А потом по левую руку от них выплыла вершина Карнгейского холма, на котором Стар еще совсем недавно приказывал поставить сторожевую вышку. Вышка тоже была там, в клочьях тумана, неразличимо плывущих над вершиной, но часовой отчего-то не заметил их. Возможно, задремал.
И потом оно случилось.
Они просто шли и шли, и деревья были те же, и туман тот же, но Стару почему-то показалось, что это уже совсем другое место. Туман скоро исчез, и под ногами у них разостлался ковер разноцветных, праздничных листьев, а небо вдруг стало прозрачно-ясное, непостижимо голубое.
В ярком свете все вокруг показалось более весомым, более значимым. Даже тени здесь выглядели резче, а голоса рождали эхо, как под куполом храма. Райн подвел свою кобылу к Старовой и тихо сказал:
— Отдай, пожалуйста, приказ, чтобы воины твои никуда далеко не отходили. Даже поохотиться или за водой. Даже по нужде. Если кому-то что-то нужно — пусть говорит. Мы остановимся и подождем его.
— А что? — спросил Стар.
Он знал своих людей и прекрасно понимал, что в лесу — даже в здешнем лесу — они не заблудятся.
— Ну, — сказал Райн, — ничего особенного. Отстать могут. Потеряться. Мы сейчас очень быстро поедем.
Но ехали они не быстро, почти шагом. По лесу даже рысью двигаться сложно, это вам не поле. Иногда они выходили на дорогу, чаще блуждали какими-то тропами. Ни разу им не встретились даже феи, ни разу из чащи не послышалось гневное ржание единорога, которое Стар давно научился отличать от ржания обычных лошадей. Но приказ, отданный с утра, соблюдался отрядом твердо.
И все-таки, когда они расположились на привал, двое молодых латников, посланных за водой, вернулись очень нескоро. Они оправдывались: вроде, ненадолго отошли, вот она, речка, только что проезжали! — а так запутались, что час не могли выйти.
— Я виноват, — сказал Райн. — В следующий раз остановимся прямо у воды.
Стар отвел друга в сторонку и, прихватив за ворот плаща (осторожно так) спросил:
— Это ты Драконьим Солнцем со временем играешь?
— Не со временем, — покачал Райн головой. — Это я так… фокусы небольшие. Попросил лес нас побыстрее пропустить. Он это может. Но аккуратнее надо: повезло, что эти два олуха вообще вернулись.
Когда они вышли к Каменному Поясу всего на третий день, Стар уже ничему не удивлялся.
Горы преодолеть оказалось далеко не так легко и просто. Не было никакого ускорения времени, не было ничего, что могло бы помочь путникам, и ближе к вершинам уже дули холодные осенние ветры, шел снег и ледники грозили расползтись. Но перевалы еще не были закрыты и, как уверяли старожилы, не закроются до декабря.
Они покупали козье молоко в крохотных, отрезанных от богов и людей деревушках, где над небом довлели серо-голубые пики гор, и казалось, что нет ничего важнее и проще этого пути вперед — все равно куда…
Даже цветные облака, которые стало отчетливо видно с высокого утеса, не вызвали прежней тоски — возможно, потому что в этот раз Стар не покидал родную землю на неимоверное количество лет. То, что он сейчас пытался эту землю завоевать, в расчет не шло.
Они спустились с гор. Еще день пути до Рита — по дорогам, на которых уже установилась власть герцога Хендриксона, часто меняя лошадей — потом по Риринской области на том берегу, потом по самой Священной Империи. Как сказал Райн, не более недели. Не более! Менее двух недель — и они окажутся в Ингерманштадте, увидят Вию и Фильхе…
Эта перспектива будила в Старе сложные чувства: С одной стороны, он соскучился, а с другой — они с бывшей саламандрой расстались не самым лучшим образом. Она считала, что он от нее устал, — и, в целом, была права. Но Стар не хотел обижать свою женщину: Фильхе не была ни в чем виновата. Не была и Агни. Просто так… ну, если угодно, так сложились звезды.
Именно звезды в ту ночь были особенно яркими и крупными. Райн еще с вечера казался странно молчаливым и сосредоточенным, даже ел как-то машинально — хотя обычно астролог на аппетит жаловался не более, чем любой молодой человек, проводящий много времени на свежем воздухе. Пока не погасли последние сполохи заката и на горы удушающим одеялом осенней листвы не свалилась глухая темнота, он пытался что-то не то читать, не то писать. Потом пробовал и при свете костра, но Стар пригрозил отправить его спать силой.
— Может, врукопашную я тебя и не одолею, — сказал ему Стар, хотя на самом деле был уверен, что одолеет, пусть и не сразу, — но двоим воинам это удастся без труда. А я отдам такой приказ, можешь быть уверен: невыспавшийся астролог мне не нужен, особенно завтра, когда нам надо будет доложиться Хендриксону.
— Мы не будет докладываться Хендриксону, — сказал Райн. Он был очень бледен — или это только при свете костра так казалось?
— С чего это? — нахмурился Райн. — Хендриксон должен быть сейчас в ставке в Армизоне. Даже если его там нет, проходить мимо и не завернуть — не просто легкомыслие, это, дорогой мой, с изменой граничит!
— Это не измена, — сказал Райн. — Сам знаешь, что Его Сиятельство дал тебе самые высокие полномочия. Нам сейчас нельзя заезжать в Армизон, нельзя терять время. И так есть вероятность, что мы не успеем закончить кампанию с Радужными Княжествами в этом году.
— О! — сказал Стар. — Вот ты и признался. Значит, все-таки есть?
— Не так громко. Если хочешь, отойдем куда-нибудь в сторону.
Рядом никого не было, да и говорил астролог тихо, но Стар понял, о чем он — кто-то из латников мог подслушивать, а будить преждевременно панику в отряде глупо.
— А в лесу мы наткнемся на кого-то, кто присел под кустик как раз в пределах слышимости. Совершенно случайно, подчеркну. Так значит, мы можем не успеть.
— Можем. Все зависит от Ингерманштадта.
— Но разве ты не знаешь точно? Брось. Раньше ты был уверен.
— Астрология — это искусство, — проговорил Райн так, что Стару показалось: на самом деле своими словами он что-то тщательно прячет, возможно, какое-то знание. — В ней не всегда можно говорить определенно. И вот сейчас есть вероятность, что мы не успеем. Я не говорю, что после этого дело нельзя будет окончить к нашему удовлетворению; просто тогда потребуются совсем другие усилия.
— Ты темнишь, — прямо сказал Ди Арси. — Почему? Что ты знаешь?
— Ничего особенного, — быстро произнес Райн, отвернувшись. — Но прошу тебя — поспешим.
— Все это угрожает тебе лично? — прямо спросил Стар: пальцы вцепились в кожаный ремень.
— Нет, — легкая улыбка. — Ни в малейшей степени.
И Стар, как всегда, ничего не смог ему возразить.
В покоях Фильхе, как всегда, горело множество свечей, и при задернутых окнах стояла удушающая жара. Сейчас бывшая жрица и бывшая саламандра сидела перед зеркалом из полированной бронзы — очень старая вещь, боги знают, как она тут взялась — и расчесывала длинные рыжие волосы. Кроме этих волос ничто не прикрывало ее тело. Стар, валяясь на кровати, любовался ею.
— Что все-таки за женщину убили здесь прямо перед нашим приездом? — спросил он. — Об этом много говорили. Какую-то знатную.
— А! — Фильхе пожала плечами, скривив губы. — Это была бывшая фрейлина императрицы. Та вывезла ее из дома, из Дойшеля, когда только вышла замуж за императора. Потом дама ей надоела, императрица ее выставила. Домой женщина почему-то не вернулась, а обосновалась в столице… Уж не знаю, на что жила, но ее и как звать забыли. И тут — пожалуйста, тело нашли в совершенно неподобающем виде. Говорят, никто не ожидал от нее такого фортеля! — Фильхе хихикнула.
— Неужели не искали виновных? — спросил Стар.
— Искали, только никого не нашли… — Фильхе обернулась к нему. — Стар! Я не понимаю, почему ты расспрашиваешь меня об этом! Я… я так тебя ждала, и не слышу даже ни одного вопроса о том, как мне было тут, и вообще… — губы у нее задрожали.
Стар нимало не сомневался, что слезы эти притворные. А впрочем, может быть, и нет… Агни, видно, снова забыла, что в этом теле повадки молоденькой девочки смотрятся смешно.
Он быстро сказал:
— Огонечек мой, просто, пойми, я смертельно перепугался за тебя! Когда мы остановились неподалеку от Ингерманштадта, до нас дошли слухи, что убили какую-то знатную иностранку. О чем я мог подумать?.. Либо Вия — либо ты. Я был на грани безумия! Если бы с тобой что случилось, я бы разнес этот город по камешку…
— А, — Фильхе дернула плечом, как будто не смягчившись, — не бери в голову.
— В каком же виде нашли ее тело? — спросил Стар. — Может быть, ты все-таки…
— Слышать больше об этом не хочу! — заявила она. — Если хочешь знать, все это путешествие прошло отвратительно! Вия так изменилась, ты даже представить себе не можешь! Я чувствую, что она больше не любит меня — а ведь мы были такими подругами! Все из-за этой маленькой чертовки — совершенно несносный ребенок! Во имя Ормузда, ее надо будет отдать на обучение в монастырь как только хоть немного подрастет…
— Совершенно с тобой согласен, — Стар подошел к Фильхе, вынул гребень у нее из рук и поцеловал в изгиб плеча, там, где он переходил в шею. Думал Ди Арси в это время совершенно о другом.
А именно — об убитой фрейлине. Нечасто все-таки убивают безобидных старых приживалок, особенно если они не замешаны ни в какой интриге. Или замешаны?.. Возможно, если некая интрига имеет место, это будет полезно. Узнать, во всяком случае, стоит.
— Ну чего я вам могу рассказать-то по этому поводу? — магистр Розен почесал седые волосы под беретом, вздохнул и задумчиво сплюнул в блюдечко шелуху от тыквенной семечки. Часть шелухи до блюдца долетела, часть прилипла к седой жидкой бороде. — Ну вот там сейчас при дворе они… все. Интригуют. А что интриговать?
Стар потихоньку сжал кулаки под плащом и посмотрел на Райна — но тот хранил на лице выражение самого доброжелательного внимания.
Розен не принадлежал к огромному количеству корреспондентов Райна, щедро раскиданных по половине континента. Он возник на их горизонте относительно недавно — его порекомендовал Галлиани. Причем, что самое интересное, порекомендовал не лично Райну, а Стару, в конце их памятного разговора в Мигароте, когда Райн еще метался в забытьи после пыток.
Едва увидев этого хромого смешливого старикашку себе на уме, Стар решил: его внешний вид — хитрая маскировка, на самом деле Розен — подлинный игрок теневой политики Ингерманштадта, а, следовательно, и всей Священной Империи.
Однако чем дальше, тем больше появлялось причин в этом мнении разочаровываться. Осведомленность Розена сводилась к обычным городским слухам, особенным аналитическим умом его реплики тоже не блистали, и знакомств в высшем эшелоне у сего адепта Великого Искусства не имелось: его услугами пользовались, преимущественно, зажиточные мастеровые и окрестные дворяне из мелких или очень провинциальных.
— Кто интригует против кого, маэстро? — спросил Райн.
— О, да все, ровным счетом все! Императрица против императора — теперь, когда она беременна, ух как все вокруг нее закипело! Кто-то ставит на сына, кто-то — на дочку… Одним словом, мясцом торгуют, да, — Розен потер друг о друга. — Ну и император… того. Она из других семей, Ее Величество-то. И сами… те, кто правят. Великие герцоги…. Понимаете, ага? — он захихикал. — Его мудрейшество старший жрец Одина, опять же… и жрец Ормузда, они-то… Уууу!
Стар чуть прикрыл глаза. В доме у астролога-алхимика ему тоже не нравилось: мрачно, пыльно, слишком много драпировок и слишком мало света. Слуг совсем распустил. Удивительно, как они при таком порядке еще половину дома не растащили.
Плохо, что Вия с девочкой живут тут почти месяц. Женщинам и детям нужны свежий воздух, почтение и уют. Надо быстрее заканчивать с делами здесь и вывозить всех из этого тяжкого города. Вонь стоит в три раза сильнее, чем в Мигароте — а Мигарот в три раза больше.
— Понимаем, — кивнул Райн. — А с королевской семьей Белых Гор, часом, никто из них не связан?
— Да как же не связан! — Розен захихикал. — Да все они повязаны. Вы у кого угодно спросите: жрец-то сыночка-то своего незаконного — о! За принцесску их сосватал, как раз в прошлом году дары возили… Ну и это… Говорят, травница-то придворная… К ней из Белогорского королевства как раз… за советом и помощью, то се… Принимала, да. Ожерелье подарили. Рубиновое. Ох, камни, огнем горят!
— А как королевская травница — знаете вы ее? — поинтересовался Райн. — Что она за человек?
— Человек как человек, мне ли не знать! Радикулит вот лечила… Мы люди маленькие, однако тоже кое что… по мелочи, туда, сюда… Куда ж без маэстро Розена! Опять же, спрашивала она меня… про молодого магистра Драконьего Солнца… Вот как вы сейчас спрашиваете.
И глаза у него блеснули неожиданной, острой хитростью.
«Хорек, — неприязненно подумал Стар. — Чего еще и ожидать от рекомендации Галлиани! Ясно же, что люди его — это не наши люди, это так. Контакты. Может и так повернуться, а может и эдак…»
К его удивлению, Райн поджал губы — даже тень человеческих эмоций появилась на его умиротворенном, ласково вопросительном лице.
— Значит, хорошо знаете… — проговорил он. — А встречу устроить сможете?
— Так она во дворце дежурит до конца недели, — будто бы огорчился хорек Розен. Но тут же переменился в лице, снова мелькнули коричневые лапки с выступающими костяшками. — А отчего и нет. Записочку-то передать… оно завсегда.
Стар посмотрел на Гаева — и чуть было не отпрянул. Лицо у Райна на мгновение сделалось такое, что хоть сейчас хоронить.
— Ядвиге Гаевой-то… да пожалуйста… — продолжил Розен.
Тут Стару стало все ясно. Он вспомнил и другое: каменный колодец под лесным сводом, женщину с бриллиантовыми сережками… Он тогда сунул голову в ключевую воду, и эта вода обожгла кожу могильным холодом.
Нельзя спокойно смотреть в глаза матери, которая думает, что ты предал ее.
Ингерманштадский императорский дворец, Элизиум, стоял на одном месте уже больше тысячи лет.
Это было удивительное сооружение, расползшееся на несколько акров. Периодически он выгорал, время от времени разрушался, иногда менял хозяев. Бараки для слуг спешно переделывались в жилье для господ, обветшавшие башни, что занимали когда-то фрейлины королевы, отводились под складские помещения или комнаты камергеров. Первые этажи становились подвалами, последние достраивались — замок помнил гораздо больше, чем сам хотел бы.
Таковы многие здания на Закате — они пережили сами себя. Их никогда не перестраивали, потому что истории не позволялось двигаться вперед: одни короли и князья сменялись других, оттачивалось искусство паркового садоводства и дворцовой интриги, фрейлины изощрялись в вышивании и изготовлении ядов.
А Элизиум собирал внутри себя паутину, старые фрески и предания.
Одно из них гласило: во дворце можно спрятать все, что угодно, и отыскать место для всего. Безусловно, в том числе и для маленькой приватной встречи.
У одной из задних дверей во дворец — в Элизиуме множество входов и выходов, парадных и черных — Райна встретила толстая служанка в заляпанном переднике. Угрюмо огляделась — но других светловолосых людей в берете с совиным пером поблизости не наблюдалось.
— За мной, ваша милость, — сказала она. — Да пригибайтесь: здесь низко.
Липкая противная паутина, свисающая с низких потолков, мигом испакостила берет.
«Наверное, изнанка блистающего хоровода небесных светил едва ли краше, чем изнанка блистающей придворной жизни, — подумал Райн. — Пыльно, противно. И некому наведаться со шваброй».
— Тут, ваша милость, — сказала служанка. — Ее милость сейчас прибудет.
Райн вошел, подивившись про себя, что мать позволила ему первым добраться до места встречи. Давать преимущество в территории? Не в ее характере.
Комната была длинной и узкой, с окном, больше похожим на щель. Всей мебели — низенькая скамеечка да пыльный покров.
Райн подошел к окну. Оно выходило в парк, где можно было видеть аккуратно подстриженные деревья, зеленые лужайки и выровненные по форме кусты. Мужчина и женщина — он не мог отсюда по одежде разобрать, кто — стояли под опадающим кленом и, кажется, кокетничали.
— Сударь, — произнесли откуда-то из-за плеча Райна.
Он обернулся и сразу увидел свою собеседницу. Женщина в просторном темном платье.
— Сударыня матушка, — сказал Райн. — Рад видеть вас в добром здравии. Как поживает мой брат?
Она сделала реверанс.
— Благодарю вас, сын. Я тоже рада нашей встрече. У вашего брата также все хорошо, я передам, что вы справлялись о нем.
Он поклонился. Она села на стул.
— Итак, — произнесла Ядвига Гаева. — Что вы хотели обсудить со мной?
— Возможности, — произнес Райн. — Тысячи новых возможностей. Которые держит в руках Его светлость рыцарь Оливы.
Он заговорил. Возможно, его речь текла легко и плавно, возможно, его слова вместо щедрого послеполуденного солнца золотили пылинки в воздухе. Но самому Райну казалось, будто он плетет паутину не хуже дворцовой, и невыносимо тяжело было на сердце, ибо он не знал, правильно ли поступает. Впрочем, сомневаться астролог как раз права не имел.
— Таким образом, сударыня, — произнес Райн своим самым мягким и самым убедительным голосом, — вы видите, что мы союзники, с какой точки зрения ни посмотри. Вам выгодно то, что я предлагаю, мне выгодна ваша помощь, — «выгодна» он выделил голосом.
— А… конечно, — согласилась Ядвига Гаева. — Узнаю породу. Вы, конечно же, уже собрали обо мне все сведения, какие только можно? Знаете и мое положение при дворе, и какое влияние я имею на Их Величества…
— И какого не имеете, — кивнул Райн. — Совершенно верно.