частливые

Призрачно всё, в этом море бушующем,

Есть только Миг, за него и держись. .

Л.Дербенёв

В стенах небольшого, но уютного кафе «Лагуна» встретились две подруги: Аля — жгучая брюнетка, с необыкновенно красивыми чертами лица и точеной фигуркой, и Нина — миловидная женщина, с вьющимися длинными белокурыми волосами и пронзительным взглядом голубых глаз. Обе были эффектны, так, что сразу привлекали внимание посетителей кафе. Но дамы не обращали внимания ни на кого, так как подругам нужно было выговориться, поплакаться при случае в жилетку, так как это являлось самым действенным средством в реалиях такой неспокойной современной жизни.

Молодые женщины устроились удобнее в мягких креслах, заказали ароматный капучинно, и не отказали себе в удовольствии полакомиться нежным тирамису. Девочкам, если можно так назвать этих дам бальзаковского возраста, хотелось не столько побаловать себя изысками, как просто поговорить по душам, поделиться тем, что наболело на сердце, так как обе безгранично доверяли друг другу и поддерживали, как могли.

День был обычным воскресным выходным. За стеклом бушевала зеленью весна, ласточки проносились в воздухе, над цветущими деревьями кружили пчелы. Все в природе пробуждалось к жизни. И именно в этот ласковый майский денёк подругам предстоял серьезный разговор о личном, о том, что мучило и не давало покоя.

Нет, специально никто из них не настраивался на щекотливую тему, но разговор случился сам собой, видимо, все, что переполняло душу, должно было выплеснуться наружу, именно сегодня.

Аля была уже двадцать пять лет замужем за своим единственным мужчиной. Они с мужем вырастили двух замечательных дочерей, старшей из которых было слегка за двадцать, а младшая находилась в подростковом, что называется, самом что ни на есть, сложном переходном возрасте.

— Знаешь, в последнее время в семье наступил разлад, — с места в карьер начала жаловаться Аля подруге Нине. — Ничего не понимаю. Все идет не так. Поступки моих родных меня раздражают. В душе я чувствую себя неправой, а признать ошибки не могу. Что делать, ума не приложу.

— Давай попробуем обсудить проблему, может, вместе найдем выход из создавшегося положения? — предложила подруга.

— Я очень переживаю за старшую дочь. Мне кажется, она выбрала не того парня, — со слезами на глазах прошептала Аля.

— Что значит «не того?», — попросила уточнить подруга.

— Ну, понимаешь, я чувствую, что молодой человек, который оказывает знаки внимания моей Катюше, принесет разочарование моей дочери, сделает ей больно, а я не хочу, чтобы мой ребенок страдал.

— Ну, во-первых, Катерина уже не ребенок. А во-вторых, почему ты берешь на себя право решать ее судьбу, выбирать ей того, кого любить, а кого ненавидеть? Дочь твоя уже выросла. Позволь ей самой решать: с кем быть, а с кем расстаться.

— Нет, Нина, ты не понимаешь меня. Материнское сердце не обманешь. Я просто чувствую, что будет все плохо.

— Аля, успокойся. Если у меня растет двое мальчишек, это не значит, что я не понимаю тебя, как мать прелестных дочерей. Мне кажется, ты должна предоставить своей Катерине относительную свободу. Вспомни себя? Много ты слушала старших, когда выходила замуж за любимого человека?

— Вот ты, Нина, сказала, за «любимого человека». А мне кажется, что я, прожив сорок лет, не знаю, что такое любовь.

На лице Нины отразилось неподдельное изумление.

— То есть, как?. . Ты не любишь Егора?. . Человека, с которым прошла рука об руку более двадцати лет? С которым в браке имеешь двух изумительных дочерей? Что-то я тебе не верю, подруга. Я понимаю, что со временем чувства притупляются, страсть иссякает, но семья должна оставаться семьей.

— Тебе ли об этом рассуждать? — слегка уколов Нину, ответила Аля.

— Да, ты права. Я женщина — дважды разведенная, и мальчишки у меня от разных мужей. И мой грех, что я не смогла своим пацанам предоставить возможность жить в полноценной семье. И во всем виновата моя нетерпимость. Нет, я долго терплю, но потом, когда начинают откровенно садиться мне на шею, ставлю окончательную точку в отношениях, так как не научилась прощать. Отсюда мои беды, — вздохнула Нина.

— Прости, меня, солнышко, если обидела тебя, — ужаснулась Аля. — Я совсем не то хотела сказать, Ниночка. Я очень тебя уважаю и знаю, что ты в лепешку готова разбиться, чтобы обеспечить своих детей и вырастить их настоящими мужчинами.

— Алечка, сыновей я очень люблю. Но чувствую за собой вину, что они выросли без отцов. Это мой грех.

— Это не грех. Это сила: не цепляться за того, кто разочаровал, не быть с тем, с кем нет духовной связи. Ты сильная, Нина. И я хочу научиться этой силе у тебя.

— Лучше не надо. У каждого своя судьба, Алечка. Кому-то суждено встретить однажды своего человека и пройти через жизнь с ним, одним единственным. А другая всю жизнь ищет свою вторую половину и не находит. Встречает мужчин, влюбляется, а потом испытывает горькое разочарование, потому что мужчины в общей массе не умеют любить и беречь то, что дается им в руки.

— Все равно, ты счастливее меня, Нинка, потому что у тебя всегда есть шанс встретить еще свою судьбу, свою настоящую любовь.

— Можно подумать, у тебя такого шанса нет.

— Может и есть. Но я уже трусиха. Даже если мне кто-нибудь понравится, я сбегу от чувства, потому что мне лень что-либо менять в своей жизни. Сила привычки: иметь под рукой именно этого человека, который зовется твоим мужем, терпеть все его предсказуемые выходки, молча ненавидеть, по ночам плакать в подушку, а наутро делать вид, что все хорошо, и, при том еще, уверять всех, что мы — самая замечательная и любящая семья. Одно сплошное лицемерие. И от этой безысходности уже тошнит.

— Может, ты просто наговариваешь на себя? — осторожно спросила Нина.

— Куда уж там, — вздохнула Аля. — Веришь, никому, кроме тебя не могу открыть свою душу, потому что привыкла создавать ореол счастья, который должен, как нимб, светиться над моей семьей, указывая на святость каждого члена, делать прекрасный вид в присутствии посторонних при плохой игре, чтобы окружающие восторгались: «Ах, какая замечательная семья, эти Звягинцевы!» А мне еще жить хочется! Любить! Страдать от счастья! Плакать в подушку от душевного волнения. Или просто весна так на меня действует? А? Вот, скажи Нина, ты когда-нибудь по-настоящему любила? Так, чтобы до умопомрачения? Чтобы до боли в горле и слез в глазах, только от одного воспоминания об этом человеке?

Нина ответила не сразу. Она внимательно посмотрела в просящие глаза подруги, решая для себя, а стоит ли ей рассказывать, какая она бывает эта настоящая любовь? Но, видя этот умоляющий Алин взгляд, кивнула и отвернулась к окну. Воспоминания ножом вспороли сердечные раны, которые шрамами остались на сердце.

Чтобы унять волнение, Нина пригубила остывший кофе, а потом, поставив чашку на фарфоровое блюдце, спросила.

— Ты действительно хочешь узнать историю любви?

— Да, прошу тебя. Я хочу знать, как это бывает. Просто я выходила замуж за человека, который долго добивался моей руки, а любила другого, который отверг меня. Было больно. И замуж я пошла больше от злости на того, кто не оценил меня по-достоинству. Я вышла замуж, чтобы сбежать от себя, в первую очередь. Мой Егор мне очень нравился, но у меня никогда не было к нему страсти, всепоглощающей и безграничной, чтобы все можно было бросить к его ногам: честь, достоинство, молодость, чувства, красоту!

— Эх, Аля, Аля. За все в этой жизни надо платить. И даже за любовь приходится расплачиваться слишком жестко. Ладно, слушай.

— Спасибо, — прошептали губы Али.

Аля внимательно вслушивалась в историю Нины, не перебивая ее и не задавая вопросов.

— Это было лет десять назад. Мне стукнуло только тридцать. За плечами была уже несостоявшаяся семейная жизнь и девятилетний ребенок на руках. Я работала в компании менеджером по продажам. Товара было много, надо было находить рынки сбыта. Мы работали как с крупными компаниями, так и с частными лицами, которые брали у нас товар под реализацию. В течение трех лет до этой истории, которую я хочу тебе поведать, к нам в офис приходила молодая женщина Фаина с миловидной девочкой — дочкой Риммой, лет восьми. Они всегда появлялись ближе к закрытию офиса, так как мать спешила забрать дочь из школы, которая располагалась в нашем микрорайоне, и по пути домой забегала к нам на фирму, чтобы взять часть товара, который был старательно собран по ее телефонной заявке. Фаину часто ожидал в машине брат, который помогал своей сестре в семейном бизнесе, а также воспитывал единственную ненаглядную племянницу, заменяя ей отца.

Мы, сотрудницы фирмы, всегда ласково встречали эту троицу, между собой перешептываясь, что могло произойти у них в жизни, что девочка росла без отца? Марат — так звали молодого человека — всегда был любезен, улыбчив и скромен. Он был высок ростом и очень симпатичен. Все сотрудницы были слегка очарованы им. Чего таить, и я была не без греха, заглядывалась на молодого мужчину из-под опущенных ресниц, но виду никогда не подавала, так как понимала, что все это — ерунда.

Все сотрудники радовались нашим постоянным клиентам в лице этой родственной тройки: Римму угощали конфетами, Фаине отбиралось все самое лучшее, а с Маратом шутили как со своим. В течение трех лет они два раза в неделю навещали наш офис, и мы по-особенному к ним относились.

Но однажды случилась беда. В один из дней по офису разнесся слух, что Римма — маленькая наша девочка, дочка Фаины, умничка и красавица, скоропостижно умерла. Внезапно. Для всех нас это было шоком. Мы не могли поверить, что такой удар судьбы обрушился на бедную мать и дядю. Мы строили предположения, что могло произойти, но толком никто ничего не мог сказать. Ни Фаина, ни Марат не появлялись больше месяца после произошедшей трагедии.

В один из вечеров я сидела в кабинете и уже завершала работу, как вдруг дверь открылась, и на пороге кабинета показался Марат: исхудавший, бледный, с невыразимой тоской в глазах. Сердце мое ухнуло в пятки, а в горле перехватило дыхание. Я уставилась на него, а из глаз по моим щекам покатились крупные слезы. Я не знаю, как случилось, что, преодолев свое смущение, я вышла из-за стола, подошла к Марату и обняла его за шею, прижавшись лицом к груди. Мы стояли долго, не произнеся ни слова. Он понял, что я так выразила свое соболезнование о смерти его любимой девочки. Марату, видимо, тоже требовалась поддержка. Он обнял меня за плечи, и мы стояли в кабинете, забыв о времени.

Потом он прошептал мне: «Давай, я довезу тебя до дома?»

Я кивнула в ответ. Душа взмыла вверх от осознания того, что именно ко мне Марат пришел, именно от меня получил сочувствие в своем горе, и что именно меня он попросил побыть еще какое-то время рядом.

Я быстро собралась. Попрощалась с шефом, поставив его в известность, что ухожу, и мы с Маратом вышли в январскую морозную ночь.

Он открыл дверь машины, усадив меня на переднее сиденье. Сам остановился спереди, сметая налипший снег с лобового стекла, а я смотрела во все глаза на него. Сердце мое было переполнено жалостью, печалью, но, в то же время, тихой радостью, что я сейчас буду чувствовать этого человека, говорить с ним, а может просто молчать. Но, вместе. В закрытом пространстве. И два сердца будут биться рядом, поддерживая и успокаивая друг друга.

Наконец, дверь захлопнулась. Марат сел за руль. Печально взглянул на меня. И вдруг холодной от снега ладонью накрыл мою руку. Я сверху положила свою, чтобы заключить в объятия его пальцы, отогреть, вдохнуть в них жизнь и тепло. Мне так хотелось, чтобы Марат снова стал прежним, чтобы подарил свою незабываемую белоснежную улыбку, чтобы он снова стал радоваться жизни.

Он произнес: «Поехали?»

Я тихо ответила: «Да».

Марат завел автомобиль, чтобы немного прогреть его. В этот момент из офиса стали выходить сотрудницы, которые, увидев нас вместе за стеклом машины, заулыбались и начали перешептываться.

— Ну, вот, твоя репутация пострадала, — печально произнес Марат.

— Знаешь, моя репутация слишком была безупречной, так что лишние домыслы мне явно не повредят, — отшутилась я.

— Ты — необыкновенная. На таких сразу женятся.

В горле у меня сдавил комок, а глаза заволокло слезами. Именно в этот момент я поняла, что люблю этого человека до безумия, до сумасшествия, до самой большой жертвенности. Что за ним, хоть в рай, хоть в ад, хоть в огонь, хоть в воду. Наверное, эта решимость была написана в моих глазах, отчего Марат, сглотнув слюну, произнес:

— Надо ехать, иначе. .

Что означало это «иначе», для меня не совсем было понятно, но за годы поверхностного знакомства я знала, что Марат — крайне порядочный и воспитанный молодой человек, и никогда ничего лишнего в отношении женщины себе не позволит. Он был из той категории рыцарей, которые слишком уважительно и деликатно относятся к прекрасной половине человечества, и никогда, ни словом, ни взглядом, ни порывом, не посмеют женщину унизить.

Мы ехали молча. Снег густо валил. «Дворники» работали на пределе возможностей, очищая стекло. Автомобиль полз по заметенной дороге, периодически пробуксовывая колесами на скользком, раскатанном льду. Но мне было не страшно с этим человеком. Мне казалось, скажи кто мне сейчас: «Умри за него или с ним прими смерть», — для меня это было бы величайшим счастьем.

Ты, Аля, скажешь: «Так не бывает: вот так, вдруг, в одночасье, полюбить беспредельно!». Но со мной это произошло. Я его беду взяла на себя. Я полюбила Марата, через сердце пропустив его горе, прикипела к нему всей душой через его переживания. И он стал для меня таким родным, что ближе не бывает!

— Как интересно, — тихо произнесла Аля. — А что было дальше?

Мы доехали до моего дома.

— Теперь я знаю, где ты живешь, Нина, — чуть слышно сказал Марат. — Можно, я с утра заеду за тобой и отвезу на работу?

В его голосе звучало сомнение и неуверенность, а еще страх быть отвергнутым. Я почувствовала, что именно в эту минуту решается моя судьба. Я подняла на него несмелый взгляд и так же тихо ответила:

— Конечно, если тебе это будет незатруднительно, я сочту за счастье видеть тебя с утра у моего подъезда.

— Ты, правда, так думаешь? — переспросил Марат.

А в глазах его, глубоких и темных, затеплился огонек.

— Да, — ответила я, слегка улыбнувшись.

Потом, положив свою ладонь на его руку спросила:

— Ты больше ничем не хочешь со мной поделиться?

Марат вздохнул. Поднял глаза к потолку, как бы мешая тому, чтобы скупые мужские слезы не скатились по слегка небритым, ввалившимся щекам.

— Мне еще больно. Как будто вынули сердце, — прошептал он. — И самое страшное, что мы ничего не смогли бы исправить. У Риммы была аневризма мозга, как выяснилось позже. . Закупорка сосуда и мгновенная смерть. Она жаловалась на головные боли, но мы не придавали значения, думали, что переутомление, ведь Римма была круглой отличницей, училась на пределе своих возможностей. Давали анальгетики. И ни разу не просканировали мозг. Мы так виноваты перед нашей девочкой. Мы не уберегли нашу кровиночку.

— А. .как Фаина…? — выдавила из себя я.

— Плохо. Очень плохо. Никого не хочет видеть. Сидит в закрытой квартире и никого, кроме мамы, не впускает за двери. Сколько раз я пытался к ней войти. Бесполезно. Мы боимся за ее рассудок. Фаины даже на кладбище не было, так как она с нервным срывом лежала в больнице. Для нее Римма как будто еще живая, как будто не было того страшного падения на лестничной площадке. Уф, я бы все отдал, лишь бы наша девочка была жива, но на все воля Всевышнего. Он ее забрал. Видимо, она ему там нужнее, чем нам.

— Прости меня, — прошептала я.

— Не извиняйся. Мне важно было высказать это вслух. И именно тебе. Потому что кажется, что никто, кроме тебя, меня не поймет. Ты прости меня, Нина, что я осмелился на тебя взвалить свое горе.

— Марат, ты не представляешь, как мне радостно, что именно со мной ты поделился своей болью, и именно мне выпало счастье помочь тебе хоть чуть-чуть.

— Почему ты так говоришь, Нина?

— Потому. . что, ты мне не безразличен. И ты об этом знаешь.

— Ты давно мне нравилась, Нина, как человек, как женщина, но я боялся всегда сделать первый шаг, заговорить с тобой, обратить на себя твое внимание.

— Какой ты глупый. Неужели, я такая страшная? — слегка подтрунивая над ним, улыбнулась я.

— Что ты! Нет. Ты. . самая. . недосягаемая для меня всегда была. . и я сам не понимаю, как получилось так, что я осмелился попросить у тебя поддержки.

— На то мы и люди, чтобы помогать. Главное, чтобы тебе хоть чуть-чуть стало легче. Боль утихнет. Раны затянутся. Жизнь продолжается. Надо находить светлые стороны, Марат. Надо просто жить. И за Римму тоже. Неужели ты думаешь, что ей было бы приятно видеть тебя такого подавленного? Ей уже ТАМ хорошо. Она смотрит на вас, наш маленький ангел, и желает вам с матерью добра, не печалиться и найти силы, чтобы жить дальше.

— Ты, правда, так думаешь? — заглянув в глаза, спросил Марат.

— Да.

Я притянула его голову к своему плечу и начала укачивать, как ребенка, гладя его по волосам.

Веришь, не было в этом движении какого-то иного подтекста, нежели как просто утешить, успокоить, взять часть его боли на себя. Он замер. А я пальцами ощущала тепло его волос. Мне казалось, что так я могу быть с ним вечно.

Потом мы оба пришли в себя.

— Спасибо тебе, ты помогла мне. До завтра?

— Береги себя. Я буду тебя ждать. Кстати, тебе есть, куда записать мой домашний номер телефона? Пожалуйста, позвони, как доберешься домой. Я не успокоюсь, пока не услышу, что ты благополучно добрался в такую метель.

— Спасибо, милый мой человек, — прошептал Марат.

Он наклонился к бардачку, достал блокнот и записал мой номер телефона. Я дружески чмокнула его в щеку и сказала: «Пока».

Вышла наружу из машины, подставив разгоряченное лицо под колкие укусы ледяных снежинок. Отошла к подъезду и еще долго смотрела вслед удаляющемуся автомобилю, который моргнул мне фарами на прощание. А потом расплакалась от невыносимой боли, от нахлынувших эмоций. Я плакала, и слезы смешивались со снежинками, застывали холодными струями на щеках. Потом, войдя в подъезд, еще долго не решалась подняться на лифте на свой этаж. Мне хотелось успокоиться, чтобы не напугать своих родных внешним видом. Припудрив нос и стерев носовым платком краску, которая размазалась под глазами, я смело нажала на кнопку звонка.

Дверь открыла мама. Я быстро поцеловала ее, бросив короткое: «Привет», — и, сняв сапоги, умчалась в ванную комнату, чтобы умыться, так как следы косметики все равно разводами оставались на моем лице.

Успокоившись, я наспех поужинала и рано ушла в спальню, сославшись на головную боль, так как мне хотелось побыть наедине с моими мыслями. Я вспоминала каждый жест, каждый вздох, каждый взгляд Марата. Я его еще больше любила. Я распаляла пожар в своем сердце, я топила свою душу в нежности и трепетности. Я просто жила чувствами к мужчине. Я никогда не испытывала того, что происходило со мной сейчас.

Неожиданный звонок телефона вернул меня к действительности. Я подскочила к аппарату и поспешила снять трубку первой, чтобы мама в зале не опередила меня по параллельному телефону.

— Да, — тихо сказала я в трубку.

— Какой у тебя красивый голос, Нина. Я доехал. Не переживай, добрался благополучно. Завтра в полвосьмого я у тебя, около подъезда. Тороплю время, чтобы дождаться той минуты, когда увижу вновь, — сказал Марат.

— Я тоже спешу уснуть, чтобы скорее прошла ночь, и наступило утро, которое подарит мне встречу с тобой. Как ты себя чувствуешь?

— Знаешь, боль отступила. Я как будто начал снова жить. Я увидел свет в конце тонелля. Спасибо тебе, девочка моя.

— Спокойной ночи. До завтра.