Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены

Одни. Он сын рыбака и ведьмы.

Другие. Его видели в обществе с женщиной, улетевшей сорокой.

Новые. Он сын казненного раба, смерть которого была отсрочена на несколько дней.

Другие. Никому неведомо, кто он, может быть, он и бог, но он подлежит казни.

Голоса из толпы. Он человек, он человек!

Жрец. Кто ты, о Девий бог?

Девий бог (сохраняя неизменную улыбку). Вы хотите, здесь стоящие, чтоб я сказал, что я человек. Хорошо, я говорю: я – человек.

Меч падает, не поражая Девьего бога, и остается лежать у его ног.

Жрец (наклоняясь, целует меч, лежащий у ног Девьего бога, потом, подымаясь). О, князья Страх и Ужас, возьмите меч и положите в руки Перуну. (К отроку). Быть может, ты скажешь, что ты бог?

Девий бог (наклоняя голову, с улыбкой, чуть слышно). Да.

Все жрецы, князья, толпа припадают взглядами к мечу. Жрец молчит, смотря, выжидая и подняв руки. Взоры всех, следя за мечом, подымаются все выше и выше.

Жрец. Он не упал.

Толпа. О! О! О!

Кто-то. Слышите! Слабый женский голос, несущийся из толпы: «Бог». И всюду многие с внезапной верой восклицают: «Он Бог!» И уже рождается какая-то буря голосов, то утихающая, то разрастающаяся, сливающаяся в один голос: «Он Бог!»

Девий бог (с улыбкой). Нет, я человек.

Кто-то из толпы. Меч не упал.

Жрец склоняется на колени и целует край одежды стоящего Девьего бога.

Из толпы. Как можно быть сразу и богом и человеком? Он безбожник и оскорбляет святыню.

Молодые Очи. Не он безбожник, а меч не священен.

Жрец. Кто сказал, что меч обманывает?

Молодые Очи. Я. (Движение в толпе). О, кто бы ты ни был, и какое бы имя ни присваивал себе, дай встать под судящим мечом отроку.

Выходит из толпы жених с русой бородой и черными блестящими глазами.

Молодые Очи. Вот я встаю на это, уже не святое место…

Голоса в толпе (кричат). Меч задрожал, меч задрожал, бойся!

Жрец. Не делай напрасного опыта, человек.

Молодые Очи. Старик! Солгал не заклавший меч. (Вставая). Задай мне нужные вопросы.

Жрец стоит с грустной улыбкой.

Молодые Очи. Ну что ж, я сам себя спрошу. (Подымая глаза к небу). Кто я, здесь стоящий? Я бог.

Меч падает и разрубает его на части, уроненный золоченым кумиром с обнаженными зубами и сердитым видом. Толпа молчит.

Жрец. О, кто б ты ни был! Мы смертны, и не боги. Ты пришел смутить нас и лишил возможности жить нам так, как велели боги. Уйди от нас.

Девий бог склоняется на колени и целует край одежды жреца.

Старик из толпы. Отче святой! Пусть боги… Пусть меч, низверженный богом, за дерзкое слово казнил Молодые Очи, но этот принес нам зло, он отнял у нас невест и подлежит за это казни.

Слабые голоса. Он прав!

Девий бог (смеясь). Он прав.

Жрец. Хорошо, да будешь ты судим по человеческому закону. За нашу смуту, побоище и распрю ты подлежишь смертной казни и ты ее примешь, если на то будет воля твоя. Честные, о мужи! Тот, кто стоит здесь, присудил себя по законам нашим к смертной казни. Да будет воля его.

Ведут его со связанными руками на лобное место. Колыхаются, подобно водам, толпы народа. Многие молятся. Читают молитвы. Зажигают костер под стоящим Девьим богом обреченные, мрачные преступники.

Устремляющиеся из переулка люди. Что вы делаете, что вы делаете! Вы предаете смертной казни неизвестного, когда он бесчинствует на другом конце города. Он собирает толпы зачарованных девушек и поет и рассказывает о звездах, показывая рукой, и пляшет. Так они безумствуют вместе. И опять уже загораются схватки женихов и братьев, как светящееся море перед грозой.

Заведующие казнью. Мы казним казнью согласно с его волей и не в противоречии с людскими законами.

Новоприбывшие. Ты притворяешься, неизвестный! Ты не Девий бог!

Девий бог. Ты прав, я не Девий бог!

Выскальзывает из рук и подымается к небу облаком.

Третье

У князя Солнца.

Гордята (к Молве). И тебе не стыдно! Уж солнце закатилось, уж заря потухла, а ты только возвращаешься. Уж наше сердце истомилось, тебя ожидаючи.

Молва. А, мамо, что было! В то время, как казнили Неведомого, принявшего образ Девьего бога, мы с ним весело проводили время на холмах, за городом. Он достал где-то подсолнечник и сидел с ним в руке на холме и, отрывая лепестки, гадал, сколько нам лет. После мы пели, плясали, кружились вокруг него и костров, а когда мы ушли, то пришли нищие и собрали много жемчуга, который мы насыпали, срывая с себя, ему в руку, а он бросал, следя за полетом, и смеялся, когда полет был красив и лалы, блеснув, рассыпались по земле. Нам всем было очень приятно отдавать жемчуг, но совсем не приятно, когда эти противные нищие собрали и надевали на шеи с кожей грубой, как колено верблюда.

Гордята. А твои жемчуга где? Как, ты тоже раскидала жемчуг!

Молва. Конечно! Неужели я останусь сидеть как глупенькая, когда все подходили и насыпали ему жемчуг в руку.

Гордята. Но ведь это твоей прабабушки.

Молва. Ну так что ж, что прабабушки. (Смеясь). Зато я внучка.

Князь Солнце. Ну и ну!

Молва. Мы все думали, что это был просто человек, и не могли понять, зачем его судили. Так как юноши объединились в общем замысле убить его тайно, во время сна, то его охраняет отряд медью облаченных подруг, и он заснул с своим подсолнечником, окруженный неспящими с блестящими при луне латами и шлемами. Его невозможно найти, так как он скрылся, окруженный девичьей ратью в Священной Роще на бесовых холмищах. И то место со всех сторон окружено деревьями.

Княжич Шум. Вот я пойду и скажу это.

Молва. Это будет подлость, и ты будешь сыщик. (Продолжая рассказывать). Засыпая, он почему-то велел завязать себе глаза. Почему-то рассказывают, что в 12 часов он проснется и пойдет с подсолнечником в руке, с завязанными глазами, по лунной тропе.

Гордята. А как он одет?

Молва. Во-первых, он не расстается со своей дудкой, которую он срезал из тростника, которому молится. Затем в белую рубашку и белые портки, белые онучи и лапти. За поясом у него свирель и гребень и ножик для срезания луков, из которых он учил нас стрелять.

Вообще он нисколько не походит на бога; это просто очень, очень милый молодой человек.

Старый князь. Молодчик.

Мать Гордята. Оладьи с сушеными грушами покушай – проголодалась, набегалась.

Молва. Нет, я уж больше не хочу; меня, кажется, кто-то зовет.

Гордята. Смотри, опять не уйди с ним на Священную Гору.

Молва (уходя). Было бы странным…

Горничная. А княжна ведь ушла! Да! Приказали мне принести сулею вишневого варенья да платочек потеплее и объявили, что изволят угостить своего бога вареньем. И еще взяли свою вышивку, чтобы не было скучно сидеть, если назначат часовым.

Гордята (подымаясь). Я же говорила! Я же говорила!

Княжич. Однако, это я не знаю, что такое. (Ходит по комнате). Ходит по ночам! Эти вольности доведут, я не знаю, до чего. Какой-то бродяга. Я пойду и убью его.

Князь Солнце. Ну, не так-то скоро. Однако, нужно принять меры. (Одевается и уходит).

<1>

Светелка, наполненная по большей части безусыми вооруженными юношами.

Один (с приподнятой смешно губой и устремленными поверх слушателей глазами). Вот что, этому нужно положить конец! Вам известно, что бродяга, отрок, ничем, решительно, не выдающийся, ничем не отличающийся, завладел, или, вернее, похитил сердца всех прекрасных барышень столицы. Мне достоверно передавали, что там ничего предосудительного не происходит – они просто собираются и проводят время вместе, как если бы у них отняли половину их лет. Но что их ожидает в будущем! Что с честью их и их семей! Да, мы должны его убить. Его участь решена не нами. Мы только исполнители. Его не следует порочить. Но и не следует щадить. Он должен пасть. Но, говорят, там есть отряд вооруженных девушек. Как с ними поступить? Нет никакого сомнения, что они станут защищать своего любимца. Я предлагаю поднять меч и на них, но пусть, кто убьет не его, упадет грудью сам на меч. Я кончил. Несогласных с моим предложением прошу поднять руку. Раз… два… При одном воздержавшемся, семь за, два против. Угодно собранию…

Остальные. Мы согласны.

Княжич Шум. Я пришел к вам. Я знаю, где он. Он в Священной Роще. Мне сказала об этом сестра.

Председательствующий. Я поздравляю вас с сообщительностью, которая привела вас сюда, и предлагаю собранию вернуться к порядку дня.

Вошедший. В чем цель вашего собрания?

Председательствующий. Мы решили переселиться в души наших предков. Для этого мы перешли в прошлое на 11 веков. Но пришел он и смутил наш покой. Мы обсуждаем способы, опираясь на меч, восстановить покой.

Четвертое

Высокая роща священных дубов. На сучках некоторых кумирообразные изображения богов. На холме спит Девий бог, окруженный бодрствующими девушками в латах.

Княжна Молва. Вот и я. Я принесла вам вишневого варенья, а сама закуталась в теплый платок. Хотите?

Одна. Благодарствуем.

Молва. Когда проснется учитель, я угощу его вареньем.

Одна (приподымая голову). Он спит еще. Как хорошо светятся на горе наши жемчуга, сорванные нами с себя, – словно светляки на холме. Но (прикладывая палец к губам) тише. Он подымает голову. У него на глазах повязка. Он идет, спускаясь к нам с холма, и держит в руках свой подсолнечник. Нет, он направляется в лес, куда ему повелевает идти падающая с неба полоса света. Идемте быстрее за ним.

Блестя латами, девушки восходят на холм, чтобы идти за ним.

1-я латница. Он идет и точно спит.

2-я латница. Он идет, держа руку, – точно его ведет за нее чья-то большая рука.

3-я латница. Он проходит между деревьев, посвященных Леуне.

2-я латница. Идемте же быстрее, так как его может ожидать опасность.

1-я латница. Кто это между нами? Она появилась вдруг там, где она сейчас, ниоткуда не приходя. Смотрите, смотрите, я через нее прохожу, и она возникает тотчас за мной. В руке ее копье, а на стане легкий плащ.

2-я латница. И я тоже. Я пересекла ее копье, и оно тотчас же сомкнулось за мной.

3-я латница. Я свободно прохожу через нее, но смотрите, не держит ли она на привязи двух гончих, двух быстрых собак.

Все. Да, держит.

3-я латница. Но всмотритесь, не возникают ли на его голове рога, и не бежит ли он, преследуемый, бегом оленя.

Все. Да, он бежит, как преследуемый, и над ним рога. Да, мы видим, он гонимый олень.

Нет, это нам показалось, потому что он снова идет, держа в руке золотой цветок, как всегда, как всегда – тот.

Девий бог. О, девушки, вы собрались вокруг меня, как цветы вокруг ручья, который им звенит, но холоден; теперь же я иду к той, которой я цветок, поворачивающий к ней голову, как к ночной Леуне.

Некоторые латницы. Он поет! Да! К нам холодный, он идет к той, которая будет холодна к нему. О, бездушная Воля! О, попирающая людские души Судьба! Мы разбросали свои жемчуга, сравнив ночной холм в блеске с звездным небом. Мы истребили свои души в богослужении ему, он же остался холоден и идет к той, которая будет холодна к нему и перед которой бросает свои слова и чувства, как снятый с шеи жемчуг.

О, несправедливая, злая Судьба. О, бедные, бедные мы. Не оставить ли нам его? Не пойти ли к нашим близким, братьям и сестрам, оплакивающим нас, сидя у вечернего огня. Нет, потому что и горе наше – сладчайший мед, который мы когда-нибудь пили, и несправедливо оставить его одного в темной роще с цветком в руке, среди, может быть, подстерегающих убийц. Идемте по темной роще, подымаясь и спускаясь по холмам, и пусть изображения богов, смотрящих с веток, будут свидетелями верности девичьей рати Ему, несравненному, Ему, ненаглядному.

Смотрите, девушки, здесь река. Кто, невидимый, оставил здесь челн, где его никогда не бывает, оставив столько мест, сколько нас, присутствующих?

И кто сел, молчаливо сел у кормы, благодаря чему челн сам идет поперек волн, без помощи чьих-либо весел? То Рок. То, видно, он принял на себя труд перевозчика, чтобы облегчить нам выполнение его указаний.

Ах, таитесь, девы, боязливо и страшно в страшном присутствии Рока. Вот молчаливо и прозрачно светится он на носу челна, предвещая страшное. И куда мы стремимся по волнам, не знаем.

Лейтесь за нами, струп, и донесите о нас печальную весть нашим семьям, так как мы плывем, ведомые Роком.

Но река надвигается туда, где раньше была улица. И вот уже мы на суше. Но что? Не ищущие ли везде убийцы мелькнули сзади нас? Сестры, сестры, пора нам доказать, что не напрасно эти руки взяли меч и что не робкое сердце защищают эти латы. Ах, как ярок свет светочей и это Рок, что каждая из нас встретила здесь своего оскорбленного поклонника.

Но мы не нарушим законов человеческих, и каждая из нас выберет лишь чужого друга.