мерть Пинягина

— Пекло, — мелькнуло в голове механика. — Чертова бабка была права.

— Я, как все, — прохрипел трухнувший Пинягин враз пересохшим горлом.

— Эх, — вздохнула женщина, — ничему вас большевики не научили. Даже Жириновский не помог.

Что скажете насчет райских кущ?

Иван Васильевич оторопел. Что за нервный день сегодня?

— И вы, значит…

— Имею ли я полномочия? — спросила небожительница или может чертовка. — Имею и полномочия и кучу обязанностей. Она опечаленно вздохнула, окончательно приняв располагающий вид бетонщицы после третьей смены.

— Любой ваш каприз для нас закон.

— А этот, как его, иной выбор есть? — осмелел Пинягин.

— То есть если вы захотите стать богом или дьяволом? Никаких препятствий.

— Я могу подумать? — выдал механик заготовленный заранее вопрос, продолжая трусить.

— Как прикажете. Сколько лет вы закажете для обдумывания? Сто лет, пятьсот?

— Мне и трех дней хватит.

— Браво! Примите мои поздравления за отвагу. У вас есть к нам вопросы, пожелания?

— Э… Так значит меня пока в чистилище?

— Если вам нравится. называйте это место именно так.

— А есть люди, которые сразу делают выбор?

— Сколько угодно, вот только частенько они бывают разочарованы своим решением. Вы же приняли оптимальный выбор и мы дарим вам бонус. Только попросите и он найдет вас.

Стол с женщиной исчезли и Пинягин оказался в холле отеля перед табличкой «Ресепшен», написанной русскими буквами. В широко распахнутые окна вливался океанский воздух, щедрое солнце освещало пальмы, кактусы и баобабы. Пинягин потряс головой. Все выглядело так, когда он представлял, слушая рекламу, что «Баунти»-райское наслаждение. Была во всем какая-то неестественность. Выйдя на улицу и приглядевшись, Пинягин утвердился в своих подозрениях; то через панораму кристально чистого океана проглядывала кладбищенская помойка, то розовая клумба начинала смахивать на поросль крапивы с цветками из искусственных роз.

Повинуясь порыву, Иван Васильевич осенил пейзаж крестом и уже заносил трехперстие над собой, но что-то опять подсознательно остановило его.

И первого действия хватило, чтобы чарующие красоты исчезли и проявились заброшенные трущобы сплошняком глинобитного поселения. Прорезались такая запущенность и безнадега, что Пинягин почти уверился в том, что вернулся на Землю. Опять же вывернувшийся из-за угла бомж в грязном спортивном костюме, но в новых незашнурованных армейских ботинках на босу ногу усугубили догадку.

— Что, братан, потерялся? — спросил он низким пропитым голосом.

Потрясенный Иван Васильевич не смог выдавить ни слова через окончательно пересохшее горло.

— Щас, — сказал собеседник участливо, — я тя починю.

С этими словами он поднес к губам Пинягина флакончик с надписью «Троя».

Механик судорожно глотнул, убеждаясь, что чертова тетка его надула и с благодарностью посмотрел на бомжа, чувствуя, как отступает сумеречное состояние.

— Тебе тоже обещали райские сады? — спросил он.

— Не-а. Я сразу сюда без пересадки. Как газ рванул, я и вознесся. Видимо ударная волна сильной оказалась.

— И давно ты здесь?

— Приблизительно месяца четыре. Да кто здесь дни считает?

Какой-никакой, а спирт уже торкнул Пинягина. Он спросил о главном:

— А что и здесь спиртное продают?

— Да ты что? Захочешь выпить — пожелай и все.

— И что можно желать?

— Все!

— А почему тогда разруха кругом? Ведь можно только пожелать и…

— Кому это надо? И так сойдет. До смерти хорошо не жили, и здесь нечего выеживаться.

Эта сентенция еще более укрепила Пинягина в мысли, что он на Земле, мало того — в России.

Это что же? Выходит жизнь у нас — это и есть проживание в чистилище?

— Да ты не боись, — гундел бомж, неверно истолковав замешательство Ивана Васильевича, — ты только пожелай. Только учти — захочешь коньяк — получишь политурку, попросишь виски — дадут стеклоочиститель, так что желай сразу водки — «Троя» выскочит гарантированно.

— А с закусью что? — не удержался Пинягин, решивший отложить решение глобальных проблем как всегда на потом.

— То же самое. Закажешь пиццу — получишь просроченной колбасы с душком, захочешь суши — получишь плесневелых соленых огурцов. Советую рыбные консервы — дадут кильку в томате псковского производства. По вкусу один в один, что и дома — гуляй, душа!

— Народу здесь много? — кивнул на трущобы Пинягин.

— Хватает. Только большинство отсыпается с похмела. На люди выходят редко, совсем одичали.

Да ты не беспокойся. Криминалу тут нет, смысла нет, разве если покуражиться.

— А есть ли возможность убраться отсюда?

— А как же. Правда, таким, как я, установлен испытательный срок в четыреста лет, но что нам эти годы? А вот у тебя, такого чистенького, другие возможности. Небось архангел срок давал?

— Было дело, — признался Пинягин.

— Во-во. С тобой проще — отмантулишь, сколько заказал и плыви дальше. А уж если бонус есть, — бомж присвистнул.

Иван Васильевич на всякий случай решил не признаваться в наличии неведомого бонуса и осторожно спросил:

— Ты сказал, что встречающий — архангел, а мне показалось…

— Ну ты даешь! Вот скажи, кого у нас называют архангелами? Здесь — то же самое. Они тут вместе вертухаями работают и чистые и не очень. Значится, механик..

— Откуда ты знаешь, что я был механиком? — изумился Пинягин.

— Это я слету прикинул; базаришь грамотно, но руки в мозолях, опять же на штанах пятно от масла. Такое только от отработки бывает, ну и …

— Здорово! А ты кем был до того?

— На «буханке» заруливал. Обещали «Транзита», но не судьба.

Он поднял руку ладонью кверху и в ней обнаружился фунфурик с «Троей».

— Идем, я угощаю, свои люди. Валера, — протянул он руку.

— Иван Васильевич, — отрекомендовался Пинягин.

Завернув за угол, новые знакомцы вышли на пыльную улицу без всяких признаков растительности и какого-либо транспорта и тут, оглянувшись назад, Пинягин не обнаружил за собой обычной тени. Валера тут же пояснил:

— Васильевич, ты что, как маленький? Как может душа что-то отбрасывать?

— Но пьянеет же, — возразил Пинягин.

— Тут все по желанию; захочешь — забалдеешь, не захочешь — ни в одном глазу.

— А ты пробовал второй вариант? — живо заинтересовался механик.

— Да ты что? — замахал руками Валера. — А вдруг система даст сбой? Лучше Господа не гневить и так, считай подарок получили — не просыхаем.

— Валера, а из этих есть кто? — механик изобразил очки.

— А, яйцеголовые? Как не быть. Напротив в хибарке живет, книгу пишет, ей-богу не вру. То камешек с крыши бросит и секунды считает, то на звезды таращится.

— И где этот чудак обретается?

— Вон, дверь на одной петле болтается — там он.

— Валера, спасибо. Ты давай к себе, а я хочу с мужиком перетолковать.

— Любопытный значит. Ну, бывай.

Пинягин отвалил ветхую дверь и прошел в сени. Следующая дверь тоже едва держалась в проеме.

— Можно к вам? — механик зашел в просторную комнату, напоминавшую по обстановке примитивную лабораторию.

— Заходите, заходите, — поднял голову от записей невысокого роста мужчина в коричневом отличного пошива костюме. На ногах его красовались щегольские модельные туфли.

Кстати, посмертная одежда и обувь прибывающих сюда не пылилась и не грязнилась. И на этот вопрос Илья Исаевич — новый знакомец Пинягина тоже ответил.

— В это место прямым ходом попадают те, кто погиб от несчастного случая, — подтвердил он догадки Пинягина.

— Лично я человек обстоятельный, торопиться не стал, — продолжал собеседник, — выпросил у референта три года — мне хватит.

— Референта? Вот это, — Иван Васильевич изобразил на голове рожки, — референт?

— Называйте, как хотите. Я полагаю, что для каждого он разный, только суть одна — вызывать у нас доверие. А про рожки? Иван Васильевич, примите, как есть, если хотите — считайте это испытанием или искушением. Ах да, вы же атеист, все забываю.

— Илья Исаевич, со мной почти ясно, но ехал я с бабулей всей такой набожной, так что возникают вопросы.

— Ах, Иван Васильевич, вы такой наивный. Можно иметь полный дом икон и в то же время не иметь даже отдаленного понятия — во что ты собственно веришь. Вот вы лично как представляли рай?

— Э..- растерялся Пинягин, — единственно, в чем я уверен, что там не работают.

— Неплохо! Иными словами — где безделье и халява.

— А вот тут Валера, ну бомжик местный сказал, что ему определили испытательный срок в четыреста лет.

— Дорогой Иван Васильевич, вы опять перепутали полюса. Понимаете — это место для него не КПЗ для отсидки, а натуральный рай. Вот у викингов их Вальхалла — это рай, где беспрерывно идет гульба и всё. Вот Валерий туда и попал.

— Мне кажется, у каждого действа должен быть смысл, особенно сейчас, когда мы находимся в чрезвычайных обстоятельствах.

— Голубчик, разумеется — он есть и, мне кажется, лежит на поверхности. Каждый должен получить то, о чем мечтал.

— Это Валера мечтал о разрухе?

— Это для вас разруха. Вот вы когда обнаружили, что здесь разруха?

— Когда перекрестил океанскую панораму.

— То есть, когда засомневались в подсовываемой мечте, не так ли?

— Ну хорошо, тогда почему мы торчим здесь?

— Скажите, Иван Васильевич, там, откуда мы прибыли ваша жизнь была …

— Праведной? — не удержался Пинягин.

Илья Исаевич поморщился.

— Мне кажется праведность — это искусственное понятие. Если хотите — мерило этического идеала для полных невежд. Я имел в виду иное. Предпринимали ли вы шаги, направленные на познание себя?

Пинягин угрюмо молчал. С познаниям себя у него было плохо. В последние годы его запои приобретали все более продолжительный характер и связь с реальным миром как-то замкнулась в круге полной безысходности.

— Так вот, — нимало не смущаясь, продолжал витийствовать собеседник, — так называемый испытательный срок — это просто время, необходимое для того, чтобы наша душа, если хотите, пришла в себя и поняла наконец собственное предназначение.

— Вы там случайно, — Пинягин показал пальцем вниз, — не проповедовали?

— Да вы что? Просто интересовался историей религий и сделал определенные выводы.