Помоги проекту - поделись книгой:
Этот провокатор до 1938 года работал в архиве или институте хорошо известного меньшевика Николаевского в Париже и, возможно, по-прежнему там работает. Этот самый Марк украл часть Вашего архива (документы) из заведения Николаевского (если не ошибаюсь, он делал это дважды). Эти документы были переправлены Лушкову в Москву, и он их читал.
Этому агенту-провокатору приблизительно 32--35 лет. Он -- еврей, родом из русской части Польши, хорошо пишет по-русски. Лушков видел его фотографию. Провокатор носит очки, он женат и имеет ребенка.
Больше всего меня поражает доверчивость Ваших товарищей. У этого человека нет никакого революционного прошлого.
Несмотря на то что он еврей, четыре года тому назад он был членом Общества по репатриации в Россию (это общество бывших царских офицеров в Париже). По словам Лушкова, этот факт был хорошо известен в Париже даже членам Вашей организации. Уже в этом обществе Марк выступал как большевистский агент-провокатор, затем ЧК направило его в Вашу организацию, где ему почему-то стали доверять. Провокатор выдает себя за бывшего польского коммуниста, но это очень маловероятно.
Лушков сказал мне, что после того как из института Николаевского был украден Ваш архив, в Москве были уверены, что Вы обнаружите провокатора, потому что в институте работало всего несколько человек, и все они, за исключением провокатора Марка, были в прошлом революционерами. Я спросил Лушкова, имеет ли провокатор какое-либо отношение к смерти Вашего сына Л. Седова, и он ответил, что ему это неизвестно, а вот то, что архив был украден Марком, -- это несомненно.
Лушков высказал предположение, что теперь, когда убийство Троцкого стоит на повестке дня, Москва попытается заслать убийц с помощью этого агента-провокатора или же через агентов-провокаторов из Испании под видом испанских троцкистов.
Лушков сказал, что Вы хорошо знаете этого провокатора из писем Л. Седова, но с ним лично никогда не встречались. Лушков сообщил, что провокатор регулярно встречался с сотрудниками советского посольства в Париже, и Лушков выражал удивление, как Ваши товарищи не обнаружили этого, -- особенно после того, как Ваши документы были выкрадены из института Николаевского.
Дорогой Л. Д., это все, что я на данный момент могу Вам сказать. Надеюсь в будущем узнать от Лушкова многое, что поможет высветить деятельность московской политической полиции и доказать, что казненные революционеры были невиновны.
Прошу Вас никому не говорить о моем письме, в особенности о том, что это письмо пришло к Вам из Соединенных Штатов. Русское ЧК, несомненно, знает, что я ездил к Луш-кову, и если они каким-то образом узнают об этом письме, то поймут, что Лушков дал Вам информацию через меня. А у меня в России близкие родственники, которым я посылаю продовольственные посылки, и их могут арестовать из-за этого письма.
Не рассказывайте также, что Вы получили эту информацию от Лушкова. Лучше всего вообще никому не говорить об этом письме. Просто попросите Ваших доверенных товарищей в Париже выяснить, принадлежал ли Марк к Союзу по репатриации на родину, проверить его прошлое и посмотреть, с кем он встречается. Нет сомнения, что Ваши товарищи довольно скоро выяснят, что он встречается с сотрудниками советского посольства.
Вы имеете право проверять членов Вашей организации, даже если у Вас нет данных о том, что это -- предатели. А кроме того, Вы не обязаны верить мне.
Главное: будьте бдительны. Не доверяйте никому -- ни мужчине, ни женщине, которые могут явиться к Вам с рекомендациями от этого провокатора.
Я не подписываю письма и не даю своего адреса, так как боюсь, что сталинисты могут перехватить это письмо на почте в Мексике и прочесть его. Они могут даже конфисковать письмо, а чтобы я знал, что Вы получили мое письмо, я хотел бы, чтобы Вы напечатали в нью-йоркской газете "Социалист аппил" сообщение о том, что редакция получила письмо Стейна -- пожалуйста, поместите это сообщение в газете в январе или феврале.
Для большей надежности я посылаю два одинаковых письма: одно -адресованное Вам и второе -- Вашей жене Н. Седовой. Ваш адрес я узнал из книги "Дело Л. Т. "
С уважением Ваш друг"[38].
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Теперь можете прокомментировать определенные цитаты из письма.
ОРЛОВ. Хорошо. Итак, цитаты, но прежде, чем привести их, мне хотелось бы сказать, что, отправляя это письмо, я знал, что корреспонденцию Троцкого перехватывают агенты русской полиции на мексиканской почте, и я понимал, что они прочтут мое письмо и таким образом узнают, где я скрываюсь -- в Соединенных Штатах, -- что облегчит им задачу убить меня. Таким образом мне надо было найти способ передать Троцкому мое сообщение и в то же время не раскрыться. Мне удалось это сделать благодаря одному обстоятельству, которое произошло за несколько месяцев до того.
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Продолжайте.
ОРЛОВ. За границей был еще один человек, который знал личность этого советского агента среди троцкистов. Этим человеком был генерал Лушков, который был раньше заместителем маршала Блюхера. Блюхер находился в Дальневосточном приморском крае России. Случилось так, что генерал Лушков, который был правой рукой Сталина в подготовке процессов против старых большевиков, испугался за свою жизнь и в июне 1938 года бежал в Японию. Вот я и решил послать письмо Троцкому таким путем, чтобы он пришел к выводу, что эта информация исходит от генерала Лушкова. Я отлично знал, что русские прочтут письмо и решат, что Лушков выступил в Японии перед журналистами и засветил Марка Зборовского. Я разработал легенду и написал Троцкому, что я -- старый эмигрант, русский эмигрант, живущий в Америке, что мой "племянник" генерал Лушков бежал в Японию, что я получил от него письмо с просьбой о помощи, в котором выражались опасения, что он может быть выслан в Россию. Я поехал к нему и помог ему, чем мог -- нашел для него адвоката. И вот что я узнал от Лушкова. Я написал Троцкому, что Лушков по указанию Сталина был одним из организаторов знаменитых процессов, одним из тех, кто фальсифицировал показания на этих процессах, и теперь он боится за свою жизнь, потому что у Сталина вошло в привычку убивать всех, кому известны его тайны и преступления. Итак, я написал, что узнал от Лушкова про опасного агента-провокатора, близкого к сыну Троцкого, и что этот агент-провокатор может сыграть главную роль в убийстве Троцкого. Вот некоторые цитаты из этого письма. Я написал письмо так, как написал бы его русский эмигрант. Я постарался, чтобы язык письма был не очень хорошим, не совсем гладким русским языком[39].
Месяц спустя я увидел отчаянный по тону вызов: "Господин Стейн, я предлагаю вам прийти в редакцию "Социалист аппил" и поговорить с товарищем Мартином". Я пошел туда, но не назвался. Просто посмотрел на этого Мартина, и он не внушил мне большого доверия -- на этом все и кончилось.
МОРРИС. Вы говорите, он не внушил вам доверия?
ОРЛОВ. Да. После этого я пытался позвонить Троцкому по телефону. Со мной говорила его секретарша. Троцкий не захотел подойти к аппарату. Он боялся, что я -- журналист и хочу использовать его в своих целях. На этом все и кончилось. А теперь вот уже пятнадцать лет, как я скрываюсь, живу в полной изоляции. В 1953 году, когда я опубликовал статьи о моей жизни и вышел из укрытия, если не совсем, то хотя бы наполовину, я встретил несколько старых русских социалистов, которые многие годы жили в эмиграции во Франции, а теперь находятся в Соединенных Штатах. Я спросил их, знают ли они такого человека, потому что я хотел помешать его предательским действиям, а он ведь может и дальше где-то предавать социалистов, уклонистов и прочих. Через полгода я узнал -- и это было для меня большой неожиданностью, -- что этот человек с 1941 года живет здесь, в Соединенных Штатах, что он стал американским гражданином, что он получает правительственные и социальные субсидии, причем немалые. Я сразу заподозрил, что русские послали его в Америку заниматься шпионажем и выдавать людей. Я узнал об этом в рождественскую ночь 1954 года и, как только праздники кончились, отправился в Нью-Йорк к помощнику прокурора США Б. Эттэрбери и рассказал ему всю эту историю. Он вызвал двух сотрудников ФБР, и я все повторил при них. В итоге -- а я только тогда узнал его настоящую фамилию - Зборовский, потому что, как вы могли заметить, я никогда не спрашивал, как его фамилия, -- так вот этого Зборовского вызвали в Подкомиссию по внутренней безопасности, где он подтвердил все до малейших подробностей, о чем я про него рассказывал. Моя информация касалась его деятельности до 1938 года, так как у меня не было никакой возможности узнать, что он делал потом. Но он признал, что до 1945 года поддерживал связь с советской разведкой, через советское посольство в США. Я подозреваю, что он решил прекратить свою деятельность в 1945 году, так как иначе на него распространились бы положения закона, ограничивающего определенные виды деятельности. Не знаю, но вполне возможно, что соответствующие правительственные органы беседуют или беседовали с ним, и думаю, он вполне мог рассказать им гораздо больше, чем мы слышали здесь, когда он давал показания в Подкомиссии по внутренней безопасности.
МОРРИС. Сенатор МакКлеллан, давая здесь показания 29 февраля 1956 года, господин Зборовский признал, что когда сотрудники ФБР впервые пришли к нему после того, как его раскрыл господин Орлов, он сначала отрицал, что работал на тайную полицию, а затем, на последующих заседаниях Подкомиссии, признался, что действительно занимался этим. Сейчас же...
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Где он сейчас?
МОРРИС. Сенатор, когда он давал свои показания, мы слышали, что он работал на предоставленную ему стипендию в больницах ветеранов в Нью-Йорке. В этих больницах ветеранов он работал с пациентами, изучая болевые ощущения раненых солдат, раненого персонала и их реакцию на боль. Я не могу сказать вам, по-прежнему ли он там или нет. Мы уже некоторое время не занимались Зборовским, не занимались этим предметом. Хотите ли вы еще что-нибудь услышать об этом человеке, сенатор, об этом Зборовском?
Сенатор МАККЛЕЛАН. По-моему, мы все хотели бы знать, где он и что сейчас делает.
МОРРИС. Мы выясним, находится ли он по-прежнему там. Господин Орлов, не расскажете ли вы нам о той роли, которую вы играли в Испании. Вам пришлось иметь дело... вы были ответственны за пересылку довольно крупного количества золота, которое Испанское правительство отправило в Москву, так?
ОРЛОВ. Ну, это была особая операция...
МОРРИС. Значит -- особая операция?
ОРЛОВ. Ведь моя основная работа в Испании заключалась в организации для Испанского республиканского правительства контрразведывательной и разведывательной деятельности против гитлеровской Германии и сил генерала Франко. Моей второй задачей была организация партизанской войны в тылу врага. Операция с золотом была единовременной акцией, которая была поручена мне лично Сталиным.
МОРРИС. Иными словами, вы несли личную ответственность за эту пересылку золота и были назначены лично Сталиным осуществить ее, так?
ОРЛОВ. Так. Мне хотелось бы сказать, что об отправке испанского золотого запаса в Россию знало лишь несколько избранных лиц. После того как умер премьер-министр Испании Ларго Кабальеро, после того как умер президент Испании Асано, в Западном мире осталось всего трое, кто знает об этой операции с золотом, -- после смерти премьер-министра Негрина осталось всего трое. Одним из них является Индалесио Прието, один из величайших государственных деятелей Республиканской Испании, бывший министр обороны. Вторым, кто знает об этой операции, был глава испанского казначейства сеньор Мендес Аспе, который потом стал министром финансов Испании, и третий человек -- я. Господин Прието -- очень пожилой человек. Мы не знаем, как долго он протянет. Так что в действительности только двое могли бы выступить в качестве свидетелей: во-первых, Аспе, который находится где-то в Мексике, и я, Александр Орлов, который сейчас в Соединенных Штатах.
Приблизительно до ноября прошлого года никаких доказательств того, что это золото было отправлено в Россию, не было, потому что расписка, выданная в Москве после того, как золото было пересчитано, находилась в сейфе бывшего премьер-министра Негрина, который не хотел, чтобы золото попало в руки Франко. Я прочел в газетах, что людям Франко удалось выкрасть или как-то иначе получить -- возможно, с согласия самого Негрина -- эту расписку и что расписка находится сейчас в руках правительства Франко. Есть подозрения, что сам Негрин, чувствуя приближение конца, решил, что в конце концов эта масса золота принадлежит испанскому народу. Правители приходят и уходят, режимы сменяются. А испанский народ остается, и испанская нация имеет право на это золото, так что было высказано подозрение или предположение, что он, Негрин, велел своему сыну передать расписку нынешнему испанскому правительству. Ситуация с испанским золотом развивалась следующим образом...
МОРРИС. Не расскажете ли вы нам о своей роли в этой операции?
ОРЛОВ. Да. 20 октября, когда я был в Мадриде, положение на фронте было отчаянным. Противник находился в двадцати милях от Мадрида. Население покидало город, и правительство считало, что Мадрид не удержать, и готовилось сдать Мадрид. В это время мой шифровальщик вошел ко мне в кабинет с книгой шифров под мышкой и с телеграммой, которую он начал расшифровывать. Он расшифровал всего несколько слов, мосле которых стояло указание, что остальной текст я должен расшифровать сам. Телеграмма гласила: "Передаю личный приказ шефа"... Ежова... И дальше следовала телеграмма от Сталина: "Вместе с послом Розенбергом договоритесь с главой Испанского правительства Кабальеро об отправке золотого запаса Испании в Советский Союз. Используйте для этой цели советский пароход. Операция должна быть проведена в усло-виях строжайшей секретности. Если испанцы потребуют у вас расписки, откажитесь. Повторяю: откажитесь подписать что бы то ни было и скажите, что официальная расписка будет выдана в Москве Государственным банком. Считаю вас лично ответственным за эту операцию. Розенбергу даны соответствующие указания".
МОРРИС. Значит, такова была секретная инструкция, посланная вам Ежовым. Каков был его титул в то время?
ОРЛОВ. В то время он был министром внутренних дел, главой всей советской разведки, секретарем ЦК партии и главное -- правой рукой Сталина.
МОРРИС. И вы получили инструкции от Сталина относительно действий, касающихся испанского золота?
ОРЛОВ. Да.
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Кем был Розенберг?
ОРЛОВ. Это был советский посол.
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В Испании?
ОРЛОВ. В Испании, в Мадриде.
Я немедленно отправился с этой телеграммой к советскому послу Розенбергу и застал его за расшифровкой такой же телеграммы, а в дальнем углу сидел его шифровальщик и ждал, ждал, так как могла понадобиться его помощь. Скорей всего посол тоже получил инструкцию лично расшифровать эту телеграмму. На другой день, или через день, у меня была встреча с нашим послом Розенбергом и испанским министром финансов Негрином, который потом стал премьер-министром. Негрин спросил меня, сколько потребуется людей для проведения этой операции. Я сказал, что проведу операцию силами своих людей -- я имел в виду наших танкистов, которые незадолго до того прибыли в Испанию.
МОРРИС. Советских солдат?
ОРЛОВ. Да, советских солдат.
Оттуда мы отправились в испанское... из нашего посольства мы отправились в испанское министерство финансов, где Негрин, министр финансов, представил меня шефу испанского казначейства сеньору Мендесу Аспе.
МОРРИС. А Негрин понимал, что происходит?
ОРЛОВ. Да, Негрин понимал, и всего три члена правительства знали об операции. Больше никто из кабинета министров не знал. Это были: премьер-министр Кабальеро, министр финансов Негрин и президент республики Асана.
МОРРИС. Могу я тут прервать вас, господин Орлов? С советской точки зрения золото брали у Испанского правительства на хранение или просто увозили?
ОРЛОВ. Оно отправлялось на хранение.
МОРРИС. Таково было намерение Советов в то время?
ОРЛОВ. Да, таково было намерение Советов в то время, и должен сказать, что и посол Розенберг, и я, мы были потрясены, когда нам сказали, что испанское правительство готово доверить Сталину все сбережения испанского народа -- Сталину, которого мир уже успел раскусить, человеку, который в действительности не заслуживал никакого доверия.
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В какую сумму оценивалось золото?
ОРЛОВ. Трудно сказать. По-моему, около... оно оценивалось между 600--700 миллионов долларов. По-моему, там было около 600 тонн. Хочу подчеркнуть, что испанское правительство в то время было коалиционным правительством, состоявшим из лидеров различных партий, и полностью все не контролировало, потому что было много неподконтрольных партий, много армий. У анархистов была своя армия. Я откровенно сказал министру финансов Негрину, что если кто-то узнает об этой акции, если анархисты захватят моих людей, русских, с грузом испанского золота, они перебьют моих людей, произойдет грандиозный политический скандал на весь мир, и это может даже вызвать внутреннюю революцию. Вот я и предложил, я попросил Негрина, выдать мне от имени испанского правительства доверенность на фиктивное имя, назвав меня представителем Банка Англии или Америки, потому что тогда, как представитель Банка Англии или Банка Америки, я смогу сказать, что золото отправляется на хранение в Америку, а сказать, что оно отправляется в Россию, было бы опасно, так как это могло вызвать восстание. Негрин не стал возражать. Он решил, что это хорошая идея. Я более или менее прилично говорил по-английски и мог сойти за иностранца. Так что он выдал мне доверенность на имя Блэкстоуна, и я стал представителем Банка Америки.
МОРРИС. Вам была выдана доверенность на фамилию Блэкстоун из Банка Америки?
ОРЛОВ. Да. Блэкстоуна. Согласно приказу я должен был погрузить золото на русский пароход, но я решил разделить риск и погрузить его на столько судов, сколько смогу зафрахтовать. Я зафрахтовал для этой цели четыре советских парохода, которые находились тогда в испанских портах.
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Находились для какой цели?
ОРЛОВ. Четыре советских парохода находились тогда там, в испанских портах, после того как выгрузили вооружение и продовольствие. И я отправился в Картахену, испанский порт, где золото было сложено в большой пещере, вытесанной в горе. Я попросил правительство дать мне 60 испанских матросов для погрузки золота. Испанские матросы 3 ночи и 3 дня находились в этой пещере. Они отлично понимали, что было в ящиках, потому что там были еще большие мешки, обычные мешки, наполненные серебряными монетами, и матросы понимали, что это их казна. Но они не знали, куда отправляют золото - возможно, в другой испанский город. Три ночи происходила погрузка золота и транспортировка его в ночное время, в полной темноте, к пирсу, где его грузили на советские пароходы. А днем испанские матросы спали на мешках с серебром. На второй или третий день произошла массированная бомбардировка, и кто-то заметил, что если бомба угодит в соседнюю пещеру, где хранятся тысячи фунтов динамита, нас всех разнесет на куски. Серьезной проблемой было здоровье Мендеса Аспе. Он был человек очень нервный. Он сказал нам, чтобы мы прекратили погрузку, так как можем все погибнуть. Я сказал ему, что этого нельзя делать, потому что немцы будут все равно бомбить гавань и потопят корабли, так что надо продолжать. Тогда Аспе сбежал, оставив вместо себя своего помощника, очень славного испанца, который и вел счет золоту. В первый день наши подсчеты совпадали, но после того как Мендес Аспе уехал и счет продолжал вести этот чиновник, наши цифры стали разъезжаться. Когда погрузка была закончена, шеф казначейства Мендес Аспе пожелал сравнить свои цифры с моими. По моим подсчетам мы погрузили 7900 контейнеров. По его подсчетам -- 7800. Разницу составляла поклажа двух грузовиков, так как каждый грузовик, согласно данной мне инструкции, вез 50 ящиков. А каждый ящик весил около 125 фунтов. Я побоялся сказать Негрину мою цифру, потому что, скажи я ему, что у нас на 100 ящиков золота больше, чем он думает, а потом окажись, что его подсчет правилен, мне пришлось бы отвечать за 100 ящиков золота. Гак что я ему ничего не сказал, но телеграфировал в Москву и позже сообщил им о разнице в подсчетах. Еще до погрузки золота я решил попросить испанское правительство дать указание испанским военным кораблям, чтобы они находились через определенные интервалы в Средиземном море по пути следования наших судов, а капитанам этих кораблей приказать в случае получения особого сигнала SOS, который будет означать, что на советский пароход совершено нападение или что он остановлен, испанские корабли должны немедленно двинуться на помощь советскому пароходу. Этот приказ был отдан капитанам испанских военных кораблей в запечатанных конвертах -- до этого они ничего не знали. А инструкции были такие: как только будет получен особый сигнал SOS, капитаны должны вскрыть конверт и прочесть инструкцию (в инструкции было сказано, что на советский пароход с очень ценным грузом совершено нападение -- спешите на помощь и вступайте в бой). Я знал, что такой приказ не мог быть отдан без согласия Прието, министра обороны, -- в ту пору он был министром морского флота, -- а он ничего не знал об операции с золотом. Так что я позвонил советскому послу в Мадриде Розенбергу и попросил его переговорить с премьер-министром Кабальеро, чтобы министр морского флота Прието отдал соответствующий приказ испанским военным кораблям и их капитанам. Через два-три дня испанский министр финансов Негрин и министр обороны Прието приехали в Картахену. Соответствующие приказы были отданы. Потом я семь или восемь дней трясся, ждал и думал, пройдут ли наши пароходы благополучно по опасным местам в Средиземном море, недалеко от Италии. А через 8 дней, когда я узнал, что пароходы благополучно прошли, я отправил телеграмму Ежову, в которой сообщал, что по моим подсчетам там 7900 контейнеров, а по подсчетам испанцев 7800 контейнеров, и я прошу это проверить. Ну, вот тут уже тайна. Когда я увидел сейчас в газетах, что расписка выдана Советским государственным банком на 7800 контейнеров, а не на 7900, я подумал, что, наверное, Сталин решил воспользоваться ста ящиками золота и пустить их, возможно, на деятельность Коминтерна или на что-то еще. Через несколько месяцев после истории с золотом, когда я лежал в хирургической клинике профессора Бержера в Париже, меня пришел навестить сам начальник советского НКВД Слуцкий и рассказал мне про золото, какое это было большое событие, когда оно прибыло в Москву, и он сказал мне вполне достоверно, что это золото, по словам Сталина, никогда не будет возвращено Испании. Несколько месяцев спустя ко мне пришел близкий мой друг, который был в Испании одновременно со мной и которого я считал ликвидированным. Теперь из советской прессы я знаю, что около месяца тому назад он был реабилитирован и его книги снова печатаются в России, так что я не стану называть его имени, чтобы не поставить его в сложное положение. Он был очень близким другом Ежова, человеком, который лично докладывал Сталину. Он тогда вернулся из Москвы, где провел месяц, в Испанию и рассказал мне, каким великим событием было прибытие золота в Россию, и спросил, почему я ему об этом золоте ничего не говорил. Но самое интересное: он рассказал мне о том, что сказал Сталин на банкете, в присутствии членов Политбюро, на котором отмечалось прибытие золота, сказал: больше им не видать этого золота как своих ушей. Это такая русская поговорка. С тех пор прошло много лет, золото по-прежнему лежит в подземельях Кремля и, если ничего не будет предпринято, наверное, никогда не будет возвращено. А это золото принадлежит испанскому народу. Режимы меняются, но золото принадлежит народу, и испанский народ имеет на него право, и я думаю, лидерам испанских политических партий, независимо от их политических пристрастий и взглядов, следовало бы объединиться и потребовать, чтобы золото было возвращено или переправлено в ООН или во Всемирный банк на хранение для испанского народа.
МОРРИС. Сенатор МакКлеллан, я предлагаю -- поскольку мы имеем дело сегодня с прямым свидетельством и следовательно доказательством того, что это золото стоимостью 600 миллионов долларов действительно принадлежит испанскому народу, передать копию этого свидетельства через нашего посла в ООН, в Организацию Объединенных Наций, с тем чтобы они рассмотрели возможные меры для восстановления справедливости в этом вопросе.
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Это заседание открытое. Конечно, информация попадет в прессу. Они получат эту информацию. Я полагаю, для того чтобы Комиссия провела в жизнь ваше предложение, требуется официальная акция со стороны председателя. А нынешний председатель не захочет ее принимать. Думаю, такой вопрос должна решать Комиссия в целом, и я полагаю, это можно устроить, разослав оповещение об этом или просьбу, и пусть большинство членов подпишет ее.
МОРРИС. Будет сделано, сенатор.
Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо.
(На заседании 29 февраля 1957 года некоторые статьи из газет об испанском золоте были по приказу сенатора Артура В. Уоткинса, председателя Комиссии, включены в протокол).
(Нью-Йорк таймс, б января 1957 г. )
Бенджамин Уэллис -- специально для "Нью-Йорк таймс"
Мадрид, 5 января. История о нескольких сотнях тонн испанского золота, переданных Советскому Союзу в 1936 году, вновь оказалась на первых полосах газет.
Краткое, выдержанное в осторожных формулировках заявление министерства иностранных дел от 29 декабря вызвало обширные комментарии в контролируемой режимом печати, а также в официальных и дипломатических кругах.
Министерство заявило, что тщательные поиски, предпринятые за границей в течение последнего года, привели к тому, что в распоряжении властей оказалась официальная советская расписка в получении (части) золотого запаса страны. Это золото было тайно отправлено в Москву в сентябре 1936 года, в самом начале гражданской войны в Испании.
Министерство выразило признательность семье и друзьям покойного д-ра Хуана Негрина, премьера республиканского правительства на протяжении почти всей гражданской войны, за то, что они нашли этот важный документ. Он дает Испании юридические основания потребовать возвращения сокровищ, говорится в заявлении. Это заявление -- последний и, вероятно, наиболее значительный шаг правительства Франко в двадцатилетней истории его попыток вернуть увезенное золото.
Официальные лица в Мадриде избегают оценок количества золота. Один высокопоставленный источник в частном порядке назвал цифру "между 600 и 700 тонн". Другие, ссылаясь на испанских эмигрантов, говорят, что 6 ноября 1936 года 510 тонн золотых слитков и золотых монет на сумму 1 734 000 золотых песет были доставлены в Москву в 7800 ящиках;
По неофициальным оценкам, стоимость такого количества золота сегодня значительно превышает 500 миллионов долларов.
(Нынешний золотой запас Банка Испании, согласно авторитетным сообщениям, составляет 200 миллионов долларов. )
Как стало известно, советская расписка в получении золота сохранилась в личном архиве д-ра Негрина, который жил в изгнании в Париже и Лондоне до самой смерти, последовавшей во французской столице 14 ноября минувшего года. В течение последнего года его жизни представители правительства Франко вели с ним тайные переговоры по поводу расписки. После его кончины она была передана испанским властям одним из его сыновей.
Золото было переправлено в СССР в обстановке исключительной секретности, поскольку республиканское правительство серьезно опасалось, что оно может быть захвачено повстанцами во главе с генералом Франсиско Франко.
Собранные воедино сведения из различных испанских и коммунистических источников указывают на то, что приказ об отправке золота был отдан 13 сентября 1936 года д-ром Негрином, в тот период занимавшим пост министра финансов. Задача была двоякой: спасение золота от захвата силами Франко, а также предоставление залоговых гарантий Москве и обмен на поставки советского вооружения республиканскому правительству.
Под личным присмотром Франсиско Мендеса Аспе, генерального директора казначейства, слитки и монеты были погружены в автофургоны. Пятнадцатого сентября специальный железнодорожный состав отправился в Картахену, на средиземноморское побережье. В Картахене сокровища были перегружены на борт трех советских судов, которые охранялись кораблями испанского ВМФ. Затем суда взяли курс на Одессу, а прибыв на место, были переданы под контроль советских сил безопасности. Прибывшие из Москвы официальные лица руководили погрузкой золота в специальный поезд.
Дальнейший путь испанского золота покрыт завесой тайны.
Какие именно шаги намерено предпринять теперь испанское правительство, чтобы вернуть себе золото, Мадрид официально не сообщает. Отмечается лишь, что 7 января 1955 года испанское правительство предупредило многие страны, что Москва может попытаться расплачиваться золотом из испанского национального запаса.
Широко распространено мнение, что Испания обратится по данному вопросу в Международный суд в Гааге и Организацию Объединенных Наций.
Париж, 5 января. Ромуло Негрин, один из трех сыновей покойного д-ра Хуана Негрина, опроверг сегодня сообщения о том, что он якобы передал расписку режиму Франко по указанию своего отца.
Ромуло Негрин, живущий в Мехико и находящийся с частным визитом в Париже, заявил, что ему ничего не известно о подобной расписке.
С аналогичным опровержением выступил Мигель Негрин, заявивший, что единственным из трех братьев, находившимся в Париже в момент кончины отца, был Ромуло. Сеньор Мигель Негрин, с которым удалось связаться по телефону в его доме в Сэндс-пойнт, Лонг-Айленд, заявил, что единственный, кто может что-либо сказать по данному поводу, это Ромуло Негрин. Мигель Негрин, однако, не исключил, что покойный д-р Хуан Негрин мог передать эту бумагу не со своего смертного одра, а в какой-то иной момент, хотя Мигель Негрин предупредил, что это лишь домыслы.
Третий брат -- д-р Хуан Негрин -- находится в отъезде и связаться с ним не удалось.
Два представителя Испании в Москве
(Нью-Йорк таймс, 10 января 1957 г. )
Бенджамин Уэллис -- специально для "Нью-Йорк таймс"
Мадрид, 9 января. Сообщается, что два испанских представителя прибыли сегодня в Москву.
Это д-р Луис де ла Серна, высокопоставленный чиновник испанского Красного Креста, и Сальвадор Вальина, корреспондент органа испанской фаланги газеты "Арриба".
По официальному сообщению, д-р де ла Серна посещает советскую столицу в связи с репатриацией испанских эмигрантов. До сих пор около 1500 из них возвратились на родину; еще примерно 3000 по-прежнему находятся в Советском Союзе. Около 300 человек готовятся к отправке из Одессы в Испанию в ближайшие дни.
Наблюдатели отмечают, что визит совпадает с новым всплеском внимания испанской печати к вопросу об утраченной части золотого запаса. Это золото было отправлено республиканским правительством в Советский Союз в начале гражданской войны в Испании в 1936 году.
По сообщениям из информированных источников, советское правительство в конце 1955 года предложило провести советско-испанские консультации по вопросам репатриации испанцев, возобновления дипломатических отношений и, предположительно, возвращения золота.
Поделиться книгой: