Миры Пола Андерсона. Том 19

— Попробовать можно. Насколько мне известно, людей они почти не опасаются. Мы наверняка сможем найти брошенную стоянку, где они провели несколько дней, попытаемся исследовать оставленный ими после себя сор: может быть, удастся обнаружить разбитые камнями кости или следы обработки камня для получения примитивных рубил.

— Предположим, наши предположения относительно их подтвердятся. Что дальше?

— Пока трудно сказать. Можно уговорить гвидионцев бросить свои идиотские предрассудки…

— Это не предрассудки! — вознегодовал Тольтека. — По крайней мере в их понимании.

— Склонять голову перед лицом угрозы — это просто смешно! — взвился Ворон. — Когда ты перестанешь потакать глупости?

В памяти Тольтеки всплыло встревоженное лицо Эльфави.

— Довольно! — перешел на крик Тольтека. — Здесь не твоя планета. Экспедицию тоже возглавляешь не ты. Не зарывайтесь, сэр.

Они остановились. На высоких скулах Ворона проступил румянец.

— Попридержи-ка свой язык! — отрезал Ворон.

— Мы не для того сюда прилетели, чтобы их угнетать. Уважай, черт побери, их этику, или я прикажу заковать тебя в кандалы!

— Что ты, во имя хаоса, можешь знать об этике, серый торгаш?

— Да уж достаточно, чтобы не… не довести женщину до слез. И еще вот что. Оставь ее в покое, слышишь?

— Ах вот оно как, — едва слышно проговорил Ворон. — Вот, значит, куда ты клонишь?

Тольтека изготовился к драке, и драться действительно пришлось, но только не с тем, с кем он собирался. Внезапно воздух наполнился падающими телами.

Они прыгали с деревьев и набрасывались на людей. Ворон отскочил в сторону и вытащил пистолет. Первый выстрел был мимо. Второго ему сделать не удалось. Кто-то волосатый вскочил ему на спину, другой схватил за руку. Он упал и оказался под кучей навалившихся на него тел.

Тольтека пронзительно вскрикнул и бросился наутек. Одна из обезьян схватила его за штанину. Он изо всех сил впечатал второй ботинок в морду зверя. Державшие его руки разжались. На Тольтеку набросились еще две обезьяны. Он увернулся и бросился на землю. Прислониться спиной вон к тому стволу и дать по ним очередь веером… Он быстро крутанулся и поднял пистолет.

Одна из обезьян, которая держала в руках камень, швырнула его в Тольтеку. Метательный снаряд поразил человека точно в висок. Ослепленный болью, он зашатался, и тут обезьяны набросились на него. В нос, забитый шерстью, ударило нестерпимое зловоние. В сантиметре от лица щелкнули желтые клыки. В ярости он что было силы ударил куда-то кулаком. Кулак отскочил от твердых, как железо, мускулов. В мире не осталось ничего, кроме наносимых ударов и острых когтей, до крови раздиравших тело.

Когда минуту или две спустя Тольтека очнулся, две обезьяны крепко держали его за руки, не давая пошевелиться. Подошла третья, разматывая обвязанную вокруг пояса тонкую лиану. Ему связали руки за спиной.

В голове стучало, она разламывалась от боли; пленник мотнул ею, и капли крови полетели на китель. Оглядевшись, Тольтека увидел Ворона, который был точно так же связан. Между тем обезьяны то, присев на корточки, рассматривали их, то начинали прыгать и верещать. Их было около десятка, все самцы, ростом чуть более метра, хвостатые, крепко сложенные, покрытые зеленоватым мехом, с рыжевато-бурыми гривами. У них были плоские морды и четырехпалые руки с вполне развитым большим пальцем. Некоторые держали в этих руках берцовые и челюстные кости крупных травоядных.

— О-о, — простонал Тольтека, — так ты… ты…

— Со мной ничего страшного, — выговорил Ворон, с трудом разжав разбитые губы. Он даже нашел в себе силы хрипло рассмеяться. — Но каково унижение! Мы выслеживали их, а они — нас!

Одна из обезьян схватила валявшийся на земле пистолет, повертела и отбросила в сторону. Другие выдернули из ножен кинжалы астронавтов, но скоро также выбросили. Корявые руки стали дергать и щипать Тольтеку так, что от этих любопытных щипков на нем затрещала одежда. И вдруг он с ужасом осознал, что вполне может сейчас умереть.

Он подавил панику и пошевелил руками, проверяя, насколько крепки его путы. Разорвать лиану, стягивающую запястья, было невозможно. Ворон лежал в более удобной позе на спине, извиваясь и увертываясь от прикосновений забавлявшихся с ним обезьян.

Самый крупный самец что-то односложно буркнул. Стая сразу затихла и проворно вскочила. Хотя ноги у обезьян были короткими, а пальцы на них длинными, ходили они достаточно прямо. Людей без особых церемоний грубо подняли, поставили на ноги, и процессия двинулась в глубь леса.

Лишь теперь, когда мысли окончательно прояснились, Тольтека сообразил, что кости в руках его конвоиров — это импровизированное оружие: дубинки и ножи, лезвием которых служат зубы. «Зачатки разума…» — начал он. Шедшая рядом обезьяна ударила его в зубы. Очевидно, в пути полагалось молчать.

Спотыкаясь, Тольтека побрел дальше. К счастью, этот кошмарный путь длился недолго. Они вышли на другую поляну, поросшую цветущей травой и залитую лучами вызывающе яркого солнца. Самцы завопили, им ответили самки и детеныши, которых было столько же, сколько самцов. Они выскочили гурьбой из своего логовища под огромным валуном. Вся стая набросилась на пленников, яростно кусая и избивая их. Тольтеке показалось, что сейчас его живьем разорвут в клочья. Однако двое самых крупных самцов разбросали своих отпрысков в стороны и потащили Тольтеку с Вороном к скале.

Здесь их швырнули на землю. Тольтека заметил рядом груду обгрызенных костей и других отбросов. Над ней черной тучей вились насекомые-падальщики.

— Ворон, — прошипел он, — они хотят нас съесть.

— А как же, — ответил лохланец.

— Может, попробуем удрать?

— Думаю, да. Меня очень неуклюже связали. Тебя, кстати, тоже, но я могу дотянуться до узла. Постарайся их отвлечь на минугку-другую…

К пленникам приблизились двое самцов с поднятыми дубинами. Остальные члены стаи присели на корточки и мгновенно затихли, внимательно наблюдая за происходящим глубоко посаженными блестящими глазками. Тишина оглушила Тольтеку.

Он перекувырнулся через голову, вскочил на ноги и бросился бежать. Ближайший самец издал какой-то звук, похожий на смех, и ринулся ему наперерез. Сделав зигзаг, Тольтека увернулся. На пути у него выросла еще одна лохматая фигура. Вся стая завопила. Засвистела опускающаяся дубинка; удар был направлен Тольтеке в макушку. Он рванулся вперед, надеясь сбить обезьяну с ног. Расчет был верен: удар не достиг цели, а обезьяна повалилась, накрыв его собой. Тольтека защитил ее телом голову от новых ударов. Однако его схватили за ноги и куда-то потащили. Небо заслонили силуэты двух обезьян с дубинками.

Внезапно откуда-то возник Ворон. Ребром ладони лохланец ударил одну из обезьян по горлу. Жертва застонала и повалилась; из пасти хлынула синеватая кровь, а Ворон уже повернулся к другой обезьяне. Выбросив вперед обе руки, он вонзил большие пальцы ей в глаза и одним движением вырвал их. Третью подбежавшую обезьяну остановил жуткой силы удар ногой. Несмотря на быстроту, с которой все произошло, Тольтеку замутило.

Ворон нагнулся и стал развязывать ему руки. Сбившись в кучу, взбешенные, но напуганные обезьяны держались поодаль.

— Порядок, свободен, — пробормотал, тяжело дыша, Ворон. — У тебя вроде был ножик? Давай сюда.

Как только он двинулся к обезьянам, в нескольких сантиметрах от него на землю шлепнулось несколько камней. Раскрыв на бегу нож, Ворон бросился на ближайшую обезьяну, которая бросала камни, — это была самка. Она неловко попыталась его ударить, он отскочил и с дикарской расчетливостью полоснул ножом. Завизжав, обезьяна повалилась на спину. Ворон возвратился к Тольтеке, отдал ему нож и схватил с земли кость.

— У них кончились камни, — сказал он. — Отходим медленно, не поворачиваясь спиной. Нужно их убедить, что за нами не стоит гнаться.

Первые несколько минут все шло гладко. Тольтеке пришлось отбить две брошенные им вслед дубинки. Самцы ворчали, издавали отрывистые звуки, похожие на лай, кружили вокруг людей, но не отваживались на них наброситься. Однако, когда астронавты дошли до края поляны, ярость пересилила страх. Вожак обезьян крутанул дубинкой над головой и бросился вперед. Остальные последовали за ним.

— Прижмись к тому дереву! — скомандовал Ворон, поднимая дубинку как меч.

Когда вожак замахнулся на него дубинкой, Ворон парировал удар и, сделав ответный выпад, треснул противника по пальцам. Обезьяна взвыла и выронила оружие, а Ворон ткнул концом дубинки в открытую пасть вожака. Послышался хруст раздробленного нёба.

Тольтека тоже не стоял без дела. Его нож годился только для ближнего боя, а на него налетели сразу два зверя. По плечу полоснула острая челюстная кость. Не обращая внимания на боль, Тольтека обхватил обезьяну руками и глубоко вонзил нож. Его обрызгала кровь. Он толкнул раненую обезьяну на другую, та повалилась, затем вскочила и обратилась в бегство.

Ворча и повизгивая, оставшиеся в живых самцы отступили. Ворон нагнулся, схватил их издыхающего вожака и бросил в них. Тело тяжело грохнулось на траву. Обезьяны бросились от него врассыпную.

— Идем, — сказал Ворон.

Они пошли, но не спеша и часто останавливаясь, чтобы с угрожающим видом обернуться. Однако погони не было видно. Ворон испустил глубокий вздох облегчения.

— Порядок, — выдохнул он. — Звери не люди, они не бьются до конца. Кроме того… мы обеспечили их пищей.

Горло Тольтеки перехватил спазм. Когда они нашли свои пистолеты, что означало окончательное спасение, у Тольтеки начались судороги. Он упал на колени, и его вывернуло наизнанку.

Ворон присел отдохнуть.

— Не стыдись, — сказал он. — Это просто реакция. Для непрофессионала ты держался молодцом.

— Дело не в страхе, — сказал Тольтека. По его жилам пробежал холодок, и он вздрогнул. — Я вспомнил то, что произошло там, на поляне. Как ты дрался.

— Да? Я спас нас обоих. Это что, плохо?

— Нет, но твоя… тактика… Зачем ты действовал с такой злобой?

— Я просто действовал эффективно, Мигель. Не думай, пожалуйста, что мне это доставило удовольствие.

— Оа нет. Такого я о тебе не думаю. Но… честно сказать, не знаю. И вообще, что это за раса, к которой мы принадлежим? — Тольтека закрыл лицо руками.

Наконец он пришел в себя, собрался с силами и сказал каким-то бесцветным голосом:

— Это мы виноваты в том, что произошло. Гвидионцы избегают обезьян. На этой планете хватит места для всего живого. А нам… нам понадобилось влезть прямо к ним в пасть.

Подумав некоторое время, Ворон спросил:

— Почему тебе кажется, что боль и смерть так ужасны?

— Я их не боюсь, — ответил Тольтека, ощутивший легкий укол обиды.

— Я не это имел в виду. Мне просто кажется, что в глубине души ты не считаешь их неотъемлемой частью жизни. А я — да. И гвидионцы тоже. — Ворон медленно распрямился. — Пожалуй, пора возвращаться.

С трудом передвигая ноги, оба астронавта направились к главной тропе. На подходе к ней они столкнулись с Эльфави; ее сопровождали трое лучников и Коре.

Изумленно вскрикнув, она бросилась им навстречу. Тольтека подумал, что она похожа на дриаду, бегущую под зеленым сводом. Хотя он был гораздо больше окровавлен, она ухватилась обеими руками не за него, а за Ворона.

— Что случилось? Ой, как я волновалась…

— С обезьянами повздорили, — ответил Ворон и с довольно кислой улыбкой отстранил ее от себя. — Осторожно, госпожа. Особого вреда они не причинили, но я весь в грязи, а когда все тело ноет, тут уж не до объятий.

«Я бы так не смог», — безысходно подумал Тольтека и хриплым голосом рассказал, как все произошло.

Беодаг присвистнул:

— Значит, они уже на грани изготовления орудий! Но могу поклясться, я такого за ними не замечал. И на меня они никогда не нападали.

— Однако те стаи, которые тебе пришлось наблюдать, живут гораздо ближе к поселениям людей, так ведь? — спросил Ворон.

Беодаг кивнул.

— Тогда все ясно, — заявил Ворон. — Каковы бы ни были причины ваших неприятностей во время Бэйла, горные обезьяны в этом не виновны.

— Как? Но если у них есть оружие…

— У этой стаи — да. Она, должно быть, сильно обогнала в развитии другие. Вероятно, благодаря мутации, закрепленной при близкородственном скрещивании, эти обезьяны стали умнее среднего уровня. Остальные их сородичи, как мне представляется, не достигли даже этого уровня, хотя они, в отличие от нашей стаи, наблюдали людей, использовавших в работе инструменты. Убежден, наши лесные дружки не смогли бы проникнуть в ваш дом. Костью дверь не взломаешь. Кроме того, им не хватает упорства. Они вполне могли бы одолеть нас, и им следовало бы это сделать после той трепки, которую мы им задали, но они сдались. Да и к чему им грабить дома? Изделия человеческих рук не имеют для них никакой ценности. Они выбросили не только наши пистолеты, но и кинжалы. Про обезьян мы можем забыть.

Гвидионцев, судя по их виду, такой вывод обеспокоил. Глаза Эльфави наполнились слезами.

— Не мог бы ты забыть об этом наваждении хотя бы на день? — взмолилась она. — Какой бы это был для тебя замечательный день!

— Хорошо, — устало откликнулся Ворон. — Пожалуй, я лучше побеспокоюсь о лекарствах, перевязке и чашке чая. Ну что, довольна?

— Да, — ответила она, принужденно улыбаясь. — Пока что я довольна.

9

В Звездаре воцарился праздник. Тольтека поневоле вспоминал Карнавальную неделю на Нуэвамерике — не лихорадочную суету городов, а маскарады и уличные празднества в глухих уголках, где людское веселье еще не превратилось в источник прибыли. Как ни странно, в канун Бэйла обычно церемонные гвидионцы отбрасывали многие условности. Нет, они не теряли ни учтивости, ни честности, ни отвращения к насилию — эти качества, по-видимому, слишком глубоко укоренились. Однако мужчины на улицах то и дело затевали шумную возню, женщины одевались в такие роскошные наряды, которые в любое другое время длинного гвидионского года вызвали бы насмешку, школы превратились в площадки для игр, умеренные трапезы сменились настоящими пиршествами, а многие семьи извлекали на свет запасы вина и пили, пока хватало сил. Все двери были украшены венками из жюля, роз и пряно пахнущей травы маргви, музыка не смолкала ни на минуту круглые сутки.

И так происходит на всей этой планете, подумал Тольтека, во всех городах на всех обитаемых островах: наступил сезон цветения, и скоро люди отправятся в свои святилища.

Он шел по посыпанной гравием дорожке, держа за руку мальчика Бьерда. Вдалеке на западе дремали вздымавшиеся над кромкой леса угрюмые горные пики.

— А потом? — спросил Бьерд, слушавший, затаив дыхание, рассказ Тольтеки.

— Потом мы сидели в Городе и развлекались как могли, пока не пошел дождь, — ответил Тольтека. — А потом, когда ядовитой пыли можно было не бояться, мы добрались до цели нашего путешествия, осмотрели предназначенную для космодрома площадку — отличное, кстати, место — и вернулись назад. — Он не хотел рассказывать и даже вспоминать о том, что произошло в лесу. — Кстати, а когда точно мы вернулись?

— Позавчера.

— Да-да, так примерно мне и казалось… У вас здесь трудно следить за временем: жизнь так прекрасна, и никто не смотрит на часы.

— Ой, а Город? Он какой?

— А ты что, не знаешь?

— Не, моему двоюродному брату в школе немножко рассказывали, а он мне — вот и все. В прошлый Бэйл меня еще и на свете не было. А теперь я уже большой и могу пойти в Город с мамой.

— Город очень красивый, — начал Тольтека. Он с трудом мог понять, как малыши вроде этого могут участвовать в длительной религиозной медитации — если, конечно, это медитация — и как им удается потом держать пережитое в тайне.

Между тем Бьерд вспомнил еще об одном чуде:

— Большой Мигель, расскажи мне, пожалуйста, о планетах. Когда я вырасту, я хочу быть астронавтом. Как ты.

— Может, и станешь, — ответил Тольтека.

Бьерд получит здесь не худшее образование, чем в любом уголке исследованной Галактики. К тому времени когда мальчик подрастет, лет этак через десять, астроакадемии на планетах вроде Нуэвамерики с удовольствием распахнут свои двери перед курсантами-гвидионцами. Да и сам Гвидион через десятилетие будет нечто большее, нежели простая перевалочная база. Люди столь одаренные, как его жители, не смогут удержаться: в них наверняка проснется желание узнать больше о Вселенной (впрочем, почему «проснется»? Они и сейчас так живо всем интересуются, что лишь восхищение перед разумностью и содержательностью их вопросов позволяет выдержать их количество) — и, к чему скрывать, появляется желание оказывать на них влияние. Империя пала, человечество снова пришло в движение. Можно ли придумать для возникающей новой цивилизации лучший идеал, нежели Гвидион?

«А почему я забыл про себя? — подумал Тольтека. — Когда мы построим здесь свои космодромы — скоро их будет не один, а много больше, — на них потребуются нуэвамериканские администраторы, инженеры, торговцы, офицеры связи. Почему бы мне не стать одним из них и не прожить остаток жизни под Инисом и Ею?»

Он опустил глаза на лохматую головенку шедшего рядом мальчика. Мысль о том, чтобы жениться на женщине с ребенком, всегда ему претила. Но почему бы и нет? Бьерд — воспитанный и одаренный мальчик, но это не мешает ему быть по-детски непосредственным. Воспитывать его будет большим удовольствием. Вот, скажем, и нынешняя прогулка — предпринятая, честно говоря, с целью снискать расположение некоей Эльфави Симнон — очень его позабавила.

Тольтека вспомнил, как один из нуэвамериканских астронавтов выразил желание поселиться здесь, и Ворон предостерег его: мол, через стандартный год ты сойдешь с ума от скуки. Но что в этом понимает Ворон? Нет сомнений, в его отношении это предсказание справедливо. Лохланское общество, жестко разделенное на касты, регулируемое обрядами, надменное и жестокое, не имеет с Гвидионом ничего общего. «Но вот Нуэвамерика… стоит ли притворяться, что мне будет недоставать огней и высотных зданий, театров, баров, веселых вечеринок… да, время от времени я буду по всему этому скучать. Но что помешает мне ездить туда с семьей в отпуск? А что касается повседневной жизни, то вот — мирный, разумный, но при этом веселый народ, обладающий осмысленным и воплощенным в жизнь идеалом красоты и живущий на малозаселенной планете в полной гармонии с девственной природой. И при этом их жизнь отнюдь не стоит на месте. Они ведут научные исследования, разрабатывают новые инженерные проекты, да и искусство у них прогрессирует. Достаточно вспомнить, как они обрадовались возможности установить регулярные связи с другими звездами. Разве можно не влюбиться в Гвидион? А особенно в…»

Но Тольтека отогнал эту мысль. Он принадлежит к цивилизации, которая рассматривала все проблемы прежде всего с практической точки зрения. Поэтому не стоит предаваться пустым мечтаниям, лучше обдумать, что следует конкретно предпринять, чтобы добиться желаемого. Пока что удача сопутствует Ворону, однако вряд ли это обстоятельство явится серьезным препятствием, тем более что_ч Ворон отнюдь не обнаружил желания остаться здесь навсегда. Бьерд продолжал приставать к Тольтеке с просьбами рассказать о других планетах, и астронавт пустился в воспоминания, не забывая, что его слушатель — всего лишь ребенок, так что остаток пути прошел быстро.

Они вошли в город. За время их отсутствия с ним произошла странная метаморфоза: улицы опустели, жители, еще несколько часов назад толпившиеся на улицах, теперь заперлись в домах. Время от времени то там, то тут мелькала одинокая фигура человека, спешившего куда-то с ношей в руках, но это лишь подчеркивало безлюдность города. И хотя нагретый лучами солнца воздух был неподвижен, из домов доносились отчетливые звуки, похожие на бормотание.

Бьерд выпустил руку Тольтеки и запрыгал по мостовой.

— Уходим, уходим! — закричал он нараспев.

— Откуда ты знаешь? — спросил Тольтека, уже знавший, что фиксированной даты наступления Бэйла не существует.