Помоги проекту - поделись книгой:
Юрий Домбровский
Новеллы о Шекспире
СМУГЛАЯ ЛЕДИ
(Из одной старой книги о Шекспире)
Леонид Андреев, "Смерть Гулливера".
Глава 1. ТЕАТР
I
Ричард Бербедж, играющий преступного короля, пришел со сцены, снял на ходу
железные рыцарские перчатки и с размаху бросил их на дряхлый скрипучий столик.
— … с этой вашей пьесой-то!.. — сказал он крепко и очень искренне.
Все, кто сидел в уборной, переглянулись, — таким Бербеджа видели впервые, что-что, а
спокойствие он не терял никогда. Длинный малый в женском платье покосился на него и
встал с табуретки, уступая место.
— Да сиди, сиди! — приказал ему Бербедж раздраженно и милостиво. — Сиди, я еще
Билла буду ждать! Ax, черт! Ну уж, я ему на этот раз скажу одно слово… Да, скажу.
Он прошел и сел к другому зеркалу, нахохлился, погрыз большой палец и вдруг
раздраженно фыркнул.
— "Сборы, сборы!" — передразнил он. — Вот и сборы — два пенса да медная пуговица на
дне кружки! А то еще "сборы"!
Опять все переглянулись. Хотя, верно, сборов не было, но все знали — Бербедж
сердится все-таки не за это. Сборы-то сборами, а играть было тяжело и противно. Публика
слушала плохо, громко разговаривала, и раз чуть было не вспыхнула драка и пришлось на
добрых пять минут прекратить игру: в партере поймали воришку, и тот стал визжать и
вырываться. Поднялся шум. Но тут со сцены, где сидела чистая публика, вдруг поднялся
высокий молодой в голубом зимнем плаще с тремя золотыми леопардами и гаркнул
оскорбительно и громко:
— Эй, вы, милорды! Висельная дичь!
Ему ответили руганью, хохотом и свистом, кто-то даже запустил моченым яблоком, но
молодец был тоже не промах, он встал — а был он высок и хорошо сложен — молча обнажил
до половины шпагу, потом вытянул руку, сжал кулак и показал его партеру.
— Гы-ы! — длинно было засмеялся какой-то дурак, но в партере поняли и сразу же
замолкли. Тут пахло серьезной дракой, а то, пожалуй, и кровопролитием.
Шум замолк, и пьеса продолжалась, но Бербеджу-то все это было очень неприятно, он
играл плохо, с накладками, и чувствовал, что и зрители понимают, что он не в себе, а
мучительнее этого состояния для него вообще ничего не было. Теперь он сидел красный
от стыда, раздевался и был так зол, что вообще никого бы не хотел видеть: ни приятелей, ни театр, ни эту темную, скверно обставленную уборную, где все шатается и скрипит, ибо
все здесь сделано на скорую руку, — он сам был столяром и сыном столяра и в этих вещах
толк понимал. Кроме того, было еще и холодновато, со сцены через колючие доски дуло
так, что шевелились дешевые, реденькие занавески. Бербедж кончил раздеваться, встал и
тут в дверь вкатился пухленький, толстый человечек с очень румяным и ясным лицом.
— Уф, — сказал человечек и покачал головой, ведь еле-еле протискался. Его величеству
привет!
Он сам взял стул, сел на него верхом, вытащил платок и начал вытираться. Лицо было
потное и блестело.
— Еле-еле, — повторил он. — Там какого-то молодца потащили купать, говорят, что
кошелек срезал. А что это ваше величество не в духе?
Бербедж, когда увидел старика, сразу просветлел.
— Сплошной убыток, мистер Четль, — сказал он весело. — Это прибавка — одиннадцать
шиллингов на брата, кажется, все, что останется в кассе. Ведь это с ума сойти — играть
такую трудную пьесу, со столькими переодеваниями, за одиннадцать шиллингов на
человека. Где у него была только голова?
— У кого это? — спросил старик.
— Да все у него, у Билла. Понимаете, вчера приходят два каких-то джентльмена,
встречают Билла и спрашивают: "Что вы играете седьмого февраля?" Билл им отвечает:
"Ромео и Джульетту". — "Нет, играйте "Ричарда Второго". Билл говорит: "Это нам
невыгодно, сборы маленькие, пьеса уже давно не идет, половина зала пустая". А они
говорят: "Мы заплатим по одиннадцать шиллингов каждому участвующему". Ну, Билл и
настоял, чтобы отменили "Ромео". — Он вдруг опять помрачнел и выругался. — Знаете
почему? Нет! Меня-то не проведешь. Он там играет монаха. Роль-то маленькая, но у него
там строк сорок в самом конце, а он… Ну, в общем, ему теперь надо освобождаться
пораньше.
— О?! — покачал головой старичок, его глаза округлились от удовольствия. — Это какая
же? Неужели все та же?
— Ну! — ответил Бербедж с легкой улыбкой, снисходительной и чуть-чуть
высокомерной (старик заметил и это). — Нет, конечно. Там дело вполне конченое.
— Ах, значит, и сонеты не помогли? — глумливо спросил старик.
Бербедж ничего не ответил, только головой мотнул.
Так они, улыбаясь, смотрели в лицо друг друга, отлично понимая все и слегка
злорадствуя.
— В ее гнездышко залетает теперь большая птица, — сказал Бербедж очень отчетливо, -
ее милость завела себе такого пеликана, что он каждую ночь прилетает клевать до крови
ее сердце. Ее душа теперь наполнена до краев дарами его милости.
— Хотел бы я знать тогда, — сказал старик задумчиво, — что у леди называется душой и
куда она ее прячет на ночь?
Все, кто был в уборной, засмеялись.
— Вы уж скажете, мистер Четль, — махнул рукой Бербедж.
Зашел кассир — старик медлительный, сухой и сердитый.
Все обернулись к нему.
Он дошел до стола и со звоном грохнул на него медную кружку.
— Черт знает что такое! — сказал он. — Напакостили целую бочку да и перевернули ее
под конец. Такая вонь пошла по всему помещению! Велел курить можжевельник. Да куда
там! До сих пор не продохнешь.
— А почему перевернули бочку? — быстро спросил Четль.
— Вора купали, — сердито ответил старик и погремел кружкой: — Выручка-то, видите, а?
— Нет, Билл совсем сошел с ума! — решительно сказал Бербедж.
— Но к кому же он тогда бегает? — задумчиво спросил старик. — Чтобы Виллиам без
всякой причины потерпел убыток? Да никак я этому не поверю. Если он промахнулся, значит, было из-за чего. Было, было, мистер Бербедж. Будьте уверены, что было.
— Очевидно, что так, — сказал Бербедж.
Поделиться книгой: