Держи марку!

– Я сам ездил на такой… – начал Мокриц, но Гобсон жестом перебил его.

– Хочешь, чтоб кипело, – сказал он и улыбнулся шире. – Знаешь, я всегда даю клиенту то, что хочу. Так что я привел для тебя Бориса.

– Да что ты говоришь, – сказал Мокриц. – И он довезет меня до Сто Лата?

– По меньшей мере, – сказал Гобсон. – В седле-то сам крепко сидишь?

– Когда речь заходит об отъезде из города, господин Гобсон, мне нет равных.

– Вот и славно, господин, вот и славно, – проговорил Гобсон медленно тоном человека, шаг за шагом подталкивающего жертву к капкану. – У Бориса есть свои недостатки, но у тебя не должно быть никаких проблем, раз ты такой опытный. Готов, а? Он прямо у входа. Мой человек его придерживает.

Оказалось, что, придерживающих огромного вороного скакуна на веревках было четверо. Лошадь плясала, металась, лягалась и кусалась. Пятый человек лежал на земле. Борис был сущим убийцей.

– Как я и сказал, господин, у него есть недостатки, но никто точно не скажет, что… как же это… ага, что он старая припудренная кляча. Точно хочешь, чтоб кипело?

Ухмылка Гобсона говорила сама за себя: вот так я расправляюсь с выскочками, которые пытаются мной помыкать; попробуй оседлай, а то выискался лошадиный эксперт!

Мокриц посмотрел на Бориса, который пытался растоптать лежавшего человека, потом посмотрел на толпу. Дело было даже не в золотом костюме. Если тебя зовут Мокриц фон Липвиг, выбор только один, а именно: повысить ставки.

– Сними с него седло, – распорядился он.

– Чего? – переспросил Гобсон.

– Сними с него седло, господин Гобсон, – решительно повторил Мокриц. – У меня очень тяжелая сумка, так что обойдемся без седла.

Улыбка не сошла с лица Гобсона, но все остальное лицо попыталось от нее отстраниться.

– Детей уже завел, дерево посадил, да? – сказал он.

– Оставь только попону и подпругу.

Гобсон больше не улыбался. Еще бы: со стороны будет слишком похоже на убийство.

– Может, передумаешь, господин, – сказал он. – Одному парню Борис в прошлом году откусил два пальца. А еще он горазд лягнуть, и расцарапать, и на дыбы встать, и вообще сбросит тебя за милую душу, если получится. В нем черти сидят, говорю тебе.

– Но он поскачет?

– Не то что поскачет – понесется, как ужаленный. Бесовское отродье, – сказал Гобсон. – Тебе лом понадобится, чтобы заставить его свернуть. Короче, позабавились и будет, у меня полно других…

Гобсон поморщился, когда Мокриц одарил его своей фирменной улыбкой.

– Ты его выбрал, господин Гобсон. Я на нем поскачу. Буду признателен, если твои ребята развернут его в сторону Брод-авеню, пока я закончу с делами.

Мокриц вернулся в здание, взлетел вверх по лестнице, заперся у себя в кабинете, запихнул платок в рот и несколько секунд тихо скулил, пока ему не полегчало. Ему и прежде доводилось скакать без седла, когда дела принимали совсем уж жаркий оборот, но у Бориса были безумные глаза.

Но сдать сейчас назад… и он окажется посмешищем в блестящем костюме. Людям нужно зрелище, красивая картинка, что-нибудь, что западет в память. Все, что от него требуется, – это удержаться на лошади, пока они не выедут из города, и там уже спрыгнуть в первый подвернувшийся куст. Да, пойдет. А через несколько часов доплестись до Сто Лата с уцелевшей почтовой сумкой, которую он мужественно отобьет у разбойников. И ему поверят, потому что это будет казаться честным… потому что люди хотят верить, потому что это хорошая история, потому что стекло, если оно ярко блестит, будет похоже на бриллиант больше, чем настоящий бриллиант.

Мокрица на крыльце встретили аплодисментами. Солнце как по команде соизволило выйти из-за туч и заиграло в крылышках на фуражке.

Борис притих и жевал поводья. Но Мокрица этим было не провести: если такая лошадь, как Борис, ведет себя тихо – она что-то замышляет.

– Господин Помпа, подсади меня, – сказал он и перекинул почтовую сумку через плечо.

– Слушаюсь, Господин Вон Липвиг.

– Господин фон Липвиг!

Мокриц обернулся и увидел Сахариссу Резник, которая бежала по улице с блокнотом в руке.

– Рад тебя видеть, Сахарисса, – сказал Мокриц, – правда, я немного занят сейчас…

– Ты в курсе, что Гранд Магистраль снова стоит? – спросила она.

– Да, читал в газете. Но мне пора…

– Так ты все-таки бросаешь вызов клик-башням? – карандаш замер в ожидании.

– Я просто доставляю почту, госпожа Резник, как и обещал, – сказал Мокриц твердым мужественным тоном.

– Но ведь это довольно странно, согласись, что человек верхом на коне оказывается надежнее…

– Госпожа Резник, я тебя умоляю! Мы почтовая служба! – заявил Мокриц с пафосом. – Мы не предаемся мелочному соперничеству. Нам искренне жаль, что наши коллеги в семафорной компании испытывают временные технические неполадки, нам близка и понятна ситуация, в которой они оказались, и если они захотят, чтобы мы доставили клики вместо них, мы будем счастливы продать им наши марки – скоро в продаже будут марки стоимостью один, два, пять, десять пенсов и доллар – прямо здесь, на Почтамте, готовые к использованию. Кстати, в будущем мы планируем продавать марки со вкусом лакрицы, апельсина, корицы и банана, только не клубники, терпеть не могу клубнику.

Она улыбалась, записывая за ним, а потом спросила:

– Я же не ослышалась? Ты предлагаешь отправлять почтой клики?

– Разумеется. Застрявшие клики будут доставлены на Магистраль в Сто Лате. Взаимовыручка – наше второе имя.

– А может быть, все-таки нахальство? – спросила Сахарисса, и в толпе засмеялись.

– Понятия не имею, о чем ты, – парировал Мокриц. – Теперь, если…

– Ты снова показываешь семафорщикам дулю, – сказала журналистка.

– Полагаю, это какой-то профессиональный жаргон, – сказал Мокриц. – У меня в помине нет никакой дули, а если бы и была, стал бы я ее показывать. А теперь, прошу меня извинить, у меня тут почта, которую нужно доставить, пока Борис кого-нибудь не съел. Опять.

– Самый последний вопрос! Существенно ли уменьшится размер твоей души, если Отто сделает твою иконографию в момент отъезда?

– Думаю, тут мне возразить нечего, если не будет видно лица, – сказал Мокриц, а господин Помпа подставил ему глиняные руки вместо ступеньки. – Наши жрецы очень строго на это смотрят.

– Ну да, конечно, «жрецы», как же, – сказала госпожа Резник, позаботившись о том, чтобы кавычки дребезжали от сарказма. – Судя по виду этого зверя, другого шанса у нас может не быть. Выглядит как ходячая катастрофа, господин фон Липвиг.

Мокриц взгромоздился на коня, и толпа замерла. Борис лишь переступил с ноги на ногу.

Посмотрим на это так, рассуждал Мокриц. Что мне терять? Жизнь? Меня уже однажды повесили. Я под крылом ангела-хранителя. И произвожу прекрасное впечатление. Почему все покупают марки? Потому что я дал им зрелище…

– Командуй, господин, – сказал один из конюхов и потянул на себя конец веревки. – Когда мы его отпустим, то ждать не станем.

– Секунду, – быстро сказал Мокриц.

В первых рядах толпы он увидел фигуру. На ней было приталенное серое платье, а когда он посмотрел в ее сторону, она нервно выдохнула в небо облако дыма, встретилась с Мокрицем взглядом и пожала плечами.

– Поужинаем сегодня, госпожа Ласска? – прокричал он.

Люди обернулись. По толпе прошел смешок, кто-то захлопал в ладоши. Госпожа Ласска наградила Мокрица взглядом, который вполне мог оставить от него лишь дымящую горстку пепла, но потом коротко кивнула.

Как знать: под ананасом могут оказаться персики…

– Отпускай, ребята! – сказал Мокриц с легкостью на сердце.

Конюхи разбежались по сторонам. Мир еще долю секунды оставался неподвижен, а потом Борис встал на дыбы, выйдя из дремы, и пустился в дикий пляс, цокая задними ногами по мостовой и рассекая копытами воздух.

– Зер гут! Замирай!

Мир вокруг исчез. Борис понес.

Глава седьмая с половиной

Во весь опор

Норов коня Бориса – Заброшенная башня – Господин фон Липвиг остывает – Дама с рогаликами – Приглашение принято – Ящик господина Робинсона – Загадочный незнакомец

Гобсон пробовал выставлять Бориса на скачки, и он был бы первоклассным скакуном, если бы не две дурные привычки: еще на старте бросаться на соседнюю лошадь и выпрыгивать за ограждение на первом же повороте. Мокриц прижал фуражку плотнее к затылку, всунул носы ботинок под подпругу и вцепился в поводья, когда Брод-авеню промелькнула перед ним во всю длину сразу, а кареты и люди смазались, проносясь мимо. Глаза Мокрица вдавило в череп.

Впереди по улице ехала повозка, но заставить Бориса обогнуть ее не было никакой возможности. Мощные мускулы напряглись, и наступил долгий, тягучий, немой момент – Борис перемахнул через карету.

Он приземлился, и копыта чиркнули по булыжникам, оставляя за собой дорожку искр, но инерция не дала ему сбавить темп, и конь снова припустил.

Все, кто ошивался вокруг Пупсторонних ворот, бросились врассыпную, а за воротами – до самого горизонта – раскинулись равнины. Что-то этот пейзаж зацепил в сумасшедшем лошадином мозге Бориса. Столько места, плоского и чистого, а небольшие препятствия вроде деревьев можно запросто перескочить.

Борис задействовал дополнительные мускулы и набрал еще скорости, проносясь мимо мелькающих кустов, деревьев, повозок.

Мокриц корил себя за бахвальство, с которым он отказался от седла. Его тело уже ненавидело его каждой своей частью. Но в общем-то Борис – если миновать ананас – оказался не так уж плох. Он поймал ритм и мчал гладким однокопытным аллюром, и его горящие глаза сосредоточенно смотрели в синеву. Его ненависть к миру в данную минуту была перебита чистой радостью простора. Гобсон не соврал: править Борисом было невозможно даже с дубинкой в руках, но зато он двигался в верном направлении – а именно, подальше от конюшни. Борис не хотел целые дни напролет стучать копытами в стену, выбивая из нее кирпичи, и при случае скидывать с себя очередного самодовольного кретина. Он хотел вгрызться в горизонт. Он хотел мчаться.

Мокриц аккуратно снял фуражку и стиснул ее зубами. Он и представить боялся, что будет, если потерять ее. К концу путешествия фуражка обязана была находиться у него на голове. Это было очень важно. Встречают всегда по одежке.

Прямо и чуть левее по курсу стояла башня Гранд Магистрали. Анк-Морпорк и Сто Лат разделяло двадцать миль, и на этом отрезке высились две такие башни. На этот узел приходилась большая часть сообщений со всей сети, охватившей континент. За Сто Латом Магистраль разделялась на вспомогательные ветки, но здесь, яркими вспышками над головой, слова со всего света стекались…

…должны были стекаться. Но заслонки были неподвижны. Подъехав ближе, Мокриц увидел рабочих на верхотуре, у разобранных механизмов деревянной башни. Похоже, весь сегмент вышел из строя.

Ха! Удачи, разини! Сколько времени уйдет на ремонт? Имеет ли смысл предпринять ночную доставку в Псевдополис, например? Надо будет пообщаться с возницами. Они, в конце концов, так и не заплатили Почтамту за кареты. А если клик-башни и починят в срок – что ж, Почтамт хотя бы попытался, вот что будет иметь значение. Семафорные компании обирали людей до нитки, требуя высокой платы за низкое качество. Почтамт был темной лошадкой, а темные лошадки всегда приходят к финишу первыми.

Мокриц осторожно подоткнул попону под себя. Самые разные органы теряли чувствительность.

Столпы анк-морпоркского дыма оставались далеко позади. Промеж ушей Бориса в клубах дыма попрозрачнее показался Сто Лат. Башня осталась за кормой, и Мокриц уже видел вторую. Больше трети пути за двадцать минут, а Борис и не думал замедлять бег.

Примерно на полпути между двумя городами высилась заброшенная каменная башня – все, что осталось от городища посреди дикой местности. Высотой она почти могла сравниться с клик-башнями, и Мокриц задумался, почему ее не использовали под семафоры. Наверное, она была слишком ветхой и не выдержала бы порывов сильного ветра под весом всех тамошних механизмов. Вокруг было голо: просто очередной участок пустоши, поросшей сорняками среди бескрайних полей.

Будь у Мокрица шпоры, он бы сейчас пришпорил Бориса, за что вероятнее всего был бы сброшен, растоптан и съеден[8]. Вместо этого он пригнулся еще ниже и постарался не думать о том, как поездка скажется на его почках.

Прошло время.

Позади осталась вторая башня, а Борис перешел на галоп. Сто Лат был все ближе. Мокриц мог уже разглядеть городские стены и башенки на замке.

Придется прыгать, другого выхода Мокриц не видел. Стены неумолимо приближались. Он прокрутил в голове полдюжины разных сценариев, и почти все они предполагали стог сена. Остальные заканчивались со свернутой шеей.

Но Борис и не думал сворачивать. Он скакал вперед, дорога шла прямо – и прямо были городские ворота, Борис ничего не имел против. И вообще он хотел попить водички.

Городские улицы кишели вещами, которые нельзя было опрокинуть и растоптать, но водопойное корыто все-таки нашлось. Борис не обратил внимания, как что-то упало у него со спины.

Сто Лат был небольшим городом. Мокриц однажды провел здесь славную неделю, расплачиваясь липовыми банкнотами, дважды прикинувшись бедным родственником и продав перед отъездом стеклянное кольцо – не столько по нужде, сколько из бесконечного очарования человеческим двуличием и легковерностью.

Сейчас Мокриц волочил ноги к дверям городской ратуши под пристальным наблюдением толпы. Он распахнул двери и бросил почтовую сумку на стол первого же попавшегося клерка.

– Почта из Анк-Морпорка, – прохрипел он. – Свежая почта – отправлена сегодня в девять утра.

– Но сейчас только четверть одиннадцатого! Какая еще почта?

Мокриц пытался не злиться. Он и так очень плохо себя чувствовал.

– Видишь фуражку? – спросил он и ткнул пальцем. – Видишь? Она значит, что я главный почтмейстер Анк-Морпорка! Это почта – вам! Через час я отправляюсь обратно, это понятно? Если хотите, чтобы почту от вас доставили в город к двум… ох, нет, к трем часам, соберите ее в эту же сумку. Это, – он помахал перед носом юноши стопкой марок, – марки! Красные по два пенни, черные по пенни. Письмо стоит десять… уф, одиннадцать пенсов, все понял? Продаешь марки, отдаешь мне деньги, лижешь марки и клеишь их на письма! Гарантия Экспресс-Доставки! На ближайший час назначаю тебя и.о. почтмейстера. Тут рядом постоялый двор. Пойду приму ванну. Холодную ванну. Очень холодную. Где у вас тут ледник? Еще холоднее. Совсем ледяную. Брр, еще холоднее. А еще выпить, сэндвич, и тут у вас, кстати, большая черная лошадь гуляет. Если сможете ее отловить, наденьте на нее седло, подложите подушку и разверните мордой в сторону Анк-Морпорка. Исполнять!

Ванна была только сидячая, но в городе хотя бы нашелся ледник. Мокриц сидел в окружении кубиков льда, потягивал бренди и прислушивался к суматохе за окном.

Спустя некоторое время в дверь постучали и мужской голос спросил:

– К тебе можно, почтмейстер?

– Я не одет, – ответил Мокриц и потянулся за фуражкой. – Теперь можно.

Мэр Сто Лата был низкорослым человечком с птичьей внешностью, который или занял пост совсем недавно сразу вслед за кем-то большим и толстым, или решил, что одеяния, волочащиеся по земле, и цепь до пупа идеально подходят образу политического деятеля в этом сезоне.

– Кхех… Джо Верблад, господин, – представился он нервно. – Здешний мэр…

– В самом деле? Очень рад знакомству, Джо, – сказал Мокриц, поднимая стакан с бренди. – Извини, что не встаю.

– Мне жаль, но… твой конь, кхех, лягнул троих и убежал.

– Неужели? Это так на него не похоже.

– Не стоит волноваться, господин, мы его поймаем, а если что, дадим тебе другого. Не такого быстрого, конечно.

– Ах, – сказал Мокриц и принял новую позу во льду. – Какая жалость.

– А мне все про тебя известно, господин фон Липвиг, – сказал мэр и заговорщически подмигнул. – В сумке было несколько экземпляров «Правды». Работаешь не покладая рук. Энергичный ты человек! Люблю таких! Ты человек большого масштаба! Ставишь перед собой цель и добиваешься ее во что бы то ни стало! И я такой же в вопросах коммерции! Ты пробивной, и я такой же! Давай сюда, господин!

– Что, куда? – не понял Мокриц, неловко елозя в стремительно теплеющей ванне. – А, – он пожал протянутую ему руку. – А какие, господин Верблад?