Унгерн. Демон монгольских степей

Стенограмма судебного процесса была почти полностью опубликована в новониколаевской газете «Советская Сибирь». Для того времени это был случай почти что уникальный. Обычно ограничивались только краткой информацией о приговоре.

Обвинение, которое зачитал председатель Чрезвычайного трибунала, состояло всего из трёх пунктов. Но каких! Генерала семёновской армии барона Унгерна обвиняли:

   1. В преступных военных действиях под покровительством Японии при создании «центральноазиатского государства»;

   2. В вооружённой борьбе против Советской власти с целью реставрации династии Романовых;

   3. И, наконец, в осуществлении террора и массовых зверств.

Унгерн молча выслушал предъявленное ему обвинение, держась спокойно. Только «руки всё время засовывая в длинные рукава халата, точно ему было холодно и неуютно». Время от времени «подсудимый переступал ногами, обутыми в перевязанные ремнями монгольские ичиги».

После этого Унгерн садится на скамью, стоявшую на театральной сцене, и отвечает на вопросы «достаточно искренне», «тихо и кратко». При этом он «смотрит больше вниз, глаз не поднимает даже в разговоре с обвинителем»:

Опарин; Признаете себя виновным по данному обвинению?

Унгерн: Да, за исключением одного — в связи моей с Японией.

После этого председателем слово предоставляется общественному обвинителю Емельяну Ярославскому, Он начал задавать вопросы, которые, как казалось, были далеки от событий Гражданской войны и тех обвинений, которые были только что предъявлены подсудимому:

Ярославский: Прошу вас более подробно рассказать о своём происхождении и связи между баронами Унгернами-Штернбергами германскими и прибалтийскими.

Унгерн: Не знаю.

Ярославский: У вас были большие имения в Прибалтийском крае и Эстляндии?

Унгерн: Да, в Эстляндии были, но сейчас, верно, нет.

Ярославский: Сколько лет вы насчитываете своему роду?

Унгерн: Тысячу лет.

Ярославский: Чем отличился ваш род на русской службе?

Унгерн: Семьдесят два убитых на войне.

Ярославский: Судились ли вы за пьянство?

Унгерн: Нет.

Ярославский: А за что судились?

Унгерн: Избил комендантского адъютанта.

Ярославский: За что?

Унгерн: Не предоставил квартиры.

Ярославский: Вы часто избивали людей?

Унгерн: Мало, но бывало.

Ярославский: Почему же вы избили адъютанта? Неужели только за квартиру?

Унгерн: Не знаю. Дело было ночью...

После вопросов, которые сыпались как град, Емельяну Ярославскому предоставили слово для обвинительной речи. Он вновь отличился красноречием, закончив речь следующим:

   — Приговор должен быть приговором над всеми дворянами, которые пытаются поднять свою руку против власти рабочих и крестьян!

Затем дали слово защитнику Боголюбову, который своим поведением на суде рисковал многим, Но у него хватило «тихой смелости» поставить под сомнение обвинение барона в том, что «он являлся проводником захватнических планов Японии». Боголюбов предложил своих варианта приговора подсудимому:

   — Было бы правильнее не лишать барона Унгерна жизни, заставить его в изолированном каземате вспоминать об ужасах, которые он творил.

   — Для такого человека, как Унгерн, расстрел, мгновенная смерть, будет самым лёгким концом. Это будет похоже на то сострадание, какое мы оказываем больному животному, добивая его. В этом отношении барон Унгерн с радостью примет наше милосердие.

Председательствующий на судебном заседании оглядел молчаливый зал. Повернувшись к барону, Опарин привычно, уверенным голосом сказал:

   — Гражданин Унгерн, вам предоставляется последнее слово.

Человек в «жёлтом, сильно потёртом и истрёпанном халате с генеральскими погонами», с Георгиевским крестом на груди, встал со скамьи, выпрямился и, обращаясь к суду, ответил кратко:

   — Мне нечего сказать.

После этого Опарин объявил перерыв: Чрезвычайный трибунал удалялся на своё последнее совещание.

Как писалось в газетах, судебный процесс шёл пять часов. В 17.15 подсудимому был объявлен приговор: он признавался виновным по всем пунктам. В том числе и в «преступном» сотрудничестве с Токио. Приговор, как заявил председатель Чрезвычсиб-трибунала, окончательный, обсуждению и обжалованию не подлежащий: смертная казнь через расстрел.

16 сентября новониколаевская газета «Советская Сибирь» поместила на своих страницах «Заключение по делу бывшего начальника Азиатской конной дивизии генерал-лейтенанта Р.Ф. Унгерна фон Штернберга». Оно было подписано представителем Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (ВЧК) по Сибири Павлунским. В «Заключении» говорилось:

«Следствием установлено, что Унгерн являлся проводником части панмонгольского плана, выдвигаемого Японией, как одного из средств борьбы с Советской Россией, С этой целью Унгерн вступал в сношения со всеми выдающимися монархическими кругами и правительствами Китая, Монголии, Кир. края (Киргизского или Казахского края, — А.Ш.), составлял и рассылал письма и воззвания главарям белогвардейских отрядов: Кайгородову, Анненкову, Бакину, хунхузским шайкам, состоявшим на службе Японии, а также видному деятелю Киргизского (Казахского. — А.Ш.) национального движения — бывшему члену Государственной Думы Букейханову, эсеру Анучину...

Унгерн при содействии Семёнова, китайских и монгольских монархистов организовал армию и овладел Монголией, опираясь на которую он мог бы развернуть в широком масштабе борьбу с Советской властью и революционным Южным Китаем.

При наступлении на Советскую Россию и ДВР Унгерном применялись методы поголовного вырезания населения Советской России, вплоть до детей. Применялись пытки: размалывание в мельницах, битье палками по монгольскому способу (бить до тех пор, пока мясо не отстанет от костей), сажание на лёд, на раскалённую крышу, на деревья.

Постановлением Сибирского ревкома от 12 сентября с. г. Унгерн предаётся суду революционного трибунала Сибири по обвинению:

1. В проведении захватнических планов Японии, выразившихся (в) создании Срединного азиатского государства, свержения власти Дальне-Восточного Правительства в Забайкалье.

2. В организации свержения Советской власти в России, в частности в Сибири, с восстановлением в ней монархии, причём на престол предназначалось посадить Михаила Романова.

3. В зверских массовых убийствах и пытках: а) крестьян и рабочих, б) коммунистов и советских работников, в) евреев, которые вырезались поголовно, г) вырезании детей, д) революционных китайцев и т.д.».

...Унгерн выслушал приговор внешне совершенно спокойно. Другого он не ожидал и не мог ожидать. И потому, вероятно ещё в Троицкосавске, свыкся с мыслью о неотвратимом» «смертном» возмездии.

Возврата к жизни для него не было.

В сопровождении конвоя смертника отвезли из «Сосновки» обратно в городскую тюрьму. Там он провёл последние часы своей жизни. Его оставили в одиночестве на самое короткое время» чтобы приготовить для приведения приговора все» вплоть до мелочей.

Тогда и дал Унгерн фон Штернберг волю обуревавшим его чувствам. Он бережно снял с груди свою фамильную гордость — белоэмалевый крест Святого великомученика и победоносца Георгия 4-й степени и поцеловал его. Плакал ли он при этом — неизвестно. Но с остервенением» ломая зубы» грыз эмаль и серебро Георгиевского креста» который никогда не снимал» чтобы крест никому после него не достался.

Генерал-лейтенант барон Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг был расстрелян в день суда. Его поставили к глухой тюремной стене» сложенной из красного кирпича. Взвод стрелков-красноармейцев привычно вскинул винтовки-трёхлинейки, прицелился и замер в ожидании приказа:

— Пли!..

Можно утверждать, что смерть «кровавым» белым бароном была принята с достоинством. Для представителя древнего рода немецких рыцарей-крестоносцев это было фамильной честью. Кавалер офицерского Святого Георгия не мог поступить иначе. Уж что-что» а трусом на войне он никогда не был.

Слухов о смерти барона Унгерна ходило много. Когда весть пришла в Ургу, Богдо-гэген повелел служить посмертные молебны во всех монастырях и храмах Монголии. Местные ламы ещё долго поминали «родственника Белого царя», избавившего их страну от власти китайцев и получившего в награду от степных князей сперва титул вана — равного им монгольского правителя. А от воцарившегося с «лёгкой» унгерновской руки Богдо-гэгена — Джембцуна-Дамбы-хутухты — ханский титул чингисидов и ещё другой, цин-вана, то есть монгольского князя высшей степени.

Глава вторая

НАСЛЕДНИК СЛАВЫ БАРОНОВ УНГЕРНОВ ФОН ШТЕРНБЕРГОВ

оман Фёдорович фон Унгерн мог гордиться своей родословной в любом аристократическом салоне. Он мог документально доказать древность баронского рода. И после этого вполне уверенно дополнить собственными фамильными изысканиями.

Род баронов Унгернов-Штернбергов был внесён в дворянские матрикулы всех трёх прибалтийских губерний Российской империи — Эстляндии, Лифляндии и Курляндии. Однако к началу XX века баронское семейство «ужалось» в одной эстляндской территории, растеряв почти все свои родовые земли и доходы с них.

Был со всей документальной достоверностью известен родоначальник многочисленного баронского семейства — Ганс фон Унгерн. Он жил в XIII столетии, был вассалом рижского архиепископа и слыл храбрым рыцарем. Его потомки много воевали на Стороне шведской короны, стремясь выбиться в аристократию и не быть обделёнными землёй с крестьянами.

В 1653 году королева Швеции Христина — Кристина Августа (дочь короля Густава II Адольфа), за год до своего отречения от престола, одарила род Унгернов-Штернбергов в лице рыцаря Ганса Унгерна фон Штернберга баронским титулом. К тому времени прибалтийскими поместьями на землях эстов, ливов и куров они уже владели, но к числу богатых землевладельцев не относились.

«Свейской» (в те времена в Московском царстве шведов называли свеями) королевской властью новому баронскому роду Унгернов-Штернбергов был дан навечно родовой герб:

«Щит четверочастный с малым серебряным щитком в середине, в коем золотая шестиконечная звезда над зелёным трёхглавым холмом. В первой и четвёртой частях в голубом поле три золотые лилии (2+1). Во второй и третьей частях в золотом поле серебряная роза с золотым внутри венчиком и тремя из неё зелёными листьями в опрокинутый вилообразный крест. На щите шведская баронская корона и над ней два коронованных дворянских шлема. Нашлемник: правый — столб из сплетённых в косицу серебряных и золотых прутьев, между золотым и голубым орлиными крыльями; левый — шестиконечная золотая, звезда между двумя павлиньими хвостами по шесть перьев каждый (2+2+2). Намёт пересечённый голубым с золотом по зелёному с серебром в шахматы».

Именно таким изображён родовой баронский герб Унгернов-Штернбергов в «Собрании гербов Рыцарства Лифляндии, Эстляндии, Курляндии и Эзеля». Вне всякого сомнения, своей красотой этот герб превосходил многие подобные гербы немецкого прибалтийского баронства.

Знатность своей родословной и её «удивительную» древность фон Унгерны-Штернберги дописали сами. Да ещё как! Лучше всего на сей счёт сослаться на самого белого генерала Романа Фёдоровича. Весной 1921 года он в беседе со своим штабным офицером Ф. Оссендовским так изложил (записанную несколько позднее его собеседником в книге «И звери, и люди, и боги») родословную:

«Семья баронов Унгернов-Штернбергов принадлежит роду, ведущему происхождение со времён Аттилы. В жилах моих предков течёт кровь гуннов, германцев и венгров. Один из Унгернов сражался с Ричардом Львиное Сердце и был убит под стенами Иерусалима. Даже трагический крестовый поход детей не обошёлся без нашего участия: в нём погиб Ральф Унгерн, мальчик одиннадцати лет. В XII веке, когда Орден Меченосцев появился на восточном рубеже Германии, чтобы вести борьбу против язычников — славян, эстов, латышей и литовцев, — там находился и мой прямой предок, барон Хальза Унгерн-Штернберг. Когда основали Тевтонский орден, среди его членов всегда присутствовали представители моего рода...»

Здесь Роман Фёдорович, вопреки исторической, документально подтверждённой правде, немного согрешил. А может быть, его подчинённый Оссендовский записал что-то неправильно. Но в данном случае генерал Унгерн приписал своему роду обладание баронским титулом на целое столетие раньше.

«…В битве при Грюнвальде пали двое из нашей семьи. Это был очень воинственный род рыцарей, склонных к мистике и аскетизму, с их жизнью связано немало легенд. Генрих Унгерн-Штернберг по прозвищу «Топор» был странствующим рыцарем» победителем турниров во Франции, Англии, Германии и Италии. Он погиб в Кадиксе, где нашёл достойного противника-испанца, разрубившего ему шлем вместе с головой.

Барон Ральф Унгерн был пиратом, грозой кораблей в Балтийском море. Барон Пётр Унгерн, тоже рыцарь-пират, владелец замка на острове Даго, из своего разбойничьего гнезда господствовал над всей морской торговлей в Прибалтике. В начале XVIII века среди прибалтийского дворянства был известен некий Вильгельм Унгерн, занимавшийся алхимией и прозванный за это «Братом Сатаны». Морским разбойником был и мой дед: он собирал дань с английских купцов в Индийском океане. Английские власти долго не могли его схватить, а когда наконец поймали, то выдали Русскому правительству, которое сослало его в Забайкалье».

Со слов генерала Унгерна баронское родовое древо назвалось весьма романтическое: тут тебе и странствующие по христианской Европе рыцари, и безгрешные крестоносцы, и морские пираты Индийского океана, которых российские государи по просьбе английской короны ссылали в забайкальские степи?!

Самым удивительным было то, что Роман Фёдорович убеждённо верил в такие родовые, ничем не подтверждённые предания. И даже в то, что самым далёким предком Унгернов был «Бич Божий» — предводитель союза племён народа гуннов Аттила, который одним своим именем устрашал две Римские империи той эпохи — Восточную и Западную.

Когда барона спрашивали порой сослуживцы, чем он может подтвердить наиболее удивительное из сказанного, он отвечал резко и твердо:

   — Во время штурма моего родового замка войсками графа Шереметова, ближнего боярина царя Петра Великого, сгорели все фамильные бумаги за несколько столетий. Сохранились лишь обгорелые обрывки.

   — Значит, родовых документов у вас нет?

   — Только малая их часть, хранимая в семье. Но и эти обгорелые манускрипты подтверждают всё то, что вы от меня сегодня услышали, господа. Слово баронской чести.

   — Но всё же, барон, ваше древо роднится с фантастикой истории?

   — Вполне возможно. Но в моей Эстляндии таких оскорбительных сомнений никто из соседей не высказывал...

Гордился Роман Фёдорович и родовым гербом. При его составлении геральдисты шведского королевства, можно сказать, постарались. Особенно удачен оказался девиз, начертанный над лилиями и шестиконечными звёздами: «Звезда их не знает заката».

Насчёт пиратства Унгернов сомнений можно было не высказывать, если знать то время. Фамильных поместий было больше всего в Эстляндии, в Ревельском в Гапсальском уездах. В последний входил остров Даго (ныне Хийумаа), с большим числом маленьких, удобных бухт для стоянок парусников балтийских корсаров. Во время Ганзейского торгового союза и Ливонского ордена пиратство на Балтике процветало. И владельцу крепкого замка, сложенного из дикого камня, стоящего прямо на берегу моря, было грешно не иметь корабль с командой, готовый взять на абордаж одинокое купеческое судно.

Своё генеалогическое древо генерал Унгерн мог сосчитать на пальцах. Он был семнадцатым родовым коленом от рыцаря рижского архиепископа Ганса фон Унгерна. Мог назвать немало поместий в Прибалтике, которые были получены Унгернами от шведских королей и российских императоров. Однако большими личными богатствами и высокими должностями при монарших дворах Унгерны похвастаться не могли.

А вот воевали прибалтийские бароны действительно много и доблестно. В войнах Ливонского ордена, русско-шведских и русско-турецких, антинаполеоновских и прочих европейских, с Японией в Маньчжурии и в Первой мировой. И, естественно, в Гражданской войне в России. Офицеры-добровольцы фон Унгерны были известны по белой Северо-Западной армии генерала от инфантерии Николая Николаевича Юденича.

Генерал Унгерн не раз говорил о последних, что дважды ходили неудачно брать красный Петроград:

   — Там два моих родственника, два барона воюют. Оба штабс-капитана в мировой войне. Оба Унгерны фон Штернберги. Мне известно, что Юденич их хвалил в боях. И на белом Черноморском флоте служит один, тоже родственник.

   — Знают ли, ваше превосходительство, родичи о вас, воюющем здесь?

   — Трудно сказать. Уж больно далеко я забрался в азиатские степи. Но большевики о нас, должно быть, пишут много...

По всей видимости, генерал Унгерн осознавал своё сходство с прадедом, пиратствовавшим в Индийском океане. И не только внешнее, но и духовное. Тот стал в Индии буддистом, отказавшись от креста на шее. Барон больше всего любил рассказывать именно о своём прадеде. Такие «душевные откровения» он обычно заканчивал фразой:

— Я тоже морской офицер, но русско-японская война заставила меня бросить мою профессию и поступить в Забайкальское казачье войско.

Вне всякого сомнения, праправнук знал подлинную, так нашумевшую в Северной Европе уголовную историю, связанную с именем барона Отто Рейнгольда Людвига Унгерна фон Штернберга. Он учился в Лейпцигском университете и служил при дворе польского короля Станислава Понятовского. В чине камергера переехал в Петербург и занимал придворные должности у императрицы Екатерины Великой, правда, не большие, но дававшие семейный достаток.

Пиратом индийских морей он не был, но много путешествовал и однажды посетил портовый город Бомбей. Англичане недоверчиво относились к любым иностранцам, особенно «белым», которые без разрешения на то оказывались в колониальной Индии. Прибалтийский барон показался бомбейским властям подозрительным, и его арестовала местная полиция. Но уже вскоре незадачливый путешественник был освобождён на условии побыстрее покинуть Индию.

В1781 году им было куплено у университетского товарища, графа Карла Магнуса Штенбока, имение Гегенхельм на острове Даго, особых доходов не дававшее. Однако новый обладатель Гегенхельма нашёл способ заметно увеличить своё состояние, при этом не платя никаких налогов. На берегу моря близ поместья была выстроена башня, на вершине которой в штормовые ночи зажигали маячный свет и звонили в колокол.

Торговые суда, ища спасения от бури в ближайшей бухте, шли на сигналы и в штормовой темени попадали на прибрежные скалы, терпя кораблекрушения. Стихия, однако, не сразу разбивала деревянные судовые корпуса о камень. Утром груз несчастных купцов становился добычей барона Унгерна-Штернберга, а оставшихся в живых моряков по его приказу безжалостно убивали.

Владелец Гегенхельма много лет пополнял таким образом свой сундук, пока его не разоблачил гувернёр сына — деда генерала Унгерна. Он случайно оказался - свидетелем кораблекрушения голландского торгового судна и убийства его капитана. Случилось это в 1802 году. Уголовное дело оказалось из разряда нашумевших не только в Ревеле и российской столице, но и в странах, чьи торговые суда бороздили восточную часть Балтики.

С эстляндским бароном российская Фемида поступила весьма сурово. Он был судим, но отделался за все свои кровавые преступления ссылкой в один из крупнейших тогда в Сибири городов — Тобольск. В Забайкалье «хозяин Даго» не попал.

Вероятнее всего, эту криминально-легендарную истерию маленький Роман Унгерн впервые услышал от своего отца или деда. Однако в действительности ничего романтического в судьбе эстляндского барона Отто-Рейнгольда Людвига Унгерна фон Штернберга не было, Всю «романтику» судьбы владельца имения Гегенхельм его родственники черпали из судебных репортажей вездесущих газетчиков, которым надо было и написать «что-то потрясающее» воображение читателей-обывателей, и не обидеть баронский род.

В действительности «содержание» уголовного дела «хозяина Даго» выглядело намного проще и уж совсем не романтично. Ложного маяка на берегу у Гегенхельма никогда не было. Корабли не грабили и никого не убивали, просто люди барона вылавливали грузы с потерпевших крушение торговых судов и присваивали их себе. Такой «морской промысел» давал известный доход, порой немалый.

А ссылка в Сибирь случилась по причине серьёзной сборы Унгерна с бывшим владельцем имения, ставшим эстляндским генерал-губернатором. Барон публично оскорбил своего бывшего университетского товарища. За что камергер двух дворов — польского и российского — и поплатился. Защитить его в столичном городе на берегах Невы никому из знакомых и родичей так и не удалось. При дворе таким ходатаям было заявлено достаточно строго:

   — Генерал-губернатор есть лицо государственное. Публичное оскорбление его, да ещё к тому же и дворянином, есть преступление уголовное. Безусловно наказуемое, господа...

Знал или не знал истинную правду о судьбе прапрадеда его праправнук, о том история умалчивает. Можно только предполагать, что должен был знать. Ведь Романом Унгерном-Штернбергом семейные архивы в юности читались с несомненным интересом. Ведь известный довоенный писатель Мора Йокаи написал о его прапрадеде целый роман под интригующим названием «Башня на Даго». Да и отец постоянно наставлял сына:

   — Роман, ты должен гордиться древностью нашего баронского рода. Всегда помни в жизни девиз, начертанный на родовом гербе Унгернов-Штернбергов...

Не оставалась в стороне от «исторического» воспитания сына и мать — Софи Шарлотта, урождённая фон Вимпфен, доставившая мужу — бедному прибалтийскому барону (он имел четырёх старших братьев и на сколь-нибудь солидное наследство рассчитывать не мог) — богатое приданое: