С большою эрудицией поет.
Жан Хлестаков работает в «России»,
Затем – в «Осведомительном бюро»,
Где чувствует себя совсем в родной стихии:
Разжился, раздобрел, – вот борзое перо!..
Одни лишь черти, Вий да ведьмы и русалки,
Попавши в плен к писателям modernes,
Зачахли, выдохлись и стали страшно жалки,
Истасканные блудом мелких скверн…
Ах, милый Николай Васильич Гоголь!
Как хорошо, что ты не можешь встать…
Но мы живем! Боюсь – не слишком много ль
Нам надо слышать, видеть и молчать?
И в праздник твой,
в твой праздник благородный,
С глубокой горечью хочу тебе сказать:
«Ты был для нас источник многоводный,
И мы к тебе пришли теперь опять, —
Но «смех сквозь слезы» радостью усталой
Не зазвенит твоим струнам в ответ…
Увы, увы… Слез более не стало,
И смеха нет».
1909
Трагедия
(К вопросу о «кризисе современной русской литературы»)
Рожденный быть кассиром в тихой банеИль а́ гентом по заготовке шпал,Семен Бубнов сверх всяких ожиданийИгрой судьбы в редакторы попал.Огромный стол. Перо и десть бумаги —Сидит Бубнов, задравши кнопку-нос…Не много нужно знаний и отваги,Чтоб ляпать всем: «Возьмем»,«Не подошло-с!»Кто в первый раз – скостит наполовину,Кто во второй – на четверть или треть…А в третий раз – пришли хоть требушину,Сейчас в набор, не станет и смотреть!Так тридцать лет чернильным папуасомЧетвертовал он слово, мысль и вкус,И наконец, опившись как-то квасом,Икнул и помер, вздувшись, словно флюс.В некрологах, средь пышных восклицаний,Никто, конечно, вслух не произнес,Что он, служа кассиром в тихой бане,Наверно, больше б пользы всем принес.1912
Невольная дань
Молитва
Благодарю тебя, создатель,Что я в житейской кутерьмеНе депутат и не издательИ не сижу еще в тюрьме.Благодарю тебя, могучий,Что мне не вырвали язык.Что я, как нищий, верю в случайИ к всякой мерзости привык.Благодарю тебя, единый,Что в Третью Думу я не взят, —От всей души, с блаженной минойБлагодарю тебя стократ.Благодарю тебя, мой боже,Что смертный час, гроза глупцов,Из разлагающейся кожиИсторгнет дух в конце концов.И вот тогда, молю беззвучно,Дай мне исчезнуть в черной мгле, —В раю мне будет очень скучно,А ад я видел на земле.1907
Послания
Кумысные вирши
1
Благословен степной ковыль,Сосцы кобыл и воздух пряный.Обняв кумысную бутыль,По целым дням сижу как пьяный.Над речкой свищут соловьи,И брекекекствуют лягушки.В честь их восторженной любвиТяну кумыс из липкой кружки.Ленясь, смотрю на берега…Душа вполне во власти тела —В неделю правая ногаНа девять фунтов пополнела.Видали ль вы, как степь цветет?Я не видал, скажу по чести;Должно быть, милый божий скотПоел цветы с травою вместе.Здесь скот весь день среди степейНавозит, жрет и дрыхнет праздно(Такую жизнь у нас, людей,Мы называем буржуазной).Благословен степной ковыль!Я тоже сплю и обжираюсь,И на скептический костыльЛишь по привычке опираюсь.Бессильно голову склоня,Качаюсь медленно на стулеИ пью. Наверно, у меняХвост конский вырастет в июле.Какой простор! Вон пара козДерется с пылкостью Аяксов.В окно влетающий навозМилей струи опопанакса.А там, в углу, перед крыльцомСосет рябой котенок суку.Сей факт с сияющим лицомВношу как ценный вклад в науку.Звенит в ушах, в глазах, в ногах,С трудом дописываю строчку,А муха на моих стихахПусть за меня поставит точку.3
Бронхитный исправник,Серьезный как классный наставник,С покорной тоской на лице,Дороден, задумчив и лыс,Сидит на крыльцеИ дует кумыс.Плевритный священникВзопрел, как березовый веник,Отринул на рясе крючки,И – тощ, близорук, белобрыс —Уставил в газету очкиИ дует кумыс.Катарный сатирик,Истомный и хлипкий, как лирик,С бессмысленным, пробковым взглядомСижу без движения рядом.Сомлел, распустился, раскисИ дую кумыс.«В Полтаве попался мошенник», —Читает со вкусом священник.«Должно быть, из левых», —Исправник басит полусонно.А я прошептал убежденно:«Из правых».Подходит мулла в полосатом,Пропахшем муллою халате.Хихикает… Сам-то хорош! —Не ты ли, и льстивый и робкий,В бутылках кумысных даешьНегодные пробки?Его пятилетняя дочкаСидит, распевая, у бочкиВ весьма невоспитанной позе.Краснею как скромный поэт,А дева, копаясь в навозе,Смеется: «Бояр! Дай конфет!»«И в Риге попался мошенник!» —Смакует плевритный священник.«Повесить бы подлого Витте», —Бормочет исправник сквозь сон.«За что же?!» И голос сердитыйМне буркнул: «Все он»…Пусть вешает. Должен циничноПризнаться, что мне безразлично.Исправник глядит на муллуИ тянет ноздрями: «Вонища!»Священник вздыхает: «Жарища!»А я изрекаю хулу:«Тощища!!»Провинция
Бульвары
Праздник. Франты гимназистыЗанимают все скамейки.Снова тополи душисты,Снова влюбчивы еврейки.Пусть экзамены вернулись…На тенистые бульвары,Как и прежде, потянулисьПары, пары, пары, пары..Господа семинаристыГолосисты и смешливы,Но бонтонны гимназистыИ вдвойне красноречивы.Назначают час свиданья,Просят «веточку сирени»,Давят руки на прощаньеИ вздыхают, как тюлени.Адъютантик благовонныйУвлечен усатой дамой.Слышен голос заглушенный:«Ах, не будьте столь упрямой!»Обещает. О, конечно,Даже кошки и собачкиКое в чем не безупречныПосле долгой зимней спячки…Три акцизника портнихеОтпускают комплименты.Та бежит и шепчет тихо:«А еще интеллигенты!»Губернатор едет к тете.Нежны кремовые брюки.Пристяжная на отлетеВытанцовывает штуки.А в соседнем переулкеТишина, и лень, и дрема.Все живое на прогулке,И одни старушки дома.Садик. Домик чуть заметен.На скамье у старой елкиВ упоеньи новых сплетенДве седые балоболки.«Шмит к Серовой влез в окошко…А еще интеллигенты!Ночью, к девушке, как кошка…Современные… Студенты!»1908
При лампе
Три экстерна болтают руками,А студент-оппонентНа диван завалился с ногамиИ, сверкая цветными носками,Говорит, говорит, говорит…Первый видит спасенье в природе,Но второй, потрясая икрой,Уверяет, что только – в народе.Третий – в книгах и в личной свободе,А студент возражает всем трем.Лазарь Ро́зенберг, рыжий и гибкий,В стороне на окнеК Дине Блюм наклонился с улыбкой.В их сердцах ангел страсти на скрипкеВ первый раз вдохновенно играл.В окна первые звезды мигали.Лез жасмин из куртин.Дина нежилась в маминой шали,А у Лазаря зубы стучалиОт любви, от великой любви!..Звонко пробило четверть второго —И студент-оппонентПриступил, горячась до смешного,К разделению шара земного.Остальные устало молчали.Дым табачный и свежесть ночная…В стороне, на окне,Разметалась забытая шаль, как больная,И служанка внесла, на ходу засыпая,Шестой самовар…1908
На галерке
(В опере)
Предо мною чьи-то локти,Ароматный воздух густ,В бок вцепились чьи-то ногти,Сзади шепот чьих-то уст:«В этом месте бас сфальшивил!»«Тише… Браво! Ш-а! Еще!!»Кто-то справа осчастливил —Робко сел мне на плечо.На лице моем несчастномБьется чей-то жирный бюст,Сквозь него на сцене ясноВижу будочку и куст.Кто-то дышит прямо в ухо.Бас ревет: «О, па-че-му?!»Я прислушиваюсь сухоИ не верю ничему.1908
На музыкальной репетиции
Склонив хребет, галантный дирижерТалантливо гребет обеими руками —То сдержит оком бешеный напор,То вдруг в падучей изойдет толчками…Кургузый добросовестный флейтист,Скосив глаза, поплевывает в дудку.Впиваясь в скрипку, тоненький, как глист,Визжит скрипач, прижав пюпитр к желудку.Девица-страус, сжав виолончель,Ключицами прилипла страстно к грифу,И, бесконечную наяривая трель,Все локтем ерзает по кремовому лифу.За фисгармонией унылый господинРычит, гудит и испускает вздохи,А пианистка вдруг, без видимых причин,Куда-то вверх полезла в суматохе.Перед трюмо расселся местный лев,Сияя парфюмерною улыбкой, —Вокруг колье из драгоценных девШуршит волной томительной и гибкой…А рядом чья-то mère[1], в избытке чувств,Вздыхая, пудрит нос, горящий цветом мака:«Ах, музыка, искусство из искусств,Безумно помогает в смысле брака!..»1910
Лирические сатиры
Под сурдинку
Хочу отдохнуть от сатиры…У лиры моейЕсть тихо дрожащие, легкие звуки.Усталые рукиНа умные струны кладу,Пою и в такт головою киваю…Хочу быть незлобным ягненком,Ребенком,Которого взрослые люди дразнили и злили,А жизнь за чьи-то чужие грехиЛишила третьего блюда.Васильевский остров прекрасен,Как жаба в манжетах.Отсюда, с балконца,Омытый потоками солнца,Он весел, и грязен, и ясен,Как старый маркёр.Над ним углубленная просиньЗовет, и поет, и дрожит…Задумчиво осеньПоследние листья желтит,Срывает,Бросает под ноги людей на панель…А в сердце не молкнет свирель:Весна опять возвратится!О зимняя спячка медведя,Сосущего пальчики лап!Твой девственный храпЖеланней лобзаний прекраснейшей леди.Как молью изъеден я сплином…Посыпьте меня нафталином,Сложите в сундук и поставьте меняна чердак,Пока не наступит весна.1909
Из книги «Сатиры и лирика»
Бурьян
«Безглазые глаза надменных дураков…»
Безглазые глаза надменных дураков,Куриный кодекс модных предрассудков,Рычание озлобленных ублюдковИ наглый лязг очередных оков…А рядом, словно окна в синий мир,Сверкают факелы безумного Искусства:Сияет правда, пламенеет чувство,И мысль справляет утонченный пир.Любой пигмей, слепой, бескрылый крот,Вползает к Аполлону, как в пивную, —Нагнет, икая, голову тупуюИ сладостный нектар как пиво пьет.Изучен Дант до неоконченной строфы,Кишат концерты толпами прохожих,Бездарно и безрадостно похожих,Как несгораемые тусклые шкафы…Вы, гении, живущие в веках,Чьи имена наборщик знает каждый,Заложники бессмертной вечной жажды,Скопившие всю боль в своих сердцах!Вы все – единой донкихотской расы,И ваши дерзкие, святые голосаВсё так же тщетно рвутся в небеса,И вновь, как встарь, вам рукоплещутпапуасы…1922
В пассаже
Портрет Бетховена в аляповатой рамке,Кастрюли, скрипки, книги и нуга.Довольные обтянутые самкиРассматривают бусы-жемчуга.Торчат усы, и чванно пляшут шпоры.Острятся бороды бездельников-дельцов.Сереет негр с улыбкою обжоры,И нагло ржет компания писцов.Сквозь стекла сверху, тусклый и безличный,Один из дней рассеивает свет.Толчется люд, бесцветный и приличный.Здесь человечество от глаз и до штиблетКак никогда – жестоко гармоничноИ говорит мечте цинично: «Нет!»1910
«Книжный клоп, давясь от злобы…»
Если при столкновении книгис головой раздастся пустой звук, —то всегда ли виновата книга?Георг ЛихтенбергКнижный клоп, давясь от злобы,Раз устроил мне скандал:«Ненавидеть – очень скверно!Кто не любит – тот шакал!Я тебя не утверждаю!Ты ничтожный моветон!Со страниц литературыУбирайся к черту вон!»Пеплом голову посыпав,Побледнел я, как яйцо,Проглотил семь ложек бромуИ закрыл плащом лицо.Честь и слава – все погибло!Волчий паспорт навсегда…Ах, зачем я был злодеемБез любви и без стыда!Но в окно впорхнула МузаИ шепнула: «Лазарь, встань!Прокурор твой слеп и жалок,Как протухшая тарань…Кто не глух, тот сам расслышит,Сам расслышит вновь и вновь,Что под ненавистью дышитОскорбленная любовь».1922
Пять минут
«Господин» сидел в гостинойИ едва-едваВ круговой беседе чиннойПлел какие-то слова.Вдруг безумный бес протестаВ ухо проскользнул:«Слушай, евнух фраз и жеста,Слушай, бедный вечный мул!Пять минут (возьми их с бою!)За десятки летБудь при всех самим собоюОт пробора до штиблет».В сердце ад. Трепещет тело.«Господин» поник…Вдруг рукой оледенелойСбросил узкий воротник!Положил на кресло ногу,Плечи почесалИ внимательно и строгоПосмотрел на стихший зал.Увидал с тоской суровойРыхлую жену,Обозвал ее коровойИ, как ключ, пошел ко дну…Близорукого соседаЩелкнул пальцем в лобИ прервал его беседуГневным словом: «Остолоп!»Бухнул в чай с полчашки рома,Пососал усы,Фыркнул в нос хозяйке домаИ, вздохнув, достал часы.«Только десять! Ну и скука…»Потянул альбомИ запел, зевнув как щука:«Тили-тили-тили-бом!»Зал очнулся: шепот, крики,Обмороки дам.«Сумасшедший! Пьяный! Дикий!»– «Осторожней, – в морду дам».Но прислуга «господину»Завязала ротИ снесла, измяв как глину,На пролетку у ворот…Двадцать лет провел несчастныйДома, как барбос,И в предсмертный час напрасноЗадавал себе вопрос:«Пять минут я был нормальнымЗа десятки лет —О, за что же так скандальноПоступил со мною свет!»1910
В детской
«Сережа! Я прочел в папашином труде,Что плавает земля в воде,Как клецка в миске супа…Так в древности учил мудрец ФалесМилетский…»– «И глупо! —Уверенно в ответ раздался голос детский. —Ученостью своей, Павлушка, не диви,Не смыслит твой Фалес, как видно,ни бельмеса,Мой дядя говорил – а он умней Фалеса, —Что плавает земля… семь тысяч лет в крови!»1908
Бодрый смех
…песню пропойте,Где злость не глушила бы смеха, —И вам, точно чуткое эхо,В ответ молодежь засмеется.Из письма «группы киевских медичек» к авторуГолова – как из олова.Наплевать!Опущусь на кроватьИ в подушку зарою я головуИ закрою глаза.Оранжево-сине-багровые кольцаЗавертелись, столкнулись и густо сплелись,В ушах золотые звенят колокольцы,И сердце и ноги уходят в черную высь.Весело! Общедоступно и просто:Уткнем в подушку нос и замрем —На дне подушки, сбежав с погоста,Мы бодрый смех найдем.Весело, весело! Пестрые хариЩелкают громко зубами,Проехал черт верхом на гитареС большими усами.Чирикают пташки,Летают барашки.Плодятся букашки, а тучки плывут.О грезы! О слезы!О розы! О козы!Любовь, упоенье и ра-до-стный труд!Весело, весело! В братской могилеЩелкайте громче зубами.Одни живут, других утопили,А третьи – сами.Три собачки во двореРазыграли кабаре:Широко раскрыли пастиИ танцуют в нежной страсти.Детки прыгают кругомИ колотят псов кнутом.«У Егора на носуЧерти ели колбасу…»Весело, весело, весело, весело!Щелкайте громче зубами.Одни живут, других повесили,А третьи – сами…Бесконечно милая группа божьих коровок!Киевлянки-медички! Я смеюсь на авось.Бодрый смех мой, быть может,и глуп, и неловок —Другого сейчас не нашлось.Но когда вашу лампу потушат,И когда вы сбежите от всех,И когда идиоты задушатВашу мысль, вашу радость и смех, —Эти вирши, смешные и странные,Положите на ноты и пойте, как пьяные:И тогда – о, смею признаться —Вы будете долго и дико смеяться!1910
Тучков мост
Заклубилась темень над рекой.Крепнет ветер. Даль полна тоской.Лед засыпан снегом. Как беда,В полыньях чернеется вода.Крышки свай, безжизненно наги,Друг на друга смотрят как враги.На мосту пролетка дребезжит.Кучер свесил голову и спит…Фонари пустынно встали в ряд.И в отчаяньи, и в ужасе горят.Одичалый дом на островкеБродит стеклами слепыми по реке.Снег валит. Навеки занеслоЛето, розы, солнце и тепло.1913
В пространство
В литературном прейскурантеЯ занесен на скорбный лист:«Нельзя, мол, отказать в таланте,Но безнадежный пессимист».Ярлык пришит. Как для дантистаВсе рты полны гнилых зубов,Так для поэта-пессимистаЗемля – коллекция гробов.Конечно, это свойство взоров!Ужели мир так впал в разврат,Что нет натуры для узоровОптимистических кантат?Вот редкий подвиг героизма,Вот редкий умный господин,Здесь – брак, исполненный лиризма,Там – мирный праздник именин…Но почему-то темы этиУ всех сатириков в тени,И все сатирики на светеЛишь ловят минусы одни.Вновь с безнадежным пессимизмомЯ задаю себе вопрос:Они ль страдали дальтонизмом,Иль мир бурьяном зла зарос?Ужель из дикого желаньяЛежать ничком и землю грызтьЯ исказил все очертанья,Лишь в краску тьмы макая кисть?Я в мир, как все, явился голыйИ шел за радостью, как все…Кто спеленал мой дух веселый —Я сам? Иль ведьма в колесе?О Мефистофель, как обидно,Что нет статистики такой,Чтоб даже толстым стало видно,Как много рухляди людской!Тогда, объяв века страданья,Не говорили бы порой,Что пессимизм как заиканьеИль как душевный геморрой…1910 или 1911
