Тираны 2

 В харчевнях все кипело, бурлило, шипело на огне, дышало паром – ведь сегодня будет наплыв посетителей. Издавна так повелось, что в день зимнего солнцестояния каждый уважающий себя человек обязан отведать хотя бы несколько штук горячих сочных пельменей. Считается, их мясная начинка несет в себе дух силы и обеспечит победу в любых неприятностях, включая войну.

Поминутно щупая в рукаве заветный мешочек с подарком, Дун Ли протискивался сквозь праздничную толчею. Город наводнили нищие и попрошайки, а также воры всех мастей, стекающиеся из окрестных провинций в столицу на каждый значимый день. Поэтому надо быть начеку – среди грубых рук, перепачканных мукой, жиром, животной кровью или просто въевшейся грязью от ежедневной тяжелой работы, сновало множество ловких и цепких ручонок. И хотя то тут, то там в толпе раздавались крики пойманных воришек, и расправа с ними случалась быстрая и жестокая – это не портило общую атмосферу торжества и не снижало количество желающих поживиться чужими деньгами или продуктами.

Проходя мимо украшенных дверей харчевни толстяка Лу, Дун Ли недоуменно пожал плечами. Непонятно, отчего Орхидея наотрез отказалась встретиться тут. Все в окрестных кварталах знают – старина Лу готовит отменно. Но не спорить же о месте свидания с той, от одного взгляда на которую обмирает сердце и кружится от счастья голова.

Парень вздохнул. Знать бы, что происходит в прелестной головке Орхидеи, волнуется ли ее сердце?.. Ждет ли красавица каждой новой встречи так же горячо, как Дун Ли… Он и сам не понимал, почему маньчжурка проявляла к нему благосклонность и не отказывала ему в скоротечных свиданиях – пусть всегда на виду, в людных местах, где и подумать нельзя о том, чтобы прикоснуться хотя бы к рукаву ее халата…

Ради любимой он был готов на всё. Даже на убийство, как понял недавно, стоя перед поверженным стариком в его темной лавке. Дун Ли поежился, вспомнив, с каким хладнокровием он истязал свою жертву – в ту ночь будто дьявол заморозил его душу…

Нервным шагом пройдя мимо заведения толстого Лу, парень направился в сторону рынка. Когда-то он бродил по нему, мучимый сосущим голодом, без единой монетки, грязный и в жалких лохмотьях. Теперь он другой человек. На теле простой, но добротный синий халат с подкладкой, а на ногах удобные башмаки. Голова спереди гладко выбрита, косица аккуратная и длинная. С ладоней давно исчезли мозоли, пальцы его чисты – ведь работа в чайной лавке требует опрятности. На поясе кошелек, не тугой, но и не пустой вовсе. Если бы не шрам на лбу, того и гляди сошел бы нынешний Дун Ли за молодого учителя. И больше нет нужды спешить к куче отходов на задворках рынка, чтобы опередить других оборванцев, выбирая хоть что-то пригодное для еды. Не надо, как раньше, высматривать голодным взором – что бы такое стянуть с прилавка зазевавшегося торгаша. Правда, на днях ему пришлось не просто украсть, а ограбить, да еще и пытать… Но молодому человеку необходимо проявлять внимание к девушке дорогими подарками, а тот хрыч был бездетным и одиноким. О причиненных старику мучениях Дун Ли вообще старался забыть поскорее, искренне веря, что временное помешательство случилось из-за козней дьявола.

Возле рынка, на пересечении Кривого и Цветочного переулков, находилось заведение, где назначила ему встречу Орхидея. Дун Ли огляделся, желая убедиться, что ничего не спутал – пропустить из-за оплошности сегодняшнее свидание казалось ему страшнее смерти. Все верно – угловой серый дом с деревянной надстройкой. Неподалеку от дверей видна кухня, в облаках пара мелькал силуэт повара. Самое главное – Дун Ли мог прочитать вывеску:

Чайная называлась «Счастливое облако» – именно это название шепнула ему сестра Орхидеи.

Гордость за себя и благодарность к дядюшке Чженю наполняли сердце бывшего рикши, выходца из семьи каменотеса. Теперь он грамотный человек и каждую неделю запоминает новую сотню иероглифов. Еще немного – и сможет прочитать те же книжки, что еще в детстве и ранней юности изучила Орхидея. «Разве что «Канон для женщин» читать не буду», – усмехнулся про себя Дун Ли и, приняв вид посолиднее, перешагнул порог заведения под переливы дверного колокольчика.

Чайная оказалась просторной и светлой. Вместо грубых столов и табуреток, как у толстяка Лу, здесь посетителям предлагались плетеные кресла и резные скамейки. Столы были чисты, пол сухой и тщательно выметенный. Иероглифы «счастье» и «удача», выписанные на плотной бумаге, украшали стены. Под потолком висело несколько клеток для птиц, сейчас почему-то пустовавших. Лишь в одной, самой большой, водруженной на подоконник, поближе к свету, возился крупный скворец. Заметив нового посетителя, он вспрыгнул на жердочку и скрипуче прокричал:

– Добро пожаловать!

Дун Ли, отгоняя мысли, сколько в таком месте придется заплатить за еду, улыбнулся и прошел к свободному столику. Еще не привык к деньгам, пусть и небольшим, которыми сумел разжиться. Теперь он полноправный посетитель дорогого и приличного места.

Через час, когда наступит время праздничного ужина, тут будет не протолкнуться: польется вино рекой, закипят споры, начнутся застольные игры на пальцах… Дун Ли надеялся, что к тому времени они с Орхидеей уже покинут чайную. Как знать, может, ему удастся уговорить ее на небольшую прогулку…

Сделав заказ, юноша принялся беспокойно поглядывать на дверь. Сможет ли его возлюбленная прийти? О чем они будут говорить, ведь это их первая длительная встреча… Что последует за ней? Примет ли девушка его знак внимания, понравится ли он ей, видавшей много утонченных украшений? Достаточно ли хорош его подарок?

Вопросы так и кружились в голове парня, как встревоженные сороки над деревом. От волнения он вспотел и снова пощупал мешочек с добытой фигуркой. «Она наверняка из серебра, больше не из чего, – успокоил сам себя Дун Ли. – Только бы Орхидея пришла! С остальным как-нибудь все решится. Главное – увидеть ее саму. Голос ее услышать, в глаза заглянуть».

От двух принесенных мальчиком-слугой тарелок с пельменями поднимался густой пар. Белесые линии тянулись к потолку. Дун Ли вспомнил, что так же плавно колыхалась светлая занавеска в его доме, когда летним утром в открытое настежь окно лился прохладный воздух с горы. Парень подпер голову руками и зачарованно вглядывался в меняющиеся изгибы пара над едой. Через какое-то время ему начал видеться причудливый танец прозрачных девушек – их бедра и плечи покачивались, руки вздымались, волнообразно двигались, легкие одежды будто развевались на ветру…

Мелодично звякнув, дверь чайной открылась, впустив под приветственный крик скворца очередного посетителя. Морозный воздух, ворвавшийся в помещение, разметал иллюзию, и от танцовщиц остались едва заметные клочки, да и те таяли на глазах.

Дыхание у парня перехватило, а сердце замерло. На миг он замешкался, затем вскочил, мысленно проклиная себя за неловкость – задетый им столик едва не упал набок. Тарелки подпрыгнули к самому краю, и Дун Ли уже был готов зажмуриться от стыда, но тут раздался такой знакомый ему негромкий мелодичный смех, что он просто застыл с виноватой улыбкой.

– Все ли у тебя хорошо? – обворожительно улыбаясь, спросила Орхидея.

Облаченная в лазоревую одежду, расшитую красными нитями, стройная, с легким румянцем после мороза, она была столь прекрасна, что в заведении на какое-то время воцарилась тишина – редкие посетители обернулись, замерев с палочками и чашками в руках, восхищенно разглядывая вошедшую.

Дун Ли, словно проглотив язык, часто закивал в ответ, отчего девушка вновь рассмеялась. Парень не услышал даже намека на насмешку – лишь невинное веселье звучало в переливах ее дивного голоса. Влюбленный с благодарностью взглянул на девушку и наконец сумел произнести:

– Садись скорее, а то все остынет!

Стыдясь своих слов, которые показались ему слишком простецкими – так следовало бы обращаться к дружку за обедом, но никак не к возлюбленной, Дун Ли неловко выбрался из-за стола и, обойдя его, схватился за спинку второго стула. С шумом его выдвинул, чтобы Орхидея могла присесть. Вернувшись на свое место, парень почувствовал, как наливается кровью его лицо – щеки и уши пылали, как угли в печи. Все заготовленные для встречи слова вылетели из головы. Язык же, бывший таким ловко подвешенным, когда требовалось приветить клиента побогаче, теперь предательски пересох, и казалось, во рту находился пучок бамбуковых листьев.

– О, ты заказал пельмени! – улыбнулась Орхидея, с любопытством разглядывая тарелки. – Что за начинка внутри?

– Тут разная, – обрадовался Дун Ли тому, что нашлась тема для разговора. – Есть с капустой и грибами, еще с говядиной и свининой…

– Я буду те, что с мясом! – решительно сказала Орхидея и взялась за ложку. – Другие можешь сам съесть, если захочешь!

Дун Ли не сразу сообразил, что девушка всего лишь подшучивает над ним. Ложка дрожала в его пальцах, и больше всего он боялся, что еда может выпасть обратно в тарелку и забрызгать каплями соуса нарядную одежду Орхидеи. В волнении он не замечал, что его возлюбленная и сама немало нервничает – то и дело бросает взгляды по сторонам, будто опасаясь слишком пристального внимания посетителей.

Орхидея действительно была в смятении. Никогда прежде она не осмеливалась отобедать вне дома с кем-либо из мужчин. Даже в те времена, когда отец щедро снабжал ее деньгами на различные увеселения, ей доводилось перекусить где-нибудь исключительно в компании подружек. А сейчас она за одним столиком с человеком, который не может отвести от нее глаз, и у них настоящее свидание! Но больше всего ее беспокоило, достаточно ли аккуратно она ест – не увидит ли сидящий напротив ее зубы и не будет ли слышно, как она жует. Какой стыд потерять лицо, пусть и перед простоватым парнем… Орхидея приподняла левую руку, прикрыв рукавом халата рот. Скворец, что возился в клетке неподалеку от них, принялся издавать трескучие переливчатые звуки, словно помогая прелестной посетительнице не опасаться, что ее могут услышать во время еды.

– У моего дедушки тоже жила такая птица, – кивнул в сторону окна Дун Ли. – Но говорить ее он так и не научил, хотя и занимался с ней вечерами.

– Наверное, ему попалась очень упрямая, – улыбнулась Орхидея. – Или дедушке не хватило терпения…

– И птица упрямая была, и дедушка нетерпелив, – кивнул Дун Ли. – Кончилось все тем, что скворец разломал прутья и вырвался на свободу. Мы думали, он полетает да вернется, но ошиблись. Дед слыл чудаковатым человеком в наших краях, где обычно содержат лишь петухов да куриц с утками…

Вспоминать о своем деревенском происхождении Дун Ли не любил, искренне считая себя теперь настоящим горожанином, жителем столицы. К тому же перед лицом девушки его прошлое казалось вдвойне постыдным – ведь она сама была из знатной маньчжурской семьи, пусть и сильно обедневшей. Орхидею же, казалось, нисколько не заботило то, что они из совершенно разных слоев и даже народов.

– Часто вспоминаешь о родных местах? – спросила она, аккуратно подцепив очередной пельмень. – Скучаешь по семье?

Дун Ли положил ложку на стол и задумался.

– Там, где я вырос, люди долго не живут, – ответил он, будто нехотя. – Трудом каменотеса не прокормить большую семью, да и сама работа съедает человека быстро. Родители умерли рано. Братья и сестры, что остались дома, наверное, еще живы. Но увижу ли я их когда-нибудь – не знаю…

Глаза парня защипало, будто пар от пряных и острых блюд вызвал слезы. Покраснев еще больше, он шмыгнул носом и быстро утер лицо рукавом.

Орхидея, словно вспомнив о чем-то, вскинула левую руку и запустила в рукав халата тонкие пальцы.

– Я не ошиблась! – воскликнула она и достала сложенный в несколько раз светлый лоскут ткани. – Выходит, угадала с подарком! Держи, это тебе от меня, на праздник!

Дун Ли приподнялся со стула, почтительно склонился и двумя руками, стараясь унять их дрожь, принял вышитый платок.

– Большое спасибо!

Приличия не позволяли сейчас же развернуть его и полюбоваться узором, и парень бережно спрятал подарок за отворот халата. Первая в его жизни вещь, полученная от девушки! Краска вновь залила его лицо – Орхидея вручила ему праздничное подношение первой!

Смущение за свою неловкость одолело его с такой силой, что перехватило горло, и голос прозвучал сипло и сдавленно:

 – У меня ведь тоже есть для тебя… Одна безделушка… Надеюсь, она понравится тебе!

Достав и едва не уронив украшение на пол, он вновь склонился, вытянув сложенные вместе кисти рук в сторону возлюбленной.

– Что это? – весело спросила та, разглядывая лежавший на ладонях Дун Ли мешочек.

Парень лишь склонился ниже, не зная, что ответить.

– Подарок… – сумел наконец выдавить он.

Глаза Орхидеи загорелись любопытством. Она взяла мешочек и попыталась на ощупь определить, что находится внутри. Но спохватилась и убрала его в рукав халата.

– Еда совсем остынет, ешь скорее! – пряча за шутливо-повелительным тоном неловкость, проговорила она.

Дун Ли послушно взялся за черенок ложки.

Некоторое время они молча ели, лишь поглядывая друг на друга.

– Можем прогуляться немного, – рассеянно сказала Орхидея, едва покончив с половиной порции. – До темноты у меня есть немного времени, но потом должна вернуться домой – мать и так едва отпустила меня. Да и тут скоро будет полно посетителей, пойдем отсюда скорей.

Дун Ли счастливо кивнул и поднялся из-за стола – на этот раз у него получилось гораздо ловчее. Он успел подскочить к девушке и помочь ей встать, отодвинув стул. Оба они ощущали на себе взгляды посетителей, но былое смущение прошло, и Дун Ли чувствовал нечто похожее на гордость – вот, рядом с ним, обычным парнем, такая восхитительная девушка. Орхидея же, привыкшая к мужскому обожанию, внешне никак не показывала своей реакции. Лишь по блеску глаз можно было предположить, что она тоже взволнована.

Наскоро рассчитавшись, Дун Ли поспешил к двери, чтобы открыть ее перед красавицей. Кинув горделивый взгляд внутрь заведения, он приосанился и вышел вслед за Орхидеей на морозный воздух.

Скворец что-то прокричал им на прощание, но звон колокольчика на двери и шум улицы не дали расслышать.

Народу на улице значительно прибавилось, гомон стоял такой, что если два человека захотели бы поговорить, им пришлось бы кричать друг другу на ухо. Дун Ли немного растерялся, соображая, что же делать дальше – слишком быстро закончилась их трапеза.

Но Орхидея легким кивком позвала его за собой и уверенно повела по улице. Несколько раз они сворачивали на улочки поменьше и потише, пока не оказались на одной, где виднелись лишь мелкие лавки торговцев всякой всячиной да совсем крохотные, на два или три столика, закусочные. Народу почти не было. Быстро темнело, и хозяева заведений зажигали лампы, вешали их на крюки в потолке. Лавочники, напротив, принялись убирать и складывать свой товар. Легкие снежинки, появившиеся в воздухе, медленно оседали на землю.

– Не хочется быть в толпе, – обронила девушка, разглядывая еще не убранную продавцом с прилавка мелочовку: медные шпильки для волос, костяные гребни, палочки-чесалки и прочую ерунду. – Ты любишь гулять по городу? Хорошо ли знаешь районы и улицы?

Дун Ли замешкался с ответом. Как может рикша не знать город… Но не признаваться же этой красавице в том, что в свое время он не просто сновал по городу в поисках заработка, а следом за ним скрипела колесами тележка, в которую он был впряжен, как животное.

Орхидея, казалось, не заметила его заминки.

– Раньше мы проживали в переулке Западный пруд, – с грустью в голосе сказала она, крутя руках маленькое зеркало, вставленное в оловянную рамку. – Я любила гулять по Шишахаю, особенно весной или ранней осенью – когда еще не утомляет зной и не досаждают холода. С подругами мы обычно забирались на мостик Серебряный слиток, он нависает над местом, где соединяются Передний, Задний и Западный пруды. Мы подолгу смотрели на воду, как в ней играет солнце и резвятся красные рыбки, или на голубые горы вдали…

Вздохнув, Орхидея положила зеркало на прилавок.

Продавец, восхищенно наблюдавший за ней, заулыбался во все широкое, кирпичного цвета лицо, отчего узкие глаза его и вовсе превратились в две черточки.

– Раз не купили, уважаемая, то берите даром! В честь праздника!

Орхидея засмеялась и покачала головой, но ее смех лишь воодушевил торговца:

– Берите, берите! Будете в него смотреться и вспоминать доброго Вана!

Девушка посмотрела на него, затем перевела взгляд на Дун Ли и неожиданно серьезно сказала:

– Вы опоздали, добрый Ван! У меня уже есть подарок и есть кого вспоминать! Пойдем, Дун Ли, проводишь меня до моего хутуна.

Влюбленный парень, не чуя под собой земли, пошел рядом с красавицей. Сердце его переполняла радость.

В одном из переулков Орхидея остановилась и, подняв лицо к небу, улыбнулась:

– Наверное, ночью выпадет снег.

– Ты любишь зиму? – удивился Дун Ли.

Орхидея мелкими изящными шажками продолжила путь. Ее воздыхатель поспешил за ней.

– Когда-то давно, когда мы жили не здесь, я любила весну, – аккуратно переступая через мерзлые комья земли, сказала Орхидея. – Все просыпалось после холодов, расцветали деревья в саду, прилетали бабочки. Но в квартале, где теперь наше жилье, все иначе. Зима скрывает убогость бедной жизни. А приходит весна и оголяет все припрятанное. Белое сменяется серым. Становятся сильнее ужасные запахи, повсюду обнажается мусор, грязь раскисает…

Девушка повела рукой, будто отгоняя от себя картину весенних неурядиц.

– Не хочу думать об этом. Ну вот мы и пришли. Видишь – это поворот к моему дому.

У входа в свой переулок Орхидея неожиданно оступилась и едва не упала, но в последний миг уцепилась за Дун Ли. Глаза парня и девушки встретились, и ладонь Орхидеи задержалась чуть дольше положенного в руке воздыхателя.

– Мне пора, – прошептала она, оглянувшись, не видел ли кто их заминки. – Дома давно ждут.

Дун Ли, поборов нерешительность и волнение, заглянул ей в лицо:

– Когда мы сможем увидеться вновь?

Орхидея осторожно высвободила руку и тихо рассмеялась:

– Когда у нас закончится чай, мать непременно пошлет меня в лавку почтенного Чженя.

Оставив парня, девушка засеменила в темноту хутуна. Правая ладонь ее все еще хранила необычное ощущение крепкой мужской ладони, до которой ей довелось прикоснуться. Подобная рука, сильная и надежная, когда-то была у отца…

– Спасибо за платок! – донесся до нее голос Дун Ли, еще стоявшего возле угла глиняной стены. – Буду хранить твою вышивку до конца своих дней!

Орхидея обернулась.

– И тебе спасибо за подарок! Дома обязательно посмотрю! – нежно ответила она, толкнула низкую калитку в воротах и нырнула в нее.

Двор едва освещался – из окошка столовой лилась рассеянная желтизна. Мать зажгла над столом лампу, что всегда служило сигналом к ужину.

Услышав шаги, Тун Цзя выглянула из дверного проема и укоризненно проворчала:

– Я же сказала – вернуться до темноты… Неужели слова матери для тебя ничего не значат!

Орхидея легко вздохнула и придала лицу самый невинный вид.

Тун Цзя погрозила ей пальцем:

– Ты эти представления брось, плутовка! Меня-то не проведешь, я сама была девушкой!

По случаю праздника мать решила не особо бранить свою любимицу.

– Проходи скорее в дом. Ты же знаешь, вся семья ждет тебя.

«Вся семья…» С того времени, как умер отец, эти слова звучали для Орхидеи неестественно, словно был в них какой-то изъян, как в фальшивой монете.

Праздничный ужин оказался весьма скромен. Тун Цзя приготовила пельмени с капустой, подмерзших листьев которой можно купить на рынке целый ворох за несколько медяков, и еще ей удалось раздобыть немного рыбы, которую она сварила и выложила на длинное блюдо, украсив все теми же капустными листьями. От еды шел легкий пар, на который, забавляясь, дули оба брата. Лотос ерзала в нетерпении на своем месте и с укором посматривала на старшую сестру. Орхидея движением бровей изобразила сожаление и извинение за опоздание. Есть ей не хотелось, но приличия требовали присутствия за семейным столом.

– Куда же тебя носило? – поинтересовалась мать, пристально глядя на старшую дочь. – Не слишком-то похоже, чтобы с подружками ходила… Кто им позволит неизвестно где в праздничный вечер шататься… Это только на тебя управы нет – разбаловал тебя отец, а мне теперь расхлебывать…

Голос Тун Цзя становился с каждым словом все более резким, будто над журчащей водой принялись метаться крикливые птицы. Рано постаревшая женщина обладала мягким сердцем, но тяготы жизни накладывали отпечаток на характер вдовы. Орхидее было нелегко наблюдать изменения, происходившие с матерью. Иногда девушка уединялась и подолгу тихо плакала, коря себя за бессилие помочь – ведь Тун Цзя не позволяла ей работать, а как еще облегчить положение матери, старшая дочь не знала. Разве что выйти в скором времени замуж за богатея… Но это все рано что продать себя.

На счастье, ворчание матери оказалось прервано неожиданным образом.