Помоги проекту - поделись книгой:
— Что сие означает?
— Сия буква, ваше величество, означает продолжение выше выставленных имен.
— А что же будет дальше?
— Имя первой победы российского флота!
— Надеюсь, что в случае каких-либо военных действий поступлено будет с неприятелем по-русски!..
Через несколько месяцев к выше названным словам прибавлено было имя «Наварин», над «Азовом» и отныне и навсегда заполоскался Георгиевский флаг — первый в российском флоте — а буква «и» была перенесена далее.
Для П.С. Нахимова Наваринское сражение явилось первым боевым крещением В нем он командовал батарей на «Азове». О действиях лейтенанта Нахимова в ходе сражения в представлении, написанном после боя, было сказано: «Находился при управлении парусов и командовал орудиями на баке, действовал с отличною храбростию и был причиною двухкратного потушения пожара».
После победы при Наварине русская эскадра отошла на Мальту, где стояла на рейде Ла-Валетты до апреля 1828 г.
За Наваринское сражение Нахимов был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени, британским орденом Бани, французским орденом Спасителя. Он также был произведен в капитан-лейтенанты и назначен командовать корветом «Наварин» — трофейным турецким кораблем, ранее называвшимся «Нассабих Сабах» (Восточная звезда), вооруженным 20 орудиями. «Командиром же на сей корвет, — сообщал в адмиралтейство граф Л.П. Гейден, — я назначил капитан-лейтенанта Нахимова, как толкового офицера, который по известному мне усердию и способности к морской службе в скором времени доведет оный до лучшего морского порядка и сделает его, так сказать, украшением вверенной мне эскадры». Помимо Нахимова на «Азове» в ходе Наваринского сражения проявили себя мичман В.А. Корнилов и гардемарин В.И. Истомин.
В Ла-Валетте П.С. Нахимов привел в совершенство свой первый корабль. В 1829 г. «Наварин» принимал участие в блокаде Дарданелл и в пленении уцелевших после наваринского разгрома турецких кораблей.
Русско-турецкая война 1828–1829 гг. закончилась Адрианопольским миром. По нему к России переходила дельта Дуная, часть кавказского побережья Черного моря от Тамани до поста Святого Николая (южнее Поти), Ахалцихский пашалык в Грузии. Фактически признавалась власть России над Черкессией — так называли тогда территорию на западе Северного Кавказа к югу от реки Кубань. Для защиты восточного побережья Черного моря вдоль кавказских берегов началось строительство укрепленных пунктов. В 1838 г. на берегах Цемесской бухты был основан Новороссийск, вокруг возводимых прибрежных укреплений возникали селения Туапсе, Кабардинка, Архипо-Осиповка, Сочи, Гагра, Лазаревское и др.
В мае 1830 г. русская эскадра вернулась в Кронштадт.
В течение двух лет Нахимов командовал «Наварином», по-прежнему плавая по Балтийскому морю, конвоировал торговые суда 31 декабря 1831 г. он получил в свое командование фрегат «Паллада», который еще необходимо было достроить и оснастить на Охтинской верфи. Этим и занимался будущий адмирал весь 1832 г. и первую половину 1833 г. Помимо этого в 1832 г. он состоял членом комитета по предотвращению эпидемии холеры в Кронштадте.
Командуя кораблем «Паллада», Нахимов сумел завоевать доверие самого Николая I. В августе 183 3 г. в туманную ненастную ночь на «Паллале», идущей в составе 2-й балтийской дивизии, заметили, что вся эскадра, шедшая под командованием Ф.Ф. Беллинсгаузена, скоро может наскочить на камни. Несмотря на то, что Нахимов дал флагману сигнал: «Флот идет к опасности», ответа не последовало. Желая спасти «Палладу», Нахимов самовольно вышел из линии, сломав походный порядок. Флагман все же обратил внимание на «Палладу» и приказал переменить курс. И все же несколько кораблей наскочили на камни и едва не затонули. За проявленную инициативу Нахимов не только не был наказан, но даже удостоился императорской похвалы: «Я тебе обязан сохранением эскадры. Благодарю тебя. Я никогда этого не забуду».
НА ЧЕРНОМ МОРЕ
В январе 18 34 г. П.С. Нахимов, по ходатайству М.П. Лазарева, был переведен в Севастополь, произведен в капитаны 2-го ранга и назначен командиром корабля «Силистрия».
Сам М.П. Лазарев был назначен на должность начальника штаба Черноморского флота в феврале 1832 г. Ни для кого — тем более для Лазарева — не было великой тайной, что должность эта весьма временная, и что в ближайшем будущем его ждет занятие поста главного командира Черноморского флота. Пока же эту должность занимал, мучаясь от старости, адмирал А.С. Грейг, тем не менее все же не покидающий — и по-прежнему желающий — своего поста. Назначение престарелому адмиралу молодого, энергичного начальника штаба должно было тонко, но прозрачно намекнуть престарелому адмиралу на возможность давно заслуженного отдыха. Вдали от повседневных забот и хлопот.
Спустя короткое время после столь значительного для дальнейших судеб Черноморского флота назначения, в том же 1832 г., в Турецкой империи разразилась гражданская война, грозившая перерасти в общеевропейскую. Наместник Египта Мехмет-Али начал боевые действия против султана. Удар египетской армии был столь успешным, что Османская империя затрещала по всем швам. И, казалось, уже завтра начнется давно ожидаемый дележ турецкого наследства.
Однако Стамбул не был намерен так легко сдаться на милость судьбы. Он предпринял весьма неожиданный и сильный ход — обратился за помощью против собственного вассала к Николаю I, государю державы, традиционно считающейся главным противником Турции.
Но российский император, не одобрявший ни в каком виде попытки подданных к изменению существующего положения дел, видя в них зачатки распада всего общественного организма, и не готовый к вооруженной борьбе с общеевропейской коалицией на развалинах Порты, дал свое согласие.
Помощь предусматривалась по широкому кругу вопросов: защите Проливов и Константинополя, противодействию перехода египетских войск на европейский берег. И все иные меры и способы помощи, которые могли бы понадобиться турецкому правительству.
Возглавить морскую эскадру, действующую в рамках этого весьма широкого круга вопросов, предписывалось М.П. Лазареву.
23 ноября 1832 г. состоялось его назначение в экспедицию — с сохранением должности начальника штаба Черноморского флота. Поэтому он одновременно с формированием эскадры в помощь султану Махмуду II продолжал заниматься и делами всего флота.
А заняться было чем, ибо на Черноморском флоте сложилась не совсем типичная для российских военно-морских сил ситуация, которую во многом сотворила молодая жена старого адмирала Грейга — Юлия Михайловна, «прелестная Юлия», как ее называли офицеры. Кто искренне, кто иронически-желчно.
Жена главного командира Черноморского флота — «первая дама королевства» в Севастополе — вкупе с обер-интендантом флота контр-адмиралом Н.А. Критским, иными интендантами, помельче, поставщиками материалов и купцами, сотворила хорошо сплоченную банду казнокрадов, в буквальном смысле растаскивающих все, что попадется на глаза
А Грейг же, уставший от жизни, на все закрывал глаза, желая и требуя лишь одного — дабы его не тревожили. Его и не трогали, проворачивая все за его спиной и прикрываясь его авторитетом. Лазарев, найдя поддержку среди молодых энергичных офицеров, многих из которых он знал по Наварину и другим делам, повел борьбу с этими метастазами, бомбардируя донесениями Петербург и тут же, в Севастополе, делом доказывая, на что способны энтузиасты, а не проворовавшиеся у казенного корыта чинуши.
Борьбу эту пришлось, правда, временно отложить — русский посланник в Турции и главнокомандующий всех русских вооруженных сил в Константинополе А.П. Бутенев срочно затребовал эскадру. Ибо египетские войска, несколько раз разгромив турок, приближались к столице Порты. И 8 февраля 1833 г. Лазарев привел в Константинополь 9 кораблей, среди которых был и его флагман — 84-пушечный линейный корабль «Память Евстафия» с командой в 835 человек.
Приход российской эскадры лишний раз подтвердил, что сила — всегда сила. Она, как известно, солому ломит. Исходя из этого, послы Англии и Франции не могли спокойно смотреть на столь грозный символ русского могущества — их корабли, — боясь, что содержание сего зрелища может отвратить султана от его обязательства и любви к их странам Они категорически потребовали вывода русских кораблей из Босфора, в противном случае угрожая поддержкой египетскому вассалу султана — паше Мехмету-Али.
Стамбул принял ультиматум из дипломатических соображений — не желая обострения отношений с европейскими дворами. И попросили Лазарева уйти из Проливов. Об этом же, также предвкушая возможные осложнения не только с европейскими странами, но и с самой Портой, просили Лазарева и Бутенев, и командующий десантными войсками в Турции генерал-лейтенант Муравьев. Но Лазарев был непреклонен и никуда подаваться из Проливов не желал.
Первое время он ссылался на противные ветры, разыгравшиеся в Черном море и препятствующие его выходу из Босфора. Это была версия для турок. Когда же свои принялись стращать его всеевропейской войной против России и монаршьим гневом, направленным лично на него, строптивого адмирала, то Лазарев прямо заявил, что не может уйти, так как не способен действовать во вред интересам России. А в чем здесь ее интересы, он видит весьма ясно. И надеется, что остальные тоже не слепцы.
Да, к тому же адмирал видел, что султан с выводом эскадры проявляет не собственную, а заемную, европейскую активность. И, стиснув зубы, решил ждать — что-то должно было произойти. И оказался прав — он дождался, что посланники перехитрили сами себя, решив поставить на всех лошадей сразу.
Французский посол Руссен, недавно подписавший документ, говоривший, что Франция обязуется поддерживать Порту, теперь написал письмо, из которого было ясно, что правительство Франции намеревается уступить трон в Стамбуле Мехмету-Али. Бумагу эту перехватили и доставили султану. Уязвленный и напуганный, он снова бомбардирует Лазарева своими чиновниками, у которых теперь иная просьба — не выводить эскадру из Проливов.
Русский адмирал на этот раз искренне обещает удовлетворить эту просьбу и сообщает, что для ее лучшего выполнения он даже затребовал подкреплений. Спустя малое время, 24 марта, действительно подошла эскадра контр-адмирала Кумани, а затем и третья — контр-адмирала Стожевского, еще более усилив плохое настроение европейских дипломатов.
Вскоре, 2 апреля 1833 г., Лазарев получает чин вице-адмирала. Теперь он объединяет под своим командованием 10 линейных кораблей, 5 фрегатов, 2 корвета, один бриг, 2 бомбардирских судна, 2 парохода и 4 транспорта. Здесь же размещен 10-тысячный десант.
Столь весомая сила обратила намерения Мехмета-Али в сторону, противоположную войне, и 26 июня в местечке Ункяр-Искелесси был подписан мирный договор. В соответствии с ним Порта обязывалась закрывать Дарданеллы для враждебных России сил. Босфором же русские могли пользоваться по собственному усмотрению. Россия и Турция обязывались помогать друг другу в случае нападения третьих держав и при внутренних беспорядках. Договор этот заставил европейских дипломатов призадуматься.
Турецкий же султан награждал помогавших ему сохранять престол: все русские морские офицеры получили по золотой памятной медали, матросы — по серебряной. Лазареву вручили высший орден Порты — орден Луны и громадную, густо обсыпанную крупными бриллиантами, медаль, смотрящуюся весьма солидно.
8 октября 1833 г. Лазарев вступил в исполнение обязанностей командира Черноморского флота, в каковой он и был утвержден 31 декабря следующего, 1834 г.
Об этом времени сохранились воспоминания адмирала И А Шестакова, одного из воспитанников и последователей Лазарева, сына старинного друга Михаила Петровича, брата его адъютанта Ивану Алексеевичу было доступно многое в том миропонимании Лазарева, которое для прочих так до конца и не прояснилось. Поэтому на его свидетельства стоит сослаться, и к ним, изреченным, прислушаться.
Итак, одним из неотложных дел по воссозданию подлинной боеспособности Черноморского флота посчитал Лазарев преследование греческого засилья — были корабли, где вся кают-кампания разговаривала лишь по-гречески, «там с большею ревностью, что нестрогие принципы местного греческого общества возмущали его как человека». Греки, по словам Шестакова, буквально «вползли» во флот, но, поскольку они «отделяли подданство от племенного происхождения», в военных делах полной веры им не было. «Поставленное между опасностью очутиться покинутым в час нужды, — объяснял мемуарист действия Лазарева, — теми, на кого рассчитывало, или необходимостью принять общую меру, всегда несправедливую и вдобавок оставляющую невосполнимые пробелы, и выгодою иметь в своем распоряжении людей народных душою, никакое правительство не задумается употребить все возможные меры и средства к слитию расчлененных племен в одну национальность — и слово “обрусение”, отданное ныне на поругание нашими злоумышленниками-консерваторами простякам-либералам, имеет глубокое значение. Это инстинктивный вопль государственного организма, полного средств и воли жить и чуящего, как в его жизненные силы всачиваются по капле губительные соки.
Массам, ищущим благосостояния за пределами отечества, свойствен партикуляризм. Чрез многие только поколения исчезает мало-помалу мысль о прежнем отечестве и зарождается привязанность к новому; но в промежуточный период царствует индеферентизм, при котором человек, считая себя свободным от всяких политических обязательств, прячется от них за наружною преданностию новому правительству, обеспечивающему его спокойствие, и преследует исключительно себялюбивые цели. Так было с греками, едва полвека переменившими свои опасные жилища на новый мирный приют в крае, купленном русской кровью, приобретенном способностью, энергиею, стойкостию, готовностию к жертвам, короче, лучшими качествами коренного русского люда».
Чистка назрела и из-за массового казнокрадства — вспомним «прелестную Юлию» и Критского. Шестаков по этому поводу меланхолически отмечал: «Соблазнительная близость арсенала и адмиралтейства, доставлявших огромные средства, вместе с властию распоряжаться рабочею государственною силою, смешали понятия о частной собственности с казенною и ввели тот гибельный для России коммунизм, против которого и теперь еще как-то слабо ведут войну».
Давно уже привыкший во всех случаях действовать решительно, командир Черноморского флота, военный губернатор Севастополя и Николаева не колебался и ныне. Все ненужное флоту российскому было с оного выброшено. И заменено надлежащим. Именно поэтому благодарная память потомков хранит имена тех, кто отдал всего себя державе, хранит имена лазаревцев: Нахимова, Корнилова, Истомина, Путятина, Лесовского, Унковского, Шестакова, Бутакова, Попова
Он строил множество малых кораблей и назначал их командирами совсем зеленых мичманов. Хлебнув романтики, приперченной ответственностью, молодой офицер уже никогда не был в силах расстаться с морем Не бояться доверять и не стесняться спрашивать за порученное — таков был девиз Лазарева.
Адмирал ввел очень строгую службу, во время которой не терпел фрондирующей самостоятельности, но допускал разбор действий начальствующих лиц в часы досуга — на «мысе свободных размышлений», как тогда называли обрыв бульвара, — и преимущественно на Графской пристани. Уметь командовать и подчиняться, считал он, — двойное достоинство человека военного. И оно неразделимо.
Отсюда его строгость, отсюда жесткое требование выполнения приказа — без рассуждения, без рассуждения по сути, но с непременным поиском оптимального решения. Отсюда и назначение лишь оперяющихся подчиненных на самостоятельные участки деятельности.
Эта метода была не академической блажью-экспериментом, а суровой необходимостью. Постройка малых судов — не для тренировок зарождающихся адмиралов, а для прозаической крейсерской службы, крейсерства.
Крейсерство служило фактически единственным способом противодействия усилиям Турции и Англии активизировать на Кавказе борьбу против присоединения его к России. Горцы на Черноморском побережье Кавказа от своих далеко смотрящих вперед доброхотов получали все необходимое, дабы развернуть борьбу за независимость: соль, огнестрельное оружие и даже будущих предводителей из числа польских эмигрантов и иных племен авантюристов. За один лишь 1830 г. к побережью прибыло до двухсот английских и турецких судов с подобного рода военными грузами.
Так что вскоре было решено — помимо крейсерства — начать строительство охранной береговой линии побережья, включающей в себя ряд укреплений, крепостей, фортов вдоль всего восточного берега Черного моря — до границы с Турцией. Лазарев предложил десантировать строительные отряды и отряды охранения точно на место постройки. С ним согласились, и он получил себе еще одну головную боль.
С этого времени на него возлагалась помимо реорганизации крейсерской службы от Анапы до границы с Портой и борьбы с контрабандистами и работорговцами еще и подготовка высадки десантов. И десанты начали высаживаться. А крейсерская служба укреплялась.
Это была очень тяжелая служба. Так, тендер «Струя» ушел под воду под массой льда Был такой ветер, что рядом стоящие суда видели лишь пламя выстрелов со «Струи», не слыша их.
Почти все тридцатые годы при крейсерстве даже офицеры питались чайками и катранами — небольшими черноморскими акулами.
Буйволы в основном почитались роскошью. Равно как и парусные бани — единственное развлечение моряков еще в 1837 г. Лишь со следующего года удалось наладить выдачу матросам теплой одежды, лимонного и имбирного соков. В таких условиях вымирали целые команды.
И быстро удалялись с флота те, кто не выдерживал этого нечеловеческого напряжения — у командующего не было времени на долгие душеспасительные разговоры. Зато оставшиеся знали, зачем они здесь. И что они здесь. Перед глазами был пример Лазарева, и лишние слова становились не нужны. Лишь дела.
Сам командующий успевал везде: за четыре года — с 1836 по 1839-й, когда строительство линии было закончено — было осуществлено восемь крупных десантов. И пять из них — под непосредственным командованием Лазарева, рассчитывающего все с математической точностью и не допускающего ни единой ошибки.
Офицеры, матросы и солдаты десанта до мельчайших деталей знали свои обязанности и работали без малейших сбоев, без суеты. Практически молча Так, при Туапсинском десанте 12 мая 1838 г. высадка отряда в девять тысяч при активном противодействии горцев заняла менее четырех часов.
И это противодействие не ограничивалось лишь моментом десантирования: горцы постоянно совершали нападения на черноморские гарнизоны. В марте 1840 г. несколько тысяч неприятеля обложили Михайловское укрепление, в котором находилось двести пятьдесят человек. Гарнизон дрался до предпоследнего человека
Последний — канонир Архип Осипов, — спустившись в пороховой погреб, взорвал его, погибнув вместе с тремя тысячами черкесов. Блокгауз Вельяминовского гарнизона джигиты подожгли, обложив его хворостом. Гарнизон сгорел, не сдавшись.
На линии люди умирали не только от пуль и огня, но и от болезней — на всем побережье к 1845 г. подобного рода потери составили 2427 человек.
Таковы были условия службы. Чем возможно облегчить их, спасти кого можно, кому можно помочь — такие задачи стояли перед флотом и его командиром. Помимо множества иных.
Вот поэтому с таким тщанием отбирались здесь люди, и отобранные были на вес золота. Строились корабли, доки, пристани, строились целые улицы и города.
Лазарев считал, что неразвитый всесторонне человек не может быть хорошим моряком. И почти сразу же новый командующий затевает переустройство Морской библиотеки. В 1844 г. она была закончена, но вскоре сгорела. Лазарев всегда был сдержан в своих чувствах, старался не выплескивать их на окружающих. Но тут он так написал об этом Николаю I, что тот срочно приказал возобновить библиотеку в прежнем виде, для чего отпустил сорок тысяч рублей.
Адмирал сделал из подчиненных своих младших друзей, с которыми он был добр, искренен, с которыми он делился своими планами и надеждами. И они — в свою очередь — никогда его не подводили, отвечая преданностью за все то, что делал он лично для них и для флота, который — и для них тоже — был целью и смыслом жизни.
Сделано же было немало — к концу 1850 г. флот на Черном море состоял из 212 кораблей: 16 линейных, 8 фрегатов, 13 военных пароходов, 55 легких парусных судов, 33 гребных судов, 14 портовых пароходов и еще 70 подсобных судов. Шло строительство еще двух линейных кораблей и одной шхуны.
Изданы были атлас Черного и Азовского морей, русская карта Средиземного моря. Велись работы по укреплению Севастополя как крепости: возводились батареи, сухие доки, новые казармы для матросов. Возникали новые улицы Севастополя. Организовано водоснабжение Николаева.
Черноморский флот отныне был грозной силой, не дающей спокойно уснуть в Европе многим. И отныне же на долгие годы ко всякому слову из Севастополя, касаемо морской практики и судостроения, прислушивались особо. Особо почтительно и особо внимательно.
Прибыв на Черное море, Нахимов до осени 1836 г. руководил в Николаеве постройкой, оснащением и вооружением своей «Силистрии». В сентябре — октябре 1836 г. на этом корабле он совершил переход Николаев — Очаков — Севастополь. Теперь Нахимов осваивал Черное море, как когда-то осваивал Балтийское. В 1837 г. он крейсировал в Черном море, в декабре этого года стал капитаном 1-го ранга.
Непрерывные плавания в течение многих лет, многие лишения, связанные с крейсерством в далеких морях и при переходах через океаны, участие в боевых действиях, напряженная работа подорвали здоровье П.С. Нахимова. Он никогда не обращал внимание на советы докторов, переносил на ногах многие болезни. В результате здоровье капитана 1-го ранга оказалось подорванным и серьезное лечение стало совершенно необходимым По ходатайству начальника Главного морского штаба А.С. Меншикова с марта 1838 г. по август 1839 г. Нахимов находился в отпуске по болезни.
В марте — июле 1840 г. ему пришлось заниматься переброской к берегам Кавказа отряда генерала А.Н. Раевского. В мае Нахимов командовал левым флангом гребных судов при высадке русских десантов в районе Туапсе и ряде других мест. В июле — августе он участвовал в оборудовании Новороссийской бухты, крейсерстве между Анапой и Новороссийском. В этом крейсерстве русским кораблям удалось уничтожить турецкий бриг, доставлявший оружие горцам. В 1841 г. «Силистрия» под командованием Нахимова плавала в Одесу, затем в Новороссийск. В 1842, 1843, 1844 гг. плавания «для практики и эволюции», переброски войск продолжались. Каждое лето в 1840-е гг. Нахимов крейсировал у кавказских берегов, предотвращая контрабандную перевозку оружия для воюющих горцев и вывоз с Кавказа невольников, захваченных турками.
В июле 1844 г. нахимовская «Силистрия» содействовала отражению нападения горцев на форт Головинский на кавказском побережье.
Немалой была заслуга Нахимова и в строительстве Новороссийского порта, где он руководил работами по оборудованию бухты. Почти ежегодно Нахимов занимался перевозкой войск из Одессы в Севастополь или из Севастополя в Одессу.
С годами рос и приобретенный им опыт, что позволило Лазареву доверять Нахимову командование значительными флотскими соединениями. 13 сентября 1845 г. Нахимова производят за отличие по службе в контр-адмиралы. Если прежде он командовал лишь одной «Силистрией», то теперь получает назначение командиром 1-й бригады 4-й флотской дивизии и командует уже отрядом судов, крейсирующих по Черному морю. С 1847 г. он становится вторым флагманом практической эскадры, имея собственный флаг на корабле «Ягудиил».
1852 год становится для Нахимова своеобразным предвестником будущей славы. 30 марта он назначается командующим 5-й флотской дивизией Штандарт Нахимова развевается уже на линейном корабле, имя которого будет неразрывно связано с героической обороной Севастополя, — «Двенадцать апостолов». 2 октября ему присваивается звание вице-адмирала.
«К этому времени, — говорится в статье Г. Тимченко-Рубана в «Русском биографическом словаре», — вполне установилась военно-морская репутация Нахимова. Умом и волею он был беззаветно предан морскому делу. Убежденный холостяк, человек спартанских привычек, ненавидевший роскошь, он не имел никаких личных интересов, был чужд всякого эгоизма и честолюбия. Простодушный и всегда скромный, Нахимов избегал показной стороны и на службе, и в общественной жизни. Но все, знавшие адмирала, не могли не понимать, какое величие души, какой сильный характер таил он в себе под своим скромным и простодушным видом
На берегу Нахимов был старшим товарищем своих подчиненных, был “батьком” матросов, их жен и детей. Помогал словом и делом, а нередко и своими средствами офицерам; вникал во всякие нужды низшей морской братии. В Севастополе на Графской пристани почти ежедневно можно было видеть адмирала, являвшегося в сопровождении адъютанта своего к ожидавшей его толпе просителей — отставных матросов, убогих стариков, женщин, детей. Не за одной помощью материальной обращались эти люди к “матросскому батьку”, просили подчас и только одних советов по всяким делам своим, просили третейского суда по ссорам и семейным неурядицам
На море, на корабле, Нахимов был, однако, требовательным начальником. Строгость его и взыскательность за малейшее упущение или вялость на службе не знала пределов. Самые близкие его береговые приятели и собеседники не имели ни минуты нравственного и физического покоя на море: требования Нахимова возрастали в степени его привязанности. Его постоянство и настойчивость в этом отношении были истинно поразительны. Но в минуты отдыха от служебных занятий, за обеденным столом в адмиральской каюте Нахимов снова делался добродушным собеседником. Служебные неприятности скоро забывались, и недовольство начальником никогда не было продолжительно. Впрочем, выговоры и замечания Павла Степановича не были тягостными: они всегда носили отпечаток добродушия.
Требовательный к подчиненным, Нахимов еще более был требователен к себе, был первым работником на эскадре, служил примером неутомимости и преданности долгу службы. Плавая на “Силистрии” в составе эскадры, Нахимов потерпел однажды аварию. Во время эволюции флота шедший контргалсом и очень близко к “Силистрии” корабль “Адрианополь” произвел столь неудачный маневр, что столкновение оказалось неизбежным. Быстро оценивший обстановку, Нахимов спокойно отдал команду к удалению людей от наиболее опасного места, а сам остался именно на этом месте, на юте, в который ударил вскоре “Адрианополь”, сорвавший с “Силистрии” значительную часть рангоута и огромный катер. Осыпанный обломками, но не изменивший позы, Нахимов только по счастливой случайности остался невредимым, а на упреки офицеров в неосторожности наставительно ответил, что подобные случаи представляются редко и что командиры должны ими пользоваться, дабы судовая команда видела присутствие духа в своем начальнике и проникалась к нему уважением, столь необходимым на случай боевых действий. Близко изучивший технику кораблестроения, вложивший в нее много личного творчества, Нахимов и как кораблевожатый не имел соперников. Его детища: корвет “Наварин”, фрегат “Паллада” и корабль “Силистрия” — были постоянно теми образцами, на которые все указывали и которым все стремились подражать. Всякий моряк, встречаясь в море с “Силистрией” или входя на рейд, где она красовалась, принимал все меры, чтобы показаться в возможно лучшем, безукоризненном виде зоркому командиру “Силистрии”, от которого не мог скрыться ни один шаг, ни один малейший недостаток, так же как и лихое управление судном. Его одобрение почиталось за награду, которую каждый черноморский моряк старался заслужить. Все это привело к тому, что Нахимов приобрел репутацию моряка, все мысли и действия которого были направлены постоянно и исключительно на общую пользу, на неутомимое служение родине».
НАКАНУНЕ КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ
В Адрианопольском договоре 1829 г. между Российской и Османской империями оговаривалась свобода прохождения Черноморских проливов торговыми судами всех стран. Результатом войны стало и провозглашение сначала автономии, а затем и независимости Греции. Автономию в составе Османского государства получила также Сербия. Были расширены автономные права Валахии и Молдавии. Таким образом, Николай I восстановил позиции России на юге, подорванные во второй половине царствования Александра I.
В 1833 г. Николаю I удалось развить свой успех договором в местечке Ункяр-Искелеси. Русский же военно-морской флот получал право свободного прохода через Проливы при любых обстоятельствах. Таким образом, Россия практически брала Проливы под свой контроль. Это был грандиозный успех российской дипломатии, достижение, к которому Россия стремилась не одно десятилетие. Причем в отличие от соглашения 1798 г. теперь сроки действия прав России не оговаривались. Ни до, ни после 1833 г. нашей стране не удавалось решать вопрос о статусе Черноморских проливов столь благоприятным для себя образом. Ункяр-Искелесийский договор не случайно называют кульминацией дипломатических успехов России.
Условия Ункяр-Искелесийского договора вызвали взрыв возмущения в Англии. Россия начинала реально угрожать ее интересам в Османской империи. Уже давно происходило активнейшее проникновение английского капитала в эту страну, которая попадала во все большую зависимость от «царицы морей» и «мастерской мира». Так, англо-турецкая торговая конвенция 1838 г. полностью открыла рынок Турции для английских товаров.
Отношения России и Англии резко обострились. Особенно тревожной оказалась ситуация после инцидента со шхуной «Виксен», который произошел в 1837 г. Подстрекаемый английским правительством, капитан этой шхуны Дж. Белл привез к берегам Черкессии соль, порох и оружие для продажи их горцам, ведущим войну с Россией. Белл нарушил таможенно-карантинные правила, введенные Россией на восточном побережье Черного моря. Однако Черноморский флот надежно охранял кавказские берега «Виксен» был задержан, груз конфискован, а капитан с экипажем — арестованы. Это вызвало бурю негодования в Англии, оппозиционные депутаты от партии тори (консерваторов) в парламенте требовали немедленно начать войну с Россией. Однако правившие тогда в Великобритании либералы понимали авантюристичность подобных действий и смогли урегулировать отношения с Россией.
Тем не менее Николай I не мог не понимать, что в лице Англии он имеет серьезного противника, который в конечном счете вмешается в Восточный вопрос в своих интересах. К Англии могли присоединиться и другие ведущие державы. И тогда царь решил договориться с Англией. Вскоре он согласился на пересмотр условий так встревожившего всю Европу русско-турецкого договора, заключенного в Ункяр-Искелеси. Причем согласился русский император довольно легко.
Конечно, Россия не могла оставаться в полной изоляции: Николай понимал, что условия Ункяр-Искелесийского договора не соответствуют реальному соотношению сил. Соперничать с Англией — мощной промышленной державой, тем более если у нее будут союзники, Россия была не в состоянии. А если так — то нужно идти другим путем.
У императора возник новый план решения Восточного вопроса, при котором Англия должна была стать союзницей России. Для этого он добровольно согласился на значительные уступки возможной союзнице, надеясь на ответную благодарность. В 1841 г. была подписана Лондонская конвенция. Теперь не одна Россия, а все страны, подписавшие данную конвенцию (Англия, Франция, Россия, Австрия и Пруссия), брали на себя обязанность обеспечивать целостность Османского государства в обмен на согласие ее правительства установить особый порядок пропуска кораблей через Босфор и Дарданеллы.
В конвенции говорилось: «пока Порта находится в мире», Проливы закрыты для военных судов всех европейских держав. Таким образом, Черноморский флот России вновь оказывался запертым во внутренней для России акватории. Одновременно оговорка о «мирном состоянии Порты» предполагала возможность пропуска в Черное море боевых кораблей любых стран в случае войны. Это резко снижало безопасность России на юге.
После подобных уступок в столь принципиальных вопросах Николай I надеялся на реализацию своего нового плана решения Восточного вопроса в союзе с Англией. Речь шла о разделе «наследства больного человека». Так царь называл Османскую империю.
В общих чертах план, в возможности реализации которого Николай не сомневался, заключался в следующем. К Англии должны отойти Египет, Сирия, остров Крит. Россия на земли Турции не претендовала. («Для меня было бы неразумным желать больше территории или власти, чем я обладаю», — это слова Николая I.) Российская империя рассчитывала (но не настаивая на этом) лишь на небольшие территории в районе Черноморских проливов. На Балканах же создаются независимые государства местных народов. «Все христианские области Турции по необходимости станут независимыми, вновь станут тем, чем были, княжествами, христианскими государствами, и, как таковые, вернуться в семью христианских стран Европы», — так говорил император в беседе с английским послом в России. Новые балканские государства будут настроены благожелательно к России и обеспечат благоприятный для нее режим Черноморских проливов.
Казалось бы, план Николая I должен был устроить всех. Англия будет удовлетворена новыми богатыми колониями, а Австрия и Франция не вмешаются в силу своих внутренних проблем, связанных с революциями 1848–1849 гг. Английские дипломаты искусно поддерживали иллюзию царя на возможность реализации его проекта. Они намекали, что вопрос о разделе Турции обсуждается и вот-вот будет решен в духе идей Николая I. На самом деле Великобритания «тянула время». Ее замыслы были совершенно иными.
Англия не собиралась «делить» Турцию. В недрах ее кабинета министров к началу 50-х гг. XIX в. окончательно созрели планы, в скором времени сформулированные министром иностранных дел лордом Г. Пальмерстоном: «Моя заветная цель в войне, начинающейся против России, такова: Аландские острова и Финляндию отдать Швеции; часть остзейских провинций России у Балтийского моря передать Пруссии; восстановить самостоятельное королевство Польское как барьер между Германией и Россией. Валахию, Молдавию и устье Дуная отдать Австрии… Крым, Черкессию и Грузию отторгнуть от России; Крым и Грузию отдать Турции, а Черкессию либо сделать независимой, либо передать под суверенитет султана».
Так что раздел англичанами планировался, — но иной державы — России. Имея под своим фактическим контролем всю Османскую империю, Англия не собиралась жертвовать целым ради нескольких, хоть и соблазнительных, кусков. Предложенные же царем Египет, Сирию и Крит Британия намеревалась в случае необходимости приобрести в будущем и так, без любезной помощи России.
Позже, когда в России стала известны замыслы английского премьера, там появились (напечатаны анонимно в газете «Северная пчела») очень популярные в свое время ироничные стишки:
Досталось в этом бессмертном творении малоизвестного поэта В.П. Алферьева и союзникам англичан:
Воинственные русофобские настроения, широко проповедуемые большинством политических деятелей, публицистами, прессой, охватили широкие слои английского общества. Одновременно всячески муссировались доводы о военной слабости России, о многократном военном превосходстве Великобритании. В Петербурге получали сведения об этих настроениях, но до поры до времени не придавали им большого значения. Царь полагал, что британское правительство не пойдет на поводу у общественного мнения. Но это была ошибка.
Ошиблись и с Францией — новому императору французов Наполеону III нужна была маленькая, победоносная война вдали от своих границ, которая бы подняла дух нации, отвлекши ее внимание от дел внутренних, и позволила бы приобрести любовь войска, как справедливо считал Наполеон III, главного гаранта его правления. Только война могла покончить с угрозой выступления загнанных в подполье противников государственного переворота 2 декабря 1852 г. («18 брюмера Луи Наполеона»), только она могла прочно укрепить власть новой династии в стране. Кроме того, новоиспеченному императору было важно взять реванш за поражение своего дяди Наполеона I в России в 1812 г. и тем самым значительно поднять свой престиж среди соотечественников и подданных. Новоиспеченный император также имел огромную поддержку со стороны проникнутого идеями русофобии и реванша общественного мнения своей страны.
Ради борьбы с Россией Наполеон III был готов временно подружиться хоть с кем. Например, с Англией, с которой, как искренне считал Николай I, Наполеон III, в память о Наполеоне I, никогда договориться не сможет. Но Франция, переступив в этом вопросе через себя, смогла. Расчет Наполеона III был прост: он должен победить в войне, победоносной для него война будет лишь в том случае, если его союзником будет Англия, а Англия хочет воевать только с Россией. Отсюда и неизбежность англо-французского союза. Правда, согласие это оказалось непрочным — уже в ходе войны стали припоминаться старые противоречия и недоразумения. Но дело было сделано — два главных государства в Европе образовали коалицию, заключив в 1853 г. секретный договор против России.
Австрия также не испытывала восторга, глядя на сильную Россию, доминирующую в европейской политике, особенно — на Балканах. Влияние России после Адрианопольского мирного договора 1829 г. в Молдавии и Валахии наносило весомый ущерб австрийской торговле, уменьшая восточный рынок сбыта ее товаров. Кроме того, если бы исполнились мечты Николая I о разделе Турции, российские земли и российская сфера влияния охватили бы Австро-Венгрию с востока, юго-востока, юга и севера, по сути дела, лишив ее политической самостоятельности и выбив из круга ведущих европейских держав.
Поделиться книгой: