С Чопом и Прешерном Враза объединяло трезвое, критическое отношение к творчеству некоторых писателей старшего поколения и убежденность в том, что малая литература должна вдохновляться и обогащаться за счет «больших», приобретая тем самым европейский дух. Прешерн с уважением относился к увлечению младшего коллеги фольклором. Свои мысли о важности его изучения Враз выразил в ряде литературно-критических публикаций (в статье на выход сборника Ахацела 1833 г.; в предисловии к сборнику переводных историй для детей 1836 г.). Вместе с тем, Враз и альманаховцы резко расходились во взглядах на будущее словенского языка. Это расхождение стало особенно очевидным после выхода из печати книги Коллара на немецком языке «О литературном единстве славян» (Пешт, 1837) и статьи Шафарика «О новейшей иллирийской литературе» (венская газета «Остунд вест», 1837). Если Прешерн высказывал мысль о бесперспективности создания единого языка славян и упрекал своего штирийского друга в равнодушии к судьбе родины (письмо от 5 июля 1837 г.), то Враз, напротив, спасение от германизации немногочисленного словенского народа видел лишь на пути объединения с другими югославянами (письмо от 1 августа 1837 г.).

В конце 1838 г. Враз покидает Словению и переезжает в Загреб. Этому способствовала его горячая приверженность идеям иллиризма, с деятелями которого у него установились к тому времени прочные контакты, убежденность в необходимости принятия единого для югославян языка. Немаловажным было и то, что в хорватских изданиях (газета «Даница иллирска» и др.) начали регулярно печататься его стихи. Враз активно включается в культурную и литературную жизнь Хорватии, создает произведения на иллирийском (хорватском) языке. В 1839 г. выходит посвященный В. С. Караджичу сборник «Народные песни иллирийские, которые поются в Штирии, Крайне, Каринтии и западной части Венгрии», а также ряд поэтических сборников («Джулябие», 1840; «Голоса из Жеровинской дубравы», 1841; «Гусли и тамбуры», 1845).

Центральное течение в словенской литературе 1830-х – 1840-х гг. – романтическое – было связано с творчеством Франце Ксаверия Прешерна. Начальным рубежом словенского романтизма принято считать 1830 г., связанный с выходом в свет I выпуска альманаха «Крайнска чбелица» с первыми стихотворениями поэта. Выходец из богатой крестьянской семьи из села Врба в Верхней Крайне, он получил прекрасное образование: закончил Люблянскую гимназию (где директором в те годы был Водник), позже, после окончания юридического факультета Венского университета (1827), долгие годы работал помощником адвоката, тщетно добиваясь права на самостоятельную практику. Лишь незадолго до смерти, в 1846 г., им было получено место адвоката в г. Крань.

Писать стихи Прешерн начал рано, еще будучи студентом. Его первые произведения 1824–1828 гг. (некоторые из них – на немецком языке) носили еще подражательный характер. В 1824 г. в библиотеке люблянского лицея был обнаружен вариант перевода «Леноры» Г. А. Бюргера с пометками Цойса о трудностях передачи отдельных мест произведения на словенский язык. Молодой поэт создает свой перевод известной баллады, с блеском раскрывая богатые возможности родного наречия в передаче самых сложных душевных переживаний. Этот перевод, а также некоторые из его ранних сочинений: шутливое стихотворение в анакреонтическом духе «Звездочетам», баллада «Водяной» – появились в первом номере альманаха «Крайнска чбелица» (1830). В них наметились основные черты ранней поэтики Прешерна, сложившейся на основе народной плясовой песни Верхней Крайны («гореньской поскочницы»), анакреонтической поэзии и немецкой предромантической и романтической лирики и баллады. В качестве образцов автор избирает поэзию, которая способствовала бы раскрепощению языка и, благодаря своему вниманию к выражению субъективного начала, открывала дорогу романтическому мировидению.

Так, в балладе «Водяной», опираясь на сюжет народной легенды о тщеславной красавице Уршке, поэт, не довольствуясь лишь пересказом, стремится передать чувства своих героев:

Люблянки-красавицы славятся всюду,но Уршка была всех красивей в Любляне,всех девушек, женщин прекрасней, желанней…Умела она быть любезной, надменной,умела разжечь в пылких юношах пламя,разумно беседовать со стариками,лукавить улыбками, взглядом, словами,дурачила умных, сводила с ума,пока не попалась вдруг в сети сама[64].(Перевод М. Зенкевича)

Переходным к романтизму явилось стихотворение «Прощание с юностью» (1828-29), также появившееся в первом номере альманаха. По своей элегической тональности оно сродни подобным «прощаниям» других европейских романтиков (например, «Ода молодости» А. Мицкевича). Но в отличие от польского поэта Прешерн грустит о прошедшей юности не как о времени «ангельского блаженства». Он рисует свои молодые годы как время, когда на смену юношескому легковерию приходит осознание сложности человеческих отношений в мире, где непризнанными оказываются Верность и Любовь, Мудрость, Правда и Знание, а ценность человека определяется лишь его богатством. Лирический герой Прешерна выражает решимость принять все тяготы, которые сулят ему жизнь и призвание поэта:

Нет, не попутный первый ветерочекразвеет вдруг все беды, и невзгоды,и боль, что сердце все жесточе точит;не он даст ощущение свободынам, льющим воду в пасть бездонных бочек, —лишь зрелые придут на помощь годы!Но, юность, вновь и вновь хвалить готов я все жерассвет твой сумрачный, дай счастья тебе Боже!(Перевод Л. Мартынова)

Глубокое выражение внутреннего мира человека явилось подлинным открытием совершенно нового поэтического мира, так непохожего на всю предшествующую словенскую поэзию. Не случайно появление первых произведений поэта вызвало недоумение и гнев в кругах духовенства, на него посыпались упреки в отходе от программы Копитара. В ответ Прешерн создает на известный сюжет Плиния сонет «Апеллес и сапожник» (1830), в котором остроумно и с определенной долей сарказма высмеивает Копитара. А затем отвечает своим критикам сатирическими терцинами «Новое писание» (1830), где в диалоге Ученика и Писателя раскрывает ограниченность взглядов защитников дидактической, утилитарной литературы. Эти произведения, а также цикл из двадцати эпиграмм «Шершни» (1831) можно рассматривать как образец литературной критики, впервые нашедшей отражение в стихотворной форме.

Стремясь к разработке новых строфических и метрических форм, к обновлению и обогащению средств поэзии, Прешерн вновь обращается к форме сонета. В 1832 г. он создает цикл «Сонеты несчастья», в котором звучит одна из ведущих тем романтической литературы: художник и современное общество. В шести сонетах развернута история молодого человека, котоporo «роковая жажда знаний» увлекает из родного дома в большой мир, где вскоре он начинает испытывать «грусть и отчаяние, печаль и горе», осознав враждебность общества, «грязь рабских будней, нищеты закон». Поэт сумел выразить сложные переживания своего современника, в ярких художественных образах и картинах представить его жизненный путь: от призрачных надежд и первых сомнений до смирения духа, разочарования в жизни:

Тюрьма – твой дом, и время – твой палач,грусть и отчаяние – твои подруги,печаль и горе – преданные слуги,и сторож-скорбь не устает, хоть плачь.Проси же смерть не медлить на пороге:лишь у нее заветные ключиот камеры твоей. Она в ночиосвободит – и, не свернув с дороги,туда тебя, счастливец, поведет,где не страшны тирана власть и гнет…(Перевод А. Гитовича)

В стихах этих лет Прешерн размышляет о призвании поэта («Элегия моим землякам», 1832), утверждая единство судьбы поэта с судьбой народа. В этом сочинении Прешерн впервые очерчивает условные границы своего рода. В определенной степени перекликаясь со знаменитым стихотворением Водника «Побуждение» (1795), элегия поднимает важную тему духовного состояния современного Прешерну общества (отказ от традиций предков, преклонение перед всем чужим, безудержное стремление к материальному благополучию). Со своими горькими мыслями поэт обращается к землякам-крайнцам, используя термины родства: он взывает к ним как к братьям, а к крайнской земле как к «дорогой матери», «родному дому»:

Крайна, мать моя родная,скоро ль стоны отзвучати настанет жизнь иная —встанет горд, твой сын, мой брат!(Перевод Л. Мартынова)

В стихотворении сложной композиции с эпиграфом «Глосса» (1832), опровергая распространенное среди своих земляков мнение о несерьезности и ненужности поэзии («Лишь слепец стихами занят, // смейся, крайнец! Вздор все это!»), Прешерн вновь выступает как представитель крайнского рода.

Другим важным пластом в творчестве молодого автора является любовная лирика, представленная в этот период элегией «Первая любовь» (1831) и «Сонетами любви» (1830–1832). Образцом для последних по форме и композиции служили произведения Петрарки. Прешерн обращается также к восточной поэзии (привлекавшей внимание и немецких романтиков): в 1833 г. он создает цикл из семи стихотворений «Газели», где передана глубина и постоянство его чувства к молодой девушке. Любовные мотивы звучат также в романсах, написанных по образцу испанской лиро-эпической поэзии («Розамунда Турьякская», 1831).

Вершинным достижением любовной лирики Прешерна стал «Венок сонетов» (1834), в котором освоение поэтической формы итальянской лирики эпохи Ренессанса дало глубоко самобытное произведение. Оно было написано и приурочено ко дню рождения возлюбленной поэта. Ее имя (Примицова Юлия) оказалось заложенным в акростихе, составленном из начальных букв пятнадцатого, заключительного сонета (магистрала). В «Венке сонетов» слились два глубоко волнующих автора чувства – всепоглощающей любви к девушке и благородной преданности родной земле. Так поэт выводит любовь из эмоциональной сферы и расширяет ее до любви к своему народу, утверждая ее действенный характер:

Печаль стихи словенские вспоила —мои цветы, с Парнаса моего же.Любовь к тебе и к родине так схожи:два пламени из одного горнила!(9-й сонет, перевод С.Шервинского)

Вновь звучит здесь мотив высокого призвания поэта («словенского Орфея»), способного магической музыкой своих стихов воспламенить сердца равнодушных, утративших чувство национальной гордости земляков, пробудить в них любовь к отчизне.

Послало б небо нам певца такого!Опять Орфей повел бы хороводы,согрел бы Крайну песнями свободысловенцев всех из племени любого.(7-й сонет, перевод С.Шервинского)

И после публикации «Венка сонетов», вызвавшей неоднозначную реакцию люблянской публики, Прешерн продолжает создавать сонеты, раскрывая в них трепетность и бескорыстность своего чувства к Юлии. Но все чаще в его сочинениях начинают звучать трагические ноты («Куда?», 1835; «Лекарство от любви», 1837, и др.). В период глубокого душевного кризиса, связанного с разрывом с Юлией и гибелью Чопа, Прешерн пишет лиро-эпическую историческую поэму, названную им «поэтической повестью» «Крещение у Савицы» (1836), и посвящает ее памяти друга.

В основе произведения – исторические события VIII в., связанные с введением христианства в словенских землях, трагический сюжет борьбы язычников во главе с князем Чертомиром (восстание 772 г.) за веру предков. Сын последнего карантанского князя Хотимира Вальхун (Вальтунк), принявший крещение, стремится уничтожить единственный оплот непокорных – замок Чертомира. После длительной осады замка его защитники погибают в неравной борьбе, а Чертомир, единственный оставшийся в живых, спешит к языческому жрецу Старославу и его дочери Богомиле, жрице богини Живы. Он надеется найти у них помощь и поддержку для продолжения борьбы. Но пока он сражался с Вальхуном, Богомила, его возлюбленная, принимает христианскую веру и становится монахиней. Пораженный происшедшим, Чертомир осознает, что его общественные и личные устремления терпят крах. Мучимый сомнениями о несовместимости насильственного насаждения христианства с проповедями любви и братства, а также горестными мыслями о невозможности быть с любимой, герой Прешерна принимает обряд крещения. Он видит смысл жизни в миссии духовного пастыря своего, уже обращенного в новую веру народа.

Приняв священство, сердцем он сгорелдля благ мирских; потом пошел в селеньяродных словенцев и за их предел,борясь до смерти против заблужденья.(Перевод Ф.Корша)

Автор продемонстрировал разные ступени психологического развития характера Чертомира: от классического образа-символа к образу снедаемого рефлексией героя-современника. Повествование о побежденном языческом князе в духе национально-героического эпоса постепенно перерастает в произведение любовного и философско-психологического содержания. По мнению словенского исследователя Б.Патерну, сочинение Прешерна имело важное значение для зарождения словенской прозы и в первую очередь романа[65].

Успех «Крещения у Савицы» (связанный отчасти и с поверхностным прочтением поэмы в консервативных кругах) создает Прешерну больше возможностей для печатания стихов. В некоторых из них с новой силой звучит мотив поэтического призвания. Однако на смену представлению об исключительности судьбы художника («Глосса») приходят философские раздумья о фатальной силе бытия, довлеющей над поэтом («Поэту», 1838). Меняется и облик романтического героя-творца. Образ Орфея уступает место образу Прометея, идущего через подвиг навстречу страданиям и терпеливо их переносящего.

КомуПод силу рассеять душевную тьму?Где тот,Кто коршуна сгонит, что кровь нашу пьетИз сердца весь день и всю ночь напролет?………………………………………………………..Будь рад,Поэт, песнопенью, – пусть думы томят,Пусть носишь ты в сердце то небо, то ад!ПоймиПризванье поэта – и муку прими.(Перевод С.Шервинского)

Любовная лирика Прешерна второй половины 1830-х гг. лишена драматического порыва и непосредственности исповеди; здесь главенствует спокойное (объективное) повествование, исполненное философских размышлений (баллада «Рыбак», 1837).

В 1840-е гг. Прешерну почти в одиночку приходится противостоять консервативному направлению в словенской литературе и культуре, во главе которого стоял Янез Блейвейс (1808–1881). Горячий приверженец Австрийской монархии и рьяный защитник ее интересов, Блейвейс в 1843 г. становится главным редактором новой газеты на словенском языке, выходившей под названием «Кметийске ин рокоделске новицы» (далее «Новицы»). Основной задачей нового издания, наряду с оказанием практической помощи крестьянам и ремесленникам, являлось ознакомление общества с культурными и литературными новостями в словенских и других славянских землях. В статье «Кто нам сейчас больше всего нужен?» (1844) Блейвейс выдвигает основные пункты своей литературной программы. В ее основу были положены сугубо утилитарные цели. Помимо воспитания граждан в духе имперского патриотизма, литература должна просвещать и развлекать. От литературной критики он требовал насколько возможно угождать вкусам всех читателей газеты. Это привело к тому, что на страницах издания возобладал тип хвалебной рецензии (лишь изредка содержавшей несущественные критические замечания о языке произведения), а также сообщения о книжных новинках, носящие рекламный характер. Проведение в жизнь программы «Новиц» имело серьезные последствия для развития словенской литературы 1840-х – 1850-х гг.: главенствующее место вновь занимает поэзия религиозно-воспитательной, патриотической тематики, а из прозаических жанров – рассказ-анекдот с ярко выраженным дидактическим подтекстом. Стирается грань между истинной поэзией и литературным дилетантством.

Ведущим поэтом этого направления провозглашается Янез Весел (псевдоним Йован Косески, 1798–1884), автор первого на словенском языке сонета (1818), а также переводов произведений Шиллера. В 1844 г. он создает оду в честь императора Фердинанда («Словения императору Фердинанду»). Признание Весела Косеского, которого провозгласили «словенским Шиллером», было связано не только с хвалебными отзывами на его произведения, регулярно появлявшимися в газете Блейвейса. Для читающей публики того времени его декларативно-патриотическая поэзия была ближе и понятнее субъективной философской лирики Прешерна.

Несмотря на противодействие со стороны консервативных сил и цензуры, Прешерн в 1840-е гг. продолжает сотрудничать с редакцией «Новиц», печатает в газете свои новые произведения. Его любовная лирика этих лет, отличающаяся музыкальностью стиха и простотой содержания («Приказания» – 1843, «Просьба» – 1843, «Под окном» – 1843, «Сила памяти» – 1843 и др.), близка по тональности народной песне. Глубоким демократизмом, искренним сопереживанием проникнуты сочинения, посвященные жизни простых людей («Незаконная мать» – 1843, «Железная дорога» – 1845).

С теплотой и сочувствием, в которых слышатся и личные переживания поэта (автобиографический характер произведения очевиден[66]), он создает образ молодой словенки в стихотворении «Незаконная мать»:

Ах, на что мне тебя было, дитятко,любимое, драгоценное, мне,незамужней девице, мне,невенчанной матери?Батюшка бил, наказывал,мать голосила старая,каждый пальцем указывал – сколько стыда узнала я!..На что мне тебя было, дитятко,любимое, драгоценное?Да нужно, не нужно ль было тебя, —Всем сердцем тебя полюбила я.(Перевод М. Павловой)

Вместе с тем творчество Прешерна той поры отмечено постоянным обращением к философским размышлениям. Воспоминания об учителе и друзьях (Воднике, Попе, Смоле и др.), ставшие темой многих произведений, подводят его к раздумьям о жизни и смерти, о великой миссии поэта, которого Прешерн сравнивает с волшебной птицей феникс:

Когда же наступаеткончины пора,та птица вступаетна угли костра.И, облаком вспенясь,из огненных рукпрославленный фениксвзвивается вдруг.Как феникс, воскреснети сердце певцаи пламенной песнейнаполнит сердца.(«Памяти Валентина Водника»; перевод В. Луговского)

Своеобразным завещанием поэта и гражданина становится «Здравица» (1844), стихотворение, имеющее свою неповторимую судьбу. В разные исторические периоды, особенно те, что горечью и болью отзывались в судьбах тысяч словенцев, это сочинение словно обретало новую жизнь, передавая дух неистребимого национального оптимизма. Особенно это проявилось в период Второй мировой войны и Народно-освободительной борьбы, когда «Здравица» становится одним из самых популярных произведений словенских партизан. В наши дни строки седьмой строфы произведения Прешерна стали словами Государственного гимна Республики Словения.

«Здравица» была написана как отклик на монархическую оду Я. Весела Косеского, но пронизана оптимистической верой поэта в грядущее освобождение словенского народа. В стихотворении звучат слова о «словенском роде» с богатой историей и светлым будущем. Но автор расширяет пространственные границы и сначала говорит об объединении славянских народов в духе идей славянской взаимности, а затем идет дальше и, словно разрушая все преграды, поднимается до гуманистической идеи братства и единения всех народов и племен. Так воплощается характерная для эпохи романтизма вера в то, что любовь может определять характер общественных отношений: любовь к своему народу расширяется у Прешерна до любви ко всему человечеству:

Здравицу кому в весельемы певали искони?Подарил Господь нам земли,Боже, всех славян храни —не развейсыновей,верных матери своей!Пусть над недругами родаразразится горний гром!Как при пращурах, свободапусть войдет в словенский дом,пусть смелы,как орлы,мы разнимем кандалы!…………………………Пьем за вечную свободувсех народов и племен.Да не будет злу в угодумир враждою осквернен.За межой —не чужой,друг-товарищ дорогой.(Перевод Д. Самойлова)

В 1846 г. увидел свет подготовленный самим Прешерном сборник «Поэзии»[67], куда вошли произведения разных лет. Он отразил сложную эволюцию поэта от интимной любовной лирики к глубоким философским и идейным обобщениям.

Творчество Прешерна сыграло огромную роль в развитии словенской литературы, подняв ее на общеевропейский уровень. Оно знаменовало формирование и развитие у словенцев типологической разновидности классического романтизма, вобравшего в себя наряду с романтическими чертами элементы поэтики ренессанса и классицизма, «духовное освобождение словенской поэтической культуры»[68] (Б.Патерну).

В творчестве Прешерна получили развитие принципы романтической поэтики: идея о столкновении между человеческой субъективностью и объективной действительностью, между индивидуумом и миром, между идеальными представлениями и реальностью, и равновесие между двумя этими полюсами он искал в поэзии, поэтическом призвании, которое он не отделял от служения идее национального освобождения и социальной свободы. С этим тесно было связано понимание поэтом принципа романтической свободы творчества, он отстаивал идею демократизма и свободолюбия, которые рассматривал как неотъемлемые для своего народа и всего человечества («Венок сонетов», «Здравица»). Благодаря этому романтическую поэзию словенского лирика можно отнести к типу национального романтизма, который был характерен для некоторых литератур стран центрально– и западноевропейского региона.

Прешерн обогатил словенскую литературу и, в первую очередь, поэзию новыми жанрами, создав образцы элегии, баллады, романса, триолета, газели, глоссы, сонета, лиро-эпической поэмы. Его «Венок сонетов» по достоинству занял место среди лучших творений мировой поэзии. Отмеченное, как писал Ф.Л.Челаковский, «мастерством и живостью»[69], творчество словенского романтика вобрало в себя художественные достижения западноевропейского (особенно немецкого) романтизма, античной и ренессансной лирики. Глубоко самобытная по своему духу, его поэзия опирается на национальную фольклорную и литературную традиции. Она оказала и продолжает оказывать огромное воздействие на развитие всей последующей словенской литературы.

Если словенская поэзия 1830-1840-хгг. осуществляет прорыв к новым течениям в европейской литературе, в частности к романтизму, то проза этих лет развивается в рамках просветительской идеологии: под влиянием программы эволюционного развития Копитара и теории «малых дел» Блейвейса. Скромный вклад в развитие словенской прозы этого времени внес Водник своими короткими рассказами «на случай», которые часто имеют характер рассказа-анекдота с сильно выраженным назидательным финалом. Необходимость развития прозаических жанров в словенской литературе остро ощущали Враз и Прешерн. Отсюда стремление Враза создавать эпические произведения с исторической, фольклорной и крестьянской тематикой и так и не реализованная мечта Прешерна создать новеллу или даже роман о современной жизни.

Именно острая потребность художественного чтения и отсутствие прозы на родном языке вызвали огромный интерес к творчеству К. Шмидта, произведения которого в 1830-1840-е гг. приобрели большую популярность в словенских землях: их переводили, пересказывали, издавали большими тиражами. В сознании читательской аудитории сложился определенный стереотип – «криштофшмидтовской» прозы, т. е. тип массовой литературы того времени – с развлекательным сюжетом и не обладающей высокими художественными качествами. Под влиянием религиозно-дидактических повестей Шмидта возникла повесть «Счастье в несчастье, или Чудесная история двух близнецов» (1836) Я. Циглера (1792–1869), ставшего зачинателем словенской прозы. Она вышла одновременно с «Крещением у Савицы» Прешерна, но качественные различия двух произведений были очевидны. Повесть «Счастье в несчастье» посвящена истории семьи люблянского ремесленника Франца Светины, близких которого (жену и двух сыновей-близнецов) судьба разбрасывает в разные уголки света. Несмотря на тяжелые жизненные испытания, которые приходится претерпевать в одиночку героям Циглера (вероломство друзей, жестокость врагов, плен, рабство), в финале они оказываются вознагражденными за лишения. Умудренные опытом и добившиеся успехов в жизни герои встречаются вновь. Автор воссоздает конкретный бытовой и исторический фон; в произведении есть яркие описания похода Наполеона в Россию, картины драматического сражения при Березине, участником которой становится один из героев повести. Это, а также мысль о справедливом вознаграждении за верность религиозным и нравственным заповедям сделало книгу, как писал впоследствии Ф. Левстик, «поистине народной»[70]

Произведение Циглера оказало влияние на формирование нового для словенской литературы типа произведений, получивших в дальнейшем широкое распространение, – прозы для домашнего «вечернего» чтения. Приключенческая религиозно-воспитательная повесть в духе сочинений авантюрного жанра, построенная на перипетиях судьбы одного или нескольких героев, стремящихся добиться материального благополучия и общественного положения, отражала представления словенца того времени.

В 1840-е гг. с началом выхода газеты Блейвейса появляется реальная возможность для развития малых жанров. На ее страницах печатаются новеллы (Я. Весел Косески «Кто другому яму копает, сам в нее попадет»), поучительные истории-притчи (Й. Поклукар «Разговор здорового и больного камня» и др.), фельетоны, темами которых становятся критика общественных устоев (Д.Трстеняк) и общеславянские идеи (Р.Разлаг). Однако бедность языка этих произведений и неприкрытый дидактизм снижали их художественные достоинства.

Особую группу составляют назидательно-поучительные произведения, созданные для детей и юношества. Священник Антон Мартин Сломшек (1800–1862), яркий проповедник и активный защитник родного языка (неверность которому он провозглашал смертным грехом), проводит в жизнь идею создания словенских воскресных школ. Именно для ее реализации в 1842 г. он пишет свою знаменитую книгу для детей «Блаже и Нежика в воскресной школе», переиздававшуюся много раз (общий тираж ее составил 6000 экземпляров) и получившую широкое признание. Книга раскрывает разные стороны общественной и духовной жизни штирийского крестьянства предреволюционного времени. Написанное живым разговорным языком, произведение Сломшека стало не только важным дополнением к школьным учебникам, но и «энциклопедией для словенского крестьянина», ответом на многие вопросы о жизни и труде.

Историческая проза этого периода представлена книгой восточноштирийского священника А. Кремпла «Занимательные события в Штирии» (1845), в которой автор, взяв за образец сочинение А Качича-Миошича «Приятная беседа народа словинского» (1756), намечает основные этапы исторического развития словенцев Штирии, их противостояния иноземному завоеванию, и повестью Ф.Малавашича «Эразм из Ямы» (1846).

История благородного витязя, жившего во второй половине XV в. Эразма Люгера, получившего прозвище Предъямский, упоминается в хрониках Вальвазора и Шёнлебена. Находясь на службе при дворе Фридриха III, Люгер смертельно ранил на дуэли немецкого аристократа графа Папенхайма и был осужден на смерть. Он скрылся в своем неприступном замке, вырубленном в скале над пещерой Предъяма, откуда оказывал сопротивление брошенным на его поимку войскам во главе с триестским воеводой Равбаром, но был предан одним из своих слуг и убит. Образ романтического героя-разбойника, находившегося в оппозиции к правящей династии Габсбургов и уничтоженного ею путем предательства, как никакой другой отвечал патриотическим настроениям накануне буржуазно-демократической революции 1848–1849 гг. в Австрии (Мартовской революции), когда расширение современной проблематики было затруднено из-за цензуры.

Словенская драматургия первой половины XIX в. переживает трудные времена. Основу репертуара, наряду с по-прежнему популярными пьесами А.Линхарта, составляют переводы и переработки произведений немецких (А. Коцебу и др.) и второстепенных английских драматургов. Вместе с тем широкое распространение идей славянской взаимности и популяризация на страницах «Новиц» новых веяний и тенденций в театральной жизни других славянских земель привели к пополнению словенского драматического репертуара переводами произведений чешских авторов (Я.Штепанека, В.К.Клицперы и др). Словенских пьес в эти годы создается мало и их художественный уровень крайне невысок. В некоторых из них (Д.Трстеняк «Невеста с острова Кипр», «Марула») поднимается тема героического прошлого славян; другие посвящены проблемам современной общественной жизни (Б.Томшич, Г. Машек, Ф.Малавашич). В 1840-е гг. возрастает интерес к театральным представлениям, которые (особенно в канун революции 1848 г.) не только носят культурно-просветительский характер, но и становятся ярким показателем активности масс под лозунгами национального возрождения. Не случайно деятели «Словенского общества», организованного в Крайне в 1848 г., выступили с проектом создания словенского национального театра в Любляне и Театрального общества на акционерной основе (для помощи в формировании отечественного репертуара и организации гастролей). Однако сильное противодействие властей на десятилетия отодвинуло реализацию этого проекта.

Таким образом, развитие словенской литературы во второй половине XVIII в. – первой половине XIX в., характеризующееся значительным запаздыванием (особенно на начальном этапе) по сравнению с аналогичными процессами в развитых европейских странах, постепенно обретает характер ускоренного движения.

Формирование литературы в этот период происходит в условиях постепенного проникновения в словенские земли просветительских идей, носителями и пропагандистами которых становятся (при практическом отсутствии этнически своего господствующего класса) выходцы из непривилегированных слоев общества, представители патриотически настроенного духовенства, в большинстве своем еще тесно связанные с народом. Не случайно их устремления носят ярко выраженный национально-патриотический характер. Формирующиеся в этой среде идеи национального возрождения оказали огромное воздействие на все общественное движение той поры, придав ему национально-просветительский характер. Они же во многом определили направленность литературного процесса.

Главным полем деятельности первых словенских просветителей была языковая сфера. В условиях иноземного господства и иноязычного давления самой актуальной задачей начального этапа просветительского движения стала защита родного языка и создание основ для его изучения (М.Похлин), а также создание литературных произведений светского характера. Люблянский альманах «Писаницы» стал не только первым сборником светской поэзии на словенском языке, но и свидетельством объединения усилий людей, видящих в зарождающейся литературе важное средство воспитания и просвещения народа в патриотическом духе. На первых порах развивались прежде всего поэтические жанры: ода, гимн, элегия, басня, а также малые прозаические жанры: повесть, рассказ-притча, новелла, фельетон, в которых доминировали поучение и дидактика. Особенности усвоения художественных достижений ведущих литератур Европы, связанные с одновременностью рецепции генетически и исторически разновременных направлений, определяют стилевые особенности просветительской литературы Словении начального этапа. Для нее характерен «стилевой синкретизм» – взаимопереплетение классицистических, сентименталистских, отчасти восходящих к рококо и предромантизму элементов с традициями барочной культуры Средневековья, – порой проявляющийся в пределах одного жанра, в творчестве одного писателя (Дев).

Под воздействием национально-просветительской идеологии формировались и культурные программы следующих поколений словенских просветителей (С.Цойс, Б.Кумердей, Е. Копитар и др.). Помимо внимания к проблемам языка (создание грамматик, словарей, выработка единых норм правописания), они остро реагируют на запросы школьного образования (написание учебников и пособий для начальной школы), видя в культурно-образовательной деятельности путь формирования широкой читательской аудитории. Все это не могло не отразиться на литературном процессе, в котором намечается ориентация на развитие двух типов (или двух моделей) национальной литературы: для образованных словенцев и крестьянства. Яркой иллюстрацией этого процесса служит творчество первого словенского поэта Водника. Его стихотворения в классицистическом духе соседствуют с произведениями, где активно используются народно-песенные интонации, а также художественные приемы фольклора. Своеобразным мостом между творчеством Водника и Прешерна стала предромантическая поэзия Ш.Модриняка, Я.Н.Примица и У.Ярника. Их заслугой, несмотря на достаточно скромные успехи, стало упрочение поэтической традиции.

Следующий этап развития словенской литературы, относящийся к 1830–1840 гг., в идейном и художественном плане тесно связан с предшествующим, просветительским периодом. Влияние просветительской литературы XVIII в., особенно сентиментализма и предромантизма, отчетливо проявляется в произведениях религиозно-дидактической и патриотической направленности. Однако с художественно-эстетической точки зрения ведущим становится романтическое течение, представленное творчеством Прешерна, ранней лирикой Враза и литературной критикой Чопа. Прешерну принадлежит лидирующая роль в процессе конституирования словенского литературного языка. Благодаря творческому восприятию художественных традиций предшествующих поколений, овладению современным опытом развитых европейских литератур, Прешерн поднял отечественную словесность на небывало высокий уровень, направил ее в русло единого общеевропейского литературного процесса. И хотя в общественном и художественном мнении современников поэта пальма первенства принадлежала литературе просветительско-классицистического типа, а первой поэтической величиной объявлялся Я.Косески, выход в свет поэтического сборника Прешерна «Поезии» определил рубеж нового периода в истории словенской литературы. Именно его ведущие представители Я. Трдина, Й. Юрчич, Й. Стритар по достоинству оценили творчество своего великого предшественника.

Литература между романтизмом и реализмом (50-е – 80-е гг. XIX в.)

У истоков словенской литературы второй половины XIX в. стоит революция 1848 г., в ходе которой словенское национальное движение выдвинуло программу Объединенной Словении, сыгравшую важную роль в развитии словенской общественно-политической мысли. В годы баховского абсолютистского режима[71]общественно-политическая и культурная жизнь страны оказалась под жестким контролем реакционной бюрократии и полиции, проводивших политику германизации словенского населения. В 1850-е гг. допускалась деятельность лишь тех организаций, которые провозглашали свою лояльность и преданность австрийским властям. Так, в 1852 г. в г. Целовец было создано «Общество св. Мохора», ставившее своей задачей издание словенских книг, имевших ярко выраженный католический и прогабсбургский характер. Впоследствии «Общество св. Мохора» стало крупнейшим в Словении литературным издательством.

После восстановления конституции (1860) политическая и культурная жизнь Словении заметно оживилась. С 1861 г. ее очагами стали читальни, создававшиеся национальной интеллигенцией в городах и крупных селах. К 1869 г. их количество достигло пятидесяти семи. В 1864 г. на базе центральной, люблянской читальни было организовано общество по публикации и распространению книг «Словенская матица». Годом ранее было создано спортивное общество «Южный сокол», в 1867 г. – «Драматическое общество». Сеть литературных, просветительских и гимнастических обществ в течение нескольких лет охватила все словенские земли, к 1870 г. их насчитывалось уже пятьдесят восемь. Однако руководящие позиции в этих национальных культурных организациях захватили в основном деятели национального движения, придерживавшиеся консервативных взглядов, которых называли «старословенцами». Основы их общественно-политической программы были заложены еще в начале 40-х гг. XIX в., когда во главе движения национального возрождения оказался редактор «Новиц» Я.Блейвейс. В отношении к правящему режиму он был сторонником компромиссов, следовал лозунгу «Все для веры, отечества, императора», видел основной задачей литературы развлечение и воспитание народных масс в верноподданническом духе. Взгляды Блейвейса имели поддержку среди национальной интеллигенции.

Глашатаем консервативного направления стал поэт Я. Весел Косески, более двух десятилетий занимавший место первого национального поэта в глазах широкой публики, предпочитавшей его «объективную» и «глубокую» поэзию якобы «субъективной» и «поверхностной» поэзии Ф. Прешерна.

В годы абсолютизма позиции «старословенцев» и их «барда» Я. Весела Косеского оставались неизменными. Лишь во второй половине 1850-х гг. в противовес консервативной идеологии возникает либеральное течение. Эти новые силы так называемых «младословенцев» возглавил Фран Левстик (1831–1887), основоположник литературной критики в Словении, реформатор словенской литературы и языка. Выдающийся борец за демократизацию общественной жизни и искусства, за народность и подлинную художественность литературы, неподкупный народный трибун, которого враги называли «словенским Спартаком», он прошел нелегкий жизненный путь, полный лишений и преследований. Сын бедного крестьянина, наделенный незаурядными способностями и тягой к знаниям, Левстик был вынужден поступить в духовную семинарию, однако закончить ее не смог, так как духовенство сочло его первый сборник «Стихотворения» (1854) «соблазном и богохульством». Высмеяв своих политических и литературных противников (в первую очередь старословенцев и Косеского) в талантливых сатирах «Езда на Парнас» (1854) и «Святому Илье» (1855), Левстик начинает активную борьбу за дальнейшее развитие словенского литературного языка и создание эстетической платформы реализма. Первую значительную победу на этом пути он одержал в 1858 г., когда им были опубликованы три сочинения, сыгравшие важную роль в обновлении словенской литературы: статья «Ошибки словенского правописания», своеобразный сплав путевых записок и критического эссе «Путешествие из Литии в Чатеж» и повесть «Мартин Крпан из деревни Врх». В «Ошибках словенского правописания» автор упрекает современных ему словенских писателей и прежде всего сотрудников газеты «Новицы» за то, что большинство из них «пишет по-словенски, а думает по-немецки». Указывая на необходимость создания словаря словенского языка, Левстик подчеркивает, что основным оружием словенского писателя в борьбе за чистоту и народность языка должно стать обращение к крестьянской речи. Вслед за В. Караджичем он оценивает народно-песенное творчество как вершину поэзии. В заключение он выдвигает решительное требование создать словенскую литературную критику, без которой немыслимо дальнейшее развитие литературы. В литературно-критических заметках «Путешествие из Литии в Чатеж» Левстик излагает свою литературную программу (первую в истории национальной словесности) и закладывает основы реалистической эстетики в словенской литературе, стремясь направить творчество своих современников в русло реализма. Эстетические основы критики Левстика во многом опираются на учение Лессинга, однако словенский писатель «не принимает метафизически отвлеченную идею Лессинга о разумности земного миропорядка»[72].

Сильными сторонами эстетической концепции Левстика являются гражданственность, вера в высокое гуманистическое назначение литературы, в разум, мысль о необходимости подчинения поэтической фантазии знанию реальной действительности, требование психологической достоверности и цельности характеров, понимание важности действия, фабулы как формы проявления и самораскрытия характеров. Вместе с тем реалистическая направленность взглядов Левстика сочетается с фольклорноромантическими симпатиями. По сравнению с немецкими и русскими эстетиками Левстик придает меньшее значение реалистической индивидуализации образа. Национальная специфика несколько заслоняет у него сложность индивидуальной природы человека и противоречия социальной жизни. О близости к романтизму свидетельствуют и постоянно подчеркиваемое внимание к фольклору, и романтический характер сюжетов, предлагаемых им в «Путешествии…» словенским писателям. Свою литературную программу Левстик реализует в повести «Мартин Крпан из деревни Врх», положившей начало словенской классической прозе. На основе народного творчества в символико-сатирической форме он показал в повести участь словенского народа, который столетиями защищал австрийские земли от турецкой опасности, а в награду получал лишь презрение и насмешки надменной и трусливой венской аристократии. Актуальной идее произведения соответствует и его чеканная форма с остроумно очерченными характерами и богатой народной метафорикой.

Сказочная история Мартина Крпана, рассказанная Левстиком, – это история простого человека, крестьянина-контрабандиста, отличающегося такой незаурядной физической силой и храбростью, что к нему за помощью обращается сам австрийский император: Мартина Крпана призывают в Вену, на поединок с грозным великаном Брдавсом. Крпан соглашается выручить императора, его дочь, а заодно и всех австрийцев и в битве с великаном отрубает тому голову. Когда же дело доходит до вознаграждения, то герою вместо обещанных императорской дочки и половины царства предлагают звание придворного шута. Отказавшись от него, Крпан получает в награду право по-прежнему заниматься контрабандой, но уже на законном основании. Образ Крпана во многом связан с фольклором, однако в целом для произведения характерно «переходное» состояние – от романтической обработки фольклора к включению фольклорного мотива в ткань реалистического повествования, от героической этики к ее комическому варианту, от фольклорной легенды к актуальной сатире (поведение императорского двора по отношению к Крпану весьма недвусмысленно напоминает политику австрийских правящих кругов по отношению к славянским народам после поражения революции 1848 г.).

1858 год стал переломным в развитии словенской литературы не только благодаря публикации произведений Левстика. В этом же году в Целовце литератор и лингвист А.Янежич начал издавать журнал «Словенски гласник» (1858–1868). Создание этого журнала и деятельность Левстика нанесли ощутимый удар по монопольному владычеству «Новиц» Блейвейса, они знаменовали начало ожесточенной борьбы между старословенцами и младословенцами, ставшей основным содержанием словенской литературной жизни 1860-х гг.

Против половинчатой и верноподданнической политики консерваторов выступает либеральная газета «Напрей», редактируемая Левстиком. Созданная в 1863 г., эта газета через несколько месяцев была запрещена цензурой в связи с публикацией статьи Левстика, требовавшей равноправия для всех народов Австрийской империи. Однако, несмотря на репрессии властей, либералам удается несколько укрепить свои позиции в национальном культурном движении. В 1868 г. они приступают к изданию газеты «Словенски народ» решительно выступившей на защиту национальных прав словенцев. Однако уже в конце 1860-х гг. в молодом словенском либерализме, едва вышедшем на политическую арену, начинают проявляться оппортунистические тенденции. В связи с этим Левстик порывает с либералами и уезжает из Любляны в Вену, где становится одним из редакторов журнала «Звон» (1870, 1876–1880). Этот первый словенский литературный журнал стал издавать поэт, прозаик, драматург и литературный критик Йосип Стритар (1836–1923)[73].

Сотрудничество Левстика со Стритаром началось еще в 1866 г., когда прозаик Йосип Юрчич приступил к изданию серии произведений словенских классиков. Для подготовки первой книги этой серии – сборника стихотворений Прешерна – Юрчич пригласил Левстика и Стритара. Первый стал редактором сборника, второй – автором вступительной статьи, в которой был дан тонкий и убедительный анализ художественной манеры Прешерна, показано значение его поэзии для развития словенской литературы. Два года спустя после публикации поэтического сборника Прешерна три наиболее выдающихся младословенских литератора вновь продемонстрировали свое единство, издав альманах «Младика» (1868). Следующим их совместным начинанием стало издание «Звона», название которого было избрано Стритаром под влиянием журнала А. И. Герцена «Колокол». Редакторы «Звона» стремятся превратить его в трибуну активного политического протеста, резко выступают против догматических и утилитарных требований старословенцев в области литературы и искусства. Критические статьи Стритара, рассматривавшие проблемы художественной формы, стали значительным вкладом в развитие словенской эстетической мысли. Кроме того, Левстик начинает издавать сатирический журнал «Павлиха» (1870), где выступает с острой критикой как старословенских, так и младословенских политиков.

Возмущенные критическими выступлениями Левстика и Стритара «старословенцы», а вслед за ними и «младословенцы», клеветнически утверждают, будто Левстик подкуплен австрийскими властями, заинтересованными в том, чтобы вызвать раскол в лагере словенской интеллигенции. С отходом Левстика от политической борьбы соглашательские тенденции в лагере словенского либерализма усилились. Словенская либеральная буржуазия к середине 1870-х гг. вновь сблизилась с правыми, и эта политика «согласия» продолжалась более десяти лет.

Новое обострение политической борьбы наступило в конце 1880-х гг., когда в ответ на подъем рабочего движения католические круги во главе с профессором богословия Антоном Махничем, основателем клерикального журнала «Римски католик» (1889–1896), подвергая яростным нападкам любое проявление свободомыслия, разрушили союз консерваторов и либералов.

Сложившаяся в 1880-х гг. общественно-политическая ситуация нашла яркое отражение и в литературной ситуации того времени. В 1881 г. в Любляне стал издаваться журнал «Люблянский звон» (1881–1941), вокруг которого объединились все значительные словенские литераторы. «Люблянский звон» сыграл большую роль в консолидации литературных сил на либеральной платформе и в развитии словенского реализма, в знакомстве с литературной жизнью европейских стран, в том числе России. Правда, платформа журнала как в идейном, так и в эстетическом плане, была довольно неопределенной. На страницах издания появлялось мало статей проблемно-теоретического характера, отдел критики тоже не отличался богатством и высоким уровнем публикаций. Тем не менее значение этого журнала нельзя недооценить.

В противовес «Люблянскому звону» представители клерикальных кругов создают журнал «Дом ин свет» (1888–1944), отличавшийся ярко выраженной морально-дидактической и религиозной направленностью. Таким образом, 1880-е – первая половина 1890-х гг. характеризуются довольно четкой поляризацией общественно-политических и литературных сил и одновременно определенной степенью зрелости реализма, который, по мнению большинства критиков, переживает в этот период свой расцвет. Такова общая канва борьбы общественно-литературных сил в Словении на протяжении почти полувека.

Если характеризовать отдельные фазы процесса, то первый период в развитии словенской литературы второй половины XIX в. охватывает 1849–1858 гг. – от поражения революции и связанных с нею надежд, а также смерти Прешерна до появления трех упомянутых сочинений Левстика («Ошибки словенского правописания», «Путешествие из Литии в Чатеж», «Мартин Крпан»). В поэзии в эти годы, как уже говорилось выше, признанным бардом является Я. Весел Косески, чье творчество, по утверждению Я. Коса, «свидетельствует о сильном влиянии Шиллера: оды и патриотические стихотворения указывают на связь с Водником, использование гекзаметра – наследие классицизма XVIII столетия. Несмотря на то что литературные интересы Косеского, как показывают его переводы, прежде всего были обращены к пред-романтизму и романтизму, большая часть его оригинальных стихотворений осталась эпигонской копией образцов просветительской поэзии» [74]. Эта характеристика может быть отнесена и к произведениям последователей и эпигонов Косеского, не оставивших после себя сколько-нибудь значительного следа. Движение словенской поэзии в это время нельзя назвать поступательным. Налицо возврат к старым художественным тенденциям, который производит впечатление неожиданного парадокса. Но еще более неожиданным парадоксом стало то, что именно в словенской поэзии (а не в прозе, как это было в большинстве славянских литератур) был сделан первый решительный шаг в сторону реализма. Этот «прорыв» к реализму связан с творчеством видного поэта-лирика и одного из зачинателей словенской прозы Симона Енко (1835–1869). Он принадлежал к группе так называемых «ваевцев» – литераторов, впервые обнародовавших свои произведения на страницах рукописного люблянского гимназического журнала «Вае» (1854–1855). Для «ваевцев» был характерен, в частности, устойчивый интерес к России, к реалистической русской литературе, особенно к творчеству Гоголя, влияние которого сказалось в их прозе. По свидетельству Ф. Левеца, Енко «открыто признавал, что наибольшее влияние на его творческое развитие оказали Байрон, Гейне и Лермонтов. Крупнейшим славянским поэтом он считал Лермонтова, а непосредственно учился больше всего у Гейне»[75]. Близость к лермонтовскому мироощущению проявилась в таких его стихотворениях, как «Картинка» («Паруса трепещут») и «Несчастный покой», где, так же, как у Лермонтова, романтический герой байронического склада не находит счастья в существующих общественных исторических условиях. Однако в этих стихотворениях сквозь скептицизм и пессимизм прорывается стихийное, присущее натуре поэта жизнелюбие. В других стихотворениях Енко пристальное внимание к реальной жизни, стремление воплотить ее зримые приметы приводят к отходу от традиционных романтических канонов, к существенной трансформации излюбленных романтиками жанров. Особенно ярко это проявилось в поэме «Огнепламтич», увидевшей свет в 1855 г. в журнале «Вае». Поэма названа по фамилии героя, корневые элементы которой «огонь» и «пламя». Таким образом, уже само заглавие носит пародийный, иронический характер. Комическая окраска поэмы-пародии свидетельствует о явной противопоставленности ее «высокой» романтической поэме Прешерна «Крещение у Савицы» и произведениям его эпигонов, а также процветавшей под покровительством клерикализма морализаторской поэзии. Одни исследователи поэмы Енко путем подробного сравнительного анализа обосновывают ее генетические связи с травестированной «Энеидой» А.Блумауэра («Приключения благочестивого героя Энея…») и стихотворным романом Байрона «Дон Жуан»[76]. Другие считают, что в плане движения к реализму она ближе пушкинским поэмам «Домик в Коломне» и «Граф Нулин», а также лермонтовской «Тамбовской казначейше», которые способствовали «дегероизации» высокой романтической поэзии. В этом смысле и «Дон Жуан» Байрона, и пушкинские «Домик в Коломне», «Граф Нулин» и «Евгений Онегин», и «Огнепламтич» Енко представляют собой отдельные звенья общего литературного процесса, одним из конкретных проявлений которого на пути от романтизма к реализму было сознательное полемическое снижение «высокого стиля», а порой и откровенное пародирование романтического пафоса[77].

По своему конкретному содержанию и жизненному материалу «Огнепламтич» более сходен с лермонтовской «иронической поэмой» «Тамбовская казначейша», чем с произведениями Блумауэра и Байрона. Словенский поэт обращается к обыденной жизни хорошо знакомых ему общественных слоев, к изображению представителей той среды, к которой он сам принадлежал. Центральные персонажи поэмы – завсегдатай люблянских трактиров и неотразимый сердцеед Яка Огнепламтич и красавица Ленка, продавщица в бакалейной лавочке на окраине города. История их отношений намеренно противопоставлена не только трагическому романтическому чувству Чертомира и Богомилы из поэмы Прешерна «Крещение у Савицы», но и истории любви героев поэмы «Зорин и Стрлина» Матии Вальяеца (1831–1897), опубликованной незадолго до «Огнепламтича». Студент Зорин и крестьянская девушка Стрлина выступают в поэме как живое воплощение неземного платонического чувства. Любовь Стрлины должна пробуждать в скептически настроенном Зорине те моральные добродетели, которые присущи подлинно верующему католику. Когда Зорин впадает в тяжелейший моральный грех – начинает испытывать сомнения во всемогуществе Господа, – Стрлина своим ангельским поведением во время церковного богослужения настолько потрясает его, что «чистопламенное сердце» юноши снова обретает неугасимую веру и любовь к Богу. Однако герой должен понести наказание за пережитые им моменты безверия, поэтому он, подобно герою поэмы Прешерна, Чертомиру, покидает свою возлюбленную, с которой они больше никогда не увидятся. Поэма Валявеца, написанная с целью изображения современных последователей героев Прешерна, объективно превращается в пародию на творение великого словенского романтика.

В противовес возвышенной романтической любви героев Прешерна и Вальявеца, Енко изображает вполне земное приключение своих персонажей. Их любовная интрижка начинается в трактире с того, что под столом, вокруг которого собрались занимающиеся спиритизмом гости (Енко относится к такому занятию с откровенной издевкой), герой прижимается к ножке красавицы Ленки и, не встретив сопротивления, начинает решительное наступление на ее «добродетель». Вторая встреча героев происходит уже наедине, на складе, между мылом, свечами и прочими товарами, которые продаются в лавочке. Драматическое препятствие (в виде свечей, измазавших сюртук молодого человека) мешает герою отправиться домой, и влюбленные пробираются в комнату продавщицы, находящуюся в том же дворике, что и склад. Здесь и кончается «история любви» героев, кончается настолько откровенным описанием их физической близости, что подобного описания не найти даже в произведениях словенских натуралистов. Молодой автор, лишая любовь ее романтического ореола, дегероизирует своих персонажей, противопоставляя их романтическим героям типа Чертомира. Огнепламтича (с точки зрения романтизма) можно назвать не столько героем, сколько анти-героем, пародией на его славных предшественников. Недаром в финале поэмы перед самой откровенной альковной сценой Енко раскрывает замысел своего произведения:

Здесь ты кончаешься, небесная фантазия,Уступив славную победу действительности.

Енко пародирует словенские романтические поэмы (как классические, так и эпигонские) во имя победы действительности над поэтической фантазией и романтическими принципами творчества. Торжество реалистического над романтическим проявляется на всех уровнях художественной структуры произведения. В «Огнепламтиче» объектом пародии становятся не только сюжет и герои романтической поэмы, но и романтический стиль, прежде всего некоторые типичные приметы прешерновской образности, а также характерные черты творческой манеры Весела Косеского и уже упоминавшегося Вальявеца, расхожие лексические штампы. Однако позднейшая лирика Енко в значительной степени развивалась в русле романтизма. Поэма «Огнепламтич», намного опередившая свое время, оказалась отдельно стоящим, изолированным явлением, обделенным вниманием и читателей, и критиков того времени, интерес которых был обращен преимущественно к прозе.

Проблематика поэзии Енко весьма разнообразна. С удивительной искренностью и непосредственностью звучит в его стихах тема любви к несчастной, порабощенной родине. Лучшее из патриотических стихотворений поэта «Вперед, знамена славы!» (1860) стало словенской «Марсельезой». Больших успехов достиг он и в области политической сатиры. Интимная лирика Енко (циклы «Воскресшие воспоминания», 1859; «Картины», 1860) отражает внутренний мир духовно богатой свободолюбивой личности, мучительно переживающей страдания своей родины, свою собственную неустроенность и одиночество («Тройная беда», 1863).

Тому беда, кто в жизни этойСам над собой не господин,Кто обречен блуждать по свету —Для всех чужой, всегда один.Тому беда, кто в жизни труднойЖдет каждый день и каждый часС чужих столов подачки скудной,Куском дарованным давясь.Тому, кто сам на все стремленьяЗапрета наложил печать,Чтобы невеждам в услуженьеСвой дар, и ум, и свет отдать.(«Тройная беда», перевод Н. Стефановича)

Легкая мечтательная грусть ранних стихотворений начинает окрашиваться во все более печальные тона, а затем и прямо переходит в глубокую неудовлетворенность окружающим миром, во все более пессимистическое созерцание действительности. Опираясь на традиции лирической народной песни, художественный опыт Гейне и Лермонтова, Енко создает лаконичную, простую и вместе с тем гибкую, напевную, богатую оттенками, полутонами и переливами стихотворную форму, из-за которой его часто называют предтечей импрессионистической лирики:

Девушка весь вечерУ окна мечтала,Чтоб луна над миромТихо засияла.– Милый твой с другоюВ чистом поле ходит,За руку подругуПо тропинке водит.Так луна сказалаИ исчезла в тучах.Чтобы слез не видетьДевичьих горючих.(Из цикла «Картины», перевод А. Ахматовой)

Первый – и единственный – сборник стихотворений Енко «Стихи», вышедший в 1864 г., вызвал яростные нападки со стороны консервативно-клерикальных кругов. Видимо, это и подорвало и без того слабые силы поэта и стало одной из причин его преждевременной смерти.

Особенно популярным в начале 1850-х гг. был фольклорно-романтический тип прозы, отмеченной одновременно интересом к исторической тематике. Наиболее типично в этом отношении творчество Янеза Трдины (1830–1905). Не случайно его произведение «Аров и Зман» (1850) носит подзаголовок «народный рассказ», а «История о Гласан-Боге» обозначена как «попытка народной эпопеи словенцев». В центре этих ранних произведений Трдины – образы романтических героев, а в развитии повествования использовано много фольклорных мотивов. Несмотря на разнородность идейных и художественных элементов, повести Трдины отмечены определенным интересом автора к реалистическим приемам и деталям. Это особенно очевидно при сопоставлении «Арова и Змана» с исторической повестью Луки Светеца (1826–1922) «Владимир и Косара» (1851), в которой использована легенда из хроники хорватского писателя Андрии Качича-Миошича (1704–1760) «Приятная беседа народа славянского» (1756), ярко выражены панславистские идеи и пристрастия ее автора к романтическим штампам. «Народные сказки из Бистрицкой долины», опубликованные Трдиной в 1849–1850 гг., являются наиболее ярким образцом фольклорной разновидности романтической прозы. Выходец из крестьянской семьи, Трдина был с детства влюблен в поэтический мир народных сказов, повестей и легенд и оставался верен этой любви на протяжении всей своей творческой жизни. Однако сказки Трдины не просто воссоздание фольклорных источников. Писатель вносил в них свои сюжеты, заимствованные из жизни или истории, свой жизненный опыт, наблюдения и мысли, свой общественный, нравственный или социально-критический настрой. Сам он писал: «Я старался обогатить старинные народные идеалы идеями нашего, более прогрессивного времени: патриотизмом, свободолюбием, духом словенцев и славянства, стремлением к просвещению и всем другим благам, которые способствуют движению человечества вперед»[78]. Свободомыслящий демократ, Трдина воспевает в «Народных сказках из Бистрицкой долины» жизнестойкость, ум, находчивость словенского народа, которые помогли ему выстоять в бесчисленных исторических испытаниях.

Главной особенностью прозы Трдины является соединение наивной народной фантазии с критическим рационалистическим началом, переплетение фантастического, придуманного мира с подлинной современной действительностью. Романтические устремления молодого писателя нашли свою реализацию в фольклорной фантастике, реалистические – в тех жизненных реалиях и в тех актуальных идейных моментах, которые он включал в художественный мир своих сказок. Это позволяет считать Трдину непосредственным предшественником автора «Мартина Крпана» Левстика.

Наиболее яркой и типичной представительницей жанра романтической исторической повести стала первая словенская женщина-литератор Йосипина Турнограйска (1833–1854). Так же, как и Светец, Турнограйска проявляла глубокое внимание не только к словенской истории, но и к истории всех славянских народов. Творческим импульсом для развития общеславянских интересов писательницы послужила знаменитая поэма Я.Коллара «Дочь Славы», по мотивам которой Турнограйска написала свою новеллу «Марула». О влиянии, которое оказало на писательницу творчество Коллара, свидетельствует отрывок из ее письма, датированного 1851 г.: «День Славы заблистал так весело и радостно. Все ее сыны спешат принести ей свой дар, каждый хочет доказать, что является ее достойным сыном. Почему бы и ее дочерям не питать тех же устремлений?»[79]. Таким образом, пафос характерного для того времени славянского единения является творческим источником того «славянствующего» направления в рамках романтической исторической повести, к которому принадлежали Светец и Турнограйска.

Центральным произведением Турнограйской является повесть «Невинность и сила» (1851). События повести относятся к концу первой – началу второй четверти XV в. (около 1424–1428 гг.), когда гордый и властолюбивый цельский граф Герман II задумал создать могущественное Цельское королевство – от Целья до Царьграда, от Будима до Вены. Одним из препятствий на пути к осуществлению этой мечты стал брак его сына Фридерика с дочерью обедневшего дворянина (по некоторым версиям, и вовсе простолюдинкой) Вероникой, ради которой он расстался со своей первой женой Елизаветой, представительницей знатного и могущественного рода Франкопанов. У Германа II созрел план – для спасения Фридерика и своей мечты о Цельском королевстве обвинить Веронику в том, что она при помощи колдовских чар заставила Фридерика полюбить себя и убить Елизавету, чтобы жениться на ней, Веронике. Суд оправдал Веронику благодаря энергичной защите, но Герман II все равно расправился с мешавшей ему невесткой, подослав к ней наемных убийц. Неподдельная искренность повествования, глубокий лиризм в сочетании с пристальным вниманием к некоторым подлинным историческим фактам способствовали не только популярности этой повести, но и популярности самой темы графов Цельских у последующих поколений словенских писателей.

Самый крупный прозаик 1860-70-х гг. Йосип Юрчич (1844–1881) так же, как и Турнограйска, черпал материал для своих первых повестей («Юрий Козьяк, словенский янычар», 1864; «Дочь городского судьи», «Монастырский землемер», 1866 и др.) из национальной истории и народных преданий. На раннее творчество Юрчича оказали большое влияние романы В. Скотта. «О том, что историческая проза Юрчича с самого начала была связана с моделью исторической прозы В. Скотта, – утверждает Я. Кос, – свидетельствует не только тот факт, что Юрчич, начиная с 1861 г., увлекался чтением его произведений, но – прежде всего – сюжетные, тематические и формальные связи с ними; в ряде случаев речь идет о непосредственном влиянии. Так, например, центральные мотивы “Юрия Козьяка”: похищение сына владельца замка, роль цыган в этом похищении, возвращение похищенного на родину уже зрелым человеком, “узнавание” им родных мест и приобщение к прежней жизни – заимствованы в главных чертах из романа “Гай Маннеринг”. Юрчич все эти мотивы, которые у В. Скотта лишены исторической окраски, перенес в эпоху турецких завоеваний; кроме того, он ввел в повесть мотив двух братьев, добродетельного героя и злодея, вероятно, под влиянием любимых им шиллеровских “Разбойников”. Эпическую технику В. Скотта и детальную характеристику героев и событий он в большинстве случаев заменил гораздо более простой, схематичной и поверхностной манерой повестей К. Шмидта»[80]. Сюжет повести обращен к событиям 1464–1475 гг., когда турки под предводительством Ахмед-паши сожгли Стичненский монастырь, крупнейший религиозно-просветительский центр Нижней Крайны. Турецкая тема была продолжена в повести «Замок Ройинье» (1866). Затем Юрчич смело расширяет тематический диапазон, первым в прозе обратившись к такому важнейшему этапу национальной истории, как Реформация (повесть «Юрий Кобила», 1865), а потом и вообще выходит за рамки узконационального прошлого: в неоконченном романе «Славянский праведник и учитель» (1886) он проявил интерес к теме заселения Балкан славянами и их последующей христианизации. В дальнейшем эти два тематических направления окажутся для словенской исторической прозы весьма продуктивными.

В первом словенском романе «Десятый брат» (1867) Юрчич обращается к современности и создает ряд реалистических персонажей, однако платит значительную дань романтике исключительных ситуаций и роковых страстей (история семейной трагедии и преступлений помещика Пишкава и отвергнутого им сына). В основе произведения две сюжетные линии: любовь домашнего учителя Ловро Кваса и дочери владельца усадьбы Слеменицы Маницы и судьба Мартинека Спака, ради мести отцу принявшего облик десятого брата. Словенское народное поверье рассматривает десятого ребенка как нечто особое, что может нанести вред семье (восходит к вере в то, что десятую часть всего нужно приносить в жертву богам), поэтому он может быть наделен сверхъестественными способностями и вынужден стать скитальцем, изгоем. Почти сказочное решение приобретает в романе любовный конфликт: бедному домашнему учителю, влюбленному в дочь владельца замка, не только удается жениться на ней, но и получить в наследство часть владений Пишкава, оказавшегося его дядюшкой. Критические замечания Левстика, указывающего на неубедительность подобного финала, недостатки в психологической обрисовке героев и одностороннее изображение крестьянской жизни ускорили переход Юрчича к реализму. Реалистические тенденции нашли особенно яркое выражение в произведениях Юрчича, посвященных жизни современного крестьянина («Соседский сын», 1868) и судьбам «маленьких людей» («Божидар Тиртель», 1867; «Трубка табаку», 1870). Однако реализм в творчестве Юрчича формировался в непосредственном соседстве с романтизмом, и даже в более поздних его повестях и романах («Доктор Зобер», 1876; «Между двумя стульями», 1878; «Красавица Вида», 1877) грани между ними трудно уловимы. Лучшие произведения Юрчича с их глубоким патриотизмом и демократизмом, мастерски построенным сюжетом, богатым и красочным народным языком до сих пор пользуются популярностью как в Словении, так и за рубежом (например, повесть «Юрий Козьяк» переведена на сорок три языка).

Первый словенский исторический роман «Иван Эразм Таттенбах» Юрчича, опубликованный в журнальном варианте в 1873 г., повествует о словенском «эхе» антигабсбургского заговора второй половины XVII в., завершившегося трагически. Один из инспираторов заговора, штирийский феодал немецкого происхождения Таттенбах, проявляющий симпатию к местному населению, вместе с группой единомышленников готовит отделение Венгрии и южнославянских земель от Австрии. Ему помогает секретарь Балтазар Рибель, посвященный во все тайные подробности. Однако сластолюбие и жестокость Таттенбаха, разлучившего своего слугу с возлюбленной, а потом и ее смерть заставляют Балтазара мстить, и он доносит на своего господина. Юрчич с успехом показывает характер, являющийся порождением эпохи, – авантюриста, для которого важна не сама высокая цель, а процесс ее достижения. При этом озабоченность героя национальным вопросом – не более чем натяжка, курьез, а отнюдь не пример высокого служения родине, которому в 1870-е годы могли бы следовать борцы за идею. Неудачную попытку обезглавить господствовавшую династию прозаик попытался представить как стремление основать южнославянское государство, хотя исторические документы доказывают лишь комплот венгерских вельмож против австрийской власти.

Иной, гоголевский, тип прозы, отличный от произведений Левстика и Юрчича, представляют рассказы Енко «Тилка» и «Учитель из Епрцы», опубликованные в том же 1858 г., что и «Мартин Крпан». Первый из них – это рассказ о придурковатом крестьянском парне по имени Тилка и его неудавшемся сватовстве. В экспозиции довольно подробно описаны личность героя и его непростые отношения с родителями и односельчанами. В центре внимания автора – путешествие Тилки в соседнюю деревню, где он присмотрел себе засидевшуюся в девках невесту. Енко уделяет особое внимание не внешности героя, а тем мыслям и чувствам, которые в финале заставляют его позорно бежать от издевающейся над ним невесты. В описании душевного мира Тилки автор психологически точен и убедителен, однако сам выбор героя, человека, нетипичного для своей среды, свидетельствует о том, что автор еще не до конца освободился от принципов романтической типизации.

В рассказе «Учитель из Епрцы» главным персонажем является бедный сельский полуинтеллигент, которого крестьяне презирают и унижают и который пытается утопить свое горе в вине. Понимая, что подобное пристрастие может стоить ему службы и обречь на голодную смерть, учитель разрабатывает особую математическую систему, с помощью которой рассчитывает выиграть в лотерее крупную сумму. Однако на пути в город сильный порыв ветра вырывает у него из рук клочок бумаги и швыряет его – вместе со шляпой – в реку. Пытаясь спасти заветный ключ к богатству, учитель бросается в реку, простужается, теряет разум и на следующий день после трагического для него путешествия умирает. Герой рассказа Енко – маленький человек, которого беспощадно преследует жизнь. Все попытки добиться уважения окружающих оборачиваются для него новым позором и унижением, а его последняя, самая большая надежда гибнет от случайного порыва ветра. Судьба героя трагична, но трагика очень часто переходит у Енко в комику, иронию, а иногда и в гротеск. Меняется и писательская техника. Главную роль в рассказе играет не столько сюжет, сколько подробности жизни героя, иллюстрирующие его драму. Таким образом, мотивационная система рассказа опирается не на изображение силы и бессилия человека, а на показ будничной действительности, порождающей отчуждение людей. Приближается к реальной жизни и язык повествования, он становится многослойным, многокрасочным, вбирая в себя и языковую манеру сельского полуинтеллигента, и крестьянский жаргон, и до неузнаваемости искалеченные заимствованные иноязычные слова. Диалог лишается цельности, логической организации текста, он превращается в набор фрагментарных, часто незавершенных фраз, являющихся моментальным психологическим портретом героя. Рассказы Енко представляют особый тип повествовательной прозы, родившейся под влиянием Гоголя и его «Шинели».

Реалистические тенденции характерны и для творчества Франа Эрьявеца (1834–1887), так же, как и Енко, принадлежащего к группе «ваевцев». Среди его произведений особого внимания заслуживает повесть «Авгуштин Оцепек» (1860), рассказывающая о судьбе бедного чиновника, которого словенский литературовед И. Приятель назвал «родным братом Акакия Акакиевича»[81]. Сослуживцы жестоко подшутили над Оцепеком, напившимся по случаю незначительной прибавки к скудному жалованию, обвинив тишайшего писаря в драке и дебоширстве, чем заставили его пережить несколько бессонных ночей в ожидании начальственного гнева. Узнав, что все его «подвиги» лишь фантазия коллег и его страхи напрасны, Оцепек с радостью возвращается к унылому будничному прозябанию. Гоголевское начало проявляется у Эрьявеца не только в стремлении проникнуть во внутренний мир «маленького человека», показать ценность и значимость забитой и поруганной человеческой личности, но и в самой творческой манере, способах построения характера, приемах иронического письма и пристальном внимании к художественной детали.



Поделиться книгой:

На главную
Назад