Миры Пола Андерсона. Том 19

Хотя приближалось время Бэйла и гвидионцы торопились домой, Дауид приказал идти кружным путем. Дождь прибил вулканическую пыль, но, для того чтобы полностью очистить почву, одного дождя было мало. Идти по зараженной местности было просто неразумно. Дауид повел экспедицию через отрог, выступавший из горного массива и блокировавший проход к побережью. Перевал через этот хребет находился выше границы лесов, в зоне альпийских лугов, и подъем оказался не из легких. Перед тем как преодолеть последний участок восхождения, путешественники решили сделать привал и передохнуть на опушке леса. Это произошло, когда утро было в самом разгаре.

Поев, Тольтека вышел из лагеря, чтобы помыться в естественной чаше, находившейся ниже по течению протекавшего неподалеку горного ручья. Этот ручей брал свое начало в ледниках, и вода поначалу обожгла его холодом, но, растершись полотенцем, он почувствовал, будто заново родился. Натянув одежду, Тольтека побрел искать водопад, шум которого был отлично слышен. На душе у него было неспокойно. Через подлесок к водопаду вела звериная тропа. Тольтека уже готов был выйти на открытое пространство, когда услышал голоса. Ворон и Эльфави!

— Пожалуйста, — просила девушка дрожащим голосом, — молю тебя, будь разумнее.

Страдание, которое слышалось в ее голосе, потрясло Тольтеку до глубины души. Ослепленный гневом, он хотел было выскочить из леса и объясниться с Вороном начистоту, но сдержался. Подслушивать, конечно, не по-джентльменски. Даже если — а может, и особенно потому, что эти двое с той первой ночи в Святом Городе столько времени проводили вдвоем. А если у нее возникли какие-то проблемы, лучше узнать, в чем они заключаются, тогда он будет в состоянии ей помочь: вряд ли она раскроет ему душу, если он спросит напрямик. Между ними существуют культурные барьеры, табу, и, наконец, она просто смущается. Только Ворону, этому неотесанному мужлану, ничего не стоит сокрушить эти преграды.

Тольтека облизал губы. Его ладони стали влажными, пульс участился, в ушах стучало так сильно, что он почти не слышал, как грохочет низвергающийся прямо перед ним с утеса водопад.

Пенящийся поток падал в ущелье, поросшее молодыми деревьями, чья колеблющаяся листва рисовала причудливые узоры из света и тени на фоне бездонного, как это бывает только в горах, темно-синего неба. В тучах брызг плясали радуги, водяные струи образовывали водовороты вокруг валунов, покрытых мягкой зеленой порослью, от камней на дне речки в разные стороны разбегалась рябь. Прохладный, сырой воздух звенел от шума водопада. Высоко в небе кружила хищная птица.

Ворон, закутавшись в черный дорожный плащ, стоял на берегу неподвижно, как статуя, и неотрывно смотрел на девушку; его суровое лицо казалось отлитым в бронзе. Она, ломая руки, прятала глаза от его взглядов. Крохотные капельки воды, застрявшие у нее в волосах, вспыхивали под солнцем, как ослепительные светлячки, но Тольтеке казалось, что волосы Эльфави, эта распущенная копна волос, и есть самое яркое пятно вокруг.

— Я и так благоразумен. — Ворон говорил резко, почти грубо. — Когда меня в третий раз подряд тычут носом в одно и то же, я начинаю различать запах.

— В третий раз? О чем ты? Почему ты сегодня такой сердитый?

Ворон протяжно вздохнул и принялся загибать пальцы:

— Мы уже об этом толковали, и не раз. Во-первых, ваши дома построены как крепости. Да, ты говорила мне, что это символ, но мне не верится, что такие рассудительные люди, как вы, стали бы расходовать столько сил и средств на какой-то символ. Во-вторых, никто из вас не живет в одиночку, особенно в глуши. Мне не забыть тех мест, где это однажды попробовали. Люди, жившие там, были убиты при помощи оружия. В-третьих, когда мы осматривали площадку для космодрома, твой отец заметил, что пещеры в обрыве легко превратить в убежище для Бэйла. Когда я спросил его, что он имеет в виду, он вдруг вспомнил, что ему нужно отлучиться по срочному делу. Когда я спросил о том же двух твоих соплеменников, они почти так же помрачнели, как и ты, и пробормотали что-то насчет того, что нужно-де подстраховаться против непредвиденных случайностей.

Однако вопрос для меня решился, когда я несколько часов назад во время перехода попросил серьезного объяснения у Кардуира. Во всех остальных вопросах он был со мной настолько откровенен, что мне казалось, он не станет играть в молчанку и на этот раз. Но вдруг он вышел из себя — во всяком случае, я никогда еще не видел гвидионца, который бы был так близок к этому состоянию. Был момент, когда мне казалось, что он готов меня ударить, но он просто отошел в сторону, сказав, что мне нужно быть повоспитаннее.

Тут что-то не так. Почему вы темните и не объясняете нам, в чем опасность?

Эльфави повернулась, будто желдя уйти, и часто заморгала глазами; на щеке у нее что-то влажно заблестело.

— Я думала, ты… ты пригласил меня на прогулку, — сказала она. — Аты…

Он схватил ее за руку.

— Послушай, — сказал он уже более мягким тоном. — Прошу тебя, выслушай меня. Я докучаю тебе этим потому, что… ну, скажем, ты дала мне основания думать, что ты ответишь на важный для меня вопрос честно и прямо, за что я тебе признателен. А то, что я спрашиваю, для меня действительно важно. Ты никогда не видела насилия, но я видел. И даже слишком часто. Я знаю, что из этого выходит, и я… я должен сделать все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от него. Ты понимаешь? Это мой долг.

Она перестала вырываться и застыла, вся дрожа и склонив голову так, что кудри упали ей на лицо и закрыли его. Ворон минуту рассматривал ее, и складки его рта смягчились.

— Сядь, родная моя, — сказал он наконец.

Эльфави опустилась на землю так, будто силы оставили ее. Он сел рядом и взял ее маленькую руку в свою. При виде этого Тольтеку пронзила жгучая боль.

— Вам запрещено об этом говорить? — спросил Ворон так тихо, что из-за рева водопада вопрос был едва слышен.

Она покачала головой.

— Так почему ты молчишь?

— Я… — Ее пальцы сжали его ладонь, а сверху она положила другую руку. Он сидел неподвижно и терпеливо ждал, пока она переведет дыхание. — Не знаю. Мы не… — Прошло несколько секунд, прежде чем она смогла выдавить из себя: — Мы почти об этом не говорим. И не думаем. Это слишком ужасно.

«Существует еще и бессознательное табу, — всплыло из глубин памяти Тольтеки, — наложенное личностью на самое себя».

— И не подумай, что плохое происходит очень часто, особенно теперь… теперь, когда мы научились… принимать меры предосторожности. Раньше, много лет тому назад, было хуже… — Она взяла себя в руки и посмотрела ему прямо в лицо. — Ты всю жизнь провел среди куда худших ужасов и опасностей, чем наши, правда?

Ворон улыбнулся одними уголками губ:

— Ага, уже лучше. Я отклоняю твою контрпретензию. Давай вернемся к нашей главной теме. Во время Бэйла что-то происходит или может произойти. Это видно невооруженным глазом. Твои соплеменники наверняка должны задаться вопросом, что же именно происходит в это время, если, конечно, они не знают об этом наверняка.

— Да. Мы делали предположения. — Эльфави, по-видимому, окончательно взяла себя в руки. Некоторое время она хмурясь смотрела в землю и наконец почти спокойно произнесла: — Видимо, мы, гвидионцы, куда меньше склонны анатомировать собственные души, нежели вы, пришельцы со звезд. Думаю, все дело в том, что мы проще устроены. Мигель как-то мне сказал, что до прилета на Гвидион не представлял себе, что может существовать целый народ, совершенно лишенный внутренних конфликтов. (Она упомянула мое имя! — мелькнуло в мозгу Тольтеки.) Не знаю, так ли это, но я знаю наверняка, что плохо владею искусством читать собственные сокровенные мысли. Поэтому я не могу тебе точно сказать, почему нам не под силу думать об опасности, подстерегающей во время Бэйла. Но разве не бывает, что ты боишься ассоциировать даже самые радостные минуты жизни с… с тем, другим?

— Может быть, — уклончиво ответил Ворон.

Она подняла голову, перекинула локоны на спину и продолжила:

— И все же Бэйл — это время, когда приходит Брг, а у Бога есть и Вуи — Ночные Лики. Не все возвращаются из Святого Города.

— И что же с ними происходит?

— Есть предположение, что от близости Бога горные обезьяны сходят с ума и устремляются в долины, убивая и уничтожая все на своем пути. Этим можно объяснить происходящее. Знаешь, думаю, если бы ты пристал ко всем гвидионцам, как ко мне, большинство сказало бы, что это предположение самое правильное.

— А вы не пытались его проверить? Почему бы не оставить кого-нибудь в горах? Пускай затаится в засаде и понаблюдает.

— Нет. Разве посмеет кто-нибудь из нас не отправиться в Святой Город, какие бы ни были на то причины?

— Хм! По крайней мере можно оставить автоматические камеры. Но это я смогу выяснить и позже. Как выглядят эти горные обезьяны?

— Это всеядные животные, которые часто охотятся на дичь. Обезьяны кочуют стаями.

— По-моему, от животных вполне защитят дверной засов и оконная решетка. И потом, разве вы не держите в ваших святилищах сторожевых роботов?

— Видишь ли, существует мнение, что у этих животных, возможно, имеются зачатки разума. Как бы могли они расселиться по многим островам, если бы не переплывали проливы на бревнах?

— Это могло произойти случайно. А может быть, ваши острова — это остатки когда-то существовавшего единого континента. Во всяком случае, в геологическом прошлом их могли соединять перешейки.

— Возможно, — неохотно согласилась она. — Но вдруг горные обезьяны настолько хитры, что могут обмануть даже сторожевых роботов? Ты сам понимаешь: даже если подобное происходит не слишком часто, оно может послужить поводом для беспокойства.

Предположим, обезьяны уже достигли такого высокого уровня развития, что научились изготовлять орудия, с помощью которых можно взламывать засовы и вскрывать двери. Мне кажется, никто так и не исследовал по-настоящему их повадки. Обычно они избегают встреч с людьми и таятся в лесных чащах, далеко от жилья. Только жители тех поселений, которые, как Звездар, находятся у опушки большого леса, имеют возможность иногда мельком увидеть издали кочующую стаю обезьян. Не забывай, нас всего лишь десять миллионов и мы рассеяны по всей планете. Она слишком велика, чтобы мы смогли узнать о ней все. — Казалось, Эльфави уже совсем успокоилась. Она обвела взглядом лощину, бурлящую реку, небо, где все так же кружила, высматривая добычу, хищная птица, и улыбнулась. — И хорошо, что мир таков, — сказала она. — Неужели ты захотел бы жить на планете, где нет никаких тайн и природа окончательно покорена?

— Нет, — согласился Ворон. — Думаю, поэтому-то прежде всего люди и начали летать к звездам.

— Да, и когда они познают все тайны близлежащих звезд, им придется забираться все дальше, — бросила Эльфави с жалостью, в которой при желании можно было уловить и самую малую долю презрения. — Мы предпочитаем не выходить за границы уже познанного.

— Мне нравится такой подход, — сказал Ворон. — Только не понимаю, какой смысл оставлять на свободе явную угрозу? Что ж, посмотрим, что это за горные обезьяны, и если все ваши неприятности из-за них, мы найдем на этих тварей управу.

У Эльфави отвисла челюсть; девушка смотрела на Ворона невидящими глазами.

— Нет, — выдохнула она, — вы их не истребите!

— Хм-м… да, правильно, вы ведь сочтете это безнравственным, так? Ну хорошо, пусть они как вид остаются жить. Но их можно уничтожить в населенных местностях.

— Что?! — Она вырвала у него свои руки.

— Подожди, подожди, — запротестовал Ворон. — Я же знаю, у вас нет никаких предрассудков насчет священности жизни. Вы ловите рыбу, охотитесь и забиваете домашних животных — не для развлечения, но по экономическим причинам — и делаете это с превеликим удовольствием. Какая же тут разница?

— Обезьяны могут быть разумными!

— Возможно, хотя и на очень низком уровне. Меня бы это не остановило. Но если вы такие чистоплюи, полагаю, их можно просто на время усыпить и перевезти по воздуху на дальнее плато или еще куда-нибудь. Уверен, они ничего не будут иметь против.

— Остановись! — Эльфави вся сжалась. Сквозь облегающую тунику, оставлявшую открытыми загорелые руки и ноги, было видно, как напряглись все мышцы ее прекрасного гибкого тела. — Неужели ты не понимаешь? Без Ночных Ликов нельзя!

— Ну-ну, не так резво, — сказал Ворон и протянул к ней руку. — Я только предлагал…

— Оставь меня в покое! — Она вскочила на ноги и с плачем бросилась бежать по тропинке; по дороге она чуть было не задела Тольтеку, но даже не заметила его.

Ворон выругался — в голосе его не чувствовалось злости, скорее горечь и боль — и бросился за ней. «Это уже чересчур!» — подумал Тольтека, внезапно вспылив, и вышел из своего убежища.

— Что здесь происходит? — требовательно осведомился он.

Ворон плавно перешел на шаг и остановился.

— И давно ты подслушиваешь? — спросил он вкрадчивым, как мурлыканье тигра, голосом.

— Достаточно долго, чтобы слышать, как она просила тебя не приставать. Вот и не приставай.

Некоторое время они стояли лицом к лицу. Пробивавшиеся сквозь лесную сень солнечные пятна сплошь расшили золотом черный плащ Ворона. Легкий ветерок от водопада бросал брызги прямо в лицо Тольтеке. Он ощущал на губах их прохладу, а в ноздрях — солоноватый запах, похожий на запах крови. «Если он на меня бросится, я буду стрелять. Да, стрелять».

Ворон тяжело вздохнул, его тяжелые плечи заметно обвисли.

— Наверно, это и к лучшему, — сказал он и отвернулся к реке.

От такого неожиданного поворота дела Тольтеке показалось, что стена, на которую он опирался, обрушилась. Он с ужасом осознал, что держал руку на рукояти пистолета, и поспешно отдернул ее. «Илем! Что со мной творится?»

«А что бы случилось, если бы…» — Тольтеке потребовалось все его мужество, чтобы не обратиться в бегство.

Ворон выпрямился.

— Твое благородное негодование делает тебе честь, — язвительно бросил он через плечо. — Но уверяю: я всего лишь пытался уберечь ее от гибели в одну расчудесную праздничную ночь.

Хотя потрясение еще не прошло, Тольтека ухватился за возможность сгладить впечатление.

— Знаю, — ответил он, — но тебе нужно уважать чувства этих людей. При контактах различных культур случается порой всякая чертовщина.

— Угу.

— Ты слыхал, к примеру, почему прекратилась торговля с Ориллионом, почему никто туда не летает? Поначалу он казался самой многообещающей из всех вновь открытых планет, на которые нам удалось набрести. Честные и сердечные люди. Настолько сердечные, что мы не смогли бы вести с ними никаких дел, если бы и дальше отклоняли их требования связать себя с ними узами личной дружбы… что означало, помимо всего прочего, вступление в гомосексуальную связь. Нам так и не удалось растолковать им, почему это в нашем понимании недопустимо.

— Да, я об этом слышал.

— Ты не должен врываться в святая святых этих людей, как артиллерийский снаряд. Подобные запреты коренятся в самой глубине подсознания. Люди не в состоянии мыслить о них в логических категориях. Предположим, я бы высказал сомнения в чести твоего отца. Ты бы, вероятно, убил меня за это. Но если бы ты сказал нечто подобное мне, моя реакция была бы намного слабее, во всяком случае, я бы не стал жаждать крови.

Ворон снова повернулся к нему и сухо спросил, подняв одну бровь:

— А какие у тебя самые чувствительные струнки?

— У меня? Ну… семья, пожалуй, хотя это чувство и не так сильно, как у лохланцев. Моя планета. Демократический способ правления. Я не против дискуссии на любую из этих тем и не полагаю их выше сомнения. Я не считаю возможным драться, если нет непосредственной физической угрозы, и не считаю себя непогрешимым. Я допускаю, что мои убеждения могут быть совершенно ошибочны. Во всяком случае, предела совершенству не существует.

— Автономная личность, — сказал Ворон. — Жаль мне ₍тебя. — И он быстро заговорил: — Но на Гвидионе есть какая-то опасность, особенно во время так называемого сезона Бэйла. Я узнал, что какое-то животное — горная обезьяна — считается ее причиной. У тебя нет сведений об этой твари?

— Н-нет. В большинстве языков слово «обезьяна» обозначает более или менее человекоподобное животное, которое достаточно сообразительно, однако не владеет какими-либо орудиями и развитой речью. На террестроидных планетах такие животные встречаются часто — параллельная ветвь эволюции.

— Знаю. — Ворон принял решение. — Послушай, ты согласишься, что нужно что-то предпринять хотя бы для обеспечения безопасности персонала на космодроме. О том, как ее обеспечить, не обидев при этом местных жителей с их предрассудками, будем думать позднее. Но сначала мы должны узнать, в чем, собственно, заключается проблема. Могут ли обезьяны действительно быть опасными? Когда речь зашла об этом, Эльфави вела себя настолько иррационально, что я не уверен, говорила ли она правду, как не уверен я и в других гвидионцах, к которым обращался с этим же вопросом. Как-то ты мне говорил, что охотился в лесах нескольких планет. Кроме того, полагаю, ты лучше меня умеешь выведывать у людей все, что нужно, не наступая им на любимую мозоль. Так вот: не мог бы ты как-нибудь потихоньку разузнать, как выглядят следы этих тварей и тому подобное? А потом, если представится возможность, отправимся сами и поглядим на них. Договорились?

8

Следов не встречалось, пока экспедиция не миновала перевал и не стала спускаться по поросшему лесом противоположному склону. Именно тогда молодой Беодаг, по профессии лесничий, заметил следы и обратил на них внимание Тольтеки и Ворона. Следы были довольно заметны: примятая трава и поломанные ветки, оборванные сочные бутоны деревьев кэрду, ямки на месте вырванных из земли клубней и корнеплодов.

— Будьте осторожны, — предостерег он их, — были случаи, когда они нападали на людей. Право, вам следует взять отряд побольше.

Ворон в ответ хлопнул себя по кобуре пистолета.

— Тут не на одну стаю хватит, — сказал он, — тем более что в обойме разрывные пули.

— Кроме того… э-э… более многочисленный отряд их только распугает, — добавил Тольтека. — К тому же вы нам все равно не поможете. Нам уже случалось встречаться с животными, находящимися на стадии развития, близкой к разумной, не говоря уже о вполне разумных негуманоидах. Мы знаем, чего следует опасаться, а вы, гвидионцы, — боюсь, пока еще нет.

Беодаг посмотрел на пришельцев с явным сомнением, но не стал настаивать: на Гвидионе считали, что любой взрослый человек знает, как ему следует поступать. Астронавты объяснили Дауиду и другим гвидионцам, что хотели бы познакомиться с образом жизни горных обезьян лишь для того, чтобы в случае необходимости обезопасить космодром от их набегов. Эльфави подавленно молчала, но не сказала, что Тольтека лжет.

— Что ж, — сказал Беодаг, — желаю удачи. Но сомневаюсь, что вы много увидите. Во всяком случае я лично не замечал, чтобы у них было что-либо похожее на орудия. Я, правда, слышал о подобном, но это были, что называется, слухи из третьих, а то и из четвертых уст, а вам известно, как они в таких случаях обрастают всякими небылицами.

Ворон кивнул, повернулся на каблуках и направился в лес. Тольтека поспешил за ним. Голоса гвидионцев вскоре затихли далеко позади, и пришельцы из других миров зашагали по молчаливому лесу, тишину в котором нарушали только шорохи и птичий гомон. Деревья здесь были стройные, уходящие высоко в небо, с прямыми стволами красноватого цвета. Их густые ветви переплетались, образуя высоко над головой сплошной шатер. Под сенью деревьев почти не было подлеска, только жирная почва, покрытая толстым слоем мягкого гумуса, в котором произрастал местный грибок. Температура воздуха была выше, чем обычно на таких высотах. Он был наполнен пряным ароматом, напоминающим запах чебреца, шалфея или тимьяна.

— Интересно, откуда этот запах? — подумал вслух Тольтека.

Ответ на его вопрос нашелся через несколько минут, когда они вышли на лесную поляну, густо поросшую кустарником. Вокруг испускавших терпкий аромат алых цветов, которыми ветви кустов были буквально усыпаны, вился рой насекомых, напоминавших пчел. Тольтека остановился, чтобы рассмотреть эти растения получше.

— Знаешь, — сказал он, — по-моему, это близкий родственник бэйлова куста. Обрати внимание на форму листьев. Однако этот вид, по всей вероятности, цветет чуть раньше.

— М-да. — Ворон постоял, потирая подбородок. Его холодные зеленые глаза стали задумчивыми. — По-моему, настоящий бэйлов куст откроет бутоны вскоре после нашего возвращения в Звездар — то есть как раз к началу празднования Бэйла, или как он там называется. Если учесть, какова местная культура, станет понятно, что совпадение названий куста и праздника не случайно. Тем не менее здешние жители так и не сложили об этом растении никаких мифов, как обо всем остальном, что попадает в их поле зрения.

— Я обратил на все это внимание, — сказал Тольтека, — но напрямик лучше не спрашивать, во всяком случае — до тех пор, пока не разузнаем побольше. Когда мы вернемся, я собираюсь послать наших лингвистов в корабельную библиотеку изучить слово «бэйл» с этимологической и семантической точек зрения.

— Отличная мысль. А заодно выкопай как-нибудь незаметно кустик этого растения и отдай на химический анализ.

— Хорошо, — сказал Тольтека, хотя от намеков Ворона его передернуло.

— А пока что, — сказал Ворон, — у нас другие планы. Пойдем.

И они снова нырнули в величественную тишину леса. Мягкий дерн настолько заглушал звук шагов, что даже собственное дыхание казалось им неестественно громким. Следы прошедшей здесь стаи обезьян были по-прежнему отчетливо видны: отпечатки лап, поврежденные растения, экскременты.

— Это, должно быть, крупные зверюги, если прут вот так через чащу напролом и никого и ничего не боятся. А грязнули-то! Ну точно как люди. Хотя думаю, во время охоты они ведут себя иначе и не поднимают шума.

— Как ты считаешь, сможем ли мы подобраться к ним поближе, чтобы понаблюдать за их повадками? — спросил Тольтека.