Держи марку!

– Почти?

Мокрица насильно усадили в большое и сложно устроенное вращающееся кресло. Его захватчик – или помощник, или кем бы он ни оказался – ободрительно улыбнулся. Другие фигуры, оставшиеся в тени, помогли ему привязать Мокрица к креслу, которое было, по сути, старым кожаным креслом в форме подковы, только его окружало… всякое. Что-то из этого было явно магического толка – звездочки и черепа были красноречивее любых слов, но банка огурцов, и щипцы, и живая мышь в клетке из…

Голову Мокрица, повыше ушей, охватили тиски с мягкой обивкой внутри, а сердце – что закономерно – паника. Последним, что он услышал, прежде чем погрузился в тишину, было:

– Ты можешь ощутить легкий привкус яиц и почувствовать, как будто тебя бьют по лицу сырой рыбой. Это совершенно…

А потом произошел флоп. Обычный магический термин, только Мокриц этого не знал. В какой-то момент все, даже то, что физически не растягивалось, показалось растянутым. А потом резко вернулось на место и в нерастянутое состояние – вот этот момент и назывался флоп.

Когда Мокриц открыл глаза, кресло было повернуто в другую сторону. Не было ни огурцов, ни щипцов, ни мыши, а на их месте стояло ведро заводных сдобных лобстеров и комплект сувенирных стеклянных глаз.

Мокриц глотнул воздуха.

– Пикша, – судорожно сглотнул он.

– Неужели? А у большинства людей треска, – отозвался кто-то. – На вкус и цвет, как говорится.

Чьи-то руки расстегнули ремни и помогли Мокрицу встать на ноги. Руки оказались лапами и принадлежали орангутангу, но Мокриц удержал язык за зубами. Он ведь находился в волшебном университете.

Человек, усадивший его в кресло, теперь стоял у стола и поглядывал на какой-то волшебный прибор.

– Еще немного, – проговорил он. – Еще немного. Еще немного. Еще чуть-чуть…

От стола к стене вела связка непонятных шлангов. Мокрицу показалось, что они на секунду набухли, как будто змея проглотила что-то не прожевывая, прибор затарахтел и из прорези выполз листок бумаги.

– О, готово, – объявил волшебник и схватил листок. – Книга, которую ты ищешь, называется «История шляп», автор Ф.Г. Спальчик, все верно?

– Нет. Я вообще не ищу книгу… – сказал Мокриц.

– Ты уверен? А то у нас много.

Две вещи в этом волшебнике обращали на себя внимание. Во-первых… дедушка фон Липвиг говаривал, что честного человека всегда выдает размер его ушей, и это явно был честнейшей души волшебник. Во-вторых, борода у него определенно была накладной.

– Я ищу волшебника по имени Пельц, – продолжил он.

Борода расползлась, обнажая широкую улыбку.

– Я так и знал, что прибор работает! – воскликнул волшебник. – Поэтому что он перед тобой.

Табличка на двери его кабинета гласила: «ЛАДИСЛАВ ПЕЛЬЦ, Д. М. Ф, ПРИЖИЗНЕННЫЙ ПРОФЕССОР ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ БИБЛИОМАНТИИ».

На внутренней стороне двери находился крючок, на который волшебник повесил бороду.

Поскольку это был кабинет волшебника, там, конечно, были свечи в подсвечниках из черепов и чучело крокодила, подвешенное под потолком. Никто не знает, почему так заведено, в особенности сами волшебники, но без этого никак.

Кабинет был полон книг и весь был сделан из книг. Настоящей мебели не было – в том смысле, что стол и стулья были составлены из книг. Многие из них, судя по всему, регулярно перечитывались и лежали раскрытыми, а другие книги играли роль закладок.

– Хочешь спросить про свой Почтамт? – спросил Пельц, когда Мокриц устроился на стуле, кропотливо собранном из томов с 1-го по 41-й «Синонимов к слову ПАРУСИНА».

– Да, – сказал Мокриц.

– Голоса? Всякие странности?

– Да!

– Как бы мне тебе объяснить… – задумался Пельц. – Слова имеют силу, понимаешь? Это заложено в природе вещей. Даже наша библиотека не на шутку искривляет пространство-время. И когда на Почтамте стали застревать письма, он стал накапливать слова. В итоге стало образовываться то, что мы называем «гевиза», кладбище живых слов. Скажи, ты человек читающий, господин фон Липвиг?

– Не сказал бы.

Книги для Мокрица были закрытой книгой.

– Мог бы ты сжечь книгу? – спросил Пельц. – Старую книгу, допустим, потрепанную, с изодранной обложкой, найденную в ящике со старым хламом?

– Пожалуй… нет, – признался Мокриц.

– Почему нет? Тебе станет не по себе от такой мысли?

– Да, наверное. Книги… короче, книги жечь нельзя. А… почему ты носишь накладную бороду? Я думал, волшебники отращивают настоящие.

– Необязательно, но этого ждет от нас публика, – сказал Пельц. – Равно как и звезд на мантиях. А летом в бороде ужасно жарко. О чем это я? Гевизы. Точно. Все слова имеют некоторую власть. Мы подсознательно это чувствуем. У некоторых слов – у заклинаний, например, и реальных имен богов – власти очень много. Относиться к ним нужно с уважением. В Клатче есть гора, а в этой горе множество пещер, и в этих пещерах погребено более сотни тысяч старых книг, по большей части религиозных, и каждая обернута белой льняной плащаницей. Может, это и чересчур, но умные люди всегда понимали, что избавляться от некоторых слов нужно бережно и с почтением.

– А не просто распихать в мешках по чердакам, – сказал Мокриц. – Минуточку… Голем назвал Почтамт гробницей неуслышанных слов.

– И неудивительно, – согласился Пельц. – В старину гевизы и библиотеки нередко нанимали големов, потому что единственные слова, наделенные властью влиять на големов, – это те, что записаны у них в голове. Слова имеют значение. И когда слова превышают критическую массу, они меняют саму ткань вселенной. Было у тебя ощущение, будто тебе что-то мерещится?

– Да! Я был в прошлом! Но при этом я оставался в настоящем.

– Ну да, ну да. Обычное дело, – сказал волшебник. – Переизбыток слов друг рядом с другом может влиять на время и пространство.

– И они разговаривали со мной!

– Я сказал Страже, что письма просят, чтобы их доставили, – объяснял профессор Пельц. – Пока письмо не прочитано, оно не завершено. Письма пойдут на все, чтобы их доставили. Но они не мыслят так, как мы это себе представляем, они не разумны. Они просто тянутся к любому доступному мозгу. Вижу, тебя уже сделали аватаром.

– Я не умею летать.

– Аватар – воплощенное подобие бога, – терпеливо объяснил профессор. – Фуражка с крылышками. Костюмчик золотой.

– Нет, это чистая случайность…

– Уверен?

В комнате повисло молчание.

– До твоего вопроса был уверен, – ответил Мокриц.

– Они не хотят никому причинять боль, господин фон Липвиг, – сказал Пельц. – Им просто нужно дойти до адресата.

– Нам в жизнь не доставить их все, – признался Мокриц. – На это уйдут годы!

– То, что вы вообще начали их разносить, уже хорошо, – сказал профессор Пельц, улыбаясь как врач, который сообщает пациенту, что волноваться не о чем: его болезнь заканчивается смертельным исходом лишь в восьмидесяти семи процентах случаев. – Могу ли я еще чем-нибудь помочь?

Он встал из-за стола, намекая, что у волшебника каждая минута на счету.

– Очень было бы интересно узнать, куда подевались люстры, – сказал Мокриц. – Хотелось бы их вернуть. В качестве символического жеста, так сказать.

– Ничем не могу помочь, а вот профессор Зобб наверняка подскажет. Он посмертный профессор Патологической Библиомантии. Можем заскочить к нему на обратном пути, если хочешь. Он сейчас в Волшебничьем Чулане.

– Почему он посмертный? – поинтересовался Мокриц, когда они вышли в коридор.

– Умер.

– Ясно. Я-то надеялся на метафоричный ответ, – сказал Мокриц.

– Ничего страшного, он решил встретить Ранний Смерть. Очень хорошее предложение.

– А, – ответил Мокриц. В таких ситуациях важно было улучить подходящий момент для побега, но они шли лабиринтами темных коридоров, а это не то место, где хочется потеряться. А то вдруг что-нибудь тебя найдет.

Они подошли к двери, за которой слышались приглушенные голоса и время от времени доносился звон стекла. Шум прекратился, как только профессор распахнул дверь, и было совершенно непонятно, откуда шел звук. Это был самый настоящий чулан, в котором не было людей. Только полки вдоль стен и баночки на них. В каждой баночке сидело по волшебнику.

Вот сейчас был бы отличный момент для побега, пронеслось у Мокрица в голове, когда Пельц снял с полки одну банку, открутил крышку и пошарил в ней в поисках миниатюрного волшебника.

– О, это не он, – весело сказал профессор, заметив выражение лица Мокрица. – Экономка разложила по банкам вязаные куколки, чтобы повара не забывали, что эти банки нельзя ни подо что использовать. Был тут у нас инцидент с арахисовым маслом. Я просто достану это отсюда, чтобы было лучше слышно.

– Тогда… где же профессор?

– В банке и есть… смотря что считать за «есть», – ответил профессор Пельц. – Очень сложно объяснить это обывателю. Он мертв… смотря…

– Смотря что считать за смерть? – угадал Мокриц.

– Совершенно верно! И он может вернуться по предварительному уведомлению. Многие волшебники старшего возраста предпочитают такой вариант. Говорят, отлично отдыхается. Совсем как отпуск, только дольше.

– И куда они попадают?

– Никто толком не знает, но если прислушаться, слышен звон посуды, – сказал Пельц и поднес банку к губам.

– Профессор Зобб, можно тебя? Не помнишь ли ты случайно, что случилось с люстрами на Почтамте?

Мокриц ожидал услышать в ответ тоненький голосок, но прямо у него над ухом раздался бодрый, хотя и немолодой, голос:

– Чего? Ах да! Ну конечно! Одна попала в Оперу, а вторую приобрела Гильдия Убийц. А вот и пудинг! Пламенный привет!

– Спасибо, профессор, – мрачно отозвался Пельц. – У нас все хорошо…

– А мне-то какое дело! – фыркнул бестелесный голос. – Я закругляюсь – мы обедаем!

– Вот тебе и ответ, – сказал Пельц, положил вязаную куколку обратно в банку и закрыл крышку. – Дом Оперы и Гильдия Убийц. Похоже, непросто будет их вернуть.

– Да, думаю, я отложу эту затею на пару дней, – сказал Мокриц и вышел в коридор. – Опасные люди, чтобы с ними связываться.

– Не то слово, – сказал профессор и закрыл за собой дверь, и как по команде в чулане снова поднялся гам. – Лягаются эти сопрано не хуже мулов.

Мокрицу снились волшебники в банках, зовущие его по имени.

В лучших традициях пробуждения от кошмара, голоса постепенно слились в один, оказавшийся голосом господина Помпы, который тряс его за плечо.

– Они вымазаны вареньем! – вскричал Мокриц и перевел дыхание. – А?

– Господин Вон Липвиг, У Тебя Назначена Встреча С Лордом Витинари.

Когда до него дошло значение этих слов, волшебники в банках показались предпочтительнее.

– Ничего у меня не назначено ни с каким Витинари! Или?..

– Он Говорит, Назначено, Господин Вон Липвиг, – сказал голем. – Значит, Назначено. Мы Выйдем Со Стороны Конного Двора. У Главного Входа Собралась Большая Толпа.

Мокриц замер, натянув штаны до колен.

– Толпа рассержена? Ни у кого случайно нет ведра смолы? Перьев?

– Мне Неизвестно. Мне Были Даны Указания. Я Привожу Их В Исполнение. Рекомендую Тебе Делать То Же Самое.

Он быстро повел Мокрица закоулками, где еще витали в воздухе хлопья тумана.

– Который сейчас вообще час? – проныл тот.

– Без Четверти Семь, Господин Вон Липвиг.

– Ночь же на дворе! Этот человек спит когда-нибудь? По какому такому важному делу понадобилось вытаскивать меня из-под моей уютной теплой кучи писем?

Часы в приемной лорда Витинари шли неправильно. Иногда тик задерживалось на долю секунды, иногда так слышалось чуть раньше. Иногда тик или так пропускали свой черед. Это было почти незаметно, но если ты проводил в помещении больше пяти минут, отдельные, но немаловажные части твоего мозга начинали сходить с ума.

Мокриц и так всегда плохо чувствовал себя по утрам. Одно из преимуществ жизни по ту сторону закона состояло как раз в том, что можно было не вылезать из постели, пока люди не наводнят улицы.

Секретарь патриция Стукпостук беззвучно выскользнул в приемную, так незаметно, что его появление застало Мокрица врасплох. Ему редко встречались настолько бесшумные люди.

– Могу ли я предложить тебе кофе, почтмейстер? – спросил он тихо.

– Господин Стукпостук, у меня проблемы?

– Ничего не могу сказать, господин фон Липвиг. Читал ли ты сегодняшнюю «Правду»?

– Газету? Нет. О…