Великие любовницы

Узнавшая эту страшную тайну, мадемуазель д’Эскоман вроде бы попыталась предупредить окружение короля, но ее никто не пожелал выслушать, а 30 июля 1610 года она была арестована и посажена в больницу для умалишенных до конца ее жизни. Говорила ли она правду или выдумала всю эту историю? То немногое, что о ней известно, не позволяет верить ей на слово, но то, что мы знаем о Генриетте д’Антраг, не дает нам права усомниться в этом обвинении…

Спустя некоторое время после смерти короля Генриетта вернулась ко двору, где Мария Медичи приняла ее как старую подругу. Это был один из необдуманных поступков королевы, которая, став регентшей, принесла Франции много бед.

Что же касается Генриетты, которой снова удалось выйти сухой из воды и остаться непричастной к той опасной игре, которую она же и затеяла, то ей суждено было умереть спустя двадцать три года, в 1633 году. Отметим любопытства ради, что ее мать Мария Туше, бывшая тайная советчица короля Карла IX, умерла только в 1638 году, когда появился на свет будущий Людовик XIV. Ей тогда было восемьдесят девять лет. Как мы видим, у некоторых фавориток шкура была столь же твердой, как и сердце…

5

Луиза де Лавальер —

«королева сердца», которая принесла в жертву свое сердце

Помимо многочисленных мелких интрижек, у Короля-Солнца было три «королевы сердца»: Луиза де Лавальер, Франсуаза-Атенаис де Монтеспан, Франсуаза де Ментонон. Последнюю он даже сделал своей супругой, правда морганатической. Почему же мы предпочитаем рассказать именно о первой из этих дам? Конечно, любой выбор делается произвольно и субъективно, но в том, что касается Луизы де Лавальер, мною руководила причина весьма серьезная: из всех «королев сердца» в нашей истории Луиза, несомненно, была единственной, что отдалась всей душой, без всякого расчета, без заботы о личной выгоде, руководствуясь лишь желанием любить человека, который ее соблазнил. Ее жизненный путь после того, как король перестал ее любить, показывает всю чистоту и искренность ее чувств. В тот день, когда прервалась страстная связь, соединившая ее и короля, жизнь для нее закончилась, и она стала в монастыре ждать освобождения и прощения ее греха. Никогда «королева сердца» не отрекалась с такой элегантностью и таким самопожертвованием. Пока Людовик XIV любил ее, они ни разу не подумала о том, чтобы воспользоваться своим положением ради собственной выгоды или ради выгоды ее родных. Аббат де Шаузи, бывший партнер короля по игорным утехам, и его брат Филипп дают нам ценное свидетельство о глубине ее чувств: «Она вся была замкнута в себе и в страсти, которая была единственной целью ее жизни. Она всегда хотела видеть объект своей страсти или думать о нем…» Ж.-К. Петифис в своей биографии Луизы де Лавальер не без основания утверждает, что именно о ней думал Расин, когда он вкладывал в уста Береники следующие стихи:

Вы сердце знаете мое, мой господин, могу сказать,Что власти в жизни никогда не доводилось мне желать.Ни пурпур Цезарей и ни величье РимаМеня, вы знаете, не соблазняли, я глядела мимо,Но я всегда, мой господин, всегда хотела быть любима.

Да, действительно, после таких честолюбивых душ и беззастенчивых сердец, какие были у Анны де Писсле, Дианы де Пуатье или Генриетты д’Антраг, кажется, что дышишь чистым воздухом, когда разговор заходит о нежной и ласковой Луизе де Лавальер. От нее исходила какая-то открытость, спонтанность чувств, что привлекало к ней с первого же знакомства. Она никогда не прибегала к кокетству, она была совершенно естественной, и в этом весь секрет ее трагедии. Процитируем еще раз аббата де Шаузи: «Она не была одной из тех безупречных красавиц, которыми часто восторгаются не любя. Она была очень душевна, и кажется, что именно про нее сказал Лафонтен: “В ней грациозности намного больше, чем красы”».

Мнение Шуази тем более нельзя назвать субъективным, что аббат – это ни для кого не было секретом – весьма мало интересовался женщинами. Есть и другое свидетельство, подтверждающее слова этого пастора:

«У нее прекрасная благородная фигура и нечто величественное в походке. В глазах ее читается некая истома, которая сразу же очаровывает тех, у кого сердце не из камня. У нее самые прекрасные и густые волосы в мире. Она нежна, имеет хороший вкус, любит книги и тонко судит о них. Она образованна, предупредительна, терпима, и во всем, что она делает, видно величие. У нее спокойный и ровный характер, она управляет собой так, что многие восхищаются ею и стараются с ней подружиться»[69].

Действительно, юная Луиза, не будучи совершенством в классическом понятии красоты, была прелестна. Эта наивность, эта нежность, которой было преисполнено ее сердце, находили свое выражение на ее лице и особенно в ее взгляде. В глазах, в которых все, кто ее знал, видели несравненную мягкость. Она слегка прихрамывала, но этот маленький недостаток ничуть не умалял грациозности ее походки и не мешал ей божественно танцевать.

В 1661 году, когда между ней и королем началась идиллия, увлекшая их в водоворот любви, ей было чуть больше семнадцати лет, детское очарование высвечивало нимб над всем ее поведением, равно как и над чувствами, которыми она проникалась раз и навсегда. Людовик тоже был молод – всего двадцать три года – и тоже еще питал иллюзии молодости. История еще не нарисовала портрет Короля-Солнца, что остался в памяти потомков: политика, интриги, честолюбие еще не сформировали вокруг него тот твердый панцирь, из которого он выходил чрезвычайно редко. Бросившись за своей необычайной судьбой, он еще не был готов сокрушать все, что стояло у него на пути. Короля-Солнца озаряло лишь лицо той, которую он полюбил. Не считая нескольких случайных любовных приключений, Людовик уже встретил свою любовь или, по крайней мере, считал, что встретил, в лице Марии Манчини, племянницы кардинала Мазарини. Из-за того что его вынудили по государственным соображениям отказаться от этой любви, сердце Людовика было ранено, и эта рана оставила глубокий шрам. Его встреча с Луизой де Лавальер случилась очень кстати и смогла восполнить потребность в восхищении, которую испытывают влюбленные, еще не порвавшие окончательно с юношескими мечтами. И именно потому, что она стала юношеской любовью, воспоминания о которой мужчины хранят в потаенных уголках души, Луизе де Лавальер не суждено было стать «королевой сердца», похожей на тех, что были до нее у других королей. От других фавориток ее отличала еще одна особенность: Людовик XIV был ее первым мужчиной, других не было ни до него, ни после… Исключительный случай. Как мы могли уже убедиться, королевские любовницы весьма редко стремились «блюсти себя».

Что касается фавориток, равно как и других любовных связей, которые были у большинства наших королей, читатель, возможно, будет удивлен регулярностью, с которой сменявшие друг друга владыки Франции изменяли своим супругам. Последние же редко платили им той же монетой. Ветреных французских королев можно перечесть по пальцам: три невестки Филиппа Августа, Изабо Баварская, безумная королева Марго… Итог весьма скромный. Конечно же, у Анны Австрийской был соблазн уступить ухаживаниям Бэкингема, а у Марии Антуанетты возможность ответить на страстную любовь Ферсена, но они на это не решились. Что же касается Жозефины де Богарнэ, она изменяла генералу Бонапарту, но оставалась верной императору Наполеону. Поэтому в плане житейской мудрости наши монархини дали много очков вперед своим мужьям. И это вызывает тем большее к ним уважение, что вокруг них гулял ветер распутства. Их родственницы и подруги не были столь совестливыми и не заставляли себя долго упрашивать, дабы предаться удовольствиям плоти. Удовольствиям, которые были вовсе не чужды королям. Впрочем, стоит ли за это осуждать наших монархов? Ведь как в то время заключались королевские браки? В постель принца клали юное создание, которое тот раньше никогда не видел. Часто оно было страшным как смертный грех и с куриными мозгами, не знало обычаев новой родины, монархиней которой оно потом становилось, а иногда не знало даже французского языка. У жениха никто не спрашивал его мнения, и часто ему приходилось ради брака по расчету жертвовать дорогим ему существом. Так было и в случае Людовика XIV и Марии Манчини… Как же в таких условиях мог юный принц, которого женили против его воли, проникнуться любовью к жене? И он продолжал не стесняясь утешаться на стороне. Конечно, со временем между монархом и его супругой возникала определенная нежность в отношениях. Кроме того, поскольку долг повелевал государю «произвести» как можно больше наследников, он продолжал наведываться в постель королевы. Но при этом ее постелью отнюдь не ограничивался.

Таким образом, с Луизой де Лавальер Людовик взял что-то вроде реванша за то, что его разлучили с Марией Манчини.

Откуда же взялась эта редкая жемчужина, чья невинность была столь удивительной при дворе с развращенными нравами? Возможно, родные пейзажи Турени с самого детства наполнили ее душу гармонией и чистотой. Дочь мелкого провинциального аристократа Лорана де Ла Бома Ле Блана, сеньора де Лавальер, она родилась в Реньи в небольшом поместье своих родителей. Семейство Лавальер не купалось в золоте, но жило счастливо. Это было простое счастье, где радости, даваемые природой, компенсировали роскошь, которую семья не могла себе позволить. Лоран де Лавальер был для дочери примером жизнерадостного философа, и этот пример наложил отпечаток на ее жизнь. Детские годы Луиза провела, если можно так выразиться, на лугу. Но это безоблачное существование было нарушено первым в жизни горем: когда ей было семь лет, внезапно умер отец. Чувствительная Луиза горько переживала утрату отца, с которым они жили душа в душу. Оставшись вдовой с двумя детьми – у Луизы был еще младший брат, – мать вскоре снова вышла замуж за дворянина из свиты Гастона Орлеанского, маркиза Жака де Сен-Реми. Отказавшись наконец от организации заговоров против королевской власти, герцог Орлеанский принялся перестраивать свой замок в Блуа, подарок его брата Людовика XIII, весьма щедрого к родственнику. Служебные дела вынудили отчима Луизы переехать в Блуа, и именно там наша героиня выросла и стала премилой девушкой, вызывавшей восхищение всех, кто с ней встречался. В своих «Мемуарах» мадам де Мотвиль, встретившая ее в те годы, нарисовала очаровательный портрет Луизы:

«Она была мила, – сообщает мемуаристка, – и красота ее подчеркивалась блеском белизны ее кожи, румянцем щек, голубизной очень ласковых глаз, красотой серебристых волос, которые дополняли красоту лица». Мадам де Мотвиль, как и многих других, поразил взгляд Луизы, настоящий источник чистоты. Этот взгляд взволновал молодого короля при первой их встрече. В то время ее друг детства Жак де Бражелон был уже во власти этих глаз. И они стали посылать друг другу письма, в которых молодой человек признавался девушке в своих трепетных чувствах, клялся в вечной любви, как это делают все молодые люди, еще не знающие, что вечность длится так долго, приносил клятвы тем более пьянящие, что переписка была тайной… Большего и не надо было для того, чтобы сердце Луизы начало учащенно биться и чтобы она почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Но мать позаботилась о том, чтобы она спустилась на землю, и Луиза, как послушная девочка, не смевшая перечить мамочке, дала г-ну де Бражелону отставку! Но мы помним об этой любви благодаря Александру Дюма, который обессмертил имя виконта де Бражелона в своей трилогии о мушкетерах.

Но у Луизы не было времени оплакать свое первое любовное разочарование: Гастон Орлеанский переехал в Париж и разместился в своем Люксембургском дворце. Семейству Сен-Реми пришлось последовать за ним, и девушка внезапно окунулась в светскую жизнь, которая удивила ее и очень ей понравилась. Молодые люди, что шептали на балах ей галантные мадригалы, были очаровательны, но им не удалось поколебать добродетель Луизы. Сама того не сознавая, она берегла себя для большой любви… А Людовик XIV совсем незадолго до этого отказался от своей большой любви: подчинившись воле матери, он женился на инфанте Испанской Марии-Терезе. Все встало на свои места, и Мазарини смог испустить вздох облегчения, который стал его последним вздохом! После смерти кардинала в 1661 году образовалась пустота как в сердце королевы-матери Анны Австрийской, так и в ведении государственных дел, и эту пустоту молодому королю пришлось постепенно заполнять. Решив последовать примеру брата, Месье[70] тоже взял в жены королевскую дочь. Ею стала принцесса Генриетта Английская, чей отец король Карл I погиб на плахе. Мрачный, но, к счастью, единственный эпизод такого рода в истории британской монархии… Дата свадьбы – 1 апреля 1661 года – несколько символична, поскольку нам известно, что Филиппа Орлеанского мало привлекали женщины. Что, впрочем, не помешало ему жениться дважды и произвести на свет многочисленных отпрысков. Решительно, государственные интересы способны совершать чудеса!

Эта столь необычная женитьба романтической принцессы и… или… «мужчины», который нравился самому себе только в женских одеждах, наложила свой отпечаток на судьбу Луизы де Лавальер. Случай, этот затейливый и непредсказуемый режиссер человеческих судеб, решил сыграть очередную шутку: мадам де Шуази[71] была одной из тех интриганок, которые в множестве своем роятся вокруг королевской семьи. Именно она рекомендовала Луизу новой герцогине Орлеанской. Генриетта была очарована наивным обликом девушки и сделала ее своей фрейлиной. Для юной провинциалки, привыкшей к монотонной жизни, это было ослепительно: каждый день она бывала при самом престижном дворе Европы, жила среди этих знатных элегантных дам и среди этих знатных высокомерных кавалеров. Более того, она имела возможность приблизиться к живому юному богу, который правил всем этим зачарованным миром. Да, Провидение в лице старой сплетницы графини де Шуази предоставило ей неожиданный шанс! По крайней мере, так она считала… Да разве могла она, невинное дитя, предположить, что под блестящей внешностью, под сверканием золота эти благородные господа и эти высокородные дамы скрывали, в большинстве своем, лицемерие, алчность, жадную тягу к почестям и деньгам, были готовы ради достижения своей цели идти по трупам соперников и соперниц. Как она могла предполагать, что под этими угодливыми улыбками, игривыми комплиментами, заверениями в любви и дружбе, клятвами в верности текли реки дегтя, потоки коварства, зияли пропасти лжи? Нет, простодушная душа Луизы и представить не могла, какие опасности ее подстерегали, и не могла предчувствовать, что она стоит на пороге большой и единственной любви своей жизни…

Случай, который привел ее в переднюю золовки короля, припас для нее театральную сцену. Нам уже известно, что Людовик XIV женился на инфанте Марии-Терезе только по принуждению и что этот брак ничуть не умерил его донжуанский пыл. Со своей стороны, новая королева, как добрая испанка, воспитанная в строгом католическом духе, считала своим священным долгом любить мужа и смотреть только на него. Больше того, она, не зная нравов французского двора, была уверена в том, что супружеская верность мужа столь же нерушима, как и ее собственная. Каждую ночь, лежа в кровати, она ждала, что он придет к ней, а не дождавшись его, спокойно засыпала сном праведницы. Но пробуждение ее было ужасным.

Не испытывая к жене ни малейшего влечения, король внимательно наблюдал за балетом соблазна, который танцевали вокруг него молодые придворные дамы, и вдруг воспылал любовью к одной из них… Причем к той, которую выбирать ему не следовало бы: к Мадам, своей золовке, герцогине Орлеанской или, если хотите, Минетт для близких ей людей! Естественно, королю очень захотелось стать ей намного ближе! Минетт не была красавицей: тощая как скелет, с вытянутым лицом, она не представляла собой ничего особенного, но, узнав ее получше, всякий пленялся ее редкостным, удивительным очарованием. Кроме того, она была кокеткой и считала всех встречавшихся ей молодых и красивых мужчин своей потенциальной добычей. А для «королевской» добычи она приберегла особые формы кокетства. Впрочем, ее можно понять: она также была жертвой государственных интересов, а замужество с Филиппом Орлеанским обернулось полным провалом. Надо сказать, что Мсье не был примерным мужем: мало того что он не питал тяги к женщинам, но женитьба по принуждению сделала его характер еще более гнусным. Он ко всему придирался, выказывая гнев избалованного ребенка. Что же касается его внешнего облика, то он был не лучше характера, если верить свидетельству принцессы Палатинской, его второй жены, приведенному Жаном-Кристианом Птифисом:

«Мсье был низкорослым и рано располневшим, с длинным вытянутым лицом, большим носом и маленьким ртом с гнилыми зубами. Чтобы казаться выше ростом, он носил обувь на высоких каблуках, что при его упитанности придавало ему нелепый вид голенастой птицы…»

Если к этому добавить многочисленные драгоценности, перстни, колье, браслеты и его тягу к женским нарядам, то можно понять, почему бедная Генриетта искала утешения на стороне, в частности у короля. А тот быстро попался на крючок. Вначале их отношения ограничивались шутливыми разговорами, но потом молодые люди занялись кое-чем посерьезнее.

У принцессы наготове было много приемов для того, чтобы заставить потерять голову юнца, не слишком искушенного в любви. В результате отношения монарха и его золовки вскоре стали темой для пересудов всего двора. По правде говоря, оба наших героя и не думали прятать свои чувства: Людовик потому, что был слишком счастлив, чтобы скрывать свое счастье, Генриетта потому, что была очень горда своей победой. Все это очень не понравилось королеве-матери, и она устроила сыну серьезный нагоняй. Что же касается Мсье, он, как ни странно, взревновал. Единственным человеком, кто ничего об этом не знал, была, как водится, жена короля, которая на чужбине жила замкнуто в своих покоях в окружении только своих испанских служанок и своего духовника… Поскольку влюбленные не были намерены прерывать свою идиллию, для того чтобы положить конец слухам и успокоить разом Анну Австрийскую и Филиппа Орлеанского, Мадам придумала простой, как все гениальное, ход: а что, если Людовик сделает вид, будто увлечен другой женщиной, более низкого происхождения, обычная история для королей? Монарх тотчас же согласился с этим планом. Оставалось только найти подставную избранницу его сердца. В кандидатках на удовлетворение королевского желания недостатка не было. Для того чтобы удачнее ввести в заблуждение свое окружение, Мадам и король остановили выбор на трех фрейлинах принцессы. Среди этих трех избранниц была семнадцатилетняя девушка, чья внешняя привлекательность сочеталась с застенчивым нравом и элегантностью одежд: мадемуазель де Лавальер. Но Людовик еще не знал того, что Луиза уже много месяцев была в него влюблена! Эта была любовь, обреченная на неудачу, девушка глубоко прятала ее в своем восторженном сердце подростка, даже не смея надеяться на взаимность. Можно себе представить, что она почувствовала, когда король сделал вид, что заинтересовался ею. Вначале она просто не поверила, подумала, что Людовик решил поразвлечься, как он часто делал это с населявшими двор придворными красотками. Получив первой письмо от короля, она с достоинством отказалась его прочесть, но, когда Людовик прислал второе письмо, она сунула его за корсаж, а ночью, оставшись одна в своей комнате, прочла его с таким волнением, что не смогла сдержать слез. Впрочем, монарх был не единственным мужчиной, который приударял за этой красивой фрейлиной. Своим умным выражением лица, хотя и не стремясь к этому, Луиза смогла уже вскружить головы многим. Среди кандидатов на ее благосклонность были молодой дворянин Ломени де Бриен, а также юный красавчик граф де Гиш, покоритель множества сердец, в том числе… герцога Орлеанского. Однако оба они сочли за благо отойти в сторону, когда заметили, что в ряды поклонников Луизы встал и Людовик XIV. Но их присутствие, пусть и эфемерное, рядом с девушкой открыло королю глаза и вызвало его ревность. То, что поначалу считалось игрой, внезапно обернулось ослепительной реальностью для его сердца: он влюбился в мадемуазель де Лавальер! А Генриетта сама угодила в расставленную ею ловушку. Будучи очень чувствительной, она не замедлила заметить перемены в поведении короля, что очень ее озадачило. Ее удивило больше всего то, что вместо того, чтобы незамедлительно и открыто проявлять к Луизе заранее оговоренное ими чувство, имевшее целью отвести от принцессы все подозрения ее окружения, Людовик, напротив, повел себя с девушкой очень сдержанно. Но Мадам еще не знала того, что эта сдержанность была только фасадом и что молодые люди почти каждый вечер встречались в парке дворца Фонтенбло, где в то время находился двор. Действительно, после непродолжительного сопротивления Луиза открыла шлюзы своего сердца и горячо отдалась чувству, о котором так долго молила Бога. Естественно, эта новая любовь отразилась на поведении короля по отношению к Генриетте, и она в конце концов обо всем узнала. Ее унижение было столь же велико, как и ее ярость. Ныне нам с вами придется напрячь воображение, чтобы представить себе надменность, самоуверенность, высокомерие крупных вельмож того времени и понять, что тогда почувствовала Минетт: ей изменили, да еще с ее же служанкой! Именно так она относилась к своим фрейлинам! Она поняла, что ее грубо столкнули с пьедестала, и при всем при том она даже не могла излить свою злость на короля, поскольку этого ей не позволял этикет. В ее распоряжении было одно лишь средство: месть. И она использовала его, отдавшись первому попавшемуся «добровольцу». Им оказался как раз Арман де Гиш, всегда готовый оказать услугу в затруднительном положении.

Это может показаться парадоксальным, но если Генриетта почувствовала себя униженной тем, что ее предпочли ее же фрейлине, ее муж, поднявший столько шума, когда узнал о связи жены со своим братом, тоже стал возмущаться новой связью короля. Он тоже посчитал себя обиженным тем, что любовник его жены бросил ее ради какой-то соперницы, ниже ее по положению! Можно подумать, что разыгрывался какой-то водевиль, водевиль, который еще продолжился после того, как несчастный Филипп обнаружил, что жена избрала оружием мщения его «дружка» де Гиша! Тут еще вмешалась и Анна Австрийская: ей тоже не пришлось по душе новое любовное приключение сына. В общем, все стали плести сети заговора для того, чтобы помешать королю любить в свое удовольствие, но в характере наивного влюбленного, стоявшего еще на пороге взросления, уже просматривались черты абсолютного монарха, который не позволял никому навязывать ему свою волю. И только в области чувств он не имел еще достаточного опыта. Но Луиза своим нежным присутствием восполнила этот пробел. Наивность, которая от нее исходила, ангельский характер, который читался в ее взгляде, искренность, которая в ней угадывалась, стали в итоге более действенными средствами в деле соблазнения короля, нежели ужимки и интриги кокеток, с которыми ему до этого приходилось иметь дело. Он с радостью обнаружил в Луизе женщину, которой, по его мнению, на свете не было. Во всяком случае, такую женщину он еще не встречал в своем окружении. Со своей стороны, Луиза жила как в сказке, и почему ей было бы не исполнить желания Людовика, раз она любила этого человека и никогда не полюбит другого? Но даже если влюбленные и решили отдаться своему взаимному желанию, им еще нужно было найти для этого удобное место – задача не из легких. Его Величество постоянно находился под присмотром нескромных глаз. К счастью, влюбленных всегда охраняет Провидение. Цитируя летопись тех времен, Жан-Кристиан Птифис рассказал нам об обстоятельствах, которые способствовали свершению этого счастливого события:

«Однажды вечером, в конце июля, услужливый Сент-Эньян предоставил в их распоряжение свою комнатку на последнем этаже дворца. Туда взволнованная и трепещущая Луиза пришла на свидание с королем, и наконец, произнеся слова “будьте снисходительны к моей слабости”, она оказала ему ту очаровательную услугу, которую вымаливают мужчины. Никогда еще девушка не прославляла так уходящую невинность».

Какое-то время «победа» короля оставалась для всех тайной. Все, кто окружал эту парочку, не могли не заметить влечения Людовика к девушке, но никто еще не знал, что его воздыхания увенчались успехом. Это объясняет оплошность Никола Фуке. Разве решился бы даже богатейший суперинтендант финансов приударить за Луизой, если бы знал, что перешел дорогу королю? Позднее, когда пришло время сведения счетов, эта оплошность дорого ему стоила. Совершенно не зная характера Луизы, он попытался передать ей через сводницу крупную сумму денег. Возмущенная Луиза поставила эту женщину на место. А та весьма раздраженно доложила Фуке о своей неудаче в таких горьких выражениях:

«Я не могу не злиться, вспоминая о том, как эта юная девица обошлась со мной. Для того чтобы добиться ее расположения, я стала расхваливать ее красоту, которая, однако, не столь уж безупречна (sic!), а затем сказала ей, что вы припасли для нее двадцать тысяч пистолей. Она рассердилась на меня, сказала, что и двести пятьдесят тысяч ливров не заставят ее совершить ошибку, и повторила мне это с такой гордостью, что я испугалась, как бы она не рассказала об этом королю. А посему следует принять меры предосторожности. Не могли бы вы сказать ему, чтобы ее опередить, что она попросила у вас денег и что вы ей отказали? Это могло бы свести на нет все ее возможные жалобы».

Это письмо проливает свет на ту обстановку мерзких интриг, в которой пришлось оказаться юной Луизе в то время, когда она еще не была официальной фавориткой короля. Не созданная для подковерной борьбы, где все средства хороши, девушка действовала рефлекторно и рассказала обо всем королю. Король-Солнце, как он это доказал впоследствии, обладал избирательной памятью: он охотно забывал все благодеяния, но всегда помнил об оскорблениях его достоинства. Позднее ошибка Фуке дополнила и без того серьезные обвинения против суперинтенданта финансов.

Это происшествие было не единственным облаком, которое портило счастье Луизы: когда король был вынужден уехать из Фонтенбло, она погибала среди враждебного ей окружения, где Мадам вела против нее свою коварную игру. К счастью, отсутствовал Людовик недолго. Влюбленный еще сильнее, чем всегда, он бросил свою карету, вскочил на коня и примчался в Фонтенбло. Волнения встречи, горячие тайные объятия были, увы, прерваны проклятой Мадам, которая надумала переехать в свой замок Сен-Клу и, естественно, забрать с собой своих фрейлин. Эта новая разлука разбила влюбленным сердца… и дала Людовику возможность проявить завидную прыть: путь от Фонтенбло до Сен-Клу он смог проделать за одни сутки. Генриетта внезапно отказалась от мелочной мести и вернулась в Фонтенбло. А влюбленные смогли снова отдаться страсти… стараясь по-прежнему не выдавать себя королеве Марии-Терезе, чтобы ее не волновать: в ноябре 1661 года испанка подарила французской короне наследника престола. Родившемуся тогда дофину Людовику не пришлось царствовать, он умер на несколько лет раньше отца, который, как мы знаем, прожил очень долгую жизнь.

Это рождение – так и хочется написать «это событие», поскольку появление отпрысков было обычным делом в многодетных королевских семьях, – не потревожило любовников – они продолжали встречаться тайно. У Людовика XIV еще пока не развился комплекс превосходства, который потом позволил ему пренебрегать общественным мнением и действовать в угоду своему удовольствию. Луизе было трудно скрывать свое счастье, ей хотелось поделиться тайной с какой-нибудь отзывчивой подругой. Желание вполне естественное для юной девушки в той блаженной поре, когда еще смотрят на мир сквозь розовые очки. И тогда она выбрала для своих откровений мадемуазель Анну де Монтале, которая тоже была фрейлиной герцогини Орлеанской и сумела втереться в доверие к Луизе. Увы, в наперсницы сия особа не годилась. Анна де Монтале была интриганкой и неисправимой болтушкой: она рассказала Луизе про интрижку Генриетты и красавца де Гиша, а Луиза случайно проговорилась об этом королю. Несмотря на то что тот сам уже снискал благосклонности своей золовки, он не смог вынести того, чтобы простой дворянин наставлял рога его родному брату, – дело касалось королевского достоинства! Пока рога наставлялись в кругу семьи, честь не была затронута! Людовик засыпал Луизу вопросами, но девушка, сохраняя верность своей госпоже, ничего не сказала, и чем настойчивее король ее расспрашивал, тем упорнее Луиза отмалчивалась. Нетерпеливый от природы, Людовик вскипел и покинул девушку, даже не удостоив ее на прощание взглядом. Это была их первая ссора. Экзальтированная натура Луизы сделала из нее трагедию: всю ночь в своей комнате замка Тюильри заплаканная девушка прислушивалась к малейшему шороху в коридоре, надеясь, что любимый вот-вот к ней вернется. Но прождала напрасно. И тогда, утром следующего дня, не отдавая себе отчета в своих поступках, с отчаянием в сердце, Луиза помчалась через весь Париж на холм Шайо в монастырь Благовещения. Там, обессилевшая от бега и печали, она упала, потеряв сознание, у ног Богоматери. Луиза совсем не случайно пришла искать убежища в святую обитель. С самого начала ее идиллии с королем угрызения совести часто заставляли ее обращаться к Богу. Она сознавала, что отдаваться женатому мужчине грех, но любовь ее была сильнее раскаяния. И если время от времени ей приходила в голову мысль о том, чтобы порвать незаконную связь, то сделать это у нее не хватало ни воли, ни смелости. Но со временем совесть ее говорила все громче и громче, и настал день, когда у нее хватило сил наконец решиться. И поэтому в ту ночь, когда ей показалось, что Людовик ее бросил, она, естественно, пришла просить помощи у монашек.

А в это самое время в Тюильри король сильно волновался, не обнаружив Луизу в прихожей Мадам. Не имея сил больше терпеть, он поинтересовался, где она, и вскоре узнал, что девушка ушла в монастырь. И тогда, повинуясь непреодолимому движению сердца, наплевав на то, что подумают об этом люди, он вскочил на коня и поскакал во весь опор в деревню Шайо. Монашки насмерть перепугались, когда увидели у дверей своей обители короля, потребовавшего, чтобы его незамедлительно проводили к Луизе. А то, что засим последовало, довело Христовых невест до обморока: влюбленные, обнявшись, стали лить слезы, покрывать друг друга поцелуями (это в монастыре-то!) и давать друг другу клятвы верности. Людовик со свойственным молодости пылом без труда сумел найти слова, которые успокоили Луизу. А та, со своей стороны, попросила его простить ее за то, что она не рассказала ему сразу же об отношениях Мадам и де Гиша. После столь пламенных объятий Людовик послал за каретой, которая отвезла Луизу в Тюильри.

Этот первый кризис в отношениях между любовниками, как это часто бывает, только укрепил их связь. Он показал силу их взаимной привязанности и еще больше изолировал их от окружающего мира, от двора, где безудержная погоня за почестями и удовольствиями отринула всякую мораль. Королю и Луизе суждено было вскоре получить тому еще одно доказательство. Несмотря на то что любовная связь короля держалась в тайне, о ней все же было известно камарилье, у которой этот роман вызывал зависть. И несчастной Лавальер пришлось пожинать ее плоды. Для этих завистников она стала препятствием, которое надо было убрать, чтобы снова завоевать милость короля. Наиболее влиятельными врагами, желавшими ей зла, были Генриетта Орлеанская и графиня Суассонская. За несколько лет до этого, в те времена, когда она звалась еще Олимпией Кончини, на мадам де Суассон в числе многих прочих дам пала страсть Людовика. Графиня чувствовала себя уязвленной новым выбором короля и вместе со своими подругами стала размышлять, как бы избавиться от соперницы. Проще всего было спровоцировать скандал, предупредив королеву анонимным письмом. Так они и поступили. Но графине и ее сообщницам не повезло: письмо попало в руки Анны Австрийской, которая, давно закончив с альковными интригами, поостереглась показывать письмо своей невестке. Но зато рассказала об этом сыну и попросила его вести себя осторожнее, чтобы сохранить покой супруги. А королева, повторим еще раз, была единственной при дворе, кто ничего не знал о похождениях Людовика – ведь она продолжала жить затворницей, встречаясь лишь со своим духовником и с монашками, которые наведывались к ней чуть ли не ежедневно.

Но тут над Луизой нависла новая опасность в лице аппетитной на вид фрейлины королевы Анны де Ламот-Уданкур. Все та же, решительно-неутомимая, Олимпия де Суассон подсунула дамочку Людовику, а тот и клюнул на эту удочку, несмотря на любовь к Луизе: однолюбом Король-Солнце никогда не был. Для того чтобы сильнее возбудить интерес к себе своего венценосного воздыхателя, его новая пассия использовала игру на контрастах, то разогревая его чувства, то охлаждая их. Она писала королю страстные любовные письма, а когда он пытался перейти к действиям, она остывала. Она заявила ему, что уступит… только в том случае, если он бросит мадемуазель де Лавальер! Людовик оказался в очень трудном положении, когда нужно было выбирать между желаниями и чувствами. И тогда мать в очередной раз открыла ему глаза. Выбрав наименьшее зло, она поняла, что королевству ничего не угрожало со стороны честной и совестливой Луизы, и поэтому без труда убедила сына в том, что им просто играли. Оскорбленный король вернулся к Луизе, которую эта история заставила сильно страдать и которая была на седьмом небе от того, что любимый снова вернулся к ней, и вернулся, еще сильнее пылая страстью, как это всегда бывало после каждого его приключения на стороне… До того самого дня, когда одним из этих «приключений» не стала Франсуаза-Атенаис де Монтеспан…

Осенью 1662 года королева Мария-Тереза вышла наконец из ступора, в котором пребывала с самой свадьбы. Остается только догадываться, где произошла утечка информации, но ей вдруг стало известно о связи мужа с «этой девкой», как она назвала свою соперницу. Это открытие королевы не имело, впрочем, никаких последствий: Людовик и слышать не хотел о том, чтобы отказаться от женщины, которую он продолжал любить с такой страстью. Что же касается Луизы, то несмотря на то, что ее все больше и больше мучили угрызения совести, она продолжала обожать Людовика. Она была счастлива только тогда, когда он был рядом. А поскольку Людовик, со своей стороны, все чаще и чаще искал случая увидеться с ней наедине, об их романе судачил весь двор. Поэтому-то накануне карнавала в январе 1663 года и большого праздника, в котором, согласно обычаю того времени, король должен был играть в спектакле, одетый пастухом, постановщик праздника поэт Бенсерад позволил себе сделать прямой намек на фаворитку, которая тоже должна была выйти на сцену в костюме очаровательной амазонки:

Прекраснее пастушки, право, нет,Да кто ж посмеет это отрицать?Но пресса не спешит лить на нее свой свет,Хотя по ней не можно не вздыхать.Истомой сладкою глаза ее лучатся,Пусть с виду не понять, кто этому причина,Но если б кто сумел в глубинах сердца покопаться,Легко какой-нибудь нашелся бы мужчина.Но, впрочем, стоит ли об этом продолжать?Ведь слишком хорошо не скажешь про нее.Во всей округе, право слово, не сыскатьОтзывчивее сердца, чем ее[72].

Другой поэт по имени Лоре добавил комплиментов девушке, описав ее появление на сцене следующими стихами:

Де Лавальер предупредительна,В манерах очень обходительнаИ с виду ну просто божественна,Пастушкой танцует торжественно.Потом вдруг меняет свой ритм и в немУже амазонкой танцует с копьем.Осанку и гордость не прячет,Как мячик хорошенький скачет[73].

Так, постепенно, «королева сердца» стала выходить из тени, где находилась до того времени. Однако ее присутствие рядом с королем не вызвало столько шума и не спровоцировало столько комментариев, сколько вызвало восхождение на «трон чувств» той, которая ее сменила, маркизы де Монтеспан. Это стремление не показывать чувства на людях объясняется, безусловно, характером мадемуазель де Лавальер и тем, что она предпочитала вести как можно более простой образ жизни. Кстати, позднее, когда Людовик XIV взялся за написание своих мемуаров, он высказал что-то вроде самокритики, утверждая при этом, что никогда не ставил государственные дела в угоду личным удовольствиям. Неохотно согласившись с тем, что он подавал дурной пример, король поведал, что «государь всегда должен быть образцом добродетели, лучше если бы он был абсолютно лишен слабостей, свойственных простым смертным, тем более что ему известно, что слабости эти не останутся тайными».

Король, однако, полагал, что его «заблуждения»[74] не имели слишком серьезных последствий, и добавляет рекомендацию, которую, принимая во внимание все его поведение в молодые годы, мы понимаем только задним числом: «Надо, чтобы время, которое мы посвящаем нашей любви, не было в ущерб нашим делам, требующим упорной работы… Есть еще одно соображение, более деликатное и более трудновыполнимое, которое состоит в том, что, отдавая наше сердце, мы должны оставаться хозяевами нашего разума, отделяя нежности любви от решительности монарха, и в том, что красота, доставляющая нам удовольствия, никогда не должна иметь право говорить с нами о наших делах и о людях, которые нам служат…» Король советует опасаться ловкости женщин, ибо те подталкивают любовников к «неосознанному принятию решений, которые прелестницам выгодны».

Создается впечатление, что Людовик не строил иллюзий относительно своих многочисленных любовниц, когда обвинил их в том, что они «плели интриги и имели тайные связи». Принц, который не будет опасаться их происков, поступит, по мнению короля, весьма неосторожно, потому как «у них всегда наготове какой-нибудь совет, касающийся их возвышения или сохранения их места». Умение противостоять разным опасностям, которые они таят, кажется Людовику «такой абсолютной необходимостью, и именно несоблюдение мер предосторожности приводило к печальным последствиям в нашей истории: брошенные дома, опрокинутые троны, разоренные провинции, рухнувшие империи…».

Король-Солнце по большей части придерживался этих советов, оправдав тем самым свое знаменитое изречение: «Государство – это я!» И все же он сделал несколько исключений ради семьи Атенаис де Монтеспан. Да и Франсуаза де Менте-нон тоже несколько раз повлияла на выбор королем своих министров. Правда, из положения «королевы сердца» она была повышена до морганатической королевы. Начиная с того «повышения» она приложила все силы для того, чтобы замучить «мужа» советами, часто совершенно вредными. Став впоследствии набожной, надев на себя тогу строгости нравов, столь сильно разнившуюся с ее поведением в молодые годы, когда она была всего лишь прекрасной Франсуазой Скаррон, мадам де Монтеспан оценивала людей и события только с точки зрения своего псевдорелигиозного ханжества. За это поведение она получила от Филиппа Орлеанского, племянника короля и будущего регента, нелицеприятное прозвище «старая черепаха». Однако и при Монтеспан, и при Ментенон король всегда оставался хозяином страны, как это было и при Лавальер. При Луизе это ему не составляло никакого труда, поскольку наше милое дитя никогда ничего не просило ни для себя, ни для своих близких. Согласитесь, странное поведение для фаворитки, ведь мы уже видели, да и еще увидим, что каждая из ей подобных, достигнув вершин королевского расположения, думала только о том, чтобы набить поскорей свои карманы и карманы своей родни.

Действительно, Луиза взяла за правило отказываться от любого подарка. Понимая свое щекотливое положение, она была сдержанна, скромна, особенно в присутствии королевы, у которой не было ни малейшего сомнения в природе отношений мужа и этой девушки. Луиза еще больше почувствовала себя виноватой, когда она поняла, что забеременела. В то время Людовик XIV еще не был уверен в своем всевластии, чтобы выставлять своих внебрачных детей на всеобщее обозрение. И поэтому ребенок Луизы был рожден в обстановке секретности. Естественно, ей пришлось оставить службу у Мадам и переехать в дом, что купил для нее король рядом с Пале-Роялем. Таким образом, эта парочка думала скрыть от всех интересное положение Луизы, которая все еще продолжала оставаться «мадемуазель». Но шила в мешке не утаишь, поползли слухи. В своем дневнике Лефевр д’Ормессон не постеснялся открыть тайну, которая таковой уже и не была:

«Вот начало романа, – комментирует он. – Эта история касается мадемуазель де Лавальер, которая, как утверждают, родила ребенка. Вот что мы имеем и о чем все говорят: мадемуазель де Лавальер уже долгое время живет замкнуто, никуда не выходит, постоянно носит домашний халат. По возвращении из Венсенского замка король поселил ее в особняке Бриона и удалил ее от Мадам. Долгое время она, ссылаясь на недомогание, вообще не выходила из дома, а все, кто приходил к ней по вечерам поиграть в карты, видели ее постоянно лежащей в кровати. Правда также в том, что четыре дня никто ее вообще не видел, а потом все снова увидели ее в постели, как и раньше. Добавим к этому, что в среду утром господин Кольбер вошел в покои короля, когда тот был еще в постели, и долго с ним говорил».

Лефевр д’Ормессон говорит о каком-то романе, можно подумать, что мы и впрямь имеем дело со сценой из романа о рыцарях плаща и шпаги, пера Дюма-отца или Зевико: в ночь с 18 на 19 декабря 1663 года очень известный в то время хирург Буше принял у Луизы роды. Но молодая мать не испытала счастья подержать на руках новорожденного: едва ребенок появился на свет, доктор Буше завернул его в простыню и быстро унес в сад Пале-Рояля, где передал в руки таинственному незнакомцу, и тот скрылся с ее младенцем. Чтобы оправдать свое отсутствие дома в течение нескольких часов, доктор Буше выдумал нелепую небылицу о своем похищении… Итак, честь была спасена, и, несмотря на бледность лица, Луиза могла снова появиться при дворе.

Не рождение ли этого ребенка, которого пришлось срочно куда-то спрятать ради соблюдения приличий, заставило Людовика XIV испытать угрызения совести? Не показалась ли ему несправедливым наказанием та жизнь в затворничестве, что по его милости несколько месяцев вела Луиза? Почему женщина, которую он так любил, которая ничего у него не потребовала за три года восторженного созерцания его, должна была таить ту благодатную роль, которую она при нем играла? Внезапно, отбросив всякую осторожность, король объявил придворным, что отныне мадемуазель де Лавальер занимает место фаворитки. Возобновив любовную традицию своего деда Генриха IV, Людовик завел себе первую «королеву сердца». Выйдя из тени, Луиза предстала перед придворными, которые еще накануне старались ее игнорировать. В трогательном рвении, они развернулись на сто восемьдесят градусов и стали толпиться вокруг девушки, засыпая ее комплиментами и выражениями преданности.

Со своей стороны, Луиза не очень обрадовалась этой новости: склад ее характера, как мы уже видели, не располагал ее к поискам почестей. Кроме того, она опасалась слухов и зависти к чести, которой она удостоилась. Как юной Луизе хотелось, чтобы любимый ею мужчина не был французским королем! Но Людовик XIV был королем и имел намерение им оставаться: он доказал это, перестав скрывать выбор, сделанный его сердцем. Об этом положении дел свидетельствует папский легат кардинал Киджи:

«Лицо, которое больше других пользуется благосклонностью короля, зовут мадемуазель де Лавальер, – сообщает понтифику Его Преосвященство. – Привязанность Его Величества к этой мадемуазель длится уже три года без какого бы то ни было охлаждения чувств. Ее красота превосходит красоту молодой королевы, и французы в шутку говорят, что сей достойный выбор доказывает хороший вкус Его Величества. Но по ее[75] лицу не скажешь, чтобы она гордилась благосклонностью короля, который ежедневно приходит повидаться с ней. Король ничуть не беспокоится о том, что могут сказать о нем из-за этой привязанности. Его даже часто видят в карете вместе с Лавальер»[76].

Официальное признание любовной связи короля, естественно, вызвало волнение в его окружении: Анна Австрийская плакала и не скупилась в упреках сыну; у Марии-Терезы, в очередной раз беременной, случился нервный срыв; духовник короля пригрозил ему адским огнем… если он не потушит преступный огонь в своей душе. Но король не обратил на все это ни малейшего внимания и с головой ушел в удовольствия, которым он с таким размахом стал предаваться в годы своего правления. Что же касается французского народа, то, инстинктивно становясь на сторону влюбленных, он одобрил выбор своего государя, тем более что впервые в истории фаворитка не опустошала государственную казну… Песенка, которая в то время слышалась на парижских улочках, свидетельствует о благосклонном отношении общественного мнения к новой «королеве сердца»:

Блондинка красивая, ладная,Прикован к любовнице взглядВ мире прекраснейшего короляВот уж три года подряд.Невестке и теще даю я пример,По-прежнему любит меня кавалер,Поскольку зовут меня Лавальер.

Таким образом, то, что королевская семья вначале считала простым мимолетным увлечением, стало делом весьма серьезным. В начале 1665 года новым доказательством тому стало рождение еще одного ребенка. Однако и теперь его появление на свет было окутано тайной, и Кольбер, как и в прошлый раз, взялся организовать еще одни подпольные роды. Что и говорить, к обязанностям главного финансиста эта миссия имела весьма отдаленное отношение. Сегодня невозможно даже вообразить, чтобы один из министров взялся бы оказать подобную услугу президенту Франции! Но это доказывает одновременно, что король очень доверял своему вельможе и что тот сумел сделаться необходимым государю. Потакание монаршей любви часто было одним из кратчайших путей к власти…

В том же 1665 году наступил в некотором роде апогей отношений влюбленной пары, хотя Людовик по-прежнему не пропускал ни одной юбки. Но это были все больше быстротечные связи, которые не могли повлиять на их идиллию. Теперь Луиза уже жила в особняке рядом с Тюильри, участвовала во всех праздниках, а особенно любила выезжать на охоту, что давало всем возможность восхищаться ее посадкой в седле. Смерть королевы-матери, случившаяся в следующем году, еще больше укрепила ее позиции. С той поры освободившийся из-под материнской опеки Людовик не был больше обязан умерять пыл своих чувств. И поэтому на похоронах Анны Австрийской можно было увидеть необычную сцену: королева Франции стояла рядом с «королевой сердца». Во время этой церемонии Луизе стало не по себе, но, в отличие от других королевских фавориток, она никогда не устраивала провокаций и скандалов. Конечно, она чувствовала себя намного лучше, оставаясь в тени, чем вот так, на всеобщем обозрении.

Потом прошли недели, месяцы, и время совершило свое безжалостное дело, которым оно всегда занимается: нет такой страсти, которая бы потихоньку не угасла, если те, кто ее разделяет, не стараются сохранить ее все с тем же рвением. Так поступала Луиза, но не король. Его тяга к наслаждениям вначале толкала его в объятия доступных девиц, от которых он хотел всего лишь получить приятные моменты, чтобы затем вновь вернуться к Луизе с возросшей страстью. К Луизе, всегда любящей, всегда верной… Но потом ему стало надоедать это безоблачное небо, эта безграничная любовь стала давить на него тяжким грузом… Оба рожденные Луизой сына умерли в младенчестве, как это часто случалось в те времена. Рождение в 1666 году девочки не очень обрадовало короля. Он никогда не испытывал к своим внебрачным детям той нежности, какую проявлял к незаконнорожденным отпрыскам его предок Генрих IV. Как и ее умершие братья, девочка рождена была тайно, и так же, как их, ее тайно отдали на воспитание госпоже Кольбер.

Помимо всего прочего, государственные дела все больше и больше занимали Людовика. Предстоявшая военная кампания требовала от него все больше забот, а он не собирался жертвовать долгом ради удовольствий… Короче говоря, молодой монарх создавал о себе легенду, лепил образ Короля-Солнца. Но не в обычаях блистательного монарха было скучать и не найти сразу же лекарства от скуки. И конечно, таким лекарством стала женщина. Франсуаза-Атенаис де Рошешуар, маркиза де Монтеспан появилась очень кстати, чтобы принять эстафетную палочку в виде сердца и разума короля у слишком нежной Луизы де Лавальер. В свои двадцать шесть лет маркиза была в полном расцвете своей вызывающей красоты. Жан-Кристиан Птифис рисует ее соблазнительный портрет по словам ее современников, которые описывали «ее божественный блеск, ее золотистого цвета длинные шелковистые волосы, ее огромные голубые глаза, ее тонкий породистый орлиный нос, ее маленький рот с белоснежной улыбкой, ее гибкое гармоничное и удивительно пропорционально сложенное тело…». Если добавить к этому живой характер, остроумие, виртуозность в шутках, доскональное знание всех придворных сплетен, которые она доносила до короля почти дословно, то можно понять, что у нее было достаточно средств для его обольщения. А главным ее козырем, против которого редкий мужчина устоит, была новизна отношений, нечто таинственное, неизведанное… Очень рано познав тайны мужского тела и души, она прекрасно умела внушать желание и не уступать, зарождать надежду, которая могла не сбыться, обещать и ничего не выполнять… Кроме того, она была замужем, что обеспечивало ей что-то вроде респектабельности, хотя в мужья ей достался пустой фанфарон, к тому же по уши в долгах.

Всего лишь за несколько недель эта сирена поймала короля в свои сети. Как же могла Луиза бороться против нее? Впрочем, она даже и не думала этого делать, ведь Атенаис с легкостью завоевала дружбу Луизы, которая по своей невероятной доверчивости попала в эту западню. Поскольку сплетники постоянно были начеку, вскоре придворные обратили внимание на новую пассию владыки Франции. Пока шли последние приготовления к войне против Испании, король, не принимая излишних мер предосторожности, искал встреч с Атенаис. Не уловив, откуда исходила опасность, Луиза все же почувствовала, что любовник отдаляется от нее, что несколько часов, проведенных с ней, продиктованы скорее вежливостью, чем стремлением получить удовольствие. Бедная Луиза почувствовала себя несчастной, и это не могло не отразиться на ее внешности: она похудела, осунулась, взгляд потерял прежний блеск, который притягивал к ней короля. Людовик отдавал себе отчет в том, что доставлял ей огорчение, но этот неисправимый эгоист не мог лишить себя того, чего хотел. И тогда, чтобы успокоить свою совесть, он стал осыпать Луизу почестями, которые походили на прощальные подарки перед досрочным прекращением контракта. В мае 1667 года он сделал мадемуазель де Лавальер герцогиней; в то же самое время Мария-Анна, дочь Луизы и короля, вышла из подполья: она была официально признана отцом и стала называться мадемуазель де Блуа, чтобы позднее стать принцессой де Конти. Но для свежеиспеченной герцогини де Лавальер эти почести имели горький привкус. У нее больше не оставалось иллюзий насчет своего положения, равно как и насчет чувств Людовика к ней. И вскоре бедняжка получила тому подтверждение, когда король после первой победоносной кампании на севере против испанцев попросил жену приехать к нему. На самом же деле речь шла о ширме для приезда Атенаис, ибо та должна была сопровождать королеву в качестве фрейлины.

Эта горькая правда была для Луизы как удар кинжалом в сердце! И это открытие подсказало нашей героине безумную мысль: она, мудрая, скромная женщина, всегда готовая отойти в тень, решила ехать в свите королевы, хотя никто ее не пригласил! И вот она влетела в карету и помчалась по дорогам. Можно себе представить, какой прием оказала ей королева, когда Луиза достигла пункта назначения… Мадам де Монтеспан и остальные фрейлины в один голос осудили это нарушение этикета. Мария-Тереза, следуя столь дорогой ей привычке, устроила сцену, упав в обморок от негодования! Но Луизе, как женщине, которая любит и слушает только голос своей страсти, не было никакого дела до условностей! Ускользнув от стражников королевы, получивших от той приказ удержать нахалку силой, она прибыла в лагерь короля под Авеном. Несмотря на свои еще довольно молодые годы, Людовик уже имел то самообладание, которое позволяло ему соизмерять свое поведение с его положением короля. И он встретил Луизу с тем высокомерным выражением лица, которым так часто и умело пользовался. Молодая женщина пришла в отчаяние, поняв всю безрассудность своего поступка. Ее покинула обычная для нее сдержанность – справляться с порывами сердца было уже выше ее сил. Людовик XIV понял это и спустя несколько часов пришел утешить Луизу в ее комнату. Мало того, на другой день он предписал королеве посадить в свою карету герцогиню де Лавальер. Мария-Тереза, проглотив унижение, подчинилась воле своего мужа и господина.

Этот поступок короля вселил в душу Луизы новую надежду, ей показалось, что вернулись прекрасные дни их первых свиданий… Как же она ошиблась! Ведь на самом деле никогда еще Людовик так не желал любви прекрасной Атенаис. И вот наступил момент, когда желанию, которое до того дня Монтеспан только разжигала в его душе, суждено было осуществиться. Во время пребывания в Авене, когда предупредительность короля дала Луизе возможность предположить, что он все еще любит ее, Атенаис капитулировала. Людовик был наверху блаженства – езда на «остров любви» явно удалась! Один из очевидцев этого события описывает его в довольно живописном виде: «В первый раз король остался с ней наедине совершенно неожиданно для нее. В одной комнате с ней жила мадам д’Одикур. Однажды вечером, когда мадам де Монтеспан легла спать первой, мадам д’Одикур, заранее предупрежденная, покинула комнату, переодевшись в платье служанки мадам де Монтенсье».

Король был счастлив тем, что ему удалось наконец-то добиться своего. Но на самом деле своего добилась Монтеспан. С той ночи она крепко держала свою августейшую добычу и не собиралась выпускать ее из рук. Это очень скоро стало ясно Луизе де Лавальер, но в своей страсти она черпала смелость надеяться на то, что пламень королевской любви снова вернется к ней, на что, по правде говоря, шансов было крайне мало. Действительно, Людовик навсегда соблазнился своей новой победой, а если он и продолжал оказывать знаки внимания официальной «королеве сердца», то лишь для того, чтобы бросить на нее подозрение королевы Франции. Как написал все тот же Жан-Кристиан Птифис, «Луиза начала свою карьеру в качестве канделябра Мадам, а закончит ее в качестве ширмы для Монтеспан». Рождение сына в октябре 1667 года не смогло вернуть короля к старой любви. Как и все предыдущие отпрыски этой парочки, новорожденный не получил права появиться на свет… при дневном свете. Правда, потом он выйдет из подполья и получит титул графа де Вермандуа. В своем письме дофину Людовик XIV так объяснил сие благодеяние: «Я подумал, что будет справедливо вернуть этому ребенку честь его рождения и дать его матери достаточное доказательство любви, которую я испытывал к ней на протяжении шести лет». Но это было для Луизы лишь слабым утешением. Одна только Мария-Тереза с тупым упорством продолжала верить в любовную связь мужа с Луизой. А все придворные очень быстро поняли, что вскоре им предстояло присутствовать при смене фаворитки. И сразу же стали вести себя соответственно. Когда Луиза проходила мимо них, на нее бросали насмешливые взгляды, отпускали иронические остроты. Все это стало для нее самым жестоким испытанием в жизни. Согласно тогдашней моде, пошли гулять стишки, правдивые и жестокие:

Говорят, что Лавальер звездаНа небосклоне быстро угасает,Что король ее, как всегда,Лишь из вежливости навещает.Монтеспан ей на смену идет.Значит, так все и произойдет,Из рук в руки король уплывает?

Но невыносимее всего для покинутой возлюбленной было то, что король все время навязывал ей общество Атенаис. По-прежнему, для того чтобы отвести подозрения королевы, Луиза принимала участие во всех праздниках, во всех приемах, во всех перемещениях двора. Она путешествовала в карете вместе с Марией-Терезой и Атенаис. Этих трех женщин так часто видели вместе, что их в конце концов стали называть «тремя королевами». Король прекрасно себя чувствовал в окружении этих женщин и не стеснялся выказывать предпочтение Монтеспан. В тридцать лет он уже не был тем застенчивым юнцом, который писал Луизе нежные письма, бросал на нее потерянные взгляды и принимал как драгоценные трофеи подаренные ею ленты. Теперь он уже стал утверждаться как личность, которую суждено было помнить потомкам. Он был намерен утвердить свою власть во всех областях. Ответив на его потребности в чувствах, маркиза де Монтеспан открыла перед ним новые горизонты, которые он в дальнейшем без устали исследовал.

Король не щадил чувств Луизы, поэтому она не питала больше надежды на то, что он вернется к ней, но она цеплялась за него: малейшая улыбка короля, малейшей любезное слово, и она снова витала в заоблачных мечтах. Наша героиня вела себя как женщина, которая любит, несмотря на здравый смысл, а вернее, вопреки оному. Вокруг нее усилились злобные сплетни, но придворные все же продолжали отвечать на ее приглашения и посещать ее в ее новом особняке на Сен-Жермен-ан-Лей. На всякий случай, из осторожности: а вдруг к ней снова вернется жар любви Короля-Солнца. Ведь излишняя предосторожность никогда не помешает… А потом Луизе вдруг стала очевидна непрочность ее положения не только с точки зрения ее окружения, но, главное, с точки зрения ее сознания. Долгие годы она старалась усмирить угрызения своей набожной совести. Не отдавая себе в этом отчета, она отошла от привитой ей в детстве веры. Но весной 1670 года Луизу сразила тяжелая болезнь, от которой она излечилась словно чудом. Это выздоровление спровоцировало возврат к самой себе, то есть возврат к Богу. В своих «Размышлениях о Божьем милосердии» она рассказала про этапы ее «обращения в веру» и тем самым открыла перед нами захватывающую картину ее личности. Мы уже знаем, что Луиза была редким человеком, чем-то вроде оазиса посреди той пустыни душ, которая называлась королевским двором. Из ее признаний мы узнаем еще больше о возвышенности и духовности ее ума. Призыв, который прозвучал в ее душе, заставил ее принять странную линию поведения: в то время как ее подмывало бежать от соблазнов двора и, главное, от бросившего ее короля, она решила остаться в опасном положении и жить в святости в окружении людей отнюдь не святых. Движимая чем-то вроде гордости, которая толкала ее на самые ужасные жертвы, она дошла до того, что стала носить власяницу под своими по-прежнему элегантными платьями. Она молилась три раза на дню и решила воздавать своим врагам добром за зло. А это было очень непросто – сдержать обет жить без греха, оставаясь при этом в миру. В своих «Размышлениях» Луиза не скрывает трудность взваленного ею на себя бремени.

«Молитва кармелитки, которая замкнулась в одиночестве и у нее не осталось в жизни больше ничего, кроме Бога, – пишет она, – похожа на ароматную ладанку, что не следует подносить к огню, дабы не сделать аромат ее слишком пленительным. Но то несчастное создание, которое все еще остается привязанным к грешной земле и только еще ступило на тропу добродетели, похоже на ту грязную воду, что сначала надо постепенно очистить, а потом уже можно пить».

Да, разыграть из себя святого очень нелегко! Тем более что Луиза ничего и не разыгрывала: она была убеждена в важности взятой на себя миссии. Отныне она посвятила себя любви к Богу с той же страстью, с какой полюбила короля. Впрочем, любить Людовика она не перестала, она просто запретила себе питать эту любовь надеждами. Для того чтобы противостоять возможным соблазнам, Луиза лихорадочно написала исповедь, в которой она часто обращается к Богу:

«Я пишу этот документ собственноручно, как перечень ваших милостей, моих личных решений и всех этих очаровательных истин, чтобы в случаях, когда вера моя пошатнется, мои надежды угаснут, моя плоть замолкнет, а в сердце моем не останется места соблазнам естества, я смогла бы, перечитав этот документ, снова вспомнить и почувствовать вашу доброту и вашу милость в моей душе».

Но каждый день, несмотря на свое решение, Луизе приходилось чувствовать двойственность своего положения, каждый день ее все больше и больше тянуло окончательно бросить мирскую жизнь. В феврале 1671 года она не сдержалась и покинула двор. Это было настоящее бегство после короткой сцены с королем, когда она не смогла сдержать свои упреки, которые накопились в ее сердце за долгие годы. Она ушла, не взяв ни денег, ни драгоценностей, и попросила приюта в том монастыре в Шайо, где король нашел ее, как мы помним, десять лет до этого. Мы также помним, что, когда король узнал об ее уходе, он вскочил на коня и отправился на розыски беглянки. Увы, эти времена прошли. И когда Людовик узнал об этом новом уходе в монастырь, он ограничился лишь тем, что направил гонца с приказом образумить герцогиню де Лавальер… и доставить ее в Версаль. Двое суток Луиза храбро боролась с искушением, но в конце концов сдалась: сердце ее еще было открыто для земной любви. В Версале ее приняли как блудного ребенка; король даже всплакнул – мы знаем, что у него глаза были на мокром месте, – а мадам де Монтеспан добавила к слезам любовника и свои слезы. Как же она лицемерила! Ни для кого не было секретом, что красавица Атенаис люто ненавидела ту, что была ее предшественницей в королевских объятиях. Не особенно доверяя постоянству короля, новая фаворитка была одержима только одним желанием: прогнать соперницу от двора. Чтобы добиться этого, она была готова на все: и маркиза без колебания обратилась за помощью к Лавуазен, которая, как нам известно, сделала блестящую карьеру в области приготовления ядов и колдовства. Прибегнув к колдовским приемам, Лавуазен присоединила свои заклинания к заклинаниям маркизы, чтобы попросить Сатану избавить их от мешавшей всем герцогини. Надо полагать, что в тот день дьявол решил отдохнуть: колдовство желанного результата не принесло, да еще и стало всеобщим достоянием. Назревал скандал. Потребовалось вмешательство короля, чтобы имя мадам де Монтеспан не было упомянуто на суде, который приговорил Лавуазен к сожжению на костре.

Таким образом, вопреки велению разума, но подчинившись порыву сердца, Луиза де Лавальер осталась при дворе. Это только продлило ее страдания, поскольку хотя Атенаис еще не надела символический венец официальной «королевы сердца», но уже стала ею фактически, а ее триумф был весьма пышным. Это вам не Луиза, которая в роли фаворитки всегда чувствовала себя довольно неловко. А пока, коль скоро у нашей героини не хватило сил для того, чтобы остаться навсегда жить у сестер монастыря Благовещения, ей приходилось участвовать в комедии под названием «жизнь королевского двора». Вместе с придворными дамами из свиты королевы она колесила вслед за Людовиком, ибо король требовал, чтобы все они приезжали к нему после каждой его победоносной военной кампании. Но, хотя почти все эти дамы готовы были очаровывать своим присутствием своего монарха, лишь Атенаис имела привилегию обеспечивать «отдохновение воина». Естественно, эти едва прикрытые любовные утехи происходили на глазах бедной Луизы. Итак, в ходе кампании 1673 года королева и ее фрейлины снова путешествовали. Время и перевоплощение Луизы полностью вытравили злобу и чувство ревности, которые Мария-Тереза раньше испытывала к фаворитке. Королева поняла, что у нее появилась намного более опасная соперница. Если у нее и были насчет этого какие-то сомнения, вида Монтеспан, которая снова забеременела от короля, было достаточно, чтобы у нее открылись глаза. Новая «королева сердца» ввиду ее положения жила отдельно, оставив при себе свою преданную наперсницу, которая заботилась о ней и давала советы: вдову Скаррон. Могла ли тогда Атенаис подумать, что и ей придется потом уступить дорогу будущей маркизе де Ментенон?

Однако Луиза предчувствовала, что она не сможет долго притворяться, ее религиозное влечение становилось все более и более настойчивым, она желала обрести покой души и разума, который стал для нее высшей наградой. Кроме того, партия святош при дворе подталкивала ее к тому, чтобы перестать противиться Божьей воле. Самым горячим сторонником ухода герцогини в монастырь был духовный наставник дофина епископ Мо Жак-Бенинь Боссюэ. Молитвы князя церкви, а также молитвы верных друзей заставили ее наконец решиться на этот шаг. Что же до выбора монастыря, то несмотря на то, что ей очень хотелось оказаться среди сестер обители Благовещения, по зрелому размышлению она отказалась от этой мысли: тамошняя жизнь была слишком близка к мирской, а Луиза хотела закончить свой земной путь в самом строгом послушничестве. И выбрала для этого монастырь кармелиток на улице Сен-Жак с очень строгим уставом: размышления и молчание были единственными благами, к которым она стремилась. Она почувствовала, что вольна в выборе своего пути. Ничто в грешном мире больше не удерживало ее, она потеряла любовь короля, ее родители умерли, брат был устроен, а внебрачные дети привязались к отцу-королю… Да, действительно, у Луизы больше не было никаких причин и дальше пребывать в мире, где она чувствовала себя лишней. Оставалось преодолеть только одно, но очень серьезное препятствие: получить разрешение короля. Сможет ли он согласиться с тем, чтобы женщина, которая так долго была его фавориткой, на глазах у всех ушла в монастырь? Не подумают ли люди, что это из-за него? В момент встречи с человеком, которого она так любила, Луиза вся дрожала от волнения. Но еще больше ее смущало то, что она не была столь уверена в правильности принятого решения: она опасалась, что в самый последний момент сможет передумать. И поэтому торопилась сделать свое решение бесповоротным.

Безусловно тронутый искренностью молодой женщины, взволнованный тем, что мог в душе во многом себя упрекнуть, Людовик XIV не стал противиться воле Луизы. В письме, которое она прислала в марте 1675 года своему старому другу маршалу де Бельфону, она с трогательной наивностью открыла ему свое сердце:

«Наконец-то я покидаю этот мир… Без сожаления, но не без труда. Слабость моя долгое время заставляла меня жить без вкуса, а если сказать точнее, с тысячами горестей… В конце апреля все уедут, я тоже ухожу, но только для того, чтобы пойти самой верной дорогой на небеса. Господу угодно, чтобы я пошла по ней, я вынуждена сделать это, чтобы получить прощение за все мои грехи…»

В раздумьях и молчании прожила тридцать шесть лет та, что стала сестрой Луизой Милосердной. 6 июня 1710 года она наконец отправилась на встречу с Тем, кому отдала всю свою душу…

При ее жизни никто, включая и короля, когда он ее любил, не понял человеческих качеств этой женщины, которая была исключением из правил. Намного позже в своих «Разговорах по понедельникам» Сен-Бев воздаст ей почести, в которых отказали ее современники. Он написал:

«Из трех женщин, которые по-настоящему занимали Людовика XIV и поделили между собой его сердце и его царствование: мадам де Лавальер, мадам де Монтеспан и мадам де Менте-нон, первая намного интереснее других, единственно интересная сама по себе. Намного уступая двум другим в уме, она намного превосходит их сердцем; по этому поводу можно сказать, что она живет в другом измерении, до которого эти две умные женщины никогда не достанут. Всякий раз, когда хочется представить себе идеальную любовницу, думаешь о Лавальер. Любить ради любви, без заносчивости, без кокетства, без оскорблений, без честолюбивых задних мыслей, без денежного расчета, без прагматического интереса, без тени тщеславия, потом страдать, уступать, жертвовать своим достоинством, давать себя унизить, а потом поплатиться за это; когда пробил час, смело отдаться более высоким надеждам, найти в молитве и в Боге источник энергии, нежности и обновления; сохраняться, созревать и укрепляться с каждым шагом, дойти до наполнения разума сердцем – вот какой была ее жизнь, последние годы которой развили в ней стойкость и героизм, чего никак нельзя было ожидать от такой хрупкой особы…»[77]

Да, действительно, Луиза де Лавальер заслужила, чтобы ей наконец воздалось по заслугам… И кем – Сен-Бевом, которого в чем в чем, а в благожелательности трудно заподозрить…

6

Людовик XV

меж двух прекрасных огней

1. Помпадур

Распространялся ли на королевских фавориток закон о престолонаследии в той же мере, в какой он касался королей? В это можно было бы поверить, увидев, каким образом мадам де Помпадур получила звание «королевы сердца». При Людовике XV назначение официальной фаворитки действительно принимало характер почти официального события и вызывало такой переполох при дворе, что можно было подумать, что речь шла о возведении на трон новой королевы Франции. По правде говоря, этот монарх, оправдывая данное ему народом прозвище Любимый, мог бы называться Любящим за свои подвиги на любовном фронте.

Однако его чувственная жизнь началась самым спокойным и приличным образом. Когда в 1727 году Людовик XV женился, ему было всего семнадцать лет, и он ни разу не вкусил запретного плода. Его жена Мария Лещинская хотя и старше его на целых семь лет, но тоже была, как говорится, того же поля ягода. Она была не только старше мужа, но к тому же не избалована природой ни в плане красоты, ни в плане богатства: ее отец, король Польши Станислав Лещинский, лишился трона и был вынужден бежать из страны. Поэтому молодость Марии никоим образом не была похожа на ту безбедную и безоблачную жизнь, какую обычно вели принцессы. Часами она ткала с матерью ковры и дважды в день ходила к мессе. Мария, естественно, даже не надеялась стать королевой самой славной страны Европы, и поэтому, когда отец сообщил ей эту новость, она упала от радости в обморок. Странный случай: несмотря на скромное положение девушки, несмотря на ее непривлекательность, Людовик XV проявлял к жене очень большое внимание, настолько большое, что оно нашло свое выражение в рождении… десяти детей и заставило однажды королеву воскликнуть в изнеможении: «Постоянно лежу, постоянно беременна, постоянно рожаю»! После чего, решив положить конец проявлениям чувств слишком «нежного» муженька, Мария Лещинская придумала изобретательный ход: ссылаясь на свою всем известную набожность, она решила нарушить практику этих любовных игр… всякий раз, когда отмечался день какого-либо святого. А поскольку в нашем календаре святых предостаточно, бедному Людовику часто случалось натыкаться на закрытую дверь семейной спальни.

Последствия этой набожности Марии и преданности ее избранникам Божьим сказались весьма скоро: Людовик XV обнаружил, что при дворе толкутся множество кандидаток на его благосклонность, которые только и ждут, чтобы восполнить скудность его супружеской жизни. Но если король дождался свадьбы для того, чтобы стать мужчиной, потребности его необычайного темперамента и тяга к удовольствиям очень скоро стали расти и заставили его перестать «отвлекать» жену. А та очень обрадовалась охлаждению к ней мужа и его изменам. Она компенсировала это тем, что с удвоенной энергией стала молиться… и играть, что явно не гармонировало с набожностью. Но каждый утешается так, как он умеет…

Итак, Людовик начал свою любовную карьеру, благодаря которой он вошел в историю наравне с другими его деяниями, а может быть, и больше. И начал он в семейном кругу, если можно так выразиться, поскольку тремя первыми его любовницами стали три сестры из Нель. И каждая из них была объектом настоящей официальной распродажи. Первая, кто дала ему зеленый свет, носила титул графини де Майли. Она вовсе не была красавицей, а ее фигура и голос больше напрашивались на сравнение с гренадером, нежели с прекрасной феей. Ее сестра, маркиза де Вентимиль, перешедшая ей дорогу, тоже красотой не блистала, что не помешало королю сильно привязаться к ней. Да так сильно, что он даже сделал ей ребенка. Но эта честь оказалась роковой: роды прошли неудачно, и в сентябре 1741 года мадам де Вентимиль умерла. Но ничего! У семьи нашлось подкрепление в лице третьей сестры, герцогини де Шатору, которая перехватила эстафету. Мадам де Шатору знала, что ей было нужно – как можно дольше сохранить при себе короля при очень сильной конкуренции. Чтобы избавиться от конкуренток, она решила находиться при короле чуть ли не круглые сутки. Так, в 1744 году, когда король начал новую военную кампанию против императора Австрийского, герцогиня решила поехать на войну вместе с ним. Счастливые были времена, когда война не могла нарушить любовные идиллии!

Но этим решением мадам де Шатору подписала смертный приговор своей любовной связи с королем. По возвращении с войны король тяжело заболел в Меце. С каждым днем ему становилось все хуже, несмотря на молитвы, которые ежедневно возносила вся Франция. Он был так плох, что даже попросил своего исповедника соборовать его. Тот оказался человеком решительным и перед соборованием потребовал удалить ту, из-за которой случился этот скандал. Думая, что настал его последний час, король уступил и получил отпущение грехов, как пожелал. И тогда церковь, гордая тем, что одержала моральную победу, совершила непростительную ошибку, поведав королевскую исповедь граду и миру. Простой народ сразу же возненавидел герцогиню. Когда она покидала Мец, ее карету забросали тухлыми яйцами! Но тут, как в сказке, Людовик, стоявший одной ногой в могиле, не стал туда ставить вторую и, словно по волшебству, выздоровел. В благодарение Господу за это чудо, в Париже была построена новая церковь, которая потом стала нашим современным Пантеоном.

Поправившись и возвратившись в Версальский замок, король пожелал вернуть любовницу, которая лежала в постели с воспалением легких. Но болезнь ее не остановила! Нельзя было терять «место», и, дрожа от лихорадки, мадам де Шатору примчалась в Версаль. Но переоценила свои силы, и не королю, а ей пришлось расстаться с жизнью, что случилось 8 декабря 1744 года. На сей раз у семьи больше не было сестры, дабы возместить потерю. Король исчерпал все запасы семейства Нель в этой области. «Пост» фаворитки был вакантным…

Кому же было суждено его занять? Именно этот вопрос и волновал придворных в последние дни уходившего года, поскольку им надо было поскорее заручиться благосклонностью новой «королевы сердца», причем желательнее всего до ее «назначения», чтобы заслужить ее признательность. Но при всем при этом надо было не ошибиться с кандидаткой. Многие женщины готовы были заменить мадам де Шатору, но король не подавал признаков того, что сделал свой выбор. В любом случае среди этих всех дам были две «реальные» кандидатки: герцогиня де Рошешуар, которая уже была раньше в ранге сестер Нель, и мадам де Ля Поплиньер, которая пользовалась «покровительством» большого знатока в этом вопросе герцога де Ришелье. И именно между двумя этими претендентками сердце короля никак не могло сделать выбор. И вдруг, совершенно неожиданно для всех, в марте 1745 года прошел слух о том, что обеих фавориток в этом забеге обошла какая-то незнакомка. Этот слух подтверждает герцог де Люен, который в своем «Дневнике», написал: «Говорят, что несколько дней тому назад король посетил бал-маскарад в Версале. По этому случаю кое-кто даже пустил подозрительные слухи, что у него при этом были некоторые амурные планы, и было замечено, что вчера он весь вечер протанцевал с одной и той же особой, о которой все говорят. Однако это только пустые подозрения. Вчера король был очень доволен тем, что его никто не узнал…»

Герцог, хотя и знал намного больше, решил, что предусмотрительнее не открывать имя будущей избранницы, пока у него нет никакой уверенности в своем прогнозе. Но ему уже было известно, что речь шла о некой Ленорман д’Этьоль, урожденной Антуанетте Пуассон.

Кем же была эта таинственная женщина, которой суждено было войти в жизнь короля и чье «правление» наложило свой отпечаток на историю Франции? Она родилась 28 декабря 1721 года в семье Франсуа Пуассона и Луизы-Мадлены де ла Мот. Именно так было записано в свидетельстве об ее крещении, где рядом с ее именем упомянут в качестве крестного отца Жан Пари де Монмартель. Он был не кем иным, как одним из четырех братьев Пари, известных финансистов. Франсуа Пуассон состоял у него на службе и был ему обязан не только своим положением, но и женитьбой на Марии-Мадлене, которую летописец того времени назвал «одной из красивейших женщин Парижа». Сразу же после свадьбы начальник велел Пуассону уехать по делам, и молодая жена осталась совершенно одинокой. Супружеская верность не входила в число ее добродетелей, и она сразу же вписала Жана Пари первым номером в список своих любовников. Сей реестр со временем стал довольно длинным. Эта связь дала возможность злым языкам приписать отцовство крошки Антуанетты нашему финансисту… равно как и одному-двум другим благородным мужам! Избыток благ никогда никому не вредил, и с самого своего рождения будущая маркиза де Помпадур мучилась лишь проблемой выбора между потенциальными отцами, поскольку мамаша ее была достаточно соблазнительной для того, чтобы вскружить головы сразу нескольким мужчинам!

Чуть позже Франсуа Пуассон был уличен в афере с поддельными счетами – уже! – в которой были также замешаны братья Пари. Но их богатство, как и их положение, позволило им избежать меча правосудия, а за все отвечать пришлось их служащему. Но он не стал ждать, пока этот меч на него обрушится, и скрылся в Германии. И мадам Пуассон осталась в одиночестве и покинутой… Но не надолго – вскоре появился новый покровитель в лице Шарля де Нормана де Турнеэма, богатейшего откупщика. Разумеется, такому толстосуму отказа быть не могло. А Франсуа Пуассон из своей германской ссылки дал свое благословение!

Что же касается Антаунетты, то ее отдали в монастырь урсулинок в Пуасси. За миленькое личико и любезный характер эта очаровательная девочка получила прозвище Царевна. Прозвище пророческое, если принять во внимание ее будущее. Предсказание было подтверждено потом некой мадам Лебон, которая увидела девочку, когда мадам Пуассон представила ей дочь. «Это дитя, – сказала мадам Лебон, – в один прекрасный день станет любовницей короля!» Заявление, по меньшей мере, странное, если иметь в виду, что принцессе в то время было всего девять лет от роду! В любом случае, девочка, вероятно, запомнила это, ибо позже маркиза де Помпадур дала провидице ежегодную ренту в шестьсот ливров. Поскольку фаворитка имела обыкновение записывать свои расходы, она отметила в своей бухгалтерской книге: «Мадам Лебон за то, что она сказала мне, девятилетней девчонке, что я стану любовницей короля, шестьсот ливров». Как видим, маркиза не только обладала прекрасной памятью, но и была благодарным человеком!

И все бы хорошо, но и на солнце есть пятна: у Антуанетты было слабое здоровье, и это доставляло ей заботы всю ее короткую жизнь.

Шли годы. В 1733 году Франсуа Пуассон получил право вернуться во Францию и воссоединиться со своей семьей. Его возвращение ничего не изменило в отношениях его жены со славным господином де Турнеэмом. Тот оказался очень полезным и подыскал для Антуанетты прекрасную партию в лице своего племянника Шарля Ленормана д’Этьоля. Царевна к тому времени уже была очаровательной девятнадцатилетней девушкой, красавицей и умницей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что муж влюбился в нее по уши. Свадьбу сыграли 9 мая. Можно предположить, что Антуанетта с удовольствием сменила свою «рыбную» фамилию[78] на более звучное д’Этьоль. На выходе из церкви она поклялась мужу: «Я вас никогда не брошу, – сказала она ему, – если только, разумеется, не ради короля!»[79]

Как мы можем видеть, предсказание мадам Лебон породило в душе Антуанетты некие честолюбивые планы, которые она вознамерилась реализовать. А пока она окунулась в светскую жизнь и сумела проникнуть в один из самых закрытых салонов того времени: салон мадам Жоффрен. Для этого ей пришлось проявить большое упорство. Сомнительная репутация ее матери и отцовские нелады с законом не самые лучшие рекомендации. Но юная мадам д’Этьоль была так очаровательна… Впрочем, когда наступило лето, она стала принимать в своем замке, подаренном добрым Турнеэмом, ряд блестящих умов, соблазненных ее грациозностью. Среди них были такие знаменитости, как Монтескье, Фонтенель и Вольтер, причем последний, по его словам, сходил с ума по «божественной д’Этьоль». Также в Этьоле она приняла аббата де Берни, который стал впоследствии ее верным другом. Благодаря поистине неисчерпаемой щедрости господина Турнеэма, Антуанетта устроила с своем замке настоящий театр, где она ставила спектакли вместе со своими друзьями. Один из них, председатель парламента Эро, однажды вернулся с одного из таких приемов совершенно очарованным. В письме знаменитой светской львице того времени мадам Дюдефан он восторгался:

«Я увидел там одну из самых красивых женщин из тех, что мне доводилось видеть: мадам д’Этьоль. Она прекрасно музицирует, весело и со вкусом поет, знает сотни песен, ставит в Этьоле комедии в театре, столь же прекрасном, как Опера…»

Столько талантов с сочетании с грациозностью в конце концов вызвали много шума, и этот шум достиг ушей короля и разжег куртуазное любопытство этого неутомимого женолюба. Пару раз во время прогулок в лесу Людовик XV встретил голубой фаэтон прекрасной мадам д’Этьоль. Встречи эти вовсе не были случайными. Они были частью плана молодой женщины. Несмотря на мимолетность встреч, их вполне хватило для того, чтобы убедить короля в том, что восторженные отзывы о «юной мадам д’Этьоль» не преувеличение. Чуть позже Людовику снова довелось полюбоваться чарами Антуанетты, и тут опять же свою роль сыграл вовсе не случай, а Бине, выполнявший обязанности не только камердинера при дофине, но и порученца при короле. В его обязанности входило поставлять Людовику XV прелестниц и чаровниц. Именно Бине впервые ввел мадам д’Этьоль в Версаль. Естественно, при этом он выполнял поручение короля, и Антуанетта, давно уже ждавшая этого приглашения, не заставила себя упрашивать. Вероятно, в тот день Людовик ограничился лишь тем, что всего лишь посмотрел издали на прекрасную незнакомку. Как говорят военные, это была только разведка.

Но 25 февраля, во время бала в Большой галерее Версаля по случаю свадьбы дофина и испанской инфанты, он повел себя совершенно иначе. В ту ночь, нарядившись тисовым деревом, король подошел к красавице, одетой в костюм Дианы-охотницы. Тис увлек Диану в отдельный салон, и их свидание с глазу на глаз продолжилось вплоть до самого утра. Надо полагать, что во время этой первой встречи партнеры остались довольны друг другом, поскольку спустя три дня они снова встретились на балу в городской ратуше. На сей раз это было уже настоящее свидание, и, когда оно закончилось, Людовик отвез молодую женщину на улицу Ришелье в особняк ее матери. Мадам Пуассон дома не оказалось – случайно ли? Вполне вероятно, что это входило в план дочери, которая решила предоставить королю то, что он от нее ожидал. Будущая маркиза поэтому не манерничала и была права, поскольку терпение не входило в число добродетелей короля.

Очень гордая своим «падением», которое было скорее ее победой, Антуанетта, вероятно, призналась в этом своему другу Вольтеру, ибо в то самое время великий писатель посвятил ей мадригал, полный красноречивых недомолвок:

Когда герой сей величайший из великих,Что звался Цезарем и в Риме почитался,Громил бельгийцев и германцев диких,Блеск от побед его до неба поднимался,На Клеопатру дивную лучами проливался.К тому ж героем средь любовников он былИ с лаврами любовный мирт соединил.Но к тису ныне сны мои обращены:Мне кажется, что пахнет он намного слаще,Чем лавр кровавый божества войныИ мирт Цитеры сладостно манящий.

Господин де Турнеэм, чья доброта была воистину безгранична, в своей услужливости дошел до того, что послал племянника в Прованс для проведения переговоров по очень важному делу. Освободившись от опеки мужа на довольно продолжительное время, Антуанетта воспользовалась этим и стала ежедневно наезжать в Версаль, где Людовик XV ожидал ее, сгорая от нетерпения. Естественно, придворные зашептались, но никто из них не воспринимал это всерьез. Все полагали, что то была преходящая интрижка, что король не станет нарушать традиции и делать фавориткой красивую, но все же простолюдинку. Что король не станет делать рогоносцем человека столь низкого происхождения, каким был господин д’Этьоль, ведь речь шла об этикете! Процитируем в этой связи еще раз герцога де Люина, написавшего в своих «Мемуарах»:

«Все балы-маскарады дали возможность говорить о новых любовных увлечениях короля, и в основном о некой молодой и красивой мадам д’Этьоль, урожденной Пуассон. Говорят, что с некоторых пор она постоянно здесь бывает и что именно на нее пал выбор короля; если это так, то она, скорее всего, просто очередное увлечение, но не любовница».

Автор мемуаров не случайно напомнил девичью фамилию Антуанетты: Людовик XV ни в коем случае не должен был возвести дочку каких-то там Пуассонов в ранг, что до того времени могли занимать только великосветские дамы из блестящих дворянских родов, дамы, которые, изменяя мужьям с королем, добавляли новые грани к своему благородству! Как написал Жак Леврон в своей замечательной биографии Помпадур, «никто не хотел верить в то, что простолюдинка сможет с триумфом обосноваться в Версале. Однако опытные царедворцы, такие как Люин, ошиблись. Правлению той, что в истории стала известна как маркиза де Помпадур, правлению, полному побед и разочарований, радости и нищеты, суждено было продлиться ровно двадцать лет».

А пока с каждым днем любовная связь становилась все важнее и, хотя она еще не была официально провозглашена, стала уже секретом Полишинеля. К вящему неудовольствию доброй части двора, включая де Люина, злившегося на то, что он так обманулся в прогнозах. Набожные придворные сочувствовали королеве, которой наносили оскорбление под крышей ее дворца, поскольку мадам д’Этьоль частенько ночевала в Версале и, по всей вероятности, спала в комнате не одна! Самым активным хулителем молодой женщины был духовный наставник дофина монсеньор Буайе.

Достойного прелата особенно возмущало то, что среди друзей мадам д’Этьоль был этот нечестивец Вольтер: душе короля грозила опасность! Но самого носителя августейшей души сие ничуть не беспокоило. Людовик безумно влюбился в Антуанетту и не делал ее своей официальной фавориткой только по настоянию самой мадам д’Этьоль. Она ждала развода с мужем для того, чтобы не было никаких экивоков в ее положении. Дело в том, что господин Ленорман д’Этьоль вернулся к тому времени в Париж, где его присутствие могло сильно ограничить свободу действий жены. Кто же взял на себя задачу сообщить ему эту горькую весть? Конечно же, милейший Турнеэм! Господин д’Этьоль принял удар, зарыдал горькими слезами, упал в обморок, заголосил на все лады о своем несчастье, а потом написал жене отчаянное письмо, которое та прочитала с полным безразличием, а потом дала прочесть королю. Ознакомившись с содержанием этого письма, король заметил: «Ваш муж, мадам, очень честный человек». Это была надгробная речь по семье. Господин Ленорман д’Этьоль был свободен!

Когда Антуанетта обрела свободу, злые языки стали на все лады обсуждать ее связь с королем. Если аристократия и была в отчаянии все по той же причине, буржуазия и даже часть бедноты обрадовались тому, что Людовик XV в какой-то мере «демократизировал» свои любовные похождения. Но тут снова началась война, и королю пришлось уехать на театр боевых действий. Но теперь уже без любовницы в обозе! Любовница благоразумно ждала в Этьоле новостей с поля брани. 11 мая 1745 года на глазах короля Франции маршал Саксонский одержал победу под Фонтенуа. Антуанетта преисполнилась гордости, тем более что ее друг Вольтер в стихах приобщил ее к этой победе:

Когда Луи, герой из всех великих величайший,Кого Париж привык как бога почитать,В войне свой подвиг совершит ярчайший,То поздравленья все должны опятьБожественной Этьоле выражать.

Разлука, вопреки ожиданиям версальской камарильи, ничуть не охладила любовный жар Людовика к Антуанетте. Почти каждый день он слал ей письма, исполненные нежности. Отгадайте, кто был посредником в этой любовной переписке, которую король старался держать в тайне? Ну конечно же все тот же несравненный господин де Турнеэм!