Лезвие пустоты

– Давай не будем ссориться, – ответила мать.

Она приподняла руку и пригладила волосы дочери.

– Кэрол будет ждать тебя на пристани. Она приедет на грузовике, поэтому велосипед вы погрузите в кузов. Тебе не нужно ни о чем тревожиться. Она знает, как ты выглядишь. Но если она не встретит тебя, когда ты сойдешь на берег, не пугайся и просто подожди. Она обязательно приедет. Ты все поняла, дорогая? Эй! Ты слушаешь меня?

Бекка слушала. Она воспринимала не только слова, но и эмоции, стоявшие за ними.

– Это не твоя вина, мама, – сказала она.

– Я наделала кучу ошибок, – ответила Лаурель. – Огромную кучу. Если это еще не ясно тебе, поверь мне, детка, скоро ты все поймешь.

Бекка потянулась за рюкзаком, лежавшим на раме велосипеда.

– Где твои очки? – спросила мать. – Ты должна надеть их прямо сейчас.

– Никто на пароме не будет смотреть на меня.

– Тебе нужно носить их всегда. Пусть это станет привычкой. Где краска для волос? Сколько батареек у тебя для слухового аппарата? Назови свое имя? Где сейчас твоя мать?

Бекка с укором посмотрела на нее. Запомните дети, – слышал весь мир… Но в стихотворных строках больше не было нужды, и зря Лаурель повторяла их снова и снова. Что бы она ни цитировала в данный момент, Бекка видела лицо напуганной женщины и, как любой другой человек, могла воспринимать ее чувства. Лаурель всегда подчинялась инстинктам, но поскольку они побудили ее выйти замуж за Джеффа Корри, она больше не доверяла своему внутреннему голосу.

– Мам, со мной все будет хорошо, – сказала Бекка.

Она удивилась, когда глаза Лаурель наполнились слезами. Ее мать ни разу не плакала с тех пор, как они покинули Сан-Диего. Лаурель вообще не плакала после приступа истерики, когда она узнала, кем на самом деле был Джефф Корри и чем именно он занимался. «Мы не можем пойти в полицию, – сказала ей тогда мать, глотая горькие слезы. – О Господь на небесах! Кто тебе поверит, милая? Тело Коннора еще не найдено, и если мы сообщим об убийстве… У нас нет никаких доказательств того, что Джефф совершил преступление». Поэтому она придумала план побега, и они выполнили его, дойдя до черты невозврата.

Бекка мягко сжала руку матери.

– Послушай, что я знаю о себе, – сказала она.

– Что?

– Я Ребекка Долорес Кинг. Приехала из Сан-Луис-Обиспо. На острове Уидби живет моя тетя Кэрол. Кэрол Квинн. Мама работает на раскопках в Олдувай Годж.

Лаурель смотрела куда-то поверх плеча Бекки. Басовитый гудок объявил о прибытии парома и о разгрузке машин.

– Господи! – прошептала женщина.

– Мам, все будет хорошо. Ты не волнуйся.

Открыв дверь, Бекка направилась к багажнику машины. Лаурель тоже вышла и помогла ей вытащить велосипед. Они поправили седельные сумки. Девочка покопалась в вещах, достала очки с толстыми линзами без диоптрий и надела их. Затем она просунула руки в лямки тяжелого рюкзака.

– Где карта острова? – спросила мать.

– Она в рюкзаке.

– Ты уверена?

– Да.

– Как насчет адреса Кэрол? Просто на всякий случай.

– Лист с адресом в кармане рюкзака.

– Где твой мобильник? Не забывай о предоплате времени. В списке контактов «вбит» мой телефонный номер. Звони мне только в исключительных случаях. Никак иначе, дорогая. Ты должна понять, как это важно.

– Я понимаю. Телефон в рюкзаке, мам. Как и все остальное. Слуховое устройство. Запасные батарейки. Краска для волос. Все там.

– Где твой билет?

– Здесь. У меня. Вот он.

О Боже! Господи!

– Я лучше пойду, – сказала Бекка.

Она перевела взгляд на поток машин, направлявшихся в город.

– Посмотри на меня, милая, – попросила Лаурель.

Бекке не хотелось этого. Она боялась увидеть лицо матери, искаженное горем и страхом. Но девочка понимала, что для Лаурель было важно дать ей свое благословление. Поэтому она встретила ее взгляд, и мать прошептала:

– Смотри мне прямо в глаза. Скажи, что ты видишь. Скажи, что ты знаешь.

И больше не было стихов о полуночной скачке Поля Ревира. Ее мысли передавали только одно сообщение.

– Ты вернешься, – сказала Бекка.

– Обязательно, – пообещала Лаурель. – Вернусь, как только смогу.

Глава 2

Пеших пассажиров и велосипедистов пропускали первыми. Бекка присоединилась к их группе. Велосипедисты направлялись по трехполосному проходу к носовой части парома. Пешие пассажиры поднимались по лестнице. Многие из них копались в карманах и сумках. Бекка сделала вывод, что на верхней палубе имелся кафетерий. Она предполагала, что там продавали горячие напитки и легкие закуски. Оба варианта радовали душу, потому что она все еще чувствовала голод и уже начинала дрожать от холодного ветра.

Парковка располагалась в носовой части парома. Бекка последовала примеру остальных людей и закатила свою «десятку» в гнездо велосипедной стойки. Она зашагала к лестнице, планируя подняться на верхнюю палубу и найти горячую еду, но ее остановил внезапный рев мотоциклов. Шум усилился, когда байкеры въехали в паромный тоннель. Их было только четверо, но грохот стоял как от двадцати. За ними следовала вереница грузовых фур. Подъезжавшие машины размещались четырьмя колоннами – по две с каждой стороны стоянки.

Громкие звуки не вызывали никаких проблем, потому что Бекка имела при себе «глушилку». Она вставила наушник в ухо, прибавила громкость и сосредоточилась на статическом шуме слухового устройства. Обернувшись, девочка увидела, что первым автомобилем, припарковавшимся в боковом проходе – прямо напротив ее десятискоростного велосипеда – была полицейская машина.

Если верить, что кровь может стынуть в жилах, то с Беккой так оно и случилось. В ее напуганном уме завертелась мельница мыслей. Она подумала, что первым логичным действием Джеффа Корри, совершенным после бегства жены и падчерицы, могло быть обращение в полицию. Наверняка он сообщил об их исчезновении, и это привело к рассылке ориентировок на пропавших людей. Джефф хотел найти их как можно быстрее. Он желал избавиться от всего того, что Бекка узнала из его «шепотов». Корри всегда говорил, что лучшая оборона – это нападение. А каким еще мог оказаться его первый ход? Бекка представила себе приметы двух женщин, которые он передал полиции. Возможно, они уже разошлись по всей стране. И тогда в планшетном компьютере этой полицейской машины уже имелись их фотороботы.

Она медленно отвернулась от полицейской машины, стараясь смотреть только прямо перед собой. Все остальные действия – в том числе внезапный разворот на сто восемьдесят градусов и быстрый шаг – могли выдать ее. Мысль о провале через десять минут после расставания с матерью показалась Бекке настолько пугающей, что она представила себе неоновую стрелку, указывавшую с потолка на ее макушку, чтобы коп в полицейской машине мог заметить этот знак и задержать подозрительную девочку для выяснения личности.

Но она хотела убедиться, что ее не заподозрили. Ожидание становилось невыносимым. Кровь стучала в голове, словно кузнечные молоты, и Бекка знала, что скоро выдаст себя нервозным поведением. Поэтому девочка сделала то, что требовала ситуация – она отключила «глушилку» и попыталась собрать полезную информацию.

Это оказалось почти невозможным. В ее мозг ворвались «шепоты»: Нэнси это не понравится… ужина не будет… еще раз накрасить ногти… если поговорить с боссом… отвести Уильяма в парикмахерскую… Затем вместе с обрывками мыслей пришла волна приятной теплоты, наличие которой было просто нереальным в таком холодном и сыром помещении. Эта волна теплоты принесла с собой запах, совершенно несвойственный для паромной парковки. Вместо дизельного зловонья грузовых фур и едких выхлопов мотоциклов она вдруг почувствовала сладость варившихся фруктов. Запах был таким сильным, что Бекка, сама не понимая своего побуждения, вновь повернулась к полицейской машине. На миг она забыла об опасности. Сейчас ей было важно найти источник теплоты и сладкого аромата.

И тогда она увидела его – парня, который изменил ее настроение. Этот подросток, примерно ее возраста, сидел в полицейской машине. Но он был на переднем сиденье, а не на заднем, которое предназначалось для задержанных лиц. И он беседовал о чем-то с полицейским. Их лица казались одинаково серьезными, однако контраст между ними бросался в глаза.

Парень был темнокожим, с глубоким отливом черного цвета, и чистая полночь этого оттенка заставляла полицейского выглядеть в сравнении с ним неестественно белым. Юноша имел гладко выбритую голову – причем выбритую не из-за какой-то болезни, но по собственному желанию. Это соответствовало его виду и создавало новый контраст с полицейским, который отличался густой шевелюрой, подернутой ранней проседью.

Глядя на парня, Бекка отметила, что на пароме он был единственным человеком с другим цветом кожи. Во всяком случае, до этого мгновения она видела только белых людей. Ей не хотелось «пялиться» на него. Однако, когда парень посмотрел на нее, их взгляды встретились, и теплота, которую чувствовала девочка, усилилась вместе с запахом вареных фруктов. А затем что-то новое влилось в облако душевной теплоты, и Бекка ощутила неожиданную грусть. Чужая боль сопровождалась «шепотом» – одним словом, повторившимся три раза: радость, радость, радость.

Бекка слегка улыбнулась юноше. Люди часто приветствуют так друг друга. Но тоска в мыслях парня усилилась, и когда его отчаяние начало овладевать настроением девушки, она смущенно опустила голову. Полицейский вышел из машины. Он аккуратно закрыл дверь и, набирая номер на мобильном телефоне, направился к лестнице. У Бекки появилась возможность познакомиться с юношей, но она не стала подходить к нему. Вместо этого она решила отправиться на поиски горячей еды, о которой думала до появления полицейской машины.

Бекка сбросила с плеч рюкзак и, оставив его рядом с велосипедом, зашагала к лестнице. Она не отважилась еще раз посмотреть на парня, но, проходя мимо него, увидела надпись на боку машины: «Муниципальная полиция острова».

Так получилось, что девочка поднималась по ступеням прямо за полицейским. Вскоре Бекка поняла, что он был каким-то важным офицером или даже шерифом. При встрече с ним люди тут же узнавали его, называли Дэйвом, спрашивали, как идут дела у Ронды, и интересовались здоровьем недавно родившейся внучки. Чтобы оставаться незамеченной, Бекка замедлила шаг и пропустила перед собой несколько человек. Впрочем, она зря тревожилась, потому что копу позвонили, и он начал расхваливать какой-то утес.

На фоне вездесущих «шепотов» до Бекки доносились лишь отдельные обрывки разговора. В беседе говорилось, что на следующей неделе у Дэйва будет плотный график дежурств. Зато потом он сможет расслабиться, если кое-кто согласится на встречу. Он сказал, что утес был безопасен, хотя и находился у всех на виду. Там даже бывает «сама знаешь кто» со своим младшим братом. Его слова заставили Бекку задуматься о погодных условиях на острове Уидби. Она привыкла к Южной Калифорнии, страдавшей от стихийных бедствий: землетрясений, пожаров, наводнений, засух, бурь и оползней. Теперь ей стало ясно, что здесь тоже могли существовать свои неприятности. Какими бы ни были эти напасти, они имели отношение к безопасности на тех или иных утесах.

Поднявшись на верхнюю палубу, полицейский отошел к широкому окну и продолжил разговор по телефону. Бекка вместе с другими людьми направилась в кафетерий, где уже образовалась очередь. Учитывая количество наличных денег и то, как ей предстояло зарабатывать их, пока мама не начнет присылать дополнительные суммы, Бекка выбрала пакет с тремя большими сахарными бисквитами. Они были глазированы апельсиновым желе и поначалу выглядели какой-то кулинарной новинкой, но затем голос маленькой девочки, раздавшийся за ее спиной, развеял это впечатление.

– Ба, смотри! – сказала малышка. – Сегодня они почему-то не розовые.

– Наверное, их сделали для Хэллоуина, – ответила бабушка.

Хэллоуин. Бекка почувствовала приступ ностальгии. Это был ее любимый праздник. Лаурель говорила, что причина этого крылась в бесплатных сладостях, которые могла собрать ее дочь, и что ей следовало бы «следить за своей зависимостью от сахара, поскольку в наше время, золотце, диабет второго типа превращается в эпидемию среди детей твоего возраста. Бабушка, защищавшая внучку, возражала, что все объяснялось детской забавой – ведь Бекка знала, кто из мальчиков и девочек скрывался под пугающими масками. Она воспринимала их «шепоты». Бабушка всегда советовала ей прислушиваться к «шепотам» детей. «Они еще не научились лгать самим себе», – поясняла она.

Бекка скучала по ней. Ей не хватало ее поддержки: «Лаурель, позволь девочке быть такой, какая она есть! Со временем она сама приспособится!» Ответ Лаурель всегда оставался одним и тем же: «Мама, я хочу, чтобы она была нормальной». И бабушка всякий раз говорила: «Нет ничего более скучного, чем что-то нормальное». После этих слов Бекка чувствовала себя не дефективной, а особенной.

Именно для того, чтобы она казалась нормальной, Лаурель приобрела ей слуховой аппарат. Она сказала, что «глушилка» поможет Бекке фокусировать внимание на словах. И действительно, устройство идеально работало в школе, изолируя «шепоты» одноклассников. Но истина заключалась в том, что оно так же не позволяло ей воспринимать мысли других людей – в частности «шепоты» Лаурель.

* * *

Продвигаясь к кассе, Бекка обратила внимание на девочку, стоявшую перед ней в очереди. Та держала в руке гамбургер, завернутый в фольгу. Она говорила с двумя парнями, которые уже выкладывали свои покупки на ленту транспортера. Один из них, длинноволосый и прыщавый, носил лыжную шапочку с закатанным нижним краем. Другой был аккуратно одет и причесан. Он все время сглатывал слюну и выглядел крайне встревоженным. Что касается девочки, она была небольшого роста и выглядела довольно крепкой. Ни одной унции жира – только мышцы и кости. Короткая прическа с длинной челкой и язвительный голос вполне соответствовали задиристой внешности. Поведение трех подростков предполагало, что они задумали какую-то дрянь. Бекка сразу поняла это, потому что школьники везде ведут себя одинаково.

– Ей не хватит смелости, – прошептал длинноволосый парень.

– Дженн, может быть, не надо, – сказал встревоженный мальчик, освобождая место перед кассой.

Когда девочка протянула десятку, чтобы заплатить за гамбургер, Бекка лениво подумала: «О чем они говорили?» Кассирша приняла деньги. Наблюдая за движениями женщины, Бекка восхищалась ее красивыми отполированными ногтями. Они выглядели изумительно гладкими, с милыми блестками. И они совершенно не походили на обкусанные ногти мрачной кассирши, работавшей в киоске Айвара. Бекка все еще умилялась, когда Дженн пересчитала сдачу.

– Эй! – сказала она кассирше. – Я дала вам двадцатку.

– Нет, – без задней мысли возразила Бекка. – Я видела, что у тебя была десятка.

Дженн резко повернулась к ней.

– Какого черта?.. Ты считаешь меня лгуньей?

Ее мысли шли параллельным потоком: кто она… прекрасно, Дилан… может, еще что-нибудь придумаешь?

– Извини, – ответила Бекка. – Я заметила, что это была десятка, потому что смотрела на прекрасные ногти этой женщины.

Взглянув на покрасневшую кассиршу, она добавила:

– Они у вас действительно красивые.

– Ты что, извращенка? – спросила Дженн.

Она снова повернулась к кассирше.

– Это была двадцатка, мэм, и я требую мою сдачу.

– Нет, ты дала ей десятку, – повторила Бекка.

Из внутренней комнаты, расположенной за стойкой кафетерия, вышел мужчина.

– Ты чем-то недовольна? – спросил он у Дженн.

Девочка с челкой нисколько не смутилась.

– Да, недовольна.

Один из двух парней попробовал утихомирить ее.

– Дженн, – прошептал он.

Похоже, он хотел предупредить подругу.

– Я дала ей двадцатку, – заявила девочка. – А она отсчитала мне сдачу как с десятки.

– Давайте проверим, – сказал мужчина.

Он развернул маленький монитор таким образом, чтобы его могли видеть все посетители, стоявшие в очереди. На экране изображался кассовый аппарат. Видеокамера включалась каждый раз, когда открывался лоток с деньгами. Мужчина нажал на кнопку, и на экране появилась десятидолларовая купюра, которая перешла от Дженн в руки кассирши.

– Марш отсюда! – суровым голосом рявкнул администратор. – Следующий клиент, пожалуйста.

Когда Бекка подходила к кассе, чтобы расплатиться за бисквиты, Дженн успела прошептать ей в ухо:

– Маленькая сучка.

Затем она удалилась в сопровождении своих товарищей.

* * *

Чуть позже по громкой связи объявили, что пассажиры могут возвращаться к транспортным средствам. Бекка спустилась на нижнюю палубу. Она осторожно прошла мимо полицейской машины, искоса посматривая в ее сторону. Парень, сидевший на пассажирском сиденье, прислонился плечом к окну, поэтому она разглядела лишь его профиль.

Все осталось на своих местах. С каждой стороны велосипеда выпирали седельные сумки. Рюкзак был прислонен к заднему колесу. Она закинула его на плечи и посмотрела на паромный док, который уже маячил впереди. Серая пелена перед островом все больше походила на туман. Эта плотная дымка висела между паромом и темной массой того, что являлось главной чертой Уидби. А главной чертой Уидби были деревья. Бекка никогда еще не видела столько деревьев в местах, где жили люди.

Она привыкла к холмам, чьи склоны были подчеркнуты хрупким абрисом чапараля, к ландшафтам, которые когда-то (до того, как их застроили одинаковыми коттеджами) демонстрировали обветренную чистоту высохшей глины. Здесь же все дома находились среди деревьев, поэтому для Бекки остров выглядел огромным лесом: дугласовы ели, тсуги и кедры, неподвластные холодной погоде; ольховые и березовые рощи, клены и тополя, уже терявшие листву и пропускавшие вечерний свет в густой подлесок. Контур острова напоминал пирамиду, в основании которой – вдоль берега – тянулась цепочка домов, ярко освещенных на фоне нараставших сумерек.

Паромщики дождались момента, когда со стороны дока опустилась аппарель. Они сняли цепь и разрешили пешим пассажирам и велосипедистам сойти на берег. Пешеходы использовали левую половину трапа, а велосипедисты – правую. Направляясь к паромному вокзалу, Бекка поразилась огромным размерам гавани. Здесь все было больше, чем в прежней жизни: паромы, деревья и пристани.

Подкатив велосипед к стоянке машин, Бекка начала высматривать Кэрол Квинн. Девочка не знала, как выглядела подруга ее матери, но она предполагала, что женщина приедет за ней на пикапе, в кузов которого можно будет погрузить велосипед.

На парковке не оказалось ни одного пикапа. Местный автобус отъехал от здания вокзала и направился к шоссе. К остальным машинам подходили пассажиры парома. Стоянка быстро пустела. Бекка осмотрелась вокруг. Она не поддавалась панике. Ее мать звонила Кэрол Квинн. Она сама это видела. Значит, миссис Квинн была в пути.

Бекка подождала десять минут. Когда они растянулись до двадцати, она не спеша съела один из бисквитов. К пристани причалил другой паром. Он выгрузил машины и людей, принял на борт новых пассажиров и уплыл. Кэрол Квинн не появилась. После отбытия третьего парома Бекка суетливо покопалась в рюкзаке и вытащила мобильный телефон, на котором имелся номер Лаурель.