День сомнения

“Зойкиной квартире"?

– Перекрывают! – взвизгнул шофер. – Перекрывают. Я же говорил, лучше по прямой!

Въезд на Проспект Ахеменидов (раньше Красных Ткачих) перегородил полицейский газик. Из газика выскочило грозного вида пузо в фуражке и замахало жезлом. На Триярского эти процессы за стеклом не произвели никакого впечатления.

– Кроме того, что Якуба там нет и не было, ты получил еще какую-то информацию?

– Получил! – высказался с заднего сиденья Эль.

– Да подожди ты, “игра со зрителем” еще не началась, – поморщился

Триярский.

Проспект Ахеменидов стал стерилен, как пустыня; по крышам двух соседних пятиэтажек прогуливались снайперы, а пузо с жезлом и свистком уже не плевалось трелями, а только шевелило деревянными от служебного ужаса губами.

По умершему проспекту пронеслись мигалки. Потом еще мигалки – мгновенно отражаясь фиолетовыми бликами в мокром зазеркалье шоссе.

Наконец, мелькнули три серых автомобильных призрака, унося вдаль по проспекту тело Областного Правителя.

– Говорят, его возят в наручниках, – сказал шофер.

– И увеличили сегодня охрану… – задумался Триярский. – Короче,

Лева, к тебе не подходил там один тип… обратившийся к тебе с

“кавказским акцентом"?

Снайперы на крышах, пятясь, растворились в дожде; пузо закатилось обратно в свой газик и, выдав прощальную трель, уехало. Транспорт хлынул со всех сторон, мешаясь с пешеходами.

– Скорее, – газанул Лева. – В пробку вляпаемся, тогда все.

Но “Мерседес” легко проскочил проспект Ахеменидов и свернул на

Бульвар Клинтона, бывший Фиделя Кастро.

– Что-то город сегодня подозрительно активно украшают, – Триярский кивнул на выводок гирляндо-развешивательных машин вдоль фонарей.

– Так объявляли, в пять будет “Отчетный концерт национальных меньшинств” в Доме Толерантности, по телевизору… – доложил всезнающий Эль. – От жизни отстаете, Учитель.

– Подальше бы отстать от такой жизни, – пробормотал Триярский.

Потом, очнувшись (они пронеслись мимо Дома Толерантности, где действительно шло какое-то ковыряние и подготовка), посмотрел на шофера: – В двух словах: что он тебе сказал?

– В двух словах не скажешь.

– Одно слово: Якуб жив?

– Кажется, жив… Вспомнить надо.

Взлетели на пригорок. В лобовом стекле всплыл двухэтажный мраморный особняк.

– Учитель, это здесь нам обещали еще подбросить бабла? Так не светит.

Трияркский и шофер одновременно повернулись к Элю.

– Ну, не светит, – пояснил Эль.

– Неслабый у вас помощник, – присвистнул Лева.

– В чем дело? – Триярский посмотрел на шофера.

– Сейчас сами от хозяйки и узнаете…

Аллунчик вышла как призрак и вместо приветствия произнесла:

– Меня обокрали. Вытащили все деньги.

– Ну, вы теперь хотите сказать: нам что-то светит? – повернулся Эль к Триярскому.

Изнутри мраморный особняк казался еще более мавзолейным. Поднимались по лестнице (позолота, волосатые пальмы).

– Забрали только деньги, все остальное на месте.

Аллунчик назвала, высморкавшись, сумму.

– Упс! – Эль чуть не захлопал в ладоши. – Хотел бы, чтобы у меня тоже столько можно было украсть.

– Это тот самый придурок, на которого тебе нужны были деньги? – поинтересовалась Аллунчик.

– Этот “придурок” знал, что у тебя нет денег еще до того, как ты об этом сказала.

– ?

– Врожденная способность определять присутствие денег… Нет, не в каком-то именно месте, а в целом, у человека…

– Я феномен, – Эль слегка поклонился.

– Пять лет назад этот феномен чуть не оказался в колонии для несовершеннолетних, – заметил Триярский. – Потом встал на путь истины и скоро получит бакалаврский венок юриста… Честно говоря, не знаю, как он его на эту свою шевелюру натянет.

Аллунчик затеплилась тонкой улыбкой. Все-таки – красавица, и уши совсем не крупные, и не шедший ей великосветский панцирь, в котором она еще утром пыталась сверкать у Триярского, сейчас размягчился…

– Показывайте место происшествия, потерпевшая! – Триярский взял хозяйку за руку. Вспомнив про уразу, отпустил.

Место осмотрели. Аллунчик лезла под руки, мешала, уверяла, что это кто-то из своих:

– Может быть, даже Якуб… заехал… Но я совершенно без денег!

Триярский достал утреннюю пачку, отсоединил от нее половину:

– На три корочки хлеба, надеюсь, хватит…

– Хватит, – вздохнула Аллунчик, – но только ровно на три.

Эль вздохнул еще горше:

– Ну вот… только настроишься на вознаграждение! Послушайте…

– Алла Николаевна, – подсказал Триярский.

– … да, Николаевна! Почему бы вам, ну – не одолжить пока деньги… пока не найдется ваш муж с бумажником… ну хотя бы у шофера.

– У Левы?! – усмехнулась хозяйка.

– А что! Мне показалось, что у него…

– Тише! – Триярский вглядывался в телевизор.

Шли русские новости. На экране возник диктор, известный всему

Дуркенту тамада Марварид Бештиинов:

– …благодаря самоотверженному функционированию Прокуратуры, заговор против жизни Правителя Дуркентской Автономной Области удалось избежать, и своевременно…

– Нет… Не может быть… – Аллунчик опустилась на колени перед телевизором.

Пошли имена злоумышленников. Многие из них Триярский еще утром встречал в “Кто есть Кто”… теперь их следовало поместить в “Кто есть Никто в Дуркенте” – если бы только кому-то пришла мысль издать такую книжку.

– Нет… нет… только не Якуб…- шептала Аллунчик.

– Мухсинов Хаттаб Хабибович, Фидоев Шароф, Турыкин Олег Марленович…

Триярский быстро заносил фамилии в записную книжку.

Список кончился. Аллунчик сползла на пол и тихо завыла.

– Успокой ее… мне сегодня нельзя, – шепнул Триярский.

– Как…? – заметался Эль.

– Валерьянку я ей и сам бы мог налить!

Эль подполз на коленках к Аллунчику, довольно толково ее обнял и примостил к себе.

– Все будет хорошо, де-енежки найдутся… – замурлыкал Эль;

Аллунчик, словно очнувшись, поглядела на лицо Эля, не такое уж придуркаватое, как ей казалось… Потом вспомнила про телевизор и снова заплакала. Уже тише.

Час шестой. ЗАПАДНЯ

– Странно, должен же быть… хоть какой-то суд, – нахмурился

Триярский, когда тамада уступил место рекламным роликам. -

Кто-нибудь из них бывал у вас?.. Якуб с кем-нибудь из них общался?

– Не помню… – почувствовав, что засиделась в объятиях Эля, Аллунчик встала, шатаясь, подошла к мини-бару. – Может, кого-то прослушала…

У Якуба столько знакомств, люди, все какие-то люди… Зачем теперь все это?

Налила коньяка, приглашающе помотала золотистой бутылкой. Эль встрепенулся.

– Мы на работе, – остановил его поползновение Триярский.

Аллунчик пожала плечами, подняла рюмку, словно нацеливаясь на тост… встретив вместо привычных обращенных к ней глаз и фужеров только пустой полумрак обворованной комнаты, усталым залпом проглотила жгучую безрадостную влагу.

– В списке заговорщиков Якуба не было. – Триярский просматривал свои записи. – Логика подсказывает, что…

– Логика! – усмехнулась Аллуничик, наполняя по второй. – Ты все еще ищешь в этом городе логику… Такая здесь не проживает. Давно эмигрировала.

– Логика есть всегда. Просто их, логик, много. И не у каждой был свой Аристотель.

– А-а, ты все еще философ! – Аллунчик пошатнулась, схватилась за крышку бара.

– А ты, кажется, уже алкоголичка.

– Нет! Не алкоголичка! – Аллунчик захлопнула бар и потрясла кулачком.

– Тихо! – шикнул Триярский, заметив на экране возвращение Бештиинова.

– …кучка выродков, посягнувших на нашу Автономность, действовавших по Указке Террористических Сил и Религиозного Мракобесия, – тамадил

Бештиинов.

– Якуб не был религиозным мракобесом! – всхлипнула Аллунчик.

– …суд состоится сегодня же, гласно, с соблюдением всех демократических процедур и наблюдателей… в Доме Толерантности…

– Упс! А как же концерт, национальные песни и пляски? – подскочил Эль.

– … с кратким обращением к народу выступит наш Правитель…

Серый Дурбек выдержал государственную паузу…

– Дуркентцы! Я буду говорить на одном из рабочих языков ООН, чтобы скорее ввести в курс международную общественность, которая, как известно, внимательно следит за нашими преобразованиями.

– Интересно, ей самой известно, что она за ними следит? – спросил Эль.

– Нехорошо смеяться над политиками… – нахмурился Триярский. -