Француз

Часть V. Глава IV.

«Не сильно поможет, - отвечаю я, - ваш маркиз де Кюстин целый год по нашей стране катался, а толку. Всё высматривал, как наши люди живут. Оно ему надо? Книгу потом написал об этом в тысячу двести страниц, правдивую, конечно, но за неё потом добродушнейший Жуковский обозвал его собакой. Нам не правда о нас нужна, мы её и без иностранцев знаем, нам важно другое – как ты относишься к России: с любовью или нет. Маркиз описывал всё в насмешливом тоне, а насмехаться над собой русские никому не позволяют. Наполеон и Гитлер поняли это…правда слишком поздно».

Я поворачиваюсь к Ирвану проверить, слушает он меня, или нет?

Француз в ответ снова пожимает моё плечо.

Боковым зрением я вижу, как мимо нас проезжает Нива Шевроле.

 «Моя машина», - говорю я.

«Жалко? - спрашивает Ирван, - в который раз ты уже это говоришь».

«Есть, маленько», - отвечаю я нехотя.

«Отжали тачку, а ты не переживай, - смеётся Борис, - купишь себе новую, крутую».

Уже на въезде в город, Ирван неожиданно вспоминает, что так и не приобрёл подарка для моей жены.

«Сейчас мы это исправим, - говорю я, - возле  памятника Гагарину есть магазин «Малахитовая шкатулка».  Там  продаются поделки из натуральных камней. Моя жена любит такие вещи».

Припарковавшись у стадиона «Динамо», мы направляемся к магазину.

Внутри тихо и прохладно, кондиционер работает почти бесшумно.

Все полки в магазине снизу до верху уставлены вырезанными из камней безделушками.  Слоники, черепашки, лягушки и прочая не нужная в быту живность чередуются с вещами нужными: стаканами, ложками, блюдцами и другой утварью.

Ирван в замешательстве, что выбрать?

«Бери, что пригодится в хозяйстве, - говорю я, - стаканы, кружки, или чашки. И я когда-нибудь ими воспользуюсь, заодно и тебя помяну добрым словом».

Борис тоже решает помочь французу в выборе подарка.  Он достаёт с верхней полки (ростом он повыше) два набора. В каждом  по два стакана. Сделаны они из малахита, на свету отдают благородной зеленцой.

«Их беру», - говорит Ирван и откладывает в сторону стаканы с зеленоватыми узорами. Потом он смотрит сквозь них на свет и  проводит пальцем по краям. Это я ему советую сделать, чтобы не было вопросов, как у меня в Турции, когда я только дома обнаружил отбитый край посудины. Но я то могу пить и из выщербленной чашки, а жена этого делать не будет. У неё на этот счёт есть определённые приметы. Но, как бы там ни было, всё проверив, мы идём к кассе. Ирван выбранным подарком доволен, а потому платит с удовольствием.

Молодая продавщица заворачивает каждый стакан в бумагу, укладывает их в разрисованный пакет и отдаёт нам.

Жена дома, увидев, что ей преподнёс француз, расцелует его в обе щёки.

В этот вечер мы будем сидеть с ним допоздна, и беседовать обо всём.

Часть V. Глава V.

«Завтра я уезжаю, - напомнит он мне, - а мы так и не сделали твои задания по французскому. Будем их делать»?

«Будем», - отвечу я.

Ещё в день приезда я прожужжал ему все уши, что моя молодая учительница задала мне на дом на два летних месяца домашнее задание.

«Дёвуар а домисиль», - скажу я.

«Просто дёвуар, - поправит он, - это выражение  уже означает домашнее задание, - а домисиль – это на дом. Как там у вас говорят, масло масленое».

Иногда Ирван поражает меня своими знаниями…

И вот теперь я, наконец,  напрямую удостоверюсь в его учительских навыках.

Я беру тетрадь с листками домашнего задания, и мы отправляемся на кухню.  За столом здесь всё ещё  витают запахи от недавнего ужина. Но, нужно настроиться на рабочий лад и приступить к первому заданию.

Когда-то, двадцать лет назад, когда я только начал заниматься каратэ, сэнсэй учил меня оставлять все проблемы за стенами зала. Сначала я даже не мог в это поверить. Как это оставить проблемы снаружи, когда они внутри меня. Кредит невыплаченный никуда не денется, пока я тренируюсь в зале, сломанный холодильник не отремонтируется сам собой, близкий родственник не воскреснет… и т. д. Но, оказалось, что научиться можно всему, и всё можно преодолеть, если настроиться на это. Теперь мне это уже делать легче. По крайней мере, с французским я справиться должен…

Словаря с собой я не беру, зачем он мне, если рядом живой француз.

Первый листок с заданием идёт трудно. Я то и дело натыкаюсь на незнакомые слова, запинаюсь, норовлю вскочить со стула и побежать в спальню за словарём.

Ирван останавливает меня и ненавязчиво подсказывает, но не напрямую, а наводящими вопросами, чтобы я сам догадался: где «врэ» (правда), а где «фо» (ложь). В основном я попадаю, но иногда ошибаюсь, тогда француз переворачивает листок на исходную сторону и заставляет меня перечитать всё заново:

«Тут всё написано, - говорит он, - читай  внимательно».

Ирван учитель со стажем, давно учит взрослых учеников, а потому знает, как с ними обходиться. Но мне от этого не легче. Я, конечно, помню, что мозг взрослого человека развивается только от непривычной для него работы, но как себя заставить её выполнять?

Как бы там ни было, но с потугами и с подсказками, куда же без них, первое задание я выполняю. Француз хвалит меня, но сдержано. Я даже не пойму, рад он моим успехам, или не очень. Я же от произведённых усилий, весь взмокаю, как мышь. Тайскую мою футболку можно выкручивать. Приходится идти в спальню переодеваться, а заодно показать жене результат моих потуг.

«А ты что хотел, – говорит она, - на халяву проскочить? Как учит сэнсэй, тренировка должна быть не только в спортивном зале, но и во всём остальном. Переодевайся и шуруй обратно».

Приходится повиноваться, я переодеваюсь и возвращаюсь на кухню.

«Будем продолжать»? – спрашивает француз.

«Будем, но, может, ты сам напишешь за меня остальные листки»? – робко интересуюсь я.

«Могу, - отвечает Ирван, - только что это тебе даст»?

«Ничего, - говорю я, - каким был тупым, таким и останусь».

«Нам скепсис твой ни к чему», - улыбается мой французский друг.

«Э-т-т точно», - подтверждаю я, беру в руки второе задание и приступаю к чтению.

Оно уже идёт легче, француз начинает хвалить меня, особенно когда я угадываю незнакомые слова.

После второго задания без передыха следует третье задание. Но я уже  чувствую, как запас моей интеллектуальной прочности кончается, и я потихоньку впадаю в ступор. Мозг начисто отказывается производить любую работу, а не только ему «несвойственную».  Я смотрю на картинки, которые мне надо описать по-французски, и ничего не понимаю. Это уже выше моих сил.

«Пиши дальше сам, - я подвигаю Ирвану листок с третьим заданием, - я пас».

«А что скажет твоя учительница, когда увидит чужой почерк»? – спрашивает он с усмешкой.

«Порадуется, когда узнает, что это сделал настоящий француз, да ещё мой друг». …

Через месяц, когда я снова приступлю к занятиям, так оно и будет. Она даже скажет, что у Ирвана красивый почерк.

Часть V. Глава VI.

Но вот задание, пусть не совсем выполненное, отложено в сторону, и дальше мы сидим молча. Стрелки часов приближаются к полночи. Как быстро летит время…

Времени бег

I

«… Время ускорило бег

 Его не остановить

 Растаял  вчерашний снег

 Кого за это винить?

II

 Жизнь ушла в никуда

 Больше не будет другой

 Не удивляйся тогда,

 Когда придут за тобой

Ш

 Придут и скажут – пошли

 Оставь всё привычное здесь

 Станешь снова «солью земли»

 Не будешь ни пить ни есть…»…

Давно написаны эти строки, но с тех пор жизнь только ускорилась…

Завтра Ирвану ехать в Москву, потом в Михайловку. Этот экспромтный его визит нарушил наше спокойствие. Но я этому только рад. Рад, что он взбудоражил, растормошил нас, привнёс в нашу повседневную жизнь свежую струю. Конечно, он заставил нас поволноваться, побегать, но волнения эти были в основном приятными. Вообще,  приятно ухаживать за хорошим человеком, а, если он не такой как ты, то это ещё и интересно.  Даже моя мать-бабушка заметно помолодела.  Пока Ирван жил у нас, она повеселела и перестала думать о смерти.

Но вот стрелка часов переваливает за полночь, а мы всё говорим, говорим. Говорим обо всём: о судьбе Мистралей, о выборах во Франции и в России, о Путине, о Саркози и Олланде, о Марин лё Пен и моих карасях. Вон они плещутся в аквариуме. Ещё в первый день Ирван заинтересовался, что за необычные рыбки живут в моём аквариуме.

«Наоборот, обычные, - скажу я ему, - я их поймал в близлежащем пруду шесть лет назад. Это караси. На мой пятидесятилетний юбилей жена решила мне сделать подарок - аквариум, я же водяной человек. Ну, я пошёл и наловил в озере карасей, посчитал, что это будет лучше, чем покупать каких-то там гупий. Напускал их полный аквариум, но караси не гупии, жена замоталась убирать за ними, никакой фильтр с очисткой воды не справлялся. Пришлось почти всех их выпустить, оставили только двоих. Остальных я отвёз в реку в то самое место, где мы были с тобой на рыбалке. Жарить жена их мне не дала, они уже стали как члены семьи. Постучит она бывало по аквариуму, а караси выставят свои мордочки и смотрят на нас через стекло, ждут, когда корм начнём им бросать… Интересно всё-таки…живая тварь и понимающая. Эти двое у нас уже седьмой год живут. Мне даже любопытно, сколько они вообще протянут…».

Караси, будто слышат наш разговор и понимают, что он о них. Они начинают резвиться и брызгаться водой…

После карасей мы плавно переходим к обсуждению  французских СМИ, потом наших, не забываем про бесплатную медицину: у них и у нас, про судьбу «Мистралей», Южный поток, жизнь фермеров в Бретани и, наконец, заканчиваем  нашими малыми предприятиями.

Раздухарившись, я говорю:

«Не верь, если кто-то из наших патриотично настроенных граждан будет уверять тебя, что западные санкции на нас не повлияли. Повлияли, и ещё как. Мы стали жить беднее».

«Ты критикуешь Россию»? - удивляется Ирван.

«Мне можно, я русский и я здесь живу, но вы в Европе делайте это аккуратно. И с американцами не очень то заигрывайте. В своё время, когда я работал на Севере, они в Европе устанавливали свои «Першинги». Тогда у меня шеф-инженером работал немец из Эссена, Буркхард.  Он мне говорил такие слова…

— Это плохой контракт, - говорил он, имея в виду размещение «Першингов» в Германии, - американцы не знают, что вас, русских, не победить…

И пояснял:

— При таких минимальных потребностях, как у вас, вам никакие трудности не страшны…

На счёт потребностей, я теперь с ним не согласен, - говорю я Ирвану, - но выводы, сделанные немцем тогда, отрицать не стану…Нас, русских, победить нельзя…если, конечно,  мы сами этого не сделаем…».

Слово за слово, обсуждение перескакивает с немцев и американцев на мою будущую пенсию, и на её размер, который почему-то окажется в два раза меньше, чем у румына.

«Но ты ведь её получишь в 56-ть, - парирует француз, - а когда я её получу,  я даже не знаю. Может в 65-ть, может, в 67-мь, а, может, и в 70-т, но ни на йоту раньше.  И пусть я оставшиеся дни буду работать на Луне, а не как ты, на Севере. А ты уже сейчас станешь свободным человеком  и сможешь заняться, чем пожелаешь…».

«Ладно, не переживай, - говорю я, - давай лучше обсудим вашего Жерара Депардье. Он ведь теперь стал русским,  много пьёт, и спьяну принял наше гражданство…»…

Но Ирван не разделяет моей иронии, он серьёзен. Он рассказывает мне о жизни Жерара, о том, что этот человек сделал себя сам, а это не так просто.

«В шестнадцать лет Депардье убежал из дома, - рассказывает он, - и потом долго скитался по разным подворотням.  Приютили его в каком-то театре.  Толком он тогда ни читать, ни писать не умел, был полуграмотным. Но жажда кем-то стать пересилила в нём всё. Он учился читать и писать по-французски, заучивая наизусть театральные роли. Работал днями и ночами, не покидая театра и питаясь, чем придётся.

Обыкновенный пьяница никогда не добьётся таких высот, - говорит мне Ирван, и надо признаться, говорит убедительно, - для меня Жерар, прибавляет он,  – это символ Франции…».

С обсуждения  Депардье мы переходим на другую тему – вечную. Мы говорим о любви…

Пока Ирван, уже в который раз рассказывает мне, как он оказался в Таиланде и как переживал тогда, я …