Никаких интриг в женском обществе она не пыталась вести: отговорки были совершенно правдивыми. Как всякий человек, усвоивший светские условности в достаточно позднем возрасте и ценой зубрежки, Вия предавала им иногда чересчур большое значение. Кроме того, все эти визиты были ей невыносимо скучны.
Еще она зашла в городскую библиотеку, что содержал Храм Воху-Маны, и принесла им довольно значительное пожертвование.
Ко двору Вия попасть даже не пыталась: жена придворного астролога герцога, она обладала слишком скромным статусом. Она ожидала Райна и Стара, которые должны были, расквитавшись со своими делами в Радужных Княжествах, вскоре появиться.
На пятый день слуга вошел к ней и сообщил, что к ней пришла с визитом некая дама в черном.
Вию удивил тон слуги: он говорил с уважением, даже почтительно. Необычное дело в этом доме — старый магистр распустил своих домочадцев.
— Она ждет в зеленой гостиной, — сказал слуга. В самой фразе не было ничего необычного: зеленую гостиную хозяин дома отдал Вии и Фильхе. Однако ей показалось, что молодчик очень выделил голосом это «она».
Вия поспешила в комнату. Она носила название «зеленой» от того, что там были светильники зеленого стекла и инкрустация на сундуке из какого-то зеленого камня. Гостья, женщина в платье глубокого, красновато-коричневого цвета, стояла как раз возле этого сундука, разглядывала узор. Неудачное сочетание цветов.
— Госпожа Гаева? — женщина обернулась к ней, и Вия отметила, что одета она по-вдовьи (чепец с черными лентами), что лет ей что-то около сорока — то есть уже немолода — и что росту она не слишком высокого, хотя и выше Вии. С сестрой Анной, например, не сравнить.
Кстати, о сестре Анне. Появилось у Вии какое-то смутно знакомое чувство дежа вю — будто случившееся в монастыре до какой-то степени повторится. Но эта женщина, к счастью, никого ей не напоминала. Хотя взгляд карих глаз был до некоторой степени обвинительным — как будто она уже знала Вию, и как будто Вия уже успела ей насолить.
— Именно она, — сказала Вия, кивнув. — С кем имею честь?
Женщина сделала что-то вроде книксена на здешний манер и ответила просто:
— И я — госпожа Гаева. Ядвига Гаева, личная травница Ее Императорского Величества, к вашим услугам. И мне хотелось бы узнать, приходимся ли мы родственницами, или только однофамилицами.
«Да, — подумала Вия с оттенком самоиронии. — Если пускаешься на поиски прошлого, надо быть готовым к тому, что оно начнет настигать тебя на каждом перекрестке».
— Вряд ли мы можем быть родственницами, — сказала Вия. — Вам достаточно взглянуть на меня… впрочем, тут не слишком хорошее освещение.
— О, ваш цвет кожи уже стал по городу притчей во языцех, — язвительно ответила женщина. — Именно это заставило меня предполагать… Да, от Райна вполне можно было бы ждать чего-то в этом роде!
— Райна? — спросила Вия, склонив голову. — Откуда вы…
— Не притворяйтесь глупее, чем вы есть! — бросила Ядвига Гаева. — Как будто вы не поняли! Нет, не могу поверить, что он вам не рассказал… И ведь Игорь узнал же его, говорил же он мне…
Она нервно прошлась взад вперед по комнате, разминая пальцы, закусив губу. Освещение в Зеленой гостиной было и впрямь неважное — как везде в доме, окна тут размером не отличались — однако в нем дама вдруг стала казаться удивительно помолодевшей и похорошевшей.
— Вы — мать Райна? — спросила Вия. — Целительница?
Она и на самом деле догадалась гораздо раньше, почти сразу. Просто поверить не могла. И не просто потому, что не ожидала встретить ее в Священной Империи. Она знала, что родители Райна были мертвы, а потом ожили, и это мешало до конца поверить в их реальность. Даже сейчас она чувствовала себя так, как будто рядом с нею в комнате находился призрак.
— Ведьма, — женщина остановилась и пристально уставилась на Вию. — Уж от тебя-то таиться нечего… посвященная. Я же говорила, от Райна этого можно ожидать, — она глубоко вздохнула. — Ну ладно. Может быть, хотя бы вы расскажете мне, почему он ушел из дома? Почему не давал о себе знать? Хотя… полагаю, он не дал себе труда объяснить это.
— Да, — сказала Вия. — Я… не интересовалась.
— Тогда вам не помешало бы знать, — произнесла целительница ядовито и очень зло, — что он все-таки свел своего отца в могилу. Тот так и не смог оправиться от его ухода. И Рая… А впрочем, вам едва ли есть до этого дела. О, какая разница! Вы, зарадаганские святоши, всегда игнорировали жизни обычных людей… А уж женщины-гули!..
— Что? — Вия невольно подалась вперед. — Вы имеете в виду, что есть другие женщины-гули? Что я не единственная?
— Вы не знаете? — женщина сощурилась, сделала паузу. — Ну ладно. Что ж, тогда я буду последней, кто просветит вас в вопросе. Я зашла только для того, чтобы окончательно выяснить — мой ли сын тот человек, о котором говорят по всему Закату. Теперь удаляюсь.
— Вы даже не хотите знать, когда он прибудет, чтобы увидеть его? — спросила Вия.
— Пусть лучше не приближается ко мне, — с горечью проговорила травница. — С вами наедине я еще могу держать себя в руках — вы не виноваты, несчастное существо. Но его… о, я боюсь, что не выдержу, и прокляну его — а это последнее дело — проклинать своего сына. Все равно что плюнуть на могилу своих родителей.
С этими словами она покинула комнату прежде чем Вия успела спросить у нее хоть что-нибудь еще. Даже не о мистических откровениях, деятельности ведьмы или гулях. Даже вполне прозаическую вещь: а что, собственно, делает вдова опального шляхетского дворянина при дворе единственного на Закате императора? Неужели в самом деле банально зарабатывает себе на жизнь?
Дом магистра спал. Угомонились слуги, что праздновали на кухне прохождение Юпитером оси влияния Сатурна. Угомонились собаки. Угомонились зеваки на ночных перекрестках Ингерманштадта, которые, как раньше казалось Вии, не успокаивались ни за что и никогда.
За стенами дома торжествовал белый туман, пахнущий сточной канавой, и ночные духи. Те из них, что поменьше, с веселым гиканьем гонялись друг за другом — Вия чувствовала их возню даже сквозь сон. Те, что покрупнее, скользили вдоль домов, окутывали шпили своими саванами, тосковали о недостижимой луне и не доставляли шаманке никакого беспокойства.
Тем не менее, этой ночью она спала плохо.
Дух ее, такой же неприкаянный, как ночные странники, ходил по Ингерманштадту, танцевал на кончике шпиля ратуши, взлетал высоко, к осеннему черному небу с редкостно крупными звездами. Во сне они казались еще крупнее, иногда даже как будто шептали что-то.
Потом она проваливалась в трясину, где мимо нее скользили невнятные вооруженные тени. Иногда она оказывалась в строю, одной из них. Тогда нужно было одно — бежать и бежать вперед, все равно. Впереди звала цель, о которой нельзя было думать и к которой нельзя было не стремиться. Она ускоряла сердце, разгоняла кровь и заставляла руки стыть до того, что, казалось, на пальцах вырастали ледяные когти.
Порою Вия отчасти вспоминала себя, и тогда она понимала с мучительной остротой, что ей каким-то образом нужно остановить этот сводящий с ума бег, что впереди кое-что похуже просто скрытой в белом тумане пропасти, но она не могла произнести ни слова, как это часто бывает во сне.
Вия проснулась с бьющимся сердцем, и без всякого удивления услышала всхлипы и метания Ванессы.
«Интересно, — подумала шаманка, — это ее сон проник в мой, или наоборот?»
Она поднялась с кровати, обняла девочку (она спала на отдельной кроватке в ногах у Вии), разбудила, начала гладить спутанные светлые волосы.
— Они мееертвые… — рыдала Ванесса, вцепившись в Виины плечи. — Они меертвые, а бегут… там так страшно…
— Ну, ну, — приговаривала Вия, сама удивляясь глубине своего сострадания и нежности. — Успокойся, хорошая моя, золотко мое. Все уже кончилось, все уже кончилось, все уже прошло…
— Не-ет… — Несс по-прежнему сотрясалась от рыданий, крупно и неприятно. — Не кончилось! Ты не понимаешь… Они… они мееертвые, но не меертвые! Они одежду свою ищут…
— Одежду? — переспросила Вия.
— Ага! Кольчуги… и мечи… а болото — оно чавкает, и, и…
Ванесса задохнулась, а Вия снова принялась ее успокаивать.
Типичный сон о прошлом, без всякого сомнения. Если оно так, то, Вия знала по опыту, уже завтра Ванесса будет вспоминать его относительно спокойно. Очевидно, с проблеском солнца кошмары утрачивали для нее ту крайнюю степень реальности, какой наделяет их детское воображение.
— Все хорошо, милая, — приговаривала Вия. — Они больше сегодня не придут.
По ее словам гехерте-геест уже распахивал серые крылья, готовый защищать человеческого детеныша от любого зла.
— Мамочка… — всхлипнула Несс. — Ма-ам…
— Все хорошо, — ответила Вия. — Ты как, спать еще будешь? Или вставать уже? Утро скоро.
Несс что-то промычала неразборчиво и спрятала лицо поглубже в складках одежды у Вии на груди.
— Не «уууу», а спать будешь? Или есть будешь? Или молока тебе? — выспрашивала Вия дотошно, сама удивляясь, сколько радости доставило ей это неожиданное доверие ребенка.
Несс ничего не отвечала.
«Но ведь я никак не могу быть ей матерью… никак…»
И тут же Вия подумала о Ядвиге Гаеве. Какого это, в самом деле — считать, что твой сын тебя предал? И хуже того, что он стал самым распоследним мерзавцем, отказавшимся от своего рода до такой степени, что и на улице не признает при случае…
Баюкая Ванессу, Вия только начала понимать, насколько тяжело.
По совпадению, посланец от госпожи Ядвиги Гаевой прибыл на следующий день как раз тогда, когда Вия пыталась подробнее расспросить Ванессу о ее сне. Без особенного успеха, правда, однако шаманка честно пыталась выполнить просьбу Райна: записывать, с как можно большим количеством подробностей, все сны Ванессы — безразлично, хорошие или плохие, похожие на пророчества, или нет.
— Дорогая моя, это было далеко отсюда? — спросила терпеливо Вия.
— Далеко, — ответила Ванесса, разглядывая в руках статуэтку воина с мечом. Старый магистр не сердился, когда брали его вещи, чем девчонка от души и пользовалась — кажется, не было такой статуэтки, которую бы она не покрутила в руках и такой картины, которую чуть бы не обнюхала.
Вия терпеливо черкнула ответ Ванессы на листочек: процедура опроса девочки у нее уже успела сложиться.
— Далеко — по времени или по месту?
Ванесса нахмурилась, почесала нос.
— По времени… — сказала она.
— Эти воины… их было много?
— Да, очень.
— Сколько много? Больше, чем стражников нас сопровождает?
— Да, гораздо больше.
Пожалуй, точнее у четырехлетней девочки, которая не умеет считать, не выведаешь.
— Можешь описать, как они были одеты?
— Ой, такие… латы.
— Железные, цельные? Нагрудники? Литые, как у сэра Локка?
— Нет, не как у сэра Локка… Такие… кольчуги, вот. И нагрудники. Мечи очень красивые…
— Красивые — с камнями? С узором?
— Не-а, — тут лицо Ванессы потеряло выражение скуки и она произнесла с удовольствием. — Колдовские мечи. Страшные!
— По ним было видно, что они колдовские?
— Ага. Они это… колдовским огнем светились. Как ты светишься, когда меня спать уговариваешь.
То, что она светится во сне, стало для Вии откровением. Впрочем, если подумать, ничего удивительного в этом не было.
Разговор тянулся и тянулся. Ванессе то было интересно, то она начинала зверски скучать. Вия тогда старалась не затягивать, говорила о чем-нибудь другом. Подробности сна все яснее и яснее становились перед глазами. Под конец Ванесса разошлась и даже описала большие деревья — какие, по мнению Вии, не могли расти нигде на свете, кроме как за Радаганом, в ее родных краях.
Доспехи, насколько она поняла, на воинах были почти современные — впрочем, кольчуги ведь не менялись уже несколько сотен лет, только последние годы кое-кто в войске герцога стал использовать литые нагрудники и даже литые детали обмундирования. А вот гербы на груди, которые смогла рассмотреть Ванесса в своем кошмаре, казались почему-то смутно знакомыми: ну что же это может быть такое, сломанный дуб на фоне трех скал?
У Вии было восемь памятей — но ни одна из них, увы, не отличалась точностью записей счетовода. Ей казалось, что где-то она уже встречала воспоминание о таком, но точно понять, где и когда, оказалось свыше ее сил.
Главное и важное, что она узнала — это то, почему воины эти казались такими страшными. На их лицах Несс увидела печать смерти — и в то же время они не умерли. Они продолжали влачить какое-то странное подобие жизни, они гнались за кем-то в молочном тумане среди гигантских древесных стволов — по крайней мере, так Вия поняла ее слова.
—..И у них отрубленные головы были на пиках, — сказала Ванесса.
— Человеческие? — уточнила Вия.
— Не-а… Кошачьи… как у такой большой кошки, только с кисточками на ушах, пояснила Ванесса. — Ма-ам… мне скучно. Я есть хочу!
— Сейчас пойдем есть, — машинально ответила Вия, пораженная до глубины души, что Ванесса вновь назвала ее мамой. Она-то думала, что вчера ей это показалось. Но нет.
Правда, девочка никак не пояснила свой выбор и вообще отнеслась к своему обращению как к должному.
Тут-то, когда Вия собралась уже звать слугу с обедом (Вия и Ванесса завтракали и обедали вдвоем, иногда в обществе Фильхе, а на ужин их приглашал к себе хозяин, который поздно вставал), в дверь постучались, и запыхавшаяся кухонная девчонка сказала, что мальчишка принес записку для госпожи, и не прикажет ли госпожа дать ему что-нибудь?
— Дайте ему хлеба с сыром, — кивнула Вия, — а записку давайте сюда.
Записка оказалась очень вежливым извинением от госпожи Ядвиги Гаевой за «недостойное поведение» третьего дня, и приглашением для госпожи Виолы Гаевой зайти к ней в гости сегодня в Седьмом Часу, или когда госпоже будет угодно. Адрес прилагался.
Вия только брови приподняла.
— Тебя опять куда-то приглашают? — спросила Ванесса.
— Да.
— А мне нужно ходить? У них собаки противные…
В прошлый раз, когда Вия приняла одно из приглашений, у дамы оказались мелкие собаки невиданной раньше Вией породы. Они пристали к Ванессе и никак не отвязывались.
— Думаю, нужно, — вздохнула Вия. — Это ведь твоя бабушка.
— У меня есть бабушка? — удивилась Ванесса.
— К сожалению, есть.
Госпожа Гаева жила недалеко от дворца. По всей видимости, жилье не было ее собственным домом, но, в отличие от Вии, она не гостила, а платила хозяйке за проживание. Еще Вии показалось, что она живет там не так уж давно — или же проводит в доме совсем немного времени.
Ядвига Гаева приняла ее в крошечной гостиной. В отличии от Зеленой в доме магистра эта была совершенно белой: из всей мебели — два массивным сундука, старинных, с изображениями солнца на крышке — и круглый стол в середине. Простые окна не были застеклены или даже затянуты слюдой.