«Ты помнишь дворец великанов…»
Ты помнишь дворец великанов,В бассейне серебряных рыб,Аллеи высоких платановИ башни из каменных глыб?Как конь золотистый у башен,Играя, вставал на дыбы,И белый чепрак был украшенУзорами тонкой резьбы?Ты помнишь, у облачных впадинС тобою нашли мы карниз,Где звезды, как горсть виноградин,Стремительно падали вниз?Теперь, о, скажи, не бледнея,Теперь мы с тобою не те,Быть может, сильней и смелее,Но только чужие мечте.У нас, как точеные, руки,Красивы у нас имена,Но мертвой, томительной скукеДуша навсегда отдана.И мы до сих пор не забыли,Хоть нам и дано забывать,То время, когда мы любили,Когда мы умели летать.
«Он поклялся в строгом храме…»
Он поклялся в строгом храмеПеред статуей мадонны,Что он будет верен даме,Той, чьи взоры непреклонны.И забыл о тайном браке,Всюду ласки расточая,Ночью был зарезан в дракеИ пришел к преддверьям рая.«Ты ль в моем не клялся храме, —Прозвучала речь мадонны, —Что ты будешь верен даме,Той, чьи взоры непреклонны?Отойди, не эти жатвыСобирает царь небесный.Кто нарушил слово клятвы,Гибнет, богу неизвестный».Но, печальный и упрямый,Он припал к ногам мадонны:«Я нигде не встретил дамы,Той, чьи взоры непреклонны». 
Ворота рая
Не семью печатями алмазнымиВ божий рай замкнулся вечный вход,Он не манит блеском и соблазнами,И его не ведает народ.Это дверь в стене давно заброшенной,Камни, мох и больше ничего,Возле – нищий, словно гость непрошеный,И ключи у пояса его.Мимо едут рыцари и латники,Трубный вой, бряцанье серебра,И никто не взглянет на привратника,Светлого апостола Петра.Все мечтают: «Там, у гроба божия,Двери рая вскроются для нас,На горе Фаворе, у подножия,Прозвенит обетованный час».Так проходит медленное чудище,Завывая, трубит звонкий рог,И апостол Петр в дырявом рубище,Словно нищий, бледен и убог. Заводи
Н. В. Анненской
Солнце скрылось на западеЗа полями обетованными,И стали тихие заводиСиними и благоуханными.Сонно дрогнул камыш,Пролетела летучая мышь,Рыба плеснулась в омуте……И направились к дому те,У кого есть домС голубыми ставнями,С креслами давнимиИ круглым чайным столом.Я один остался на воздухеСмотреть на сонную заводь,Где днем так отрадно плавать,А вечером плакать,Потому что я люблю тебя, господи.Маэстро
Н. Л. Сверчкову
В красном фраке с галунами,Надушенный, встал маэстро.Он рассыпал перед намиЗвуки легкие оркестра.Звуки мчались и кричали,Как виденья, как гиганты,И метались в гулкой зале,И роняли бриллианты.К золотым сбегали рыбкам,Что плескались там, в бассейне,И по девичьим улыбкамПлыли тише и лилейней.Созидали башни храмамГолубеющего раяИ ласкали плечи дамам,Улыбаясь и играя.А потом с веселой дрожью,Закружившись вкруг оркестра,Тихо падали к подножьюНадушенного маэстро. Дон Жуан
Моя мечта надменна и проста:Схватить весло, поставить ногу в стремяИ обмануть медлительное время,Всегда лобзая новые уста.А в старости принять завет Христа,Потупить взор, посыпать пеплом темяИ взять на грудь спасающее бремяТяжелого железного креста!И лишь когда средь оргии победнойЯ вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,Испуганный в тиши своих путей,Я вспоминаю, что, ненужный атом,Я не имел от женщины детейИ никогда не звал мужчину братом.Попугай
Я – попугай с Антильских островов,Но я живу в квадратной келье мага.Вокруг – реторты, глобусы, бумагаИ кашель старика, и бой часов.Пусть в час заклятий, в вихре голосовИ в блеске глаз, мерцающих, как шпага,Ерошат крылья ужас и отвага,И я сражаюсь с призраками сов…Пусть! Но едва под этот свод унылыйВойдет гадать о картах иль о милойРаспутник в раззолоченном плаще, —Мне грезится корабль в тиши залива,Я вспоминаю солнце… и вотщеСтремлюсь забыть, что тайна некрасива.Читатель книг
Читатель книг, и я хотел найтиМой тихий рай в покорности сознанья.Я их любил, те странные пути,Где нет надежд и нет воспоминанья.Неутомимо плыть ручьями строк,В проливы глав вступать нетерпеливо,И наблюдать, как пенится поток,И слушать гул идущего прилива!Но вечером… О, как она страшна,Ночная тень за шкафом, за киотом,И маятник, недвижный, как луна,Что светит над мерцающим болотом!«У меня не живут цветы…»
У меня не живут цветы,Красотой их на миг я обманут,Постоят день, другой, и завянут,У меня не живут цветы.Да и птицы здесь не живут,Только хохлятся скорбно и глухо,А наутро – комочек из пуха…Даже птицы здесь не живут.Только книги в восемь рядов,Молчаливые, грузные томы,Сторожат вековые истомы,Словно зубы в восемь рядов.Мне продавший их букинист,Помню, был и горбатым, и нищим……Торговал за проклятым кладбищемМне продавший их букинист.Это было не раз
Это было не раз, это будет не разВ нашей битве глухой и упорной:Как всегда, от меня ты теперь отреклась,Завтра, знаю, вернешься покорной.Но зато не дивись, мой враждующий друг,Враг мой, схваченный темной любовью,Если стоны любви будут стонами мук,Поцелуи – окрашены кровью.Вечер
Еще один ненужный день,Великолепный и ненужный!Приди, ласкающая тень,И душу смутную оденьСвоею ризою жемчужной.И ты пришла… ты гонишь прочьЗловещих птиц – мои печали.О повелительница ночь,Никто не в силах превозмочьПобедный шаг твоих сандалий!От звезд слетает тишина,Блестит луна – твое запястье,И мне во сне опять данаОбетованная страна —Давно оплаканное счастье.«В моих садах – цветы, в твоих – печаль…»
В моих садах – цветы, в твоих – печаль.Приди ко мне, прекрасною печальюЗаворожи, как дымчатой вуалью,Моих садов мучительную даль.Ты – лепесток иранских белых роз.Войди сюда, в сады моих томлений,Чтоб не было порывистых движений,Чтоб музыка была пластичных поз,Чтоб пронеслось с уступа на уступЗадумчивое имя БеатричеИ чтоб не хор менад, а хор девичийПел красоту твоих печальных губ.«Я не буду тебя проклинать…»
Я не буду тебя проклинать,Я печален печалью разлуки,Но хочу и теперь целоватьЯ твои уводящие руки.Все свершилось, о чем я мечталЕще мальчиком странно-влюбленным,Я увидел блестящий кинжалВ этих милых руках обнаженным.Ты подаришь мне смертную дрожь,А не бледную дрожь сладострастья,И меня навсегда уведешьК островам совершенного счастья.Капитаны
«На полярных морях и на южных…»
На полярных морях и на южных,По изгибам зеленых зыбей,Меж базальтовых скал и жемчужныхШелестят паруса кораблей.Быстрокрылых ведут капитаны,Открыватели новых земель,Для кого не страшны ураганы,Кто изведал мальстремы и мель,Чья не пылью затерянных хартий,Солью моря пропитана грудь,Кто иглой на разорванной картеОтмечает свой дерзостный путь.И, взойдя на трепещущий мостик,Вспоминает покинутый порт,Отряхая ударами тростиКлочья пены с высоких ботфорт.Или, бунт на борту обнаружив,Из-за пояса рвет пистолет,Так, что сыпется золото с кружев,С розоватых брабантских манжет.Пусть безумствует море и хлещет,Гребни волн поднялись в небеса, —Ни один пред грозой не трепещет,Ни один не свернет паруса.Разве трусам даны эти руки,Этот острый, уверенный взгляд,Что умеет на вражьи фелукиНеожиданно бросить фрегат.Меткой пулей, острогой железнойНастигать исполинских китовИ приметить в ночи многозвезднойОхранительный свет маяков?«Только глянет сквозь утесы…»
Только глянет сквозь утесыКоролевский старый форт,Как веселые матросыПоспешат в знакомый порт.Там, хватив в таверне сидру,Речь ведет болтливый дед,Что сразить морскую гидруМожет черный арбалет.Темнокожие мулаткиИ гадают, и поют,И несется запах сладкийОт готовящихся блюд.А в заплеванных тавернахОт заката до утраМечут ряд колод неверныхЗавитые шулера.Хорошо по докам портаИ слоняться, и лежать,И с солдатами из фортаНочью драки затевать.Иль у знатных иностранокДерзко выклянчить два су,Продавать им обезьянокС медным обручем в носу.А потом бледнеть от злости,Амулет зажать в пылу,Все проигрывая в костиНа затоптанном полу.Но смолкает зов дурмана,Пьяных слов бессвязный лёт,Только рупор капитанаИх к отплытью призовет.«Но в мире есть иные области…»
Но в мире есть иные области,Луной мучительной томимы.Для высшей силы, высшей доблестиОни навек недостижимы.Там волны с блесками и всплескамиНепрекращаемого танца,И там летит скачками резкимиКорабль «летучего голландца».Ни риф, ни мель ему не встретятся,Но, знак печали и несчастий,Огни святого Эльма светятся,Усеяв борт его и снасти.Сам капитан, скользя над бездною,За шляпу держится рукою,Окровавленной, но железною,В штурвал вцепляется – другою.Как смерть, бледны его товарищи,У всех одна и та же дума.Так смотрят трупы на пожарище,Невыразимо и угрюмо.И если в час прозрачный, утреннийПловцы в морях его встречали,Их вечно мучил голос внутреннийСлепым предвестием печали.Ватаге буйной и воинственнойТак много сложено историй,Но всех страшней и всех таинственнейДля смелых пенителей моря —О том, что где-то есть окраина —Туда, за тропик Козерога! —Где капитана с ликом КаинаЛегла ужасная дорога. Девушке
Мне не нравится томностьВаших скрещенных рук,И спокойная скромность,И стыдливый испуг.Героиня романов Тургенева,Вы надменны, нежны и чисты,В вас так много безбурно-осеннегоОт аллеи, где кружат листы.Никогда ничему не поверите,Прежде чем не сочтете, не смерите,Никогда никуда не пойдете,Коль на карте путей не найдете.И вам чужд тот безумный охотник,Что, взойдя на нагую скалу,В пьяном счастье, в тоске безотчетнойПрямо в солнце пускает стрелу.Сомнение
Вот я один в вечерний тихий час,Я буду думать лишь о вас, о вас.Возьмусь за книгу, но прочту «она»,И вновь душа пьяна и смятена.Я брошусь на скрипучую кровать,Подушка жжет… нет, мне не спать, а ждать.И крадучись я подойду к окну,На дымный луг взгляну и на луну.Вон там, у клумб, вы мне сказали «да»,О, это «да» со мною навсегда.И вдруг сознанье бросит мне в ответ,Что вас, покорной, не было и нет,Что ваше «да», ваш трепет у сосны,Ваш поцелуй – лишь бред весны и сны.Сон
Утренняя болтовня
Вы сегодня так красивы,Что вы видели во сне?– Берег, ивыПри луне. —А еще? К ночному склонуНе приходят, не любя.– ДездемонуИ себя. —Вы глядите так несмело:Кто там был за купой ив?– Был Отелло,Он красив. —Был ли он вас двух достоин?Был ли он, как лунный свет?– Да, он воинИ поэт. —О какой же пел он нынеНеоткрытой красоте?– О пустынеИ мечте. —И вы слушали влюбленно,Нежной грусти не тая?– Дездемона,Но не я. — Тот, другой
Я жду, исполненный укоров:Но не веселую женуДля задушевных разговоровО том, что было в старину.И не любовницу: мне скученПрерывный шепот, томный взгляд, —И к упоеньям я приучен,И к мукам, горше во сто крат.Я жду товарища, от богаВ веках дарованного мне,За то, что я томился многоПо вышине и тишине.И как преступен он, суровый,Коль вечность променял на час,Принявши дерзко за оковыМечты, связующие нас.Вечное
Я в коридоре дней сомкнутых,Где даже небо – тяжкий гнет,Смотрю в века, живу в минутах,Но жду субботу из суббот,Конца тревогам и удачам,Слепым блужданиям души…О день, когда я буду зрячимИ странно знающим, спеши!Я душу обрету иную,Все, что дразнило, уловя.Благословлю я золотуюДорогу к солнцу от червя.И тот, кто шел со мною рядомВ громах и кроткой тишине,Кто был жесток к моим усладамИ ясно милостив к вине,Учил молчать, учил бороться,Всей древней мудрости земли, —Положит посох, обернетсяИ скажет просто: «Мы пришли». Современность
Я закрыл Илиаду и сел у окна,На губах трепетало последнее слово,Что-то ярко светило – фонарь иль луна,И медлительно двигалась тень часового.Я так часто бросал испытующий взорИ так много встречал отвечающих взоровОдиссеев во мгле пароходных контор,Агамемнонов между трактирных маркеров.Так в далекой Сибири, где плачет пурга,Застывают в серебряных льдах мастодонты,Их глухая тоска там колышет снега,Красной кровью – ведь их – зажженыгоризонты.Я печален от книги, томлюсь от луны,Может быть, мне совсем и не надо героя,Вот идут по аллее, так странно нежны,Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.
Сонет
Я, верно, болен: на5 сердце туман,Мне скучно все, и люди, и рассказы,Мне снятся королевские алмазыИ весь в крови широкий ятаган.Мне чудится (и это не обман),Мой предок был татарин косоглазый,Свирепый гунн… я веяньем заразы,Через века дошедшей, обуян.Молчу, томлюсь, и отступают стены —Вот океан весь в клочьях белой пены,Закатным солнцем залитый гранит,И город с голубыми куполами,С цветущими, жасминными садами.Мы дрались там… Ах, да! Я был убит.Она
Я знаю женщину: молчанье,Усталость горькая от словЖивет в таинственном мерцаньеЕе расширенных зрачков.Ее душа открыта жадноЛишь медной музыке стиха,Пред жизнью дольней и отраднойВысокомерна и глуха.Неслышный и неторопливый,Так странно плавен шаг ее,Назвать нельзя ее красивой,Но в ней все счастие мое.Когда я жажду своеволийИ смел и горд, – я к ней идуУчиться мудрой сладкой болиВ ее истоме и бреду.Она светла в часы томленийИ держит молнии в руке,И четки сны ее, как тениНа райском огненном песке. Из логова змиева
Из логова змиева,Из города Киева,Я взял не жену, а колдунью.А думал забавницу,Гадал – своенравницу,Веселую птицу-певунью.Покликаешь – морщится,Обнимешь – топорщится,А выйдет луна – затомится,И смотрит, и стонет,Как будто хоронитКого-то, – и хочет топиться.Твержу ей: крещеному,С тобой по-мудреномуВозиться теперь мне не в пору.Снеси-ка истому тыВ днепровские омуты,На грешную Лысую гору.Молчит – только ежится,И все ей неможется,Мне жалко ее, виноватую,Как птицу подбитую,Березу подрытуюНад очастью, богом заклятою. Я верил, я думал…
Сергею Маковскому
Я верил, я думал, и свет мне блеснулнаконец.Создав, навсегда уступил меня рокусоздатель.Я продан! Я больше не божий! УшелпродавецИ с явной насмешкой глядит на меняпокупатель.Летящей горою за мною несется Вчера,А Завтра меня впереди ожидает, как бездна,Иду… но когда-нибудь в бездну сорвется гора,Я знаю, я знаю, дорога моя бесполезна.И если я волей себе покоряю людей,И если слетает ко мне по ночам вдохновенье,И если я ведаю тайны – поэт, чародей,Властитель Вселенной – тем будетстрашнее паденье.И вот мне приснилось, что сердце моене болит,Оно – колокольчик фарфоровыйв желтом КитаеНа пагоде пестрой… висит и приветно звенит,В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.А тихая девушка в платье из красных шелков,Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,С поджатыми ножками смотритбез мыслей и снов,Внимательно слушая легкие, легкие звоны. Ослепительное
Я тело в кресло уроню,Я свет руками заслонюИ буду плакать долго, долго,Припоминая вечера,Когда не мучило «вчера»И не томили цепи долга,И в море врезавшийся мыс,И одинокий кипарис,И благосклонного Гуссейна,И медленный его рассказ,В часы, когда не видит глазНи кипариса, ни бассейна.И снова властвует Багдад,И снова странствует Синдбад,Вступает с демонами в ссору,И от египетской землиОпять уходят кораблиВ великолепную Бассору.Купцам и прибыль и почет,Но нет, не прибыль их влечетВ нагих степях, над бездной водной.О тайна тайн, о птица Рок,Не твой ли дальний островокИм был звездою путеводной?Ты уводила моряковВ пещеры джиннов и волков,Хранящих древнюю обиду,И на висячие мостыСквозь темно-красные кустыНа пир к Гаруну-аль-Рашиду.И я когда-то был твоим,Я плыл, покорный пилигрим,За жизнью благостной и мирной,Чтоб повстречал меня ГуссейнВ садах, где розы и бассейн,На берегу за старой Смирной.Когда-то… Боже, как чистыИ как мучительны мечты!Ну что же, раньте сердце, раньте, —Я тело в кресло уроню,Я свет руками заслонюИ буду плакать о Леванте. Жестокой
«Пленительная, злая, неужелиДля вас смешно святое слово: друг?Вам хочется на вашем лунном телеСледить касанья только женских рук,Прикосновенья губ стыдливо-страстныхИ взгляды глаз, не требующих «да»?Ужели до сих пор в мечтах неясныхВас детский смех не мучил никогда?»Любовь мужчины – пламень Прометея,И требует и, требуя, дарит,Пред ней душа, волнуясь и слабея,Как красный куст, горит и говорит.«Я вас люблю, забудьте сны!» – В молчаньеОна, чуть дрогнув, веки подняла,И я услышал звонких лир бряцаньеИ громовые клекоты орла.Орел Сафо у белого утесаТоржественно парил, и красотаБезтенных виноградников ЛесбосаЗамкнула богохульные уста. Любовь
Надменный, как юноша, лирикВошел, не стучася, в мой домИ просто заметил, что в миреЯ должен грустить лишь о нем.С капризной ужимкой захлопнулОткрытую книгу мою,Туфлей лакированной топнул,Едва проронив: «Не люблю».Как смел он так пахнуть духами!Так дерзко перстнями играть!Как смел он засыпать цветамиМой письменный стол и кровать!Я из дому вышел со злостью,Но он увязался за мной,Стучит изумительной тростьюПо звонким камням мостовой.И стал я с тех пор сумасшедшим,Не смею вернуться в свой домИ все говорю о пришедшемБесстыдным его языком. Укротитель зверей
…Как мой китайский зонтик красен,Натерты мелом башмачки.Анна АхматоваСнова заученно-смелой походкойЯ приближаюсь к заветным дверям,Звери меня дожидаются там,Пестрые звери за крепкой решеткой.Будут рычать и пугаться бича,Будут сегодня еще вероломнейИли покорней… не все ли равно мне,Если я молод и кровь горяча?Только… я вижу все чаще и чаще(Вижу и знаю, что это лишь бред)Странного зверя, которого нет,Он – золотой, шестикрылый, молчащий.Долго и зорко следит он за мнойИ за движеньями всеми моими.Он никогда не играет с другимиИ никогда не придет за едой.Если мне смерть суждена на арене,Смерть укротителя, знаю теперь,Этот, незримый для публики, зверьПервым мои перекусит колени.Фанни, завял вами данный цветок,Вы ж, как всегда, веселы на канате,Зверь мой, он дремлет у вашей кровати,Смотрит в глаза вам, как преданный дог. Отравленный
«Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!Почему ты дрожишь, подаваяМне стакан золотого вина?»Отвернулась печальной и гибкой…Что я знаю, то знаю давно,Но я выпью, и выпью с улыбкой,Все налитое ею вино.А потом, когда свечи потушатИ кошмары придут на постель,Те кошмары, что медленно душат,Я смертельный почувствую хмель…И приду к ней, скажу: «Дорогая,Видел я удивительный сон,Ах, мне снилась равнина без краяИ совсем золотой небосклон.Знай, я больше не буду жестоким,Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,Я уеду, далеким, далеким,Я не буду печальным и злым.Мне из рая, прохладного рая,Видны белые отсветы дня…И мне сладко – не плачь, дорогая,Знать, что ты отравила меня».
