Помоги проекту - поделись книгой:
Если в детстве этого вопроса не было, потому что соответствующие психические компетенции ребенка еще не развиты и родитель должен установить систему правил в одиночку, то в подростковом возрасте так продолжаться не может. В противном случае, помимо постоянного нарушения правил, существует опасность, что дети так и останутся зависимы от родителей и не смогут отделиться от семьи, став самостоятельными личностями.
У нас очень банальные ссоры, например, когда я не выключаю свет, выходя из комнаты, мне всегда говорят: «Выключай свет, когда уходишь из комнаты», но я очень часто хожу из одной комнаты в другую и поэтому говорю, что я вообще-то не ушла, и начинается ссора. Или мне часто говорят, когда делать домашнее задание: «Выучи это сегодня, потому что завтра мы уезжаем». Но я хочу сама решать такие вещи, потому что знаю, что могу это делать.
Теперь недостаточно, чтобы правила были ясными (хотя важно, чтобы они продолжали такими быть: говорить уходящему на встречу с друзьями подростку «Вернись не слишком поздно» – следовательно, полагаться на совершенно субъективные критерии – что значит «не слишком поздно»? – и создать неясную ситуацию, чреватую проблемами и конфликтами), – о них нужно договариваться. Вы должны вместе договориться о том, когда делать домашние задания и когда встречаться с друзьями; вместе определить, сколько времени можно проводить за видеоиграми и компьютером, договориться о сумме карманных расходов на неделю, о питании, гигиене и одежде, согласовать распорядок дня и тональность взаимоотношений. В каждом доме свой порядок, меняющийся вслед за ростом детей, и нельзя забывать, что правила должны быть еще и разумными.
Мы с мамой часто ссоримся и говорим друг другу неприятные вещи. Она ведет себя глупо, потому что я пытаюсь объяснить ей, что я думаю, а она сразу отключается, и мне приходится все повторять, как будто ей девяносто и она глухая. Когда я хочу делать то, что мне нравится, она со мной обращается как с шестилетним, зато, когда я должен сделать что-то для нее, она себя ведет, как будто мне все восемнадцать. Родители требуют, чтобы я все умел, заставляют меня все делать и злятся, если я что-то делаю не так, потому что не умею. Могли бы сначала мне объяснять, как надо, вместо того чтобы на диване валяться.
Приведем в пример порядок в комнате, источник многих болезненных конфликтов между детьми и родителями. Поскольку подросток сам по себе находится в беспорядке, я считаю, что здесь не нужно слишком вмешиваться, разве что договориться о том, куда класть грязную одежду, и установить какие-то правила общего характера (например, относительно того, убирать или не убирать кровать по утрам).
Какие-то правила относятся к безопасности (например, надевать шлем, когда едешь на мопеде), какие-то – к нарушению общественных норм (например, носить два ботинка разных цветов), и некоторые подобные нарушения уж точно можно оставить без внимания. Что касается правил, относящихся к порядку, то есть правил совместной жизни, можно требовать большего уважения к школьным учебникам, книгам и компьютеру (в том числе чтобы научить ребенка бережно обращаться с ценными вещами). Нужно всегда быть реалистичными и учитывать возраст ребенка, расширяя сферу договоренностей и идя навстречу его новой потребности в отделении и самостоятельности. С этой точки зрения важно осознать, что ребенку необходимо отделиться от семьи.
Давать карманные деньги, доверять ключи от дома, купить мобильный телефон – это не начало конца, а помощь на пути к здоровому взрослению.
Когда правила установлены, за их выполнением, конечно же, следит родительская команда: именно они способны обеспечить ребенку необходимые границы, чтобы справляться с трудностями и жизненным опытом, которые нельзя переступать. Согласие по вопросам воспитания очень важно: система правил не будет работать, если родители не говорят друг с другом или опровергают решения друг друга.
Важно стать препятствием, полезным для развития. Кант писал, что сопротивление воздуха – это условие полета.
Воспитательные техники для подростков: активное молчание
Потребность нашего поколения в постоянном контакте с детьми при помощи телефона, компьютера или систематических диалогов, выливающихся в бесконечные дискуссии, несомненно, является совершенно новым историческим явлением. Если эта потребность чрезмерна, она становится признаком крайней хрупкости и слабости нашей родительской роли. Мы уже видели это на разных примерах из этой главы: понятна потребность Сары знать, куда и с кем Микеле едет вечером, с кем он возвращается, договориться о времени возвращения и так далее. Но звонить ему каждый час представляется исключительно материнской потребностью и уж точно не дает знания, чем на самом деле занимается ее сын. Кроме того, эти звонки дискредитируют родителя: сын будет считать мать слишком нервной и стремиться сбежать из-под ее чрезмерного контроля, так и не выстроив отношений, основанных на доверии и взаимной ответственности.
Сегодня некоторые подростки чаще бывают дома, но нередко их присутствие только кажущееся: они живут в соцсетях, и тот же Facebook, в котором родители часто добавляют детей в друзья, уже не является главным инструментом общения.
Подростки обитают где-то в других сферах, и подражать родителям им уже неинтересно.
Совершенно нормально, что подростки не слушают или, по крайней мере, пытаются не слушать родителей. Время впитывания родительских моделей поведения, характерное для детского возраста, прошло. И родитель, стремящийся сохранять отношения, построенные на откровенности и взаимном общении, обнаруживает, что ему отказано в диалоге, что от него защищаются, ему грубят. Кроме того, не стоит забывать, что у подростков и детей предподросткового возраста высочайшие когнитивные способности, они отлично все запоминают: противостояние с ними почти всегда заканчивается проигрышем, оно бессмысленно и изнуряюще.
Как мы видели в начале главы, ситуация с грубостью особенно тревожна. Но бывает и так, что в некоторых случаях родитель считает грубость (к примеру, назвать мать дурой) дружеской и доверительной формой общения, чуть ли не утешением за бывшего ребенка, которого уже нет. На самом же деле подросток не ищет в родителе друга, он ищет взрослого, отца или мать. Он находится в том возрасте, когда ему необходимы четко очерченные границы. Родитель, склонный откровенничать, пытающийся установить дружеские отношения с ребенком вместо того, чтобы поддерживать свою роль взрослого, основывающуюся на договоренностях и на твердости, рискует навлечь на себя тяжелые эмоциональные реакции ребенка.
Взрослый, хорошо воспитывающий ребенка, сохраняет дистанцию и выстраивает отношения, не являющиеся ни чрезмерно близкими, ни чрезмерно доверительными, но основанные на взаимной вежливости и уважении.
Чтобы помочь родителям установить эффективные отношения со своими детьми, я разработал технику, которую назвал активным молчанием. Это инструмент, помогающий контролировать те моменты, когда нарушение границ в отношениях граничит с отсутствием уважения к родителю или даже с провокацией, являющейся самоцелью, как в случае с оскорблениями. Кроме того, эта техника может помочь, когда нарушение правил, о которых родители и дети договорились вместе, принимает значительные масштабы.
Эта техника предполагает полное прекращение разговоров с ребенком, особенно носящих доверительный и дружеский характер. Молчание показывает, что вы не потерпите нарушения границ и сведете отношения к исключительно воспитательным моментам. Особенно эффективна техника активного молчания с детьми 11–16 лет, когда стремление отделиться от семьи легко принимает форму войны, непрерывной и систематической борьбы с родителями. Ты мне грубишь? Я прекращаю с тобой всякие контакты и сознательно перестаю с тобой разговаривать – на полдня или на весь день. Ты уже в который раз вернулся домой позже назначенного часа? Я молчу и отказываюсь обращать на тебя внимание.
Для того чтобы активное молчание стало эффективным инструментом, важно соблюдать два условия: молчать должны оба родителя (кроме случаев, если родители не живут вместе и конфликтуют друг с другом), чтобы ребенок увидел, что и отец, и мать намерены благоприятствовать его развитию; и молчание должно отличаться от гнева и недовольства ребенком. В этом случае техника называется активным молчанием именно потому, что ее цель – показать ребенку, что речь идет не об ответных мерах после оскорбления родителей, а о необходимости избежать дальнейших ошибок. Это не наказание, а способ помочь детям лучше развиваться.
Воспитательные техники для подростков: техника кошки
Конечно, даже зная, что отделение ребенка от семьи и родителей – естественный и позитивный процесс, пережить его нелегко, особенно в тех случаях, когда перемена происходит резко и неожиданно: родитель испытывает множество противоречивых эмоций и не всегда может контролировать их и сдерживаться.
Техника кошки помогает сохранить хорошие отношения со своим растущим ребенком, не совершая ошибок, о которых мы говорили выше. Воплощением отношения маленького ребенка к родителям может быть собака – домашнее животное, привязанное к тому, кто о нем заботится. Этот образ передает интерес, чувствительность, привязанность ребенка ко взрослому. Воплощением предподросткового и подросткового возраста мы можем считать кошку, которая выстраивает свои отношения с людьми совсем по-другому: ее не так легко поймать, она часто прячется, если ее разозлить, она может оцарапать и укусить того, кто представляет для нее опасность. Вот определенная техника, которая сделает сближение возможным.
Хозяин устраивается на диване и ждет, пока кошка сама придет к нему и замурлычет.
Таким образом,
Примерно до 12 лет Мария и Гайя много разговаривали, но постепенно это прекратилось. Марии кажется, что она ничего не знает о своей дочери, которая слишком далека от нее. Периодически она пытается расспрашивать ее о друзьях, школе, музыкальных предпочтениях, но в ответ получает лишь неразборчивое мычание. В какой-то момент она понимает, что контролирующие вопросы здесь не помогут, и пытается просто создать повод немного побыть вместе. Она пробует совместную прогулку с собакой, но ничего не выходит, небольшой шопинг в центре тоже не помогает. Наконец, во время прогулки на велосипедах, Гайя говорит матери, что хочет провести летние каникулы у своей тети, которая живет в Швеции. Это дает начало разговору о том, что не нравится девушке в Италии, кем она хочет работать, и о ее друзьях и подругах: в общем, о самых разных сферах ее жизни.
Воспитывать детей – значит уметь сделать правильный ход, а не пытаться стать идеальными родителями!
Тест
Что мне делать с этим подростком?!
Клаудии 15 лет, и она не может растянуть свои карманные деньги (15 евро) на всю неделю. В пятницу она снова просит у родителей денег, и не просто просит, а требует, говоря, что всем ее друзьям дают больше.
|A| Дам денег, чтобы не расстраивалась.
|B| Удвою количество денег на карманные расходы.
|C| Скажу, что больше не могу терпеть ее капризы и вообще перестану давать карманные деньги.
|D| Накричу на нее за то, что не умеет обращаться с деньгами.
|E| Расспрошу ее подробнее и пообещаю немного увеличить сумму.
|F| Постараюсь убедить ее, что деньги – это важно, их нельзя швырять на ветер, что мы не знаем, что будет дальше, что сейчас кризис.
|G| Пусть просит деньги у бабушки с дедушкой.
|H| Запрещу ей гулять с друзьями, тогда и деньги тратить не будет.
Комментарий
A: Идея карманных денег становится бессмысленной, и вы превращаетесь в банкомат.
B: Вы покорно выполняете ее требования.
C: Вы отказываетесь от решения проблемы.
D: Вы унизите ее, но это ничего не изменит.
E: Отлично! Так и нужно делать!
F: Прекрасная речь, но будет ли от нее прок?
G: Бабушка и дедушка не могут заменить родителей.
H: Это больше похоже не на воспитательную меру, а на наказание.
Часть II
Как разрешать конфликты с детьми
4. Различать конфликт и агрессию: умение конфликтовать не позволяет проявлять агрессию
Я со всеми согласен, политических взглядов у меня нет. Думаю, что политические взгляды разделяют людей, а мы ведь живем в ужасном мире, где нужно держаться вместе и не ссориться. Меня пугают коллеги, начинающие фразы со слов: «Знаете, в чем суть?» – и тычут пальцем, и повышают голос, и потеют, и говорят, что нужно «во-первых, взяться за дело, во-вторых, взяться за дело всерьез, в-третьих, избавиться от…» – и дальше следуют имена и фамилии. И сразу встает еще кто-нибудь, кто не согласен, но так же уверен в своей правоте и тычет пальцем с такой же решимостью, и по его напряженному голосу сразу ясно, что он тоже считает, что необходимо взяться за дело, и всерьез, и избавиться от… только имена и фамилии он называет другие. В подобных случаях мне хочется вскочить и сказать: да, ладно, давайте возьмемся за дело, возьмемся за него всерьез, и избавимся от тех и этих, только ссориться не будем, потому что в конце концов все идеи одинаковы. Мир отвратителен, но другого у нас нет, кто смел, тот и съел, кто силен, тот и умен, всяк сверчок знай свой шесток. А потом приходит еще кто-нибудь и все переворачивает с ног на голову, говорит «Хватит!», подминает всех под себя и все идет по-старому. Все орут и потеют, встают целые леса из тычущих пальцев.
А теперь хватит, потому что я боюсь, что то, что я говорю сейчас, – это уже идея, с которой кто-то может не согласиться, потому что, видите ли, я избрал своим жизненным кредо со всеми соглашаться, ведь все правы по-своему. Если бы все делали как я, проблем бы не было.
Конфликт и насилие – это не одно и то же
Я никогда не устану повторять, что, чтобы правильно и по-новому подходить к конфликтам, крайне важно различать понятия конфликта и насилия.
К сожалению, в последние годы я замечаю, что эти термины постоянно путают. Пресса с одной стороны и неразбериха в разговорном языке с другой заставляют нас думать, что насилие – это просто более яркое проявление конфликта, а конфликт – просто менее явное насилие. Более того, в газетных статьях эти термины постоянно заменяют друг друга.
Вот пример: «Война в Сирии все нарастает. Сегодня бомбардировке подверглось несколько кварталов в Дамаске. Количество убитых исчисляется десятками, если не сотнями. По некоторым данным, было убито и ранено несколько детей. Конфликт не утихает, более того, он становится все более и более ожесточенным».
В этой газетной заметке, которую я взял наугад из множества подобных, посвященных одному из самых кровавых военных столкновений наших дней, журналист совершенно спокойно использует слова «война» и «конфликт» как синонимы. Встает вопрос: понимает ли тот, кто пишет такие статьи, что термин «конфликт» обозначает также расхождения во мнении на рабочих встречах, когда кто-то считает, что проект обойдется слишком дорого, а кто-то – что его стоимость не слишком высока? Или спор между двумя коллегами о перспективах развития компании, маркетинге или решении по поводу персонала? Или ситуацию несогласия с собственными детьми? Сложности в отношениях и то, что происходит в Сирии, – бомбы, смерти, насилие – это совершенно не одно и то же, и это нельзя не учитывать. Меня пугает, насколько легко люди путают эти понятия.
Даже этимология этих слов совершенно разная. Оба они происходят из латинского языка: насилие, по-итальянски
Непонимание разницы между ссорой и конфликтом, с одной стороны, и военной трагедией и насилием – с другой, создает страх и тревожность в ситуации разногласия с окружающими.
Если не различать эти два слова, возникает много непонятных ситуаций. Получается, что сосед, в суровых выражениях сообщающий мне, что ему не нравится что-то в моем поведении, заставляет меня почувствовать себя как на войне, раненным и подвергнувшимся насилию, хотя на самом деле в нашей беседе никакого насилия не было. Грань между расхождением во взглядах и насилием стирается. Поэтому растет обидчивость и повышается уязвимость, ситуация перестает восприниматься ясно, удар кулаком и словесное оскорбление воспринимаются одинаково. При таких условиях очень сложно научить детей различать насилие и конфликт.
Конфликт – это вопрос ведения отношений.
Именно в конфликтах мы можем открыть и узнать нашу способность к совместной жизни и принятию других, умение принимать чужую позицию и понимать другие точки зрения, находить новые выходы из ситуации и достигать наиболее действенных договоренностей.
Насилие, как и война, – полная противоположность конфликта: оно отвергает другого, уничтожая источник спора.
Насилие направлено на подавление того, кто является препятствием, причиной конфликта. Это примитивный, банальный и жестокий образ действия. При этом именно те, кто не любит конфликты и споры, предпочитает спокойствие, мягкость и мирные отношения, наиболее легко проявляют насилие.
Огромное множество родителей, особенно отцов, рассказывали мне, что очень любят своих детей, но при этом, когда у них заканчивается терпение, они очень легко переходят к далеко не мирным действиям.
Довольно распространенное убеждение, будто насилие – это просто конфликт, зашедший чересчур далеко, никак не подтверждается фактами. Да, действительно, иногда конфликт может перерасти в насилие, но неверно думать, будто насилие – неизбежное завершение далеко зашедшего конфликта. На самом деле намного больше случаев, когда насилию не предшествует явный и преднамеренный конфликт, чем случаев, когда насилие сопровождается прямым конфликтом.
Бойня в Эрбе[3] в 2006 году – вот ужасное свидетельство того, что насилию необязательно предшествует конфликт. Подслушивающее устройство, установленное в доме Розы Бацци и Олиндо Романо через несколько дней после жесточайшей бойни, в которой было убито четыре человека и один чудом спасся, зафиксировало совершенно ужасающую фразу. Роза Бацци абсолютно спокойно, не думая, что ее слова могут стать доказательством ее виновности, сказала: «Как же теперь без них спокойно». Эта фраза очень хорошо выражает параноидальную внутреннюю составляющую насилия у того, кто не выносит конфликтов, бурных всплесков, запутанных ситуаций и их сложно объяснимых проявлений.
Выдающийся психоаналитик Франко Форнари сделал эту динамику понятной для всех, описав психическую выгоду ведения войны и применения насилия для решения проблем. Насилие на уровне отношений – это выражение тавтологической логики: «Проблема будет решена, когда проблема перестанет существовать». Цель здесь – избавиться от столкновения с границами, установленными другим человеком.
Избавиться от конфликта, уничтожив его источник: вот логика насилия, присущая тем, кто не может справиться с проблемами, которые есть во всех отношениях.
Это свойство характера я называю конфликтной некомпетентностью. Под ней я подразумеваю неспособность переживать напряженность в отношениях, восприятие ее как невыносимой угрозы. Ее куда более приятная противоположность – конфликтная компетентность, предполагающая умение переживать напряженные моменты взаимоотношений, воспринимая их как ситуацию, над которой можно работать.
В таблице ниже я четко разделяю конфликт и насилие, выделяя их главные признаки и проявления.
Лучшее противоядие против насилия – умение конфликтовать и ссориться.
Таким образом, разрешая конфликты с детьми или конфликты, их касающиеся, необходимо правильным образом научить их справляться с расхождениями во взглядах и сложностями в отношениях. Только так они смогут развить навыки, которые позволят не вымещать на окружающих свои внутренние импульсы. Научить их этому – наиболее действенное средство, чтобы не дать им подвергаться насилию и не совершать его самим.
Дети, которых бьют
Очень часто за эпизодами проявлений насилия или за наиболее жестокими историческими эпохами стоят способы воспитания, в свою очередь основывающиеся на принуждении и насилии. Мне вспоминается книга «Комендант Освенцима» Рудольфа Хесса и фильм «Белая лента» Михаэля Ханеке. Они пролили свет на то, какой отпечаток оставил прусский метод воспитания, предшествовавший нацизму.
Насилие никогда не возникает само по себе.
За многими убийствами женщин стоит воспитание, основанное на подавлении, удушающее и нездоровое, которое потом проецируется на окружающих и влечет за собой параноидальные действия. Тот, чью индивидуальность в детстве не признавали и не уважали, кто жил в окружении, где споры были невозможны и не принимались, склонен проецировать эмоции и внутренние импульсы вовне, выливая их на врага. Тот, кто с ранних лет подвергался насилию, с большой долей вероятности будет в свою очередь применять насилие к окружающим.
Очень впечатляют слова ребенка из Палермо, записанные психологом Джильолой Ло Кашо и ее командой в рамках подробного исследования стилей воспитания: «Никакому насилию я никогда не подвергался. Я жил хорошо, получал только затрещины да удары палкой от учительницы». Очень о многом говорит то, что мальчик не понимает, что то, чему он подвергался, – ненормально. Когда он вырастет, он, вероятно, будет вести себя так же.
Антропологи, психоаналитики и психологи давно повторяют этот научно подтвержденный факт:
Подавляющее большинство взрослых, бьющих детей, в детстве сами подвергались насилию или небрежному обращению.
Известно, что тот, кто в детстве испытывал эмоциональную депривацию, с большой долей вероятности во взрослой жизни будет применять насилие или заниматься саморазрушением. Многие авторы, например Эшли Монтегю и Алис Миллер, подробно описали эту взаимосвязь.
Вот что пишет Алис Миллер:
Я считаю насилие, облаченное в форму «воспитания», дурным обращением не только потому, что ребенку отказывают в праве на достоинство и уважение, необходимое любому человеческому существу, но и потому, что оно создает своего рода тоталитарный режим, внутри которого ребенок не может воспринимать ситуацию и защищаться от унижений и презрения, жертвой которых он является. Во взрослом возрасте этот ребенок переймет эту модель воспитания и будет использовать ее в отношениях с партнерами и детьми, в работе и политике – везде, где его страх неуверенного в себе ребенка будет сталкиваться с противостоянием, основанным на позициях силы{16}.
Кроме того, хрупкость психики заставляет детей, подвергающихся насилию, идентифицировать себя с агрессором, оправдывая его и становясь на его позиции. Речь здесь идет о необходимости каким-то образом выжить, а не о глубокой потребности. Дети настолько слабы, что для них единственный способ вытерпеть боль – это признать, что она справедлива и полезна: «Это делается для моего же блага». В результате, как подчеркивает Миллер во многих своих книгах, дети из поколения в поколение подвергаются насилию.
Я наказываю тебя для твоего же блага, – выговаривал господин директор. – И если я делаю тебе выговор или бью тебя – я делаю это для твоей же пользы». […] Каждый ребенок, подвергающийся дурному обращению, […] вынужден находить иную интерпретацию ситуации и стремиться видеть благожелательность там, где любой сторонний наблюдатель ясно увидел бы преступление. У ребенка нет выбора: если рядом с ним нет свидетеля, готового прийти на помощь, и он полностью во власти своих преследователей, ему остается только вытеснять эти воспоминания{17}.
Позвольте ребенку выпускать наружу свои темные стороны
Чтобы разорвать эту цепочку, нужно научиться различать конфликт и насилие.
Для взрослых это означает признать, что ребенок может испытывать агрессивные побуждения и чувства, в том числе к своим родителям и, неизбежно, к другим детям. Это не означает, что ребенок стремится к насилию. Напротив, дети, по крайней мере в течение первых шести-семи лет жизни, не обладают психокогнитивными способностями, необходимыми для совершения насильственных действий. Они не могут организовывать преднамеренную деятельность, и то, что родителям кажется агрессивными действиями, на самом деле является реакциями, вызванными неспособностью справиться со своими эмоциями.
Важно позволить ребенку вступать в конфликты: это поможет ему научиться при соответствующей поддержке оценивать, дозировать и сдерживать собственную агрессию.
Склонность к насилию появляется, когда ребенку не дают возможности выпускать наружу импульсы и чувства, когда взрослые посредством удушающих воспитательных методов, основывающихся на вызове у ребенка чувства вины, отрицают и подавляют его темные стороны. В этом случае ребенок, который не сумел научиться управлять внезапными вспышками ярости, будет испытывать стыд и стремиться дистанцироваться от собственных эмоций.
Парадоксальным образом, именно наш страх, что дети будут испытывать тягу к насилию, заставляет нас применять к ним принудительные меры.
Мне пишет воспитательница детского сада: «Что делать с детской жестокостью в ясельной группе? Некоторые малыши дерутся и оставляют на других детях серьезные раны. Родители недовольны, а мы уже не знаем, что делать. Как могут такие маленькие дети быть настолько агрессивными?»
Уже в ясельной группе детского сада некоторые виды поведения детей рассматриваются как жестокие. Приведем в пример кусающихся детей: неверно думать, что ребенок одного-двух лет, проходящий оральную стадию развития, кусает своего товарища по ясельной группе намеренно. Осуждение скорее поставит блок на данный тип поведения путем слишком ранней и принудительной коррекции, чем урегулирует его: одно дело – установить правила и запреты, другое – внушить ребенку чувство вины за испытываемые им эмоции.
Жестокости и насилия можно избежать, помогая детям ссориться правильно и принимая эмоции, проявляемые ими во время конфликтов.
Кроме того, детям необходимо ссориться: им нужно проверить границы личного пространства друг друга, испытать свои навыки и способности в отношениях с другими, научиться справляться с разочарованиями и несогласием, выработать эффективные стратегии взаимодействия с окружающим миром. Но детскую конфликтность часто воспринимают неправильно.
Старший каким-нибудь способом психологически подавляет младшего. Тогда младший что-нибудь хватает и колотит старшего. Мы очень расстраиваемся, когда старший, у которого язык без костей, называет младшего дебилом. Он просто поджаривает его на медленном огне. А потом младший гоняется за ним со шваброй или кочергой. Бывает, может поранить его до крови. Мы немного беспокоимся.
Они любят друг друга, но страшно дерутся!
Важно, чтобы дети с ранних лет научились ссориться правильно. Именно эта идея лежит в основе метода «Ссориться правильно»{18}.
Принятие эмоций ребенка особенно важно в случае с подростками. Мы должны научиться слушать наших детей, в то же время сдерживая их, предлагая им правила и выполняя отцовскую роль в воспитании, что поможет им справляться с конфликтами в отношениях. Именно в предподростковом и подростковом возрасте структурируются и определяются связи с обществом, особенно внутри определенной группы. Если вы поможете ребенку принять конфликты, которые неизбежно возникают в этих новых отношениях, и научиться разрешать их, это повысит его самооценку и даст ему новые навыки.
Мобберы не умеют ссориться
Я много размышляю о проблеме, которую часто обсуждают, но не всегда правильно пытаются решить. Я говорю о моббинге[4], в том числе о новом, но оттого не менее опасном феномене кибермоббинга.
Моббинг в реальности и виртуальной жизни неправильно освещается прессой, в последние годы делающей акцент скорее на безопасности, чем на воспитании. Он представляет собой широкий спектр поступков – от насилия (реального или виртуального) до неправильного разрешения конфликтов, вплоть до совершения самых настоящих преступлений. Ситуация очень запутанна, но, чтобы выявить наиболее подходящие воспитательные, социальные и/или поведенческие меры и приемы, нужна ясность. Некоторые дети травят других в средней и старшей школе (агрессивное поведение в начальной школе может считаться моббингом только в крайне редких случаях), и это нельзя отрицать: здесь есть агрессия и самоуправство на грани с садизмом, драки, насилие и более хитроумные виртуальные способы притеснения, включающие в себя обнародование личной информации о человеке.
Я убежден, что эти феномены нельзя объяснить в отрыве от динамики группы, внутри которой они происходят. Вмешательство взрослых, считающих, что ребенок, занимающийся травлей другого, сам отвечает за свое поведение, и избирающих для восстановления справедливости дисциплинарную стратегию, основывающуюся на наказании и сдерживании, не учитывают, что моббер действует в секретности и встроен в групповой механизм. В случае кибермоббинга это довольно сложная система – она изменчива и скрытна, а моббер и жертва взаимно зависят от позиции друг друга, какой бы негативной она ни была.
Поделиться книгой: