Помоги проекту - поделись книгой:
Роберт Хайнлайн
Крысолов
Предисловие переводчика
Рассказ «Пёстрый дудочник» (в русской традиции — немецкий Гаммельнский Крысолов) был опубликован в марте 1942 года в одном невзыскательном журнальчике с зеленым драконом на обложке. Журнальчик стоил десять центов, у него были отвратительно нарисованные обложки, на которых преобладали отвратительно нарисованные зеленые дракончики. А больше о нем и сказать-то нечего, кроме того, что печатали там и Каттнера, и Азимова, и Ли Бреккет, и Рона Хаббарда, правда все больше такие вещи, которые составители забывают включать в антологии, да и сами авторы стесняются вспоминать. Шлак, залежавшийся в отвалах писательской фабрики.
Рассказ был написан в конце июня 1939 года, его название отсылало к поэме Роберта Браунинга «Пестрый дудочник из Гаммельна», но внутри скрывалась типичная история из серии «удивительные изобретения». Но не только, не только. В воздухе пахло войной, и Хайнлайн не мог не чувствовать этого. То была его первая попытка выписать человечеству рецепт прекращения войн. И этот первый блин вышел клином.
Известно, что сон разума рождает чудовищ, но холодный рациональный разум порождает не меньшие ужасы. Вместо обычного книжного профессора, чудаковатого, доброго и непрактичного, Хайнлайн вывел интеллектуально одаренное чудовище. Не Безумного Ученого, известного по фильмам и комиксам, а нечто иное. Герой Хайнлайна абсолютно рационален и не ссорится с человечеством по пустякам.
Хайнлайн был всего лишь одним из подающих надежды авторов (у него была ровно одна публикация и целая вереница отказов), никто не оценил его зловещей иронии, и аморальный доктор Грут был отвергнут редакторами. Но автор не унывал. В целом обстановка в 1939 году благоприятствовала его новоприобретенному энтузиазму: журналы фантастики открывались один за другим, и всем им были нужны авторы, авторы, авторы. Хайнлайн включил рассказ в запущенную им машину ротаций, последовательно обстреливая все журналы, печатавшие фантастику. Среднее время цикла между отправкой рассказа и окончательным отказом в те годы составляло два-три месяца. Алекс Паншин утверждал, что многие ранние рассказы проходили этот цикл десять-двенадцать раз, прежде чем находили своего издателя. «Крысолов» болтался по редакциям почти три года, он, безусловно, рекордсмен по этой части. Хайнлайн опубликовал его под псевдонимом Лайл Монро, который он приберегал для вещей, способных подпортить созданный им брэнд «Роберт Э. Хайнлайн».
В своём письме к Джону Кэмпбеллу вскоре после публикации «Крысолова» он пишет: «Вы должны знать, что я постепенно распродал все шесть отклоненных Вами рассказов. На прошлой неделе я продал два, а через день — последние два <«Крысолов» и «Моя цель все возвышенней» («Цель высшая моя»)>. Они были совершеннейшее барахло, написаны весной 1939. И это полная победа: я продал каждую строчку, написанную с того самого, первого дня, когда я попробовал стать профессиональным писателем…»
Хайнлайн никогда и никому не разрешал переиздавать этот рассказ. На мой взгляд, он написан не хуже, чем «Неудачник» или «Взрыв всегда возможен». Он плох не столько корявым языком (этого хватает с избытком во всех ранних вещах), сколько расплывчатостью в подаче основной идеи. От этого рассказа возникает больше вопросов, чем ответов. Был ли гуманным Дудочник, который вслед за крысами увел из города детей? Что хуже, болезнь или лекарство? А может, людям стоит как-то жить со своими крысами, а всех Дудочников без лишних разговоров отправлять куда подальше?
Крысолов
— Премьер-министр и фельдмаршал Айлер! — секретарь доктора Грута была, несомненно, взволнована.
Доктор Грут не поднял глаз от лабораторного стола. Он выбривал участок на бедре крошечного пушистого зверька, бережно, но твердо удерживая его на месте.
— Вот как? Пусть подождут.
— Но доктор, это…
— Неужели они важнее, чем это? — он потянулся к шприцу для подкожных инъекций, уже заполненному и ожидающему. Его маленький подопытный экземпляр, мышь-полевка, не сопротивлялась игле.
Секретарь начала что-то говорить, но закусила губу и вышла.
Государственный деятель переносил ожидание несколько лучше, чем военный.
— Мне это не нравится, Ваше Превосходительство, — ворчал фельдмаршал. — Почему мы вынуждены ждать, в то время как наш хозяин возится со своими вонючими пробирками? Нет, я не жалуюсь, я научился ждать, когда был кадетом. Но вы-то представляете государство!
Премьер-министр повернулся в своем кресле к Айлеру.
— Терпение, Джон. Да, нас тут держат, как просителей, пришедших в поисках вакансии, но что с того? Ведь это мы должны заполучить его, чтобы выиграть войну, а не наоборот. Нужны ли ему мы? Весьма сомнительно — с его точки зрения. Разве вы и я сидели бы здесь — если бы над нами не одержали верх?
Генерал побагровел.
— Со всем должным уважением к вам, сэр, наши армии еще не побеждены.
— Верно, верно, — раздраженно согласился государственный деятель. — Но это рано или поздно произойдет. Вы сами это говорили.
Военный что-то пробурчал себе под нос.
— Что? — спросил его компаньон. — Вы что-то сказали?
— Я сказал, что я предпочел бы потерпеть достойное поражение в битве.
— Ах, это! Конечно вы бы предпочли. Всё, чему вы обучены — это битвы. Моя же забота о том, чтобы выигрывать битвы. В этом разница между военными и политиками — мы знаем, когда следует уступить дорогу, чтобы прийти к финишу. Смиритесь с этим; мы должны получить услуги доктора Грута, чтобы выиграть эту войну!
Ответ фельдмаршала прервала секретарь, она появилась, чтобы объявить, что доктор Грут готов принять их. Она шла впереди, указывая дорогу. Политик следовал за ней, военный, всё ещё кипя, плёлся позади. Когда они вошли в кабинет Грута, доктор появился в дальнем конце комнаты из дверей, ведущих в лабораторию.
Его посетители увидели энергичного пожилого мужчину, немного ниже среднего роста, коренастого и слегка полноватого в области экватора. С обезьяноподобного лица глядели живые, веселые глаза. Венчалось всё лысым розовым куполом потрясающих размеров. Ученый был одет в грязную льняную пижаму и резиновый фартук.
— Сядьте, — сказал он, махнув в сторону больших кожаных кресел, и сам устроился в одном из них, предварительно смахнув на пол несколько книг и других предметов, чтобы очистить место. — Я сожалею, что заставил вас ждать, но я был по горло занят одним исследованием, которое невозможно было отложить. Однако, я нашел-таки решение проблемы.
Фельдмаршал нетерпеливо подался вперед:
— Вы нашли оружие, доктор?
— Оружие? Какое оружие? Я нашёл, почему полёвки болеют герпесом. Странное дело — причина в истерике, так же, как и у людей. Я вызвал у них невроз; они отреагировали развитием герпеса. Весьма любопытно.
Военный не скрывал своего раздражения.
— Полёвки! Напрасная трата времени на такие пустяки! Вы что, не знаете, что идет война?!
Грут приподнял плечи на долю дюйма.
— Полевые мыши или полевые маршалы[1], кто может сказать, что из них важнее? По мне так всё живое важно и интересно.
— Без сомнения вы правы, доктор, — вежливо прервал его премьер-министр, — но фельдмаршал Айлер и я столкнулись с другой проблемой, чрезвычайно важной для нас. Звуки сражений едва слышны в тишине вашей лаборатории, но для нас, тех, кто несёт груз социальной ответственности за ход войны, нет никакой возможности её избежать. Мы приехали к вам потому, что мы исчерпали все возможные идеи и нуждаемся в помощи вашего гения. Вы предоставите нам эту помощь?
Грут выпятил губы.
— Как я могу помочь? У вас в ваших лабораториях сотни квалифицированных исследователей. Почему вы думаете, что один старик поможет вам выиграть войну?
— Я не эксперт в этих вопросах, — ответил политик, — но я знаю вашу репутацию. Повсюду от наших экспертов и техников я слышу одно и то же: «Если бы только Грут был здесь, он мог бы это сделать… Почему не пригласили доктора Грута?» Они уверены, что вы можете решить любую проблему, к которой приложите свой интеллект.
— И что вы хотите, чтобы я сделал?
Премьер-министр повернулся к военному.
— Расскажи ему, Джон.
Айлер быстро схематически обрисовал развитие войны; статистику вовлечения людских и материальных ресурсов, факторы снабжения и распределения, методы, используемые в сражениях, типы оружия; стратегические принципы.
— Итак, вы видите — мы начинали войну с равными трудовыми ресурсами и техническим обеспечением, однако из-за того, что у врага оказались большие запасы средств производства, её течение обернулось против нас. Согласно закону логарифмического затухания, каждое сражение оставляет нас материально во все более проигрышном положении; соотношение изменяется не в нашу пользу.
Грут обдумал это, затем произнёс:
— А вторая производная еще хуже, не так ли? Процент увеличения ваших потерь растет быстрее, чем собственно потери. А если рассмотрим третью производную, скорость, с которой увеличивается период потерь, то из ваших данных следует, что вы не протянете даже до зимы.
Фельдмаршал признал, что это верно.
— Однако, — добавил он, — мы хорошо окопались и удерживаем стратегическое положение почти стабильным. У нас есть время, чтобы решить, что со всем этим делать. И тут ваш выход, доктор; мы нуждаемся в каком-то радикально новом оружии или технике, способной изменить соотношение потерь в нашу пользу. Иначе нам конец. Я могу удерживать эту ситуацию с очень небольшими изменениями в течение шести недель или около того. Если вы пойдете в свою лабораторию и сумеете создать за этот промежуток времени некое новое мощное наступательное вооружение, вы спасете свою страну.
Грут насмешливо посмотрел на него.
— Вот как? И чего бы вы хотели? Быть может, сжигающий луч из портативного генератора? А как насчет бомбы, которая непрерывно взрывается и продолжает нести разрушение многие дни и недели? Или, может, вы хотите средство выводить из строя их самолеты в воздушном пространстве?
Военный нетерпеливо закивал головой.
— Это — хорошие идеи, доктор, нам подойдет любая из названных вами вещей. Если вы сможете сделать хотя бы одну из них, вы станете величайшим героем в истории нашей страны. Но способны ли вы дать нам такое оружие?
Грут небрежно кивнул.
— Ну разумеется. Любая из этих вещей вполне реальна. Если бы вы предоставили мне деньги и помощь, я мог бы снабдить вас подобным или лучшим оружием, в самые сжатые сроки.
Политик вмешался.
— Всё, что вы пожелаете, доктор, абсолютно всё. Я дам указание секретарю казначейства предоставить вам неограниченный банковский счет. Любой персонал, который вам потребуется, будет направлен сюда немедленно. Теперь, видимо, я оставляю вас вдвоем, чтобы вы могли обсудить наиболее срочные дела.
Он поднялся и потянулся за своими перчатками и шляпой.
— Я могу обещать, доктор, что награда будет соразмерна вашим заслугам. Ваша страна этого не забудет.
Грут жестом вернул его назад в кресло.
— Не будьте так поспешны, друг мой. Я вовсе не говорил, что буду этим заниматься. Я только сказал, что способен это сделать.
— Вы хотите сказать, что вы не можете…
— На самом деле, я не хочу. Я не вижу причин помогать вам в уничтожении нашего соседа…
Фельдмаршал уже был на ногах.
— Это — измена! — бушевал он. — Ваше Превосходительство, разрешите мне сейчас же его арестовать. Я заставлю его работать, или расстреляю!
Тон Грута был спокойным и мягким.
— Вы действительно думаете, что человек в моем возрасте боится смерти? И позвольте заметить, друг мой, человеку с вашим кровяным давлением не следует впадать в ярость — это, с большой вероятностью, влечет за собой тромбоз, который может привести к смерти.
Годы практики в сдерживании эмоций и умение держать себя в руках, не дали политику потерять почву под ногами. Он положил руку на плечо фельдмаршала и произнес:
— Сядь, Джон, и не шуми. Ты, как и я, знаешь, что мы не можем решить эту проблему без доктора Грута, раз он от нее отказывается. Говорить с ним о возмездии глупо.
Он повернулся к Груту:
— Доктор, а вам не кажется, что в то время как ваши соотечественники находятся на краю гибели, вы должны им хотя бы объяснить, почему вы отказываете им в помощи?
Грут откровенно развлекался, наблюдая эту небольшую сценку. Тем не менее, он вежливо ответил:
— Разумеется, Ваше Превосходительство. Я не буду помогать в этом массовом убийстве, потому что я не вижу причины, по которой какая-то из сторон должна победить. У нас схожие культуры, и в той же степени сходный расовый состав. Какая разница, кто победит?
— Разве вы не питаете никаких патриотических чувств или хотя бы лояльности к своей родине?
Грут пожал плечами.
— Только к своей расе как таковой. Не к отдельно взятой команде.
— Я так понимаю, что нет никакого прока обсуждать с вами вопрос о том, какая из сторон имеет нравственное превосходство?
Грут покачал головой.
— Боюсь, что ни одна из сторон.
— Я так не думаю. — Премьер снова взял свои перчатки. — Будем реалистами, доктор. Я сделаю всё, что могу, чтобы защитить вас от результатов вашего же решения, но политическая необходимость может… форсировать события. Думаю, в этом случае вы меня поймете.
— Подождите! — Грут вновь его остановил. — Я отказался помочь вам выиграть эту войну. Предположим, что я обязуюсь не дать вам ее проиграть?
— Но это — то же самое! — взорвался фельдмаршал.
Премьер-министр только приподнял брови.
Грут продолжал:
— Я не стану помогать вам воевать. Но если хотите, я покажу вам, как прекратить эту войну без победы какой-либо из сторон, если… — он делал паузу, — …если вы согласитесь на мой вариант мирного решения.
Он прервался, ожидая реакции на сказанные им слова. Премьер-министр кивнул.
— Продолжайте. По крайней мере, мы вас выслушаем.
— Если война будет закончена без победителей и побежденных, если по условиям мира будет установлено новое правительство, которое объединит две страны в единую нацию, неразделимую, свободную, и равную, то я буду удовлетворен. Если вы мне это гарантируете, я помогу вам, в противном случае — нет.
Политик прошел в дальний конец комнаты, и встал, глядя в окно. Указательным пальцем он чертил треугольник на правой щеке и повторял это движение до бесконечности, его брови сошлись от напряженных мыслей.
Старый солдат встал и, присоединившись к нему, шепотом убеждал: «…утопический! непрактичный!..языковые различия, иные традиции…»
Политик внезапно оставил военного и оказался перед ученым.
— Я согласен на ваши условия, доктор. Что вы планируете предпринять?
— Сначала ответьте на вопрос: почему мужчины хотят сражаться и умирать на войне?
— Почему? За свою страну, по патриотическим причинам. О, я предполагаю, что некоторые относятся к ней как к приключению.
— Собственно, никакая причина и не нужна, — вставил фельдмаршал, — когда есть воинская повинность. А она есть.
— Но даже при наличии воинской повинности, — сказал Грут, — нужна высокая мораль, готовность умереть в сражении, иначе вам пришлось бы постоянно сталкиваться с мятежами. Не так ли?
— М-м-м-м-м… ну, в общем, да. Вы правы.
— Доктор, а как вы думаете, почему мужчины хотят умирать на войне? — спросил премьер-министр, и Грут торжественно произнес:
— Желание умирать на войне никак не соотносится с личным самосохранением. Отправка на войну — самоубийство для конкретного человека. Мужчины хотят быть убитыми на войне только по одной причине — чтобы после них продолжало жить их племя. То есть они сражаются за своих детей. Для нации без детей война является бессмысленной, никчемной заварушкой. Это — первичный базис массовой психологии!
Поделиться книгой: