Цветет миндаль вдоль каменных громад.Вишневый цвет вздымается к балкону.Трамваи быстрые грохочут и гремят,И облачный фрегат плывет по небосклону…И каждый луч, как алая струна.Весна!Цветы в петлицах, в окнах, на углах,Собаки рвут из рук докучные цепочки,А дикий виноград, томясь в тугих узлах,До труб разбросил клейкие листочки —И молодеет старая стена…Весна!Играют девочки. Веселый детский альтСмеется и звенит без передышки.Наполнив скрежетом наглаженный асфальт,На роликах несутся вдаль мальчишки,И воробьи дерутся у окна.Весна!В витрине греется, раскинув лапы, фокс.Свистит маляр. Несут кули в ворота.Косматые слоны везут в телегах кокс,Кипит спокойная и бодрая работа…И скорбь растет, как темная волна.Весна?1920 или 1921
«Здравствуй, Муза! Хочешь финик?»
Здравствуй, Муза! Хочешь финик?Или рюмку марсалы?Я сегодня именинник…Что глядишь во все углы?Не сердись: давай ладошку,Я к глазам ее прижму…Современную окрошку,Как и ты, я не пойму.Одуванчик бесполезный,Факел нежной красоты!Грохот дьявола над безднойНадоел до темноты…Подари мне час беспечный!Будет время – все уснем.Пусть волною быстротечнойХлещет в сердце день за днем.Перед меркнущим каминомЛирой вмиг спугнем тоску!Хочешь хлеба с маргарином?Хочешь рюмку коньяку?И улыбка молодаяЗагорелась мне в ответ:«Голова твоя седая,А глазам – шестнадцать лет!»1923
Русская помпея
«Прокуроров было слишком много…»
Прокуроров было слишком много.Кто грехов Твоих не осуждал?..А теперь, когда темна дорогаИ гудит-ревет девятый вал,О Тебе, волнуясь, вспоминаем, —Это все, что здесь мы сберегли…И встает былое светлым раем,Словно детство в солнечной пыли…Между 1920 и 1923
«Ах, зачем нет Чехова на свете!..»
Ах, зачем нет Чехова на свете!Сколько вздорных – пеших и верхом,С багажом готовых междометийОсаждало в Ялте милый дом…День за днем толклись они, как крысы,Словно он был мировой боксер.Он шутил, смотрел на кипарисыИ прищурясь слушал скучный вздор.Я б тайком пришел к нему, иначе:Если б жил он, – горькие мечты! —Подошел бы я к решетке дачиПосмотреть на милые черты.А когда б он тихими шагамиПодошел случайно вдруг ко мне —Я б, склонясь, закрыл лицо рукамиИ исчез в вечерней тишине.1922
Стихотворения
1905–1913 гг., не вошедшие в сборники сатир и лирики
Чепуха
Трепов – мягче сатаны,Дурново – с талантом,Нам свободы не нужны,А рейтузы с кантом.Сослан Нейдгарт в рудники,С ним Курло́в туда же,И за старые грехи —Алексеев даже.Монастырь наш подарилНищему копейку,Крушеван усыновилСтарую еврейку.Взял Линевич в плен спьянаТри полка с обозом…Умножается казнаВывозом и ввозом.Витте родиной живетИ себя не любит.Вся страна с надеждой ждет,Кто ее погубит.Разорвался апельсинУ Дворцова моста —Где высокий господинМаленького роста?Сей высокий человекЕдет за границу;Из Маньчжурии калекОтправляют в Ниццу.Мучим совестью, ФроловС горя застрелился;Губернатор ХомутовСледствия добился.Безобразов заложилПерстень с бриллиантом…Весел, сыт, учен и мил,Пахарь ходит франтом.Шлется Стесселю за честьОт французов шпага.Манифест – иначе естьВажная бумага…Иоанн Кронштадтский прост,Но душою хлипок…Спрятал черт свой грязный хвост, —Не было б ошибок!..Интендантство, сдав ларек,Всё забастовало,А Суворин-старичокПерешел в «Начало».Появился Серафим —Появились дети.Папу видели засимВ ложе у Неметти…В свет пустил святой СинодБез цензуры святцы,Витте-граф пошел в народ…Что-то будет, братцы?Высшей милостью трухаХочет общей драки…Всё на свете – чепуха,Остальное – враки…1905
«От русского флота остались одни…»
От русского флота остались одниадмиралы —Флот старый потоплен, а новый ушелпо карманам.Чухнин, Бирилёв и Дубасов – все славныерусские лица,Надежда и гордость страны, опорапридворных и прочих.Чухнин с Бирилёвым себя показали довольно,А бедный Дубасов без дела сидитв Петербурге…В престольной Москве разгорается злаякрамола,Рабочий, солдат и почтовый чиновникмятежныйХотят отложиться от славной державыРоссийской…Последние волосы Витте терзаетв смертельном испуге:«Москва, ты оплот вековечный престолаи церкви,Не ты ли себя сожигала в войне с Бонапартом,Не ты ли Димитрием Ложным из пушкипалила?А ныне – почтовый чиновник, солдати рабочийСоюз заключают, поправ и закон, и природу!О горе, о ужас! Кого же в Москву мнеотправить,Чтоб был он собою ужасен, и пылок, и дерзок,Имел бы здоровую глотку и крепкие, львиныемышцы,Чтоб буйный почтовый чиновник, солдати мятежный рабочийВзглянули… и в ужасе бледном закрыли былица руками.Людей даровитых не стало – иные бесславнопогибли,Иные, продав свою ренту, позорно бежалина Запад…»И видит пророческий сон Сергей, миротворецПортсмутский:На снежном, изрытом копытами конскими полеКровавые трупы лежат – и в небо застывшиеочиБезмолвно и строго глядят… Ужасны ихбледные лица!Над ними кружит вороньё, и в хриплом,зловещем их крикеГраф Витте отчетливо слышит: «Дубасов,Дубасов, Дубасов!..». . . . . . . . . . . .Воспрянул от ложа Сергей, миротворецПортсмутский,И быстро садится к столу, и черные буквывыводит:«Дубасов в Москву на гастроли…»Чу, поезд несется в Москву, с ним ветер летитвперегонку —На небе зловеще горят багровые, низкие тучи,Навстречу кружит вороньё и каркает хриплои злобно:«Посмотрим, Дубасов, посмотрим…»8 декабря 1905
«Пусть злое насилье царит над землей…»
Пусть злое насилье царит над землей,За правое дело мы подняли бой!Пусть много нас пало – другие придутИ дело святое к концу приведут…Мы жертв никогда не считали,Но с честью погибшие пали…От темного сна пробудился народ —Вы слышите мощные крики: «Вперед!»Земля подымается грозной стеной,Не чудо ль случилось с родною страной?Тупое терпенье упало —Терпели, знать, раньше немало!И тьма, и терпенье бесследно прошли;Отвсюду сбираются люди земли.Так пусть же исчезнет раздор и вражда:Нас общая крепко сплотила беда —Мы землю родную спасаемИ к храбрым и честным взываем:Кто зло ненавидит, кто иго клянет —За правое дело пусть с нами идет,Враги или братья, но нет середины, —Вступайте же, сильные, в наши дружиныЗа право и волю борцами!Мы знаем – победа за нами!Декабрь 1905
Жалобы обывателя
Моя жена – наседка,Мой сын, увы, – эсер,Моя сестра – кадетка,Мой дворник – старовер.Кухарка – монархистка,Аристократ – свояк,Мамаша – анархистка,А я – я просто так…Дочурка-гимназистка(Всего ей десять лет)И та социалистка, —Таков уж нынче свет!От самого рассветаСойдутся и визжат, —Но мне комедья эта,Поверьте, сущий ад.Сестра кричит: «Поправим!»Сынок кричит: «Снесем!»Свояк вопит: «Натравим!»А дворник – «Донесем!»А милая супруга,Иссохшая, как тень,Вздыхает, как белуга,И стонет: «Ах, мигрень!»Молю тебя, Создатель(Совсем я не шучу),Я русский обыватель —Я просто жить хочу!Уйми мою мамашу,Уйми родную мать —Не в силах эту кашуОдин я расхлебать.Она, как анархистка,Всегда сама начнет,За нею гимназисткаИ весь домашний скот.Сестра кричит: «Устроим!»Свояк вопит: «Плевать!»Сынок шипит: «Накроем!»А я кричу: «Молчать!!»Проклятья посылаюРодному очагуИ втайне замышляю —В Америку сбегу!..1905 или 1906
До реакции
Пародия
Дух свободы… К перестройкеВся страна стремится,Полицейский в грязной МойкеХочет утопиться.Не топись, охранный воин, —Воля улыбнется!Полицейский! Будь покоен —Старый гнет вернется…1905 или 1906
Словесность
(С натуры)
Звание солдата почетно.
Воинский устав«“Всяк солдат слуга престолаИ защитник от врагов…”Повтори! Молчишь, фефела?Не упомнишь восемь слов?Ну, к отхожему дневальным,После ужина в наряд!»Махин тоном погребальнымОтвечает: «Виноват!»– «Ну-ка, кто у нас бригадный?» —Дальше унтер говоритИ, как ястреб кровожадный,Всё глазами шевелит…«Что – молчишь? Собачья морда,Простокваша, идиот!..Ну так помни, помни ж твердо!» —И рукою в ухо бьет.Что же Махин? Слезы льются,Тихо тянет: «Виноват…»Весь дрожит, колени гнутсяИ предательски дрожат.«“Всех солдат почетно званьеПост ли… знамя… караул…”Махин, чучело баранье,Что ты ноги развернул?Ноги вместе, морду выше!Повтори, собачий сын!..»Тот в ответ всё тише, тишеЖалко шепчет: «Господин…»– «Ах, мерзавец! Ах, скотина!»В ухо, в зубы… раз и раз…Эта гнусная картинаОбрывает мой рассказ…<1906>
Балбес
За дебоши, лень и тупость,За отчаянную глупостьИз гимназии балбесаПопросили выйти вон…Рад-радешенек повеса,Но в семье и плач и стон…Что с ним делать, ради неба?Без занятий идиотЗа троих съедает хлеба,Сколько платья издерет!..Нет в мальчишке вовсе прока —В свинопасы разве сдать,И для вящего урокаПеред этим отодрать?Но решает мудрый дядя,Полный в будущее веры,На балбеса нежно глядя:«Отдавайте в… офицеры…Рост высокий, лоб покатый.Пусть оденется в мундир —Много кантов, много ваты,Будет бравый командир!»Про подобные примерыСлышим чуть не каждый час,Оттого-то офицерыЕсть прекрасные у нас…<1906>
Кому живется весело?
Попу медоточивому —Развратному и лживому,С идеей монархической,С расправою физической…Начальнику гуманному,Банкиру иностранному,Любимцу иудейскому —Полковнику гвардейскому;Герою с аксельбантами,С «восточными» талантами;Любому губернатору,Манежному оратору,Правопорядку правому,Городовому бравому,С огромными усищамиИ страшными глазищами;Сыскному отделениюИ Меньшикову-гению,Отшельнику Кронштадтскому,Фельдфебелю солдатскому,Известному предателю —Суворину-писателю,Премьеру – графу новому,Всегда на всё готовому, —Всем им живется весело,Вольготно на Руси…1906
Пастырь добрый
«Долой амнистию,
Да здравствует смертная казнь!»
От монашеского пенья,От кадильных благовонийПрикатил для управленьяИз Житомира Антоний.Там, в провинции доходной,Украшался он виссономИ средь знати благороднойПил душистый чай с лимоном.А за ним весьма прилежно«Мироносицы» ходили,В рот заглядывали нежноИ тихонько говорили:«Ах, какой епископ статныйУправляет нынче нами!Просвещенный, деликатный,С изумрудными глазами…»Через месяц аккуратноДля людей непросвещенныхОн прочитывал приватноПоучений ряд ученых:О Толстом и о РенанеС точки зрения вселенской,О диавольском обмане,О войне, о чести женской…Тексты сыпались привольно,Речь текла легко и гладко…Я там был… дремал невольноИ зевал при этом сладко…Что Ренаны, что Толстые?Отщепенцы, басурмане!Лишь епископы святые —Чистой крови христиане…Прочитав теперь в газете,Как Антоний отличилсяВ Государственном совете,Я ничуть не удивился:Где муаровые рясыВ управленье влезть сумеют —В черносотенстве лампасыПеред ними побледнеют!..В каждом слове кровожадность,Пресмыканье, фарисейство,И смиренная «лампадность»,И высокое лакейство.Христианнейший язычникЧерной злобою пылает.Где тут пастырь, где опричник —Пусть досужий разбирает…«Им амнистию?!» – смеется,И цепям поет: «Осанна!»Ликование несетсяИз самаринского стана…Ах, епископ-звездоносецС изумрудными глазами!Сколько бедных «мироносиц»Недовольны будут вами!..1906
«Пьяный» вопрос
Мужичок, оставьте водку,Пейте чай и шоколад.Дума сделала находку:Водка – гибель, водка – яд.Мужичок, оставьте водку, —Водка портит божий лик,И уродует походку,И коверкает язык.Мужичок, оставьте водку,Хлеба Боженька подастПосле дождичка в субботку…Или «ближний» вам продаст.Мужичок, оставьте водку,Может быть (хотя навряд),Дума сделает находку,Что и голод тоже яд.А пройдут еще два года —Дума вспомнит: так и быть,Для спасения народаНадо тьму искоренить…Засияет мир унылый —Будет хлеб и свет для всех!Мужичок, не смейся, милый,Скептицизм – великий грех.Сам префект винокуренийВ Думе высказал: «Друзья,Без культурных насажденийС пьянством справиться нельзя…»Значит… Что ж, однако, значит?Что-то сбились мы слегка, —Кто культуру в погреб прячет?Не народ же… А пока —Мужичок, глушите водку,Как и все ее глушат,В Думе просто драло глоткуСтадо правых жеребят.Ах, я сделал сам находку:Вы культурней их во всем —Пусть вы пьете только водку,А они коньяк и ром.1908
Размышление современного интеллигента
Засунув руки в брюки,Гляжу во двор от скуки.В мозгу мотив канкана,В желудке газ нарзана.У старых бочек парни:Детина из пекарниИ всяких прав поборник —Алёха, младший дворник.Они, возню затеяв,На радость ротозеев,Тузят – резвы и прытки —Друг друга под микитки.А мне, ей-ей, завидно…Мне даже как-то стыдно,Что я вот не сумеюНамять Алёхе шею.Зачем я сын культуры,Издерганный и хмурый,Познавший с колыбелиОсмысленные цели?Я ною дни и ночи,Я полон многоточий;Ни в чем не вижу смысла;Всегда настроен кисло.Мне надоели шахи,Убийства, сплетни, крахи.Растраченные фондыИ кража Джиоконды…Я полон слов банальных —Газетных и журнальных…О неврастеник бедный,Ненужный, даже вредный!Зачем в судьбе случайнойЯ не хозяин чайной,Не повар, не извозчик,Не розничный разносчик?Я мог бы в речи жаркойМарьяжиться с кухаркой,Когда у кухни бодроОна полощет ведра.И дворник, полный местью,За то меня честь честью,Забывши про поливку,Хватил бы по загривку.И этот вызов тонкий,Отведавши «казенки»,Я принял бы покорноДушой нерефлекторной.<1911>
Новый «изм»
Нет денег, угол хуже склепа,Талант в пределах ремесла,Работать скучно, ждать нелепо,И конкурентам нет числа.Что делать? Тлея незаметно,Писать портреты с чахлых дев?Но самолюбие – как Этна,Но самолюбие – как лев!И вот развязные кастраты,Раскрасив синькой животы,Толпою лезут в ГеростратыИ рушат славных с высоты.«Долой слащавых Тицианов!Долой бездарных пастухов!Под гром турецких барабановПостроим храм из лопухов!»И спорят: в центре крыши – двери,Вдоль пола – окна. Принцип прост!Со стен глядят смешные звери:Шесть ног, шесть глаз, из пасти – хвост.Пускай прием не гениальный,Но он испытан. Цепь зевакБежит, шумя, на вид скандальныйВ салон «Квадратный Вурдалак».Сначала хохот и глумленье,Потом, глядишь, один, другойСтоит у стенки в размышленье,Тряся задумчиво ногой…«А нет ли здесь чего такого?Ведь сам маститый разъяснил,Что Врубель тоже был суровоОсмеян стадом пошлых сил…»В четверг маститый гибкий критикОценит новый «Вурдалак», —Он в ногу с веком и политик,И он напишет… так и сяк.Готово «Новое теченье»!Смеются, спорят и хулят, —А вурдалаки в восхищеньеПьют легкой славы острый яд…<1913>
Воробьиная элегия
У крыльца воробьи с наслаждениемКувыркаются в листьях гнилых…Я взираю на них с сожалением,И невольно мне страшно за них:Как живете вы так, без правительства,Без участков и без податей?Есть у вас или нет право жительства?Как без метрик растите детей?Как воюете без дипломатии,Без реляций, гранат и штыков,Вырывая у собственной братииПух и перья из бойких хвостов?Кто внедряет в вас всех просвещениеИ основы моралей родных?Кто за скверное вас поведениеИсключает из списка живых?Где у вас здесь простые, где знатные?Без одежд вы так пресно равны…Где мундиры торжественно-ватные?Где шитье под изгибом спины?Нынче здесь вы, а завтра в Швейцарии, —Без прописки и без паспортовРаспеваете вольные арииМиллионом незамкнутых ртов…Искрошил воробьям я с полбублика,Встал с крыльца и тревожно вздохнул:Это даже, увы, не республика,А анархии дикий разгул!Улетайте… Лихими дворянамиВ корне зло решено ведь пресечь —Не сравняли бы вас с хулиганамиИ не стали б безжалостно сечь!<1913>
Правила для родителей
Посвящается Министерству
народного просвещения
Родитель при встрече с директором сынаОбязан всегда становиться во фронт.Супруга ж родителя молча и чинноБерет «на кра-ул» черный шелковый зонт.Одежда родителей в будни простая:Суконное платье не в ярких тонах.По табелям – блузки из белого фаяИ черные фраки при черных штанах.Небуйным родителям с весом и с чиномДозволен прием всех казенных питей.Курить разрешается только мужчинам,Но дома, притом запершись от детей!За чтением книг наблюдает инспектор —За книгой приходит отец или мать.Газету всегда выбирает директор.На пьесах «с идеей» отнюдь не бывать.О каждом рождении чада родительОбязан в гимназию сам донести.Предельную норму блюдет попечитель:Не менее двух и не больше шести.С детьми разговаривать можно, но редко…Нельзя возвращаться в ночные часы.Прическа у женщин должна быть под сеткой.Мужчинам же можно носить и усы.В гостиной над печкой (отнюдь не в передней)Повесить портреты всех школьных властей.По праздникам слушать попарно обедни,Чтоб сим благотворно влиять на детей.Раз в месяц всех дворников классныйнаставникОбходит, чтоб справки о всем навести:Кто вел себя плохо, тех местный исправникСажает – от месяца до десяти.У скромных родителей – скромные дети,А путь послушанья – путь к лучшей судьбе.Родители мудрые правила этиДолжны постоянно носить при себе.<1913>
Стихотворения
1926–1932 гг.
Пасха в Гатчине
А. И. Куприну
Из мглы всплывает яркоДалекая весна:Тишь гатчинского паркаИ домик Куприна.Пасхальная неделя —Беспечных дней кольцо,Зеленый пух апреля,Скрипучее крыльцо…Нас встретил дом уютомВеселых голосовИ пушечным салютомДвух сенбернарских псов.Хозяин в тюбетейке,Приземистый как дуб,Подводит нас к индейке,Склонивши на́ бок чуб…Он сам похож на гостяВ своем жилье простом…Какой-то дядя КостяБьет в клавиши перстом…Поют нескладным хором, —О, ты, родной козел!Весенним разговоромЖужжит просторный стол.На гиацинтах алыхМорозно-хрупкий мат.В узорчатых бокалахОранжевый мускат.Ковер узором блеклымПокрыл бугром тахту,В окне – прильни-ка к стеклам —Черемуха в цвету!Вдруг пыль из подворотни,Скрип петель в тишине, —Казак уральской сотниВъезжает на коне.Ни на кого не глядя,У темного стволаОгромный черный дядяСлетел пером с седла.Хозяин дробным шагомС крыльца, пыхтя, спешит.Порывистым зигзагомВзметнулась чернь копыт…Сухой и горбоносый,Хорош казачий конь!Зрачки чуть-чуть раскосы, —Не подходи! Не тронь!Чужак погладил темя,Пощекотал челоИ вдруг, привстав на стремя,Упруго влип в седло…Всем телом навалился,Поводья в горсть собрал, —Конь буйным чертом взвился,Да, видно, опоздал!Не рысь, а сарабанда…А гости из окнаХвалили дружной бандойПосадку Куприна…Вспотел и конь, и всадник.Мы сели вновь за стол…Махинище урядникС хозяином вошел.Копна прически львиной,И бородище – вал.Перекрестился чинно,Хозяйке руку дал…Средь нас он был как дома,Спокоен, прост и мил.Стакан огромный ромаСтепенно осушил.Срок вышел. Дома краше…Через четыре дняОн уезжал к папашеИ продавал коня.«Цена… ужо успеем».Погладил свой лампас,А чуб цыганским змеемЧернел до самых глаз.Два сенбернарских чадаУ шашки встали в ряд:Как будто к ним из садаПришел их старший брат…Хозяин, глянув зорко,Поглаживал кадык.Вдали из-за пригоркаВдруг пискнул паровик.Мы пели… Что? Не помню.Но так рычит утес,Когда в каменоломнюСорвется под откос…Март 1926
Париж
Мистраль
Пускай провансальские лиры звенят:«Мистраль – это шепот влюбленных дриад,Мистраль – это робкий напев камыша,Когда в полнолунье он дремлет, шурша,Мистраль – перекличка мимозных стволов,Дубово-сосновая песня без слов,Мистраль – колыбельная песня лозы,Молитва лаванды и вздох стрекозы…»Пускай провансальские лиры звенят, —Я прожил в Провансе два лета подряд.Сегодня в усадьбе бушует мистраль.С утра замутилась небесная даль,Летят черепицы с грохочущих крыш,В истерике бьется безумный камыш,У псов задираются к небу хвосты,Из книги, шипя, вылетают листы,Верандная кровля, как дьявол шальной,Шуршащее чрево вздымает копной,И кот мой любимый, мой вежливый кот,В отчаянье лапою землю дерет…У моря ли сядешь – лопочет песок,Струится за шиворот, хлещет в висок,Колючие брызги врываются в нос,И ветер горланит, как пьяный матрос.В лесу ли укрытого ищешь угла —Пронзает сквозняк от ствола до ствола,Вверху завывает чудовищный рог,Взлохмаченный вереск скрежещет у ног,А злое шипенье сосновых кистейВползает под кожу до самых костей…Из хижины старой в окошко гляжу:Дыбясь, виноградник ложится в межу,Вздымаются ленты засохших бобов,И желчь приливает до самых зубов…Кого бы зарезать? Кота или пса?Над крышей шакальи хрипят голоса,Под балкой качается сонная гроздь, —И с завистью тайной косишься на гвоздь.Душа – словно мокрый, слинявший чулок…С размаху бросаешь тетрадь в потолок.В ответ в очаге загудели басы,И сажа садится, кружась, на усы.В саду показался земляк-агроном,Под мышкой баклага с пунцовым вином,Рот стиснут, в глазах смертоносная сталь,Прическу винтом завивает мистраль.Влетевший за ворот воздушный потокИз левой штанины вдруг вырвался вбок…Спина парусит, и бока пузырем.Буксирной походкой берет он подъем.«С веселой погодкой, любезнейший друг!»В ответ агроном описал полукругИ вдруг превратился в живую спираль…. . . . . . . . . . .О, шепот дриады! О, нежный мистраль!1927
Ла-Фавьер
Мой роман
Кто любит прачку, кто любит маркизу,У каждого свой дурман, —А я люблю консьержкину Лизу,У нас – осенний роман.Пусть Лиза в квартале слыветнедотрогой, —Смешна любовь напоказ!Но всё ж тайком от матери строгойОна прибегает не раз.Свою мандолину снимаю со стенки,Кручу залихватски ус…Я отдал ей всё: портрет КороленкиИ нитку зеленых бус.Тихонько-тихонько, прижавшись другк другу,Грызем соленый миндаль.Нам ветер играет ноябрьскую фугу,Нас греет русская шаль.А Лизин кот, прокравшись за нею,Обходит и нюхает пол.И вдруг, насмешливо выгнувши шею,Садится пред нами на стол.Каминный кактус к нам тянет колючки,И чайник ворчит, как шмель…У Лизы чудесные теплые ручкиИ в каждом глазу – газель.Для нас уже нет двадцатого века,И прошлого нам не жаль:Мы два Робинзона, мы два человека,Грызущие тихо миндаль.Но вот в передней скрипят половицы,Раскрылась створка дверей…И Лиза уходит, потупив ресницы,За матерью строгой своей.На старом столе перевернуты книги,Платочек лежит на полу.На шляпе валяются липкие фиги,И стул опрокинут в углу.Для ясности, после ее ухода,Я всё-таки должен сказать,Что Лизе – три с половиною года…Зачем нам правду скрывать?1927
Париж
Из римской тетради
По форуму ТраянаГуляют вяло кошки.Сквозь тусклые румянаДрожит лимонный зной…Стволом гигантской свечкиКолонна вьется к небу.Вверху, как на крылечке,Стоит апостол Петр.Колонна? Пусть колонна.Под пологом харчевниШальные мухи сонноСадятся на ладонь…Из чрева темной лавкиЧеснок ударил в ноздри.В бутылке на прилавкеЗапрыгал алый луч…В автомобилях мимо,Косясь в лорнет на форум,Плывут с утра вдоль РимаПрезрительные мисс.Плывут от Колизея,По воле сонных гидов,Вдоль каждого музеяСвершить свой моцион…А я сижу сегодняУ форума Траяна,И синева ГосподняЛикует надо мной,И голуби картавят,Раскачивая шейки,И вспышки солнца плавятНемую высоту…Нанес я все визитыВсем римским Аполлонам.У каждой АфродитыЯ дважды побывал…О, старина седая!Пусть это некультурно, —Сегодня никуда я,Ей-богу, не пойду…Так ласково барашекВорчит в прованском масле…А аромат фисташекВ жаровне у стены?А мерное качаньеПузатого брезентаИ пестрых ног мельканьеЗа пыльной бахромой?Смотрю в поднос из жести.Обломов, брат мой добрый!Как хорошо бы вместеС тобой здесь помолчать…Эй, воробьи, не драться!Мне триста лет сегодня,А может быть, и двадцать,А может быть, и пять.
