частливые

— Целую.

Раздались гудки отбоя. Это слово «целую», произнесенное его губами, прожгло меня насквозь, пронеслось стрелой по всему телу и осело где-то в ногах.

Знаешь, правду говорят, что словом можно возродить, можно убить, а можно достучаться до сердца. Он достучался до моего сердца. Еще вчера у меня не было его, и вдруг сегодня такой подарок судьбы — моя внезапная любовь к нему. И это не любовь с первого взгляда. Не завоевание при помощи флирта и кокетства. Это единение душ, скованных бедой и желанием помочь преодолеть сердечную боль.

Нина смахнула набежавшую слезу, вынула платок из сумки и промокнула нос, так как от чувств он предательски стал мокрым.

Аля сидела неподвижно, и только глаза ее светились сочувствием.

Нина чуть позже продолжила:

— Наутро я быстро оделась, отправив ребенка в школу, почти не позавтракала, так как кусок в горло не шел. Я стремилась скорее вниз, к нему, в радостном предвкушении, что увижу любимого совсем скоро.

Я сбежала по лестнице и выскочила из подъезда в утренний морозец, который обжег мои щеки холодом. Автомобиль стоял у подъезда. Я быстрее обогнула его сзади, чтобы Марату не вздумалось вылезать из теплого салона, дабы открыть мне дверь. Плюхнулась на сиденье и только теперь подняла свои глаза, светившиеся от счастья.

— Доброе утро, милая. Ты такая сегодня необыкновенная, — улыбнулся, смущаясь, Марат.

О-о-о, чего бы я только не отдала за одну его улыбку. Марат улыбнулся мне, и эта улыбка растопила во мне все сомнения. Я в ответ тоже счастливо растянула свои губы.

— Привет, я очень рада видеть тебя. Поехали? А-то совсем засмущаюсь, — покраснев, ответила я.

Марат завел автомобиль и стал медленно выводить его из снежного плена. За ночь сугробов намело достаточно, и только узкая колея, заботливо расчищенная дворником, позволяла выехать машине вдоль длинного дома.

Я слегка поглядывала на Марата, любуясь его правильным профилем, чистым высоким лбом, слегка вьющимися волосами. Я изучала его и до сих пор не могла поверить, что все это — не сон. Я незримо таяла от тепла, которое заполняло мое сердце и душу. И чувствовала себя абсолютно счастливой. Настолько, что, казалось не хватит целой Вселенной, чтобы заполнить ее тем чувством, которым была переполнена каждая клеточка моего организма. Мне не надо было ничего: ни поцелуев, ни прикосновений, лишь понимание того, что есть на этой Земле Человек, который заменяет мне все.

Ты, Алечка, можешь со мной поспорить, будешь уверять, что это — самое большое помешательство. И я даже соглашусь с тобой в такой оценке. Словами не передать, что я испытывала к Марату — простому, смертному человеку. Но я скрадывала в себе то, что рвалось наружу. Я боялась испугать мужчину силой своего чувства. Никогда нельзя показывать мужчине, что целиком и полностью принадлежишь ему. У него тогда пропадает инстинкт охотника. Ему не интересно то, что легко дается ему в руку. Мужчине нужно самому добиваться, жить в сомнении и ревности, только тогда он может долго сохранять интерес к любимой им женщине. Опять-таки, это моя точка зрения, с которой можно поспорить. Ну что же? Я готова вступить в полемику с оппонентом.

— Слушаю тебя, и удивляюсь, — сказала Аля. — Для меня все то, о чем ты говоришь — как небо и земля. Я до сих пор не понимаю таких возвышенных чувств. Но, видимо, несмотря на то, что была такая тяга и привязанность двух сердец, что-то должно было произойти сверхъестественное, что разлучило вас, ведь сейчас вы с Маратом не вместе? Что? Почему ты позволила себе отпустить любимого от себя?

— Ты верно подобрала слово, Алечка, «отпустить». . Да, наверное, это так, но погоди немного, и ты все узнаешь.

— Я внимательно слежу за нитью этой удивительной истории.

— Знаю, подруга. Так вот, слушай дальше.

Марат довез меня до офиса. Из машины выходить не стал, так как я сама попросила его об этом. Но отказать себе в удовольствии — поцеловать меня в щеку — Марат не смог. Я шепнула ему в ответ на ухо, пожелав ему самого удачного дня, и выпорхнула из салона. Спиной чувствовала, как он провожает меня взглядом. Казалось, что у меня выросли за спиной два незримых крыла, а в ногах была такая легкость, что я совершенно не чувствовала земного притяжения. Я парила, освещенная счастьем и радужными эмоциями. Сама понимаешь, Аля, что работалось мне через пень-колоду: я витала в облаках. На губах блуждала улыбка, а в памяти всплывал образ любимого, его глаза, губы, руки, все то, что я обожала. Душа содрогалась от трепета, волны блаженства разливались незримыми теплыми нитями по телу. Я не могла дождаться того момента, когда снова увижусь с Маратом, когда снова услышу звук его чарующего голоса. Одним словом, я просто пропала. Понимала умом, что нельзя так реагировать на мужчину своей мечты, но ничего не смогла с этим поделать.

Вечером, когда до конца рабочего дня оставалось полчаса, в дверь моего кабинета слегка постучали, потом дверь приоткрылась, и в щели показался букет кремовых роз.

Сердце мое ухнуло в пятки. Мне так давно не дарили цветы, что этот невинный поступок Марата для меня явился целым событием. Я пошла ему навстречу, взяла букет дрожащими руками и спрятала свое пылающее лицо в душистых, упругих лепестках. Невольная слеза капнула на одну из роз. Скатилась соленой росинкой в сердцевину цветка.

С трудом я подняла свой взгляд, в котором отразились все мои чувства, нахлынувшие на меня в тот самый момент.

— Спасибо, — выдавила я из себя. — Я растрогана до глубины души. Никогда не могла подумать, что цветы, подаренные дорогим человеком, могут так много значить.

Потом, немного помолчав, добавила:

— Можно, я оставлю букет в кабинете? Завтра на рабочем месте розы своим ароматом и видом будут напоминать о тебе.

— Конечно, Ниночка, поступай, как считаешь нужным. Мне будет очень приятно, если в этих цветах я буду незримо присутствовать рядом с тобой, — ответил, улыбнувшись, он.

— О-о-о, Марат! Даже и без такого подарка ты все равно всегда живешь в моем сердце. Ладно, я сейчас вернусь. Схожу за вазой. Одну минутку, я живо.

Я убежала на кухню, чтобы прийти в себя. Щеки мои полыхали, а ресницы были влажны от слез радости. Я достала с полки высокую вазу, налила в нее теплой воды и добавила ложку сахара, чтобы мои розы простояли как можно дольше. С вазой я вернулась в кабинет.

Марат стоял у окна и смотрел сквозь стекло на снежинки, которые искрились в свете фонаря, совершая свой феерический танец под дуновением холодного ветра, ложились на землю, обильно покрывая ее пушистым, мягким одеялом. Все в природе дышало чистотой и негой.

— Вечер какой волшебный. . И душа требует сказки. . Знаешь, Нина, — сказал Марат, не поворачиваясь от стекла, — я ровно сутки, как начал жить: чувствовать, радоваться и удивляться. Я думал, что все в душе спалено болью и горечью, что уже не будет ничего, кроме непроходящей тоски, но, оказывается, живо сердце, отогревается душа. Я начинаю верить, что не всё еще потеряно в этом мире.

Я подошла к любимому. Уткнулась лбом в его спину и замерла. Каждое его слово легло каплей бальзама на мое кровоточащее сердце, которое любило так, как никогда в жизни. Нет, я не гордилась собой. Я просто тихо радовалась, что человек снова стал жить и чувствовать, и моя заслуга в этом не была столь велика. Просто, так было суждено, и кому-то там, на небе, захотелось, чтобы в этих четырех стенах двое, живущих на земле, смогли понять и потянуться душами друг к другу. Мы стояли так долго, слушая биение сердец, и чувствуя легкое дыхание друг друга. В молчании тоже была своя тайна, свое очарование. Слова уже просто были не нужны.

Потом я отодвинулась от Марата, с особой нежностью поставила розы в вазу, пальчиками провела по упругим бутонам, как будто целуя их, а Марат любовался моими манипуляциями, радовался тому, с какой признательностью и искренним счастьем в глазах я отнеслась к его подарку.

Мы потушили свет, вышли в коридор, закрыв за собой дверь. Марат помог мне надеть шубку. На улице нас встретил своим ледяным дыханием январский мороз. Подставляя счастливые лица под искрящиеся снежинки, которые густо ложились на волосы, ресницы, капельками оставались на коже, мы, СЧАСТЛИВЫЕ, добрались до машины, сиротливо ожидавшей нас во внутреннем дворе.

Мы сели в машину. И пока она прогревалась, Марат изучал мое лицо, читал в моих глазах правду о том, как он мне дорог и близок. И сам внутренне светился от нахлынувшего счастья. Мы улыбались. Не могли наглядеться друг на друга. Стекла заметал снег, а нам было тепло от любви, которая тлела в каждой клеточке, в каждом нерве. Мы старались продлить очарование этого вечера как можно дольше.

В конце концов, когда взглядами было многое рассказано, Марат завел мотор, прогрел автомобиль, и мы тронулись по заснеженной дороге в путь, к моему дому, не спеша, растягивая удовольствие от таинства, свершающегося в наших сердцах и душах.

Марат остановился на парковке около моего дома, а потом сказал:

— Знаешь, Нина, сегодня не только волшебный вечер, но и светлый праздник для всех мусульман. Ты догадываешься, что я исповедую ислам? Сегодня Курбан Байрам, закончился пост, и все правоверные мусульмане вкушают пищу, угощают соседей, делятся сладостями и мясом жертвенных животных, ходят в гости, восхваляют Аллаха.

— Прости, Марат, я забыла тебя поздравить, — сказала я. — Просто все из головы вылетело.

— Ничего, Нина. Это я хочу тебе сделать еще один подарок. Позволь мне поделиться с тобой свежей говядиной, которая была принесена в жертву по всем канонам мусульманской традиции — с молитвами. Может это покажется тебе странным, но мне будет приятно, если ты приготовишь плов для своей дружной и большой семьи, и вы все сегодня соберетесь за столом. Я понимаю, что вера у вас — православная, что вы — христиане. Но, в конце концов, бог — един для всех. И христианские праздники мы почитаем, как свои. Хочется, чтобы и ты приобщилась к нашему святому дню — празднику Курбан Байрам.

— Благодарю тебя, Марат. Я с признательностью и почтением приму от тебя этот подарок. Он для меня будет не менее ценен, чем розы, которые ты мне сегодня подарил. С не меньшим удовольствием я приготовлю сегодня самый вкусный плов и накормлю свою семью.

— Вот за это ты мне еще больше дорога, Нина. Ты с уважением отнеслась к моей просьбе, — улыбнувшись, прошептал мне на ухо Марат.

— Иначе и быть не может. Всё, — спешно затараторила я, — тебе надо торопиться домой, чтобы встретить торжество с родными, а мне еще надо успеть приготовить вечернее блюдо.

— Я провожу тебя до дома, — отозвался Марат.

Мы вышли из машины. Марат взял внушительный пакет, и мы направились по хрустящему снегу к дверям подъезда. Вместе поднялись на лифте на восьмой этаж. Подошли к двери квартиры.

— Извини, я не буду заходить к вам, Нина, — сказал Марат.

— Конечно, я не настаиваю. Иди, тебе надо успеть к застолью. Спасибо за подарки. И еще раз с праздником. Пусть Всевышний даст тебе и всей твоей семье здоровья на долгие годы и терпения. С милостью принимать все, что ни дается нам от Бога. Мира и добра всем. Увидимся завтра?

— Да, завтра я буду у тебя. И спасибо тебе, Нина, за все пожелания. И за то, что ты такая понимающая. Знай, ты мне очень дорога.

Марат легко поцеловал меня в щеку и направился к дверям лифта, которые тут же раскрылись и увезли его вниз. А я осталась у дверей. На лице блуждала улыбка. Было очень приятно от того, что человек другой веры попросил меня приобщиться к празднику, и тем самым стать ближе к нему. Я оценила то, что хотел донести до меня Марат.

Конечно, дома, несмотря на то, что ужин у мамы был готов, я, объясняя, почему мне это необходимо сделать, приготовила ароматный азиатский плов: с приправами, нежной морковью, добавив в рис целые головки чеснока и крупные кусочки айвы.

Плов получился на удивление рассыпчатый и вкусный. Пришлось собирать семью на второй ужин за накрытым скатертью столом, чтобы отметить праздник Курбан Байрам, а потом еще отнести в больших кисушках угощение соседям по всем канонам мусульманской традиции.

Утром, когда мы встретились с Маратом, я возбужденно рассказывала, какой плов получился у меня, и как мы одаривали им соседей, и как нам было приятно от того, что и соседи, таким образом, с удовольствием приняли участие в празднике.

— Ты такая молодец, Ниночка, — восхищенно ответил Марат.

А для меня его похвала была превыше всего.

На работе утро началось с застолья. Все сотрудники из дома в честь праздника принесли много сладостей и салатов. Марат сунул мне в руки сверток со снедью. Мне с трудом удалось затащить Марата к нам в офис, где в большой гостиной сотрудницы быстро накрыли стол, и рабочее утро началось с чаепития, на которое были приглашены все члены нашего большого коллектива. И это было здорово. Но, самое главное, за одним столом, хоть и по разные стороны, сидели и мы с Маратом, перекидывались загадочными взглядами, шутили и смеялись. Похоже, это было его первое веселье на виду у людей. И никто его не мог осудить за это.

День пролетел незаметно. Марат вечером ждал меня у выхода, отвёз домой. Мы много разговаривали, делились впечатлениями от кино, музыки, искусства. Нам было очень хорошо вдвоем, но ни разу мы не переступили грань дозволенного. Прощаясь, целовали друг друга только в щечку, долго разговаривали по телефону после того, как он добирался до дома и отзванивался, что благополучно доехал.

Со временем Марат рассказал, что в семье после трех старших сестер он — младший сын, самый любимый и избалованный женщинами с детства. По нему это было незаметно, потому что он всегда был деликатен, внимателен и вежлив, никогда не притязал на большее, и это было удивительно. Я любила его всей душой, всем сердцем, но умом понимала, что вместе мы с ним не будем. Он был единственным сыном — продолжателем рода и фамилии. Его семья, как и многие другие вынужденные переселенцы, оказалась на благословенной азиатской земле в следствие неспокойных времен первой половины прошлого века. Марат, как выяснилось позже, был моложе меня лет на пять, хотя внешне об этом нельзя было сказать: он выглядел взросло, я была моложава. Но дело даже не в возрасте. У меня за плечами был брак. И сын от другого мужчины.

Ты представляешь, Алечка, как была бы довольна его семья, узнав, что единственный сын и наследник вводит в семью, исповедующую ислам, христианку, возрастом старше его, да еще и с ребенком? Я думаю, что его родные женщины, какой бы хорошей я ни была, не обрадовались бы такой невестке.

Сколько было пролито слез в подушку, сколько было похоронено мечтаний. Веришь, я готова была целовать руки его матери и любить ее, как свою, смиренно просить его маму полюбить меня, так как не могла жить без ее сына, если бы наверняка знала, что у нас все получится.

Но, видимо, те же самые сомнения терзали душу моего Маратика. Мы никогда, понимаешь, никогда не поднимали эту щекотливую тему в разговорах, но все было понятно и без слов. Я летала все такая же, одуревшая от счастья любить и быть любимой. Я молилась за него всем богам. Я сгорала от ужаса предстоящей разлуки. Я терзалась в сомнениях. Я привязывала его к себе, понимая, что ради него самого, ради будущего, Марата надо будет отпустить, пожертвовав собственным благополучием. Это была любовь на острие ножа. Знаешь, что будет больно, но продляешь эту сладостную муку, потому что душа не может смириться с потерей любимого человека.

Фаина — его сестра, стала опять приходить к нам в офис. Не догадываясь о наших отношениях с Маратом, она нам, девочкам, стала говорить, как переживает за брата, что он до сих пор не женился, и что у него нет детей. А мать его сокрушается, что не дождется внуков от любимого сына, и что Фаина, оставшись одна, готова помочь Марату растить племянников, отдавая всю нерастраченную любовь, которая оборвалась со смертью Риммы. Я душой болела за всю эту хорошую, добрую, славную семью. Если бы мы встретились лет на десять раньше, все, может, могло сложиться по-другому. Но теперь, в данных обстоятельствах, я мучилась, и не могла позволить себе это счастье — быть с любимым мною человеком одним целым. Я никогда не проклинала свою судьбу. И была благодарна богу за это чувство, чистое в своей невинности, искреннее и глубокое. Я уже прожила жизнь не зря, раз мне была судьбой дана ТАКАЯ ЛЮБОВЬ.

Наступила весна. В один из теплых вечером Марат довез меня до дома после продолжительной прогулки по городу. Уже стемнело. Мы сидели в салоне автомобиля и говорили-говорили ни о чем, и о многом.

Вдруг меня дернул чертик, сидящий во мне, на то, чтобы спросить любимого человека в лоб:

— Марат, а почему ты ни разу за все время, что мы встречаемся, не поцеловал меня?

Надо было видеть его испуганные глаза.

— Ниночка, ты не представляешь, сколько раз порывался это сделать, но меня останавливала деликатность. Я боялся, что ты обидишься.

— Но, почему? — настаивала я. — Что тебя останавливало?

Марат промолчал. А я ответила за него.

— Я знаю, что нам вместе быть никогда не суждено. Ты не хотел давать мне веру и надежду на наше совместное счастье, на нашу дальнейшую жизнь. Ничего не говори, Марат, все сама знаю. Пожалуйста, сделай то, о чем я тебя попросила. И не бойся, что я буду иметь после этого право на тебя. У меня есть только одно желание: любить тебя без права на надежду, осознавая, что нам не суждено быть вместе, что у нас не будет семьи и совместных детей. Я все знаю. .

Марат печально взглянул мне в глаза. Обхватил мое лицо и, как в замедленной съемке, стал приближаться ко мне. Его лицо расплылось от моих выступивших слез. Я тонула в его глазах. Я предвкушала то, о чем мечтала долгими бессонными ночами. Он прижался губами к моим губам. Я ответила на его поцелуй. Мы слились в этом поцелуе, как в первый и в последний раз, выпивая друг друга без остатка, доказывая, как мы необходимы друг другу и как нежно и трепетно относимся к тому, что происходит между нами. Это не было страстью. Это был поцелуй, который уходит в века, откладываясь в подсознании до тех пор, пока мы не покинем мир земной. Мы плакали и страдали, мы любили и восхищались, мы доказывали, что все не напрасно, и что горечь, которая разобьет нам сердца при разлуке, будет скрашена воспоминанием о том, что мы любили чисто, непорочно, мы тянулись, мы черпали силы и вдохновение, чтобы жить, радоваться и улетать надеждами в высшие миры. Нам не хватало воздуха, слезы душили обоих, а сердце ныло от предстоящей разлуки навсегда. Мы мучили друг друга и находили в этом какую-то сладость, мы сливались в одно дыхание, переплетались душами в одну нить, но были не вместе. Это было больно!

Оторвавшись друг от друга, как пьяные, Марат прошептал:

— Я сделаю все возможное, чтобы мы остались вдвоем, Нина. .

— Нет, мой любимый, — зажав пальцами его губы, прошептала я. — Не сделаешь. Мы живем порывом, а жизнь — она долгая. Ты еще будешь счастлив. И я, по возможности, тоже. Ты не представляешь, как я желаю принадлежать тебе одному целиком и полностью, но мы на этой земле не одни. Нашу любовь будут терзать. Будут шептаться. Будут осуждать. Я не перенесу, если ты будешь страдать и разрываться между мной и семьей, между условностями и настоящей жизнью. Только потому, что я люблю тебя так, как никого на свете не любила, я отпускаю тебя, милый мой Марат. Это наше с тобой последнее свидание. Я уеду. Может, далеко. Может, выйду замуж, чтобы скорее оторвать тебя от себя. Но знай, что никто и никогда не сможет заставить меня разлюбить тебя, мой самый родной и близкий мне человек. Никто и никогда не вырвет тебя из моего сердца и души. Я останусь твоей тайной невестой на века. И может, на старости лет, ты улыбнешься, вспомнив меня, и проживешь в мыслях заново историю нашей любви. Ведь мы с тобой самые СЧАСТЛИВЫЕ люди на земле, раз нам дано было ТАК чувствовать и любить, нести друг другу только добро. Прощай, мой самый Золотой на свете Человек. Я прошу у тебя прощения за все, что сделала и не сделала, за то, что вольно или невольно причинила тебе боль. Но знай, что я, сознательно идя на разрыв, руководствовалась только любовью, которой переполнено мое сердце, любовью к тебе, Марат. Пожалуйста, больше не звони. Не ищи со мной встреч. Все пройдет. Пройдет и это. И не осуждай, не считай, что я предала тебя. Ты должен жить счастливо. Но. . без меня.

Я выскочила из машины, как полоумная. Добежала до дверей подъезда, скрывшись за ними. В горле стоял спазм, слезы душили меня, в мозгу свербило одно ругательство: «Дура. Дура! ДУРА!!! Что же ты наделала?»

Но подсознание говорило мне о том, что я поступила правильно, что ради любви я должна была отступиться от этого человека, доброго, золотого, слишком хорошего для меня.

— Потрясающе, — только и смогла выдавить из себя Аля.

А Нина сглатывала слезы, которые норовили скатиться по щекам. Ее трясло, как в лихорадке. Ведь никто, ни одна душа на свете не знала эту историю. И вот теперь, спустя десятилетие, раны на сердце были вспороты, как скальпелем хирурга, эмоции, как поток крови, вырвались наружу.

— Прости меня, Ниночка, что разбередила твою душу, — вскрикнула Аля.

— Это ты меня прости, подруга, что эта тайна, которая так надежно была укрыта в сердце, выпорхнула из клетки на волю. Как ты знаешь, я поменяла место жительства. Я уехала в другую страну. И только воспоминания и случайные набеги на страницу в соцсетях в гости к моему Маратику радуют мое сердце. Причем, он даже не догадывается, кто заходит на его страницу инкогнито, и любуется его фотографиями. Кто радуется его двоим маленьким сыновьям, рожденным в браке с любимой женщиной, и кто молит Всевышнего о его спокойной, неомраченной невзгодами, жизни. Я хочу быть незримым его ангелом-хранителем. Надеюсь, в его сердце теплятся воспоминания обо мне.

— Ты — необыкновенная, Нина. И очень сильная. Ты не только можешь рвать связь, когда тебя перестал устраивать человек, но ты готова принести в жертву свои слезы, свою боль, свои страдания, лишь бы любимый тобой человек был счастлив. Ты. .

И тут Аля заплакала. Наверное, от того, что Любовь, все-таки, живет на Земле, что бывают сильные, чистые отношения и что Надежда все-таки умирает, и только Вера — спасает душу, исцеляя страданием разбитое сердце.

05.12.2015 г.