Собрание сочинений в 12 томах.Том 1

На рубеже следующего, третьего периода творчества Твена стоит небольшое, но сложное произведение — речь под названием «Плимутский камень н отцы-пилигримы››. Писатель произнес ее на банкете Общества Новой Англии в начале 80-х годов.

С самого начала речь звучит оскорбительно для слушателей. Обращаясь к потомкам «отцов-пилигримов››, высадившихся в Америке зимой 1620 года и основавших одну из первых колоний, оратор говорит, что собравшиеся джентльмены не обладают выдающимися умственными способностями, выражает сомнение в том, что в зале найдутся люди, избежавшие отсидки в тюрьме, и т. д. Сколь ни странным это покажется, подобные декларации сами по себе не должны были вызвать у слушателей протеста. Они воспринимались не как сатира, а как своеобразный юмор. «Деловым людям», собравшимся на банкете, не были в диковинку выпады такого характера, и они вызывали смех. К тому же Твен закончил свою речь замечанием, что все сказанное было шуткой.

Но действительно ли это так? После острот, в известной мере построенных на комической путанице понятий, Твен противопоставил себя — «грубияна» из штата Миссури — потомкам пилигримов. Эти пилигримы пользуются славой создателей американских идеалов. «Но где же мои предки?» — восклицает оратор. Нет, он духовный наследник не пилигримов, а индейцев, которых уничтожали предки сидящих перед ним джентльменов, он — наследник инаковерующих, коих пилигримы лишали жизни за отказ принадлежать к «ортодоксальной пуританской церкви», «салемских ведьм», то есть ни в чем не повинных женщин, которых руководители пуританских общин сжигали на кострах, негров, коих основатели американских колоний увозили из Африки, превращая в рабов.

Хваленые пилигримы — столпы «сверхчеловеческой нравственности» — на самом деле, говорит Твен, были разбойниками. Оказывается, что кровавые преступления, бесчеловечное обращение с людьми — отнюдь не монополия правителей средневековой Англии. Твен как бы перебрасывает мост от Европы к Америке, а одновременно и от прошлого к тому настоящему, которое представляли собравшиеся на банкете не очень-то симпатичные оратору господа.

Весной 1882 года Твен совершил поездку, которая заставила его особенно глубоко задуматься над прошлым и над современностью. Решив превратить «Старые времена на Миссисипи» в толстую книгу, Твен отправился собирать новый материал о родной реке. Перед ним предстали места, где прошли его детство и юность, места, воспетые в «Приключениях Тома Сойера». И он был потрясен увиденным. Жизнь, почувствовал писатель, стала иной, чем раньше, — серой, прозаичной. На всей второй части «Жизни на Миссисипи» (1883) лежит печать усталости, какого-то уныния, противоречащего бодрым словам о «чудесном путешествии», которое проделал Твен. Как раз в год выхода этой книги юморист, заставлявший смеяться всю Америку, занес на бумагу такие слова: «Человек, который делается пессимистом до сорока восьми лет, знает слишком много; тот, кто оптимист после сорока восьми лет, знает слишком мало». Дело было, конечно, не только в том, что теперь Твен лучше узнал жизнь. Изменилась и сама американская действительность.

В своей статье «Статистика и социология» Ленин говорит, имея в виду Соединенные Штаты, о переходе «от прогрессивного, домонополистического, капитализма 1860-1870-х годов к реакционному, монополистическому капитализму (империализму) новейшей эпохи…»[2]

В 80-х годах ощущение, что монополии захватывают в США господство как в экономической, так и в политической сфере, начало проникать в самые различные слои народа. Власть трестов самым непосредственным образом оказывалась на судьбе жестоко эксплуатируемых рабочих, а также разоряемых фермеров, лавочников, ремесленников. Иные буржуазные политики, желая извлечь выгоду для себя из страданий народа, стали рядиться в тогу противников монополий. Так, президент Кливленд в конце 80-х годов счел нужным демагогически выступить с осуждением «трестов, комбинатов, монополий», которые, как он сказал, «железной пятой» уничтожают простых граждан страны и «быстро становятся властителями».

В «Жизни на Миссисипи» Твен упоминает книгу, над которой он урывками работал в течение ряда лет. «Может быть, я кончу ее, — говорит писатель, — еще лет через пять-шесть». Речь идет о романе «Приключения Гекльберри Финна»; он вышел в свет через год-два после «Жизни на Миссисипи». Впечатления, которые вынес Твен из поездки по родным местам, помогли ему быстро довести до конца это величайшее произведение американского реализма XIX столетия.

Как уже отмечалось, творчеству Марка Твена принадлежит выдающееся место в истории развития критического реализма в Америке. «Приключения Гекльберри Финна» — самый зрелый реалистический роман писателя.

На протяжении всей первой половины XIX века в американской литературе господствовал романтизм. Наиболее видные его представители — Ирвинг, Брайент, Купер, По, Готорн, Мелвилл, Торо — создавали книги, в которых в сложной, опосредствованной форме оказывалось разочарование в буржуазном прогрессе.

Впрочем, уже тогда черты реализма наличествовали в творчестве отдельных писателей, и прежде всего Купера, правдиво показавшего, как уничтожали индейцев буржуазная цивилизация.

Новые явления в литературе США возникли в связи с подъемом антирабовладельческого движения, которое получило большой размах с конца 40~х годов. Пафос аболиционизма придал жизненность и силу произведениям ряда талантливых прозаиков и поэтов, появившихся в середине века. В числе их были столь разные художники слова, как Гарриет Бичер-Стоу, Уолт Уитмен, Джеймс Лоуэлл и Джон Уитьер. И примечательно, что в творчестве этих, а также и многих других писателей, так или иначе связанных с антирабовладельческой борьбой, реалистическое начало стало выдвигаться на передний план.

Марк Твен и другие писатели, которые создавали в Америке последней трети XIX столетия литературу критического реализма, явились непосредственными преемниками мастеров аболиционистской прозы и поэзии. В известной мере они развивали также антибуржуазные и утопические тенденции американского романтизма.

Твена порой изображают чуть ли не единственным реалистом, появившимся за океаном в 70-80-х годах прошлого века. Лучшие книги Турже, де Фореста, Джеймса, Гоуэлса, Хоу, Гарленда и других прозаиков, с волнением присматривавшихся к тому новому, что возникало в США после Гражданской войны, показывают, что это было не так.

Американским писателям-реалистам нелегко было утверждать свое право на изображение жизни такой, как она есть. На книжном рынке США в послевоенные десятилетия царили модные беллетристы, видевшие в литературе лишь средство развлечения читателей и пропаганды достоинств буржуазной Америки, идеалов реакционнейших ее представителей. В начале 80-х годов известный писатель Т. Олдрич и видный политический деятель Д. Гей выступили с романами, в которых описывались «зловредные» иностранцы, ведущие в Америке революционную агитацию среди наемных рабочих.

Условности господствовавшего в США буржуазного романа с характерными для него неправдоподобными неожиданностями, узким дидактизмом, налетом сентиментальности и неизбежным «счастливым концом» нередко давали себя знать и в серьезной литературе тех лет. Но по основному направлению своего творчества писатели реалистического склада были антагонистами буржуазных литераторов, апологетически воспринимавших американскую капиталистическую действительность.

Сознательно или неосознанно, они полемизировали своими книгами с широко распространенной в США литературой идиллической, слащавой, лживой по самой своей сути, литературой условных характеров и неестественных обстоятельств. Твен не раз создавал злые пародии, непосредственно направленные против паточно-сладкого чтива, против псевдоромантики, сдобренной мещанской моралью.

Альбион Турже сразу же после победы Севера над Югом смело показал живучесть рабовладельческих традиций в США, порочность мира плантаторов, а отчасти и проникновение коррупции в Северные штаты. Джон де Форест осудил южан в период Гражданской войны, а затем, в 70-х годах, создал роман, обличающий членов законодательной палаты США. Среди писателей, остро ощутивших в послевоенные годы неудовлетворенность рядовых американцев повседневной жизнью, заметное место принадлежит Эдгару Хоу, автору «Истории маленького городка», и Хемлипу Гарленду, поведавшему о судьбе фермеров, которые не видят ничего хорошего в настоящем и без надежды смотрят в будущее. При всей противоречивости и буржуазной ограниченности Уильяма Гоуэлса и особенно Генри Джеймса, и они в 80-х и 90-х годах создали ряд произведений с явно выраженной реалистической окраской.

Среди других американских писателей конца XIX века следует выделить талантливых и правдивых романистов Гарольда Фредерика, Генри Фуллера и Стивена Крейна, дарование которых расцвело лишь в 90-х годах.

Творчество почти всех упомянутых авторов не свободно от натуралистических тенденций; в произведениях Джеймса порою возникают черты декаданса. И все же эти художники слова сыграли свою роль в развитии критического реализма в США.

Величайшим же американским прозаиком-реалистом этих лет, да и всего ХІХ века, был Марк Твен.

Буржуазная критика обычно рисует Твена литературным варваром, человеком узкого интеллекта, никогда не задумывавшимся над характером собственных произведений. Нет, он вполне осознанно стремился к реалистическому воспроизведению жизни.

Хотя отдельными сторонами своего дарования Твен близок романтикам, он вошел в литературу с вызовом романтизму. С самого начала своей литературной деятельности Твен подчеркивал, что первоочередная задача искусства — показ реальности в самой ясной и конкретной форме.

Высмеивая в рассказе «Как излечиться от дурного настроения» сентиментальные произведения литературы, Твен отметил, что истинно художественная литература должна отличаться «верностью природе, ясностью выражения, правдоподобностью ситуаций, правдоподобностью характеров, плавностью повествования, взаимосвязанностью событий». Эстетические позиции Твена особенно ясно охарактеризованы в его статье «Литературные пороки Фенимора Купера» (1895). Статья эта отличается некоторой односторонностью. Твен говорит о реализме как о единственно возможном творческом методе, он как будто не замечает того привлекательного, поэтического, жизненно важного, что есть в лучших романах Купера. Вместе с тем в статье сформулированы требования, которым, по мысли Твена, должны удовлетворять реалистические произведения литературы. И эти требования бросают свет на его собственное искусство.

В характерной, особенно для позднего Твена, саркастической манере он говорит, что «персонажи повествования должны быть живыми, за исключением трупов, и… читатель всегда должен иметь возможность разобраться, где перед нами трупы, а где не трупы». Поступки героев произведения не могут выходить за пределы вероятия («оставьте чудеса в покое»). Персонажи должны говорить так, как «человеческие существа говорили бы в данных обстоятельствах». Нужно писать просто и естественно, изображать явления со всею точностью. Но гуманист и демократ Твен не ограничивается этим. Писатель в его представлении — это не бесстрастный фотограф, а человек, превосходно понимающий разницу между добром и злом, воодушевленный высокими моральными критериями. Твен пишет: «…автор должен заставить читателя проникнуться глубоким интересом к персонажам произведения и к их судьбе… он должен заставить полюбить хороших героев и возненавидеть плохих».

К мысли о связи эстетического с этическим Твен возвращается много раз. «Юмор, — писал он, — не должен сознательно учить, и он не должен сознательно проповедовать, но он должен делать и то и другое…»

Твен высоко ценил реалистические произведения некоторых современных ему американских писателей. Любопытен ставший недавно известным отзыв Твена о книге Эдгара Хоу «История маленького городка». Как раз в год завершения «Приключений Гекльберри Финна» он писал Хоу: «Нарисованные вами картины безрадостной жизни в деревне, а также внутреннего и внешнего облика ее обитателей ярки и — что еще важнее — правдивы. Я это знаю, ибо я все это видел и переживал».

В «Приключениях Гекльберри Финна» взгляды Твена на литературу находят наиболее полное выражение. Этот роман представляет собой новое явление в его творчестве.

Тех читателей, которые надеялись увидеть в книге о Геке нечто аналогичное «Приключениям Тома Сойера», ждало разочарование. В романе меньше неожиданных сюжетных ходов и приключений комического характера.

Собственно говоря, книга начинается в том же ключе, что н повесть о Томе Сойере. Гек покидает дом надоедливой вдовы и залезает в «бочку из-под сахара». Том Сойер по-прежнему верховодит и придумывает всякие забавы. Но вот в четвертой главе на смену лету, царившему в «Приключениях Тома Сойера», пришла зима, выпал снег. И буквально тотчас же в повествование ворвалась какая-то тревожная нота, возник мотив угрозы — на снегу Гек «увидел чьи-то следы». Пятая глава написана уже совсем в другом духе: на смену выдуманным злодеям, на смену ужасам, вызывающим улыбку, ибо они часть аксессуаров детской игры в разбойники, приходят картины, которые поистине ужасны, ибо порождены жизнью.

Появился отец Гека. В мир добрых людей, вторгается подлинный негодяй, не условная фигура из приключенческих романов. Он не вызывает ни симпатии, ни даже жалости, хотя бы уже потому, что этот бесправный бродяга — расист и остервенело ненавидит негров. С горьким сарказмом писатель рисует его как типическую фигуру, как характерное явление в жизни Юга.

Так вводит Твен в свой роман тему, которой предназначена в нем важнейшая роль, — тему рабства негров. Ведь в основе сюжетной канвы «Приключений Гекльберри Финна» лежит стремление негра Джима во что бы то ни стало вырваться из рабства. А духовный облик Гека до конца раскрывается как раз на примере его отношения к беглому рабу. Тема невольничества, почти полностью отсутствовавшая в «Приключениях Тома Сойера», теперь становится одной из главных.

Сила антирабовладельческого пафоса романа в большой мере определяется удивительной привлекательностью образа Джима. В книге есть главы, где Джим показан глуповатым негром, который вызывает смех своим нелепым поведением. Однако память читателя с особенной цепкостью удерживает то страницы романа, на которых негр Джим предстает перед нами как человек незаурядный и благородный. В книге Твена не изображены такие ужасы рабства, как в «Хижине дяди Тома», но автор так настоятельно заставляет нас проникнуть в духовный мир негра, что возникает абсолютно достоверный, осязаемый, душевно близкий образ Джима — человека со всем богатством его внутренних сил. А ведь человек не может быть рабом, утверждает Твен логикой этого образа, логикой всей книги.

И все же не только о рабстве чернокожих рассказал Твен в своем лучшем произведении. Хотя действие «Приключений Гекльберри Финна» (как и действие книги о Томе Сойере) развертывается в канун Гражданской войны, в роман настойчиво вторгается действительность послевоенной Америки, окрашивая его важнейшие картины и образы.

В «Приключениях Тома Сойера» не показаны крайняя бедность и запустение, а обездоленность Гека воспринимается даже как нечто внушающее зависть. Но в «Приключениях Гекльберри Финна» очень многое говорит о нищете и упадке, царящих в деревушках долины Миссисипи, многое навевает тоску. В романе запечатлено убожество поселков и одиноких хибарок, стоящих у реки, маленькой захудалой плантации и унылого дома плантатора.

Жители деревушек, куда попадает Гек, не похожи на ближайших соседей тети Полли. В них нет энергии, нет любви к труду. Они опустились, погрязли в лени. Легковерные и истеричные, они проявляют холодное безразличие к несчастьям других и могут быть очень жестокими. К тому же они еще и трусы.

Можно утверждать, что в книге воплощены в своеобразной форме раздумья писателя насчет Америки конца века. Твен, в частности, осуждает человека из низов за неспособность постоять за себя. Писателю было тяжко сознавать, что простые люди позволяют своим угнетателям безнаказанно тиранствовать и натравлять одну часть народа на другую.

О том, что, повествуя о приключениях Гека и Джима в канун Гражданской войны, Твен в какой-то мере отражал существенные стороны современности, говорят и образы «короля» и «герцога». Насмешливо изобразив людей, присвоивших себе эти звонкие титулы, законченными негодяями и мошенниками, Твен как бы продолжал ту борьбу с европейской аристократией, с феодализмом, которую он вел в своих прежних книгах. Однако эти образы более ёмки, чем может показаться на первый взгляд. Порою похождения «короля» и «герцога» вызывают веселую улыбку. Но почему же Гек говорит об этих людях с отвращением и ненавистью? Прежде всего потому, что они стяжатели и идут на любую подлость ради наживы. Они пытаются лишить осиротевших девочек наследства, они готовы за несколько десятков долларов закабалить Джима в рабство. В «короле» и «герцоге» живут расчетливость лавочника, неуемная жадность буржуа-накопителя.

Самый значительный образ романа — это, конечно, образ Гека. Его глазами мы глядим на «короля» и «герцога», через его сознание познаем мерзость рабства, он же показывает нам, как живется в городках на Миссисипи. Но этот мальчик не просто зеркало жизни, он и главное действующее лицо. Он маленький правдолюбец и гуманист.

Неужели же это тот самый Гек, который в «Приключениях Тома Сойера» чаще всего являлся лишь оруженосцем главного героя книги? Нет, он иной. Логика развития образа заставила Твена изобразить нового Гека более взрослым, чем ему полагалось быть по первоначальному замыслу. Он думает недетские думы, испытывает недетские чувства. Гек любит природу, и он воспринимает ее совсем не так, как сверстники Тома. Он и действует по-взрослому. В мире несправедливости и зла Гек не может сидеть сложа руки — он помогает Джиму, изобретательно воюет с его недругами, дает отпор «королю» и «герцогу».

Выразительнее всего действенный характер гуманизма Гека проявляется в сценах его борьбы с самим собой, с глубоко укоренившимся отношением к негру как к рабу. В южных штатах рабство негров служило основой всей системы законов, и тот, кто осмеливался оказать помощь беглому рабу, был «преступником», которого суд жестоко карал. Религия тоже освящала рабство и учила, что человек, нарушивший законы рабовладельчества, — это грешник, который будет ввергнут в ад. Наконец, на стороне рабства был неписаный моральный кодекс со всею силой своего воздействия на сознание людей. Гек южанин и впитал в себя как будто весь комплекс рабовладельческих воззрений и предрассудков. Ему неведомы логические аргументы против рабства. А все же он не выдает беглого негра и изо всех сил старается вызволить его из рабства. Он идет и против закона, и против религии, и против общепринятой морали. Идет потому, что инстинктивно ощущает превосходство истинной морали, враждебной рабству, над взглядами, которые внушались ему всю жизнь.

Победа гуманности над фальшивыми принципами превосходно показана в знаменитой сцене, где рассказывается о том, как Гек решил было выдать Джима, но потом отказался от своего намерения. Реализм Твена проявляет себя в этом эпизоде с максимальной силой.

Разумеется, было бы наивно видеть в описании мыслей и чувств Гека, которого мучают сомнения насчет рабства, прямолинейное, зеркально-точное отображение душевных переживаний мальчика. На этом стоит остановиться, ибо здесь оказались характерные особенности творческого метода писателя, находившегося в полном расцвете сил. Эту сцену создал мастер психологического анализа и вместе с тем мастер сарказма, развивавший традиции свифтовской школы. Описывая колебания Гека, автор утрирует его наивность, степень его приверженности к рабовладельческим порядком, дабы острее представить зло рабства и резче его осудить. Возникает дополнительный план повествования, пропитанный иронией и не лишенный гротескного оттенка. Реалистическая ценность эпизода не снижается, а, напротив, усиливается.

Твен нагнетает иронию, повторяя утверждение, что негр, стремящийся к свободе, — аморальный человек. Писатель развивает эту ложную мысль, внося новые детали, которые доводят ее до полного абсурда. Гек становится как бы аккумулятором и проводником твеновского сарказма. В его тираде, оправдывающей предательство по отношению к Джиму, все поставлено вверх ногами, гнусное названо благородным, а честное постыдным. С блестящим сатирическим эффектом использован, в частности; типичный для Твена юмористический прием извращения метафоры рассказчиком-простаком. Гек говорит, что на небесах следят за его поступками, он упоминает в этой связи и «руку провидения». Но рука сия, вместо того чтобы делать обычное для нее дело — указывать путь и т. д., - закатывает ему «оплеуху», ибо на небе «уже известно, что я украл негра у бедной старушки, которая ничего плохого мне не сделала». Писатель создает впечатление, будто невинным страдальцем, которого нужно оберегать от беды, является не раб Джим, а «бедная старушка» — владелица раба. Богатство иронии, вложенной Твеном буквально в одну-две страницы текста, неисчерпаемо. Гек хочет «исправиться» (то есть предать Джима), он, так ненавидевший молитвы, готов молиться. Но язык у него «не поворачивается», ибо, продолжает иронизировать Твен, Гек «кривит душой»: ведь он не до конца еще стал на путь предательства по отношению к негру. «Нельзя врать, когда молишься, — это я понял», — говорит Гек, и эти слова тоже полны насмешки.

Но вот Гек решил написать письмо владелице Джима и предать своего друга. Дальше следуют строки, написанные в совершенно ином ключе. Ирония внезапно исчезает. Снова перед нами мальчик Гек, почти ребенок. Без какой-либо утрировки, с глубокой психологической оправданностью и убедительностью Твен показывает, как в сознании его героя происходит полный перелом. Он решает пойти на любые жертвы, но Джима в рабство не возвращать. Гек рвет письмо.

Так переплетается в романе драматическое и комическое. Богатство художественных средств, находящихся в распоряжении писателя, позволяет ему создавать картины, отличающиеся неповторимым своеобразием. А маленький оборвыш все больше привлекает симпатии читателя. Взяв на себя решение важнейшего вопроса — свобода или рабство, Гек действует в соответствии с высокими принципами морали и гуманности. По-своему, в пределах, отпущенных ему возрастом и реальными возможностями, он борется против рабства.

Гек Финн — наиболее значительный образ положительного героя в творчестве Твена. Традиции антирабовладельческой борьбы помогли писателю изобразить в лице Гека и Джима людей труда, богатых душою, благородных, нетерпимых к фальши, готовых на жертвы во имя свободы. Надо добавить, что Твен, как автор «Приключений Гекльберри Финна», не был глух и к звучанию новых голосов, которые стали слышны в США после Гражданской войны. Демократизм заставлял его сочувственно воспринимать стремление рабочих и фермеров защитить себя от нищеты, от обиды. Вот почему ему были так дороги образы беглого Джима и протестующего Гека.

Каков же в новой книге Том Сойер? В заключительной части «Приключений Гекльберри Финна» этот образ снова выдвигается на главное место — именно Том разработал сложный план освобождения Джима из темницы по всем правилам романтической литературы. Тем не менее он теперь теряет былую привлекательность для взрослого читателя. Из круга зрелых людей с их сложной психикой и сложными взаимоотношениями Твен внезапно переносит нас в конце романа в обстановку детской игры на темы приключенческих книг. Писатель создает при этом пародию на произведения романтического склада. Пародийное начало проникает и в образ Тома.

Герой «Приключений Тома Сойера» теперь тускнеет, кое-что в нем даже начинает раздражать. Ведь оказывается, что тогда, когда Том готовил «побег» Джима, подвергая его всевозможным испытаниям и даже мучениям, он превосходно знал, что на самом-то деле негр уже получил вольную. Не удивительно, что шутливые условности перестают веселить.

Роман о Гекльберри Финне — вершина твеновского реализма. Ценность книги в ее гуманистическом пафосе, в воспроизведении повседневного быта самых различных кругов населения США — от плантаторов-южан до бродяг, в жизненности типических образов (это не только Гек, Джим, «король» и «герцог», но также Богс, гробовщик, деревенские жители — лодыри и трусы, женщина в хибарке, старый плантатор и многие, многие другие), в остроте сатиры Твена и блеске его юмора, в изумительном по точности и богатству языке произведения.

В уже упомянутом письме к Хоу Твен хвалит его за то, что он пишет так, «как люди говорят, а лишь немногие в состоянии достигнуть подобного уровня совершенства». Эти слова должны быть отнесены прежде всего к самому Твену. В несравненно большей степени, нежели любой другой американский прозаик XIX века, он владел искусством воспроизведения подлинной речи своих современников.

Марк Твен никогда — во всяком случае с той поры, как он стал сложившимся писателем — не следовал примеру тех американских юмористов, которые нарочито коверкали язык ради комического эффекта. Но он великолепно знал говор выходцев из разных областей страны, людей разного социального положения. В волнующем рассказе Джима о том, как он напрасно наказал свою маленькую дочку, сохранены произношение и интонации, характерные для негров из Миссури.

Как известно, роман о Геке написан от первого лица. И это поставило перед Твеном трудную проблему. Рассказчик — Гек — малограмотен, он говорит на диалекте обитателей северной части долины Миссисипи. Если бы Твен решился на протяжении всей книги воспроизводить речь Гека с полной точностью, то затруднил бы восприятие романа для большинства читателей. Но как же можно изобразить Гека грамотеем?! Художественный такт подсказал писателю прекрасное решение: книга написана общенародным языком, понятным для всех, но в каждой или почти каждой фразе встречаются характерные для Гека диалектизмы, которые заставляют читателя все время помнить, что перед ним простой мальчик с Миссисипи. Этот мальчик говорит естественно и непринужденно; вместе с тем он обладает даром выразительной речи, умеет нарисовать портрет, тонко выразить чувства и мысли людей.

«Приключения Гекльберри Финна» далеко не такая веселая книга, как повесть о Томе Сойере. Но и здесь Твен раскрывает перед читателем бесконечное разнообразие форм и видов комического. От добродушно-лукавого юмора, от задиристых шуток он переходит к убийственному сарказму. Писатель вводит в книгу народный юмор. Кое-где он вдруг изображает Гека предельно наивным, смешным простаком, но сейчас же вслед за этим позволяет читателю увидеть, сколько «мрачного юмора», по терминологии автора, накопилось в душе мальчика.

В романе «Приключения Гекльберри Финна» и в других произведениях Твена третьего периода, в которых писатель полнее всего проявляет себя как зрелый реалист и сатирик, есть немало грубоватого комизма. Там, где он органически входит в повествование, сливается с ним, книги Твена не теряют, а выигрывают в художественном отношении, Такой юмор придает его книгам особый, специфически-«твеновский» аромат.

«Приключения Гекльберри Финна» показали, что писатель, в котором многие по-прежнему видели лишь сочинителя «диких» шуток, оказался летописцем жизни американского народа. Примечательно, что роман Твена был встречен многими буржуазными читателями весьма настороженно, а то и враждебно. В письме к Гаррису, автору сказок «Дядюшки Римуса», Твен назвал «Гека» «моим обиженным ребенком, которого так несправедливо обливают грязью». При жизни Твена его роман изымали из публичных библиотек, например в городах Денвере и Конкорде, под предлогом, что-де эта книга «дрянь» и «пригодна только для трущоб».

Но десятки миллионов детей и взрослых, которые читают и перечитывают этот роман вот уж три четверти века, видят в нем одно из прекраснейших и гуманнейших произведений, когда-либо созданных американскими писателями. Э. Хемингуэй заметил как-то, что от «Приключений Гекльберри Финна» («нашей лучшей книги», по его словам) пошла вся новая литература США. Роман Твена о Геке Финне — важнейшая веха в развитии американского реализма; это одно из тех произведений мировой литературы, которые могут быть с полным правом названы бессмертными.

После опубликования «Приключений Гекльберри Финна» Твен на протяжении нескольких лет писал сравнительно мало. Его осаждали заботы по издательству, которое он организовал, тревожили неудачи с изобретениями, которые он финансировал. Твен вынужден был выступать «лектором» — чтецом своих произведений, ибо доходов от чисто литературного труда не хватало.

Франц Меринг хорошо сказал о Диккенса, что, как ни баловали его буржуазные круги, он на всю жизнь сохранил симпатии к пасынкам общества. Твен тоже пользовался вниманием миллионеров, министров, президентов, королей. Но н его нельзя было сделать прислужником капиталистов, и он не закрывая глаза на язвы буржуазного общества.

Твен ощущал обострение социальных противоречий на его родине, имевшее место в 80-х годах и особенно после того, как американская буржуазии осмелилась (в результате событий 1886 года) физически уничтожить — по приговору суда — вожаков движения за восьмичасовой рабочий день. Со все большим сочувствием он воспринимал настроения протеста, которые давали себя знать среди трудящихся. В середине 80-х годов Энгельс писал: «Тенденция капиталистической системы к окончательному разделению общества на два класса — на небольшое число миллионеров, с одной стороны, и на огромную массу наемных рабочих, с другой, — …нигде не проявляется с большей силой, чем в Америке…»[3]. О мире, который резко разделен на верхи и низы, и рассказал Твен в своем очередном романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889).

В записной книжке Твена есть такая заметка: «Вообразил себя рыцарем в латах, в средние века. Потребности и привычки нашего времени, и вытекающие отсюда неудобства. В латах нет карманов. Не могу почесаться… Латы накаляются на солнце, пропускают воду в дождь, в морозную погоду превращают меня в ледышку». Эти забавные размышления, возможно, послужили одним из поводов для создания книги. Но в конце концов писатель вложил в свой роман неизмеримо большее содержание.

Твена бесила склонность многих американцев создавать ореол вокруг средневековья и, в частности, рыцарства. Недаром так резко обрушивался писатель на то, что он называл «вальтерскоттовской» болезнью. И в «Янки» Твен прежде всего срывает со средневековья ореол поэзии. Он разрабатывает фантастический и сложнейший сюжет, позволяющий столкнуть средневековье и современность, — янки конца ХІХ столетия по воле автора внезапно перенесен в Англию VI века, во времена мифического короля Артура. Твен насыщает свой роман самыми необычными ситуациями, придумывает остроумнейшие ходы. Книга полна шуток, гротескных образов. И фантастическая форма повествования, и сатирическая его сущность, и тяготение писателя к иронии как средству выявления царящего в обществе зла — все это лишний раз свидетельствует о близости Твену великих традиций Свифта. В своих пометках на полях статьи Теккерея о Свифте Твен хотя и несправедливо обвинял автора «Путешествий Гулливера» в душевной холодности, все же отдавал должное его убийственной иронии и подчеркивал мысль Теккерея о том, что сатирик должен высмеивать «неправду, притворство, обман».

Для Янки — современника Твена — средневековые рыцари прежде всего комичны; они ведут себя точно циркачи или сумасшедшие. Писатель высмеивает и техническую отсталость средневековья по сравнению с Америкой ХІХ века. Но затем его сатирическая артиллерия начинает бить по более серьезному и лучше защищенному врагу: писатель обрушивается на аристократию, на монархическую власть. Короли, знать, дворянство — все это «подонки и отбросы». Еще злее пишет Твен о церкви. Государственная церковь превращает человека в червя, она служанка аристократии.

И, наконец, в романе возникает то, что является его ядром, — рассказ о народной нищете, народном угнетении. Твен, разумеется, раскрывает свою тему не с логической последовательностью ученого, — он художник, живой, импульсивный. Его взгляд все шире охватывает действительность, а сатира становится более глубокой. В этой книге, где так много комического, возникают страшные картины безысходного человеческого горя.

Чем можно объяснить существование несправедливых и жестоких порядков в королевстве Артура? На многих страницах своего романа Твен отвечает: неразвитостью людей прошлого, отсутствием у них разума. Близкая связь между рассуждениями писателя и традициями просветительской мысли очевидна. Как и просветители, Твен, ненавидя феодализм, считал его прежде всего чем-то противоестественным, противоречащим принципам разума.

Но в романе сказался и опыт современных классовых схваток. Как ни ограниченно понимал писатель-демократ значение пролетарской борьбы, он чувствовал, что народу — «подлинной нации», по его выражению, — мешают жить счастливо не одни только монархи и аристократы. Иногда Твен вводил в роман проблемы буржуазной современности в самой недвусмысленной и очевидной форме. Порою эти проблемы вторгались в книгу как бы стихийно.

Есть в романе непосредственные ссылки на американскую действительность. Говоря о рабстве в стране короля Артура, Твен обращается к судьбам негров в США. Он протестует против протекционистских пошлин, вспоминает о людях, опутанных долгами, мучимых безработицей, — ясно, что здесь речь идет скорее о современной Америке, чем о средневековье. Твен настаивает на праве рабочих объединяться в профсоюзы, добавляя с иронией, что «богачи станут скрежетать зубами, возмущаясь тиранией профессиональных союзов». Он многозначительно говорит о человеке труда: «Да, большой счет предъявит он за все издевательства и унижения, которых натерпелся».

То, что написано о рабочих в «Янки», перекликается самым непосредственным образом с восторженной статьей Твена о рабочем классе и профсоюзах, которую он создал примерно тогда же и которая не была полностью опубликована. Рабочий — член профсоюза, писал Твен, явился и не уйдет. «Ему надлежит осуществить самое справедливое дело, какое когда-либо делал человек, и он его осуществит. Да, он явился, и вопрос теперь не в том, как это было раньше, на протяжении тысячелетий, что нам с ним делать. Впервые в истории мы освобождены от необходимости управлять его делами за него. На этот раз он не прорванная плотина, а прорвавшаяся река».

Не только на тех страницах «Янки», где прямо упоминается Америка, звучит отклик на жизнь соотечественников Твена. Писатель осуждал жестокие законы, направленные на защиту богачей, и многие читатели, естественно, обращались мыслью к США, где суд так недавно и в столь страшной форме проявил свою зависимость от собственнических интересов. В романе нашла дальнейшее развитие тема народовластия, Твен подчеркивает право народа революционным путем изменить форму правления, если она не соответствует его потребностям. Писатель, который не столь давно насмешливо отзывался о бунтовщиках Франции, теперь прославляет французскую буржуазную революцию и революционную борьбу вообще.

Автор «Янки» не мог не чувствовать, что он переменился. Было время, писал Твен Гоуэлсу, когда он называл себя жирондистом, но теперь он санкюлот, Марат. Перемена произошла во мне, добавляет писатель, «в моем понимании фактов». Твен прямо осуждает тех, кто не борется с социальным злом. Он негодующе говорит о готовности угнетенных наброситься «на своих же братьев, защищая общего угнетателя».

«Янки при дворе короля Артура» — противоречивое произведение. Феодальному прошлому и капиталистическому настоящему Твен, как и сотни тысяч его соотечественников, противопоставлял веру в абстрактную демократию. Ему трудно было понять, что на самом деле в Америке есть только буржуазная демократия, которую никак не заставишь служить нуждам всего народа. Вот почему и в «Янки» можно обнаружить страницы, где Америка воспринимается как страна свободы. Янки, так часто выражающий мысли самого автора, враждебен классовым привилегиям, он желает добра народу. Но, строя свои утопические планы, герои романа останавливается на пороге социалистических идей, не решаясь переступить через него. И в этом оказалась ограниченность твеновского демократизма.

В последнем десятилетии века писатель склонен был все более скептически оценивать жизнь в США. В «Американском претенденте» (1892) он кладет на одну чашу весов Англию аристократов, а на другую — Америку, кичащуюся своими демократическими правами и учреждениями, и американская «демократия оказывается не менее уязвимой, нежели изъеденные молью аристократические порядки Англии. Вместе с героем своей книги, сыном английского лорда, писатель хочет разобраться в существе создавшейся в Америке обстановки. Ему очень трудно, и растерянность Твена дает себя чувствовать и в художественных особенностях повести — это одно из самых неслаженных его произведений. Писатель то пародирует стандартный американский роман с его счастливым концом и условными героями — юным европейским аристократом и очаровательной американской демократкой, то сам следует традициям; он вводит в книгу ряд гротескных персонажей и перемежает эпизоды, в которых реалистически изображена повседневная жизнь, самыми экстравагантными анекдотами.

Твену всегда были чужды то американские литераторы, которые искали противоядия духу стяжательства в кругах европейской аристократии или в мире идеализированного средневековья. Однажды Твен заметил, рассказывает Гоуэлс, что уничтожение феодальной аристократии в Англии было бы «неизмеримым благодеянием для английского народа и для всего мира». И в «Американском претенденте» писатель резко осуждает английских лордов. Но герой его книги обнаруживает, что неравенство существует и там, где нет наследственной аристократии. «В республике, где все свободны и равны, — пишет Твен, — капитал и власть создают все-таки высшее сословие».

Теперь уж Твен осознанно критикует не часть, а целое. Пусть его герой все еще верит, что в Новом Свете народ воспитан на более здоровых «понятиях и принципах», чем в Европе, все же автор «Американского претендента» недвусмысленно говорит: демократия в США потерпела крах. Примечательно, что в этой повести впервые у Твена возникают образы современных американских рабочих.

Почему же родина Твена не стала страною равенства и свободы? Писатель, конечно, не обладал ясным представлением об историческом процессе, не понимал проходящего характера буржуазного уклада. И, ища ответа на волнующий его вопрос, он порою необоснованно обращался к «природе» человека.

В «Американском претенденте» встречается мысль, что жестокость сильных столь же неизбежна в человеческом обществе, как неизбежно пожирание одного существа другими среди зверей. Твен глубоко заблуждался. Но не с философским спокойствием, а с искренней болью говорил он о том, что творится в буржуазном обществе.

В «Американском претенденте» вновь возникает образ Селлерса, одного из героев «Позолоченного века». Его окружает теперь атмосфера явной фантастики, самого «дикого» юмора. В конце концов, подобно Крокету, Селлерс выходит в космические просторы. Если в забавных рассказах о Крокете повествуется о том, как этот персонаж смело расправлялся с кометой, то Селлерс в конце повести шлет привет земле откуда-то из мирового пространства. По-прежнему Твен и вышучивает Селлерса и восхищается его жизнеспособностью; Селлерс — фарсовый герой, и в его же уста автор вкладывает некоторые из самых задушевных своих мыслей.

Химеры Селлерса включают не только план «материализации» душ покойников, но и намерение купить у русского царя Сибирь, чтобы устроить там республику. Что же побудило Твена вложить в голову его героя подобную идею? Надо полагать, первостепенную роль играло здесь желание выразить свое чувство восторга перед революционными деятелями России. Ведь в тюрьмах и рудниках Сибири, говорит он, томятся самые прекрасные, самые благородные, самые мудрые люди.

Ставшее известным недавно письмо Твена к Степняку-Кравчинскому, относящееся к 1891 году (как раз тогда Твен заканчивал «Американского претенденте»), помогает понять конкретные обстоятельства, в которых возникли строки повести, посвященные русским революционерам. Твен прочитал книгу Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия» и был глубоко ею взволнован.

Письмо это проливает свет, в частности, на внутреннюю коллизию, которую переживал тогда Твен. Тяжкие раздумья писателя насчет всесилия денег в США, растлевающей роли золота, моральной коррупции богачей, а также и готовности немалого числа американцев из низов безропотно служить своим угнетателям стали порою выливаться в мизантропическую концепцию сущности человека. В письме к Степняку-Кравчинскому Твен говорит о людях со скепсисом и грустью: ведь даже в примерах мученичества «всегда можно подразумевать расчет». Но в деятельности революционеров далекой России он видит образец подлинного альтруизма.

Рассматриваемый нами третий период творчества Твена приходится на годы, непосредственно предшествовавшие эпохе империализма. Отношение писателя-реалиста к тому, что происходило на его родине, в заключительные десятилетия века стало несравненно более критическим, нежели в прошлом. Вместе е тем углубилась его душевная драма — драма честного демократа в мире, где рушились буржуазно-демократические иллюзии. Одним из свидетельств трагедии, которую переживал Твен, явился кризис положительного героя в его произведениях. Писатель не раз пытался преодолеть этот кризис путем обращения к старым, верным героям — друзьям Тому и Геку. Вот одна из причин возникновения у него ряда новых произведений, в центре которых все те же образы. После «Приключений Гекльберри Финна» были изданы повести «Том Сойер за границей» (1894) и «Том Сойер — сыщик» (1896); до сих пор не опубликованы рукописи ряда рассказов и памфлетов, написанных в разные годы, где снова фигурируют знакомые герои: «Гек Финн и Том Сойер среди индейцев», «Таинственный незнакомец в Ганнибале», «Деревенские жители, 1840-1843 гг.» и другие.

Из двух известных нам «малых» произведений о Томе и Геке более интересна повесть «Том Сойер за границей». Это в основном буффонада. Твен вырывает своих героев из естественной для них обстановки н отправляет на воздушном шаре в Сахару. И в этой книге есть меткие наблюдения, юмор и сатира. В некоторых главах повести возникает тема, которой суждено будет занять важное место в творчестве Твена последних лет его жизни, — тема порабощения колониальных стран. Но в основном образы Тома и Гека мельчают.

В 1894 году вышла в свет повесть «Вильсон-простофиля», в которой сплетены разные идеи и мотивы. Местом действия книги Твен снова сделал маленький городок на юге США времен его детства. Для того чтобы понять современность, писатель снова и снова пытался разобраться: а какова же была Америка его молодых лет? Порою в его художественных произведениях, записях, дневниках и письмах, где говорится о прошлом, доминирует, так сказать, томсойеровская линия — стремление показать, насколько лучше, добрее были простые обитатели Запада в середине ХІХ века, чем современные американцы; порою берет верх линия «гекфинновская», и он подчеркивает темное начало в жизни родных деревушек.

В «Вильсоне-простофиле» есть детективная тема, связанная с образом развращенного и преступного «белого негра»; рассказывается о том, как юрист-неудачник Вильсон много лет собирал отпечатки пальцев и как это помогло ему обнаружить виновника изображенного в повести убийства. Но значение этого произведения прежде всего в показе рабовладельческого городка, страшной судьбы негров, тупости обывателей, жестоких провинциальных нравов. Марк Твен развивает также знакомый мотив: богатство и бедность, удача и рабская судьба зависят от внешних факторов, от случайностей.

Афоризмы Вильсона усиливают мрачное начало в книге. Смерть-избавительница от страданий, смерть лучше жизни, человек бесчестен, говорит Вильсон. Подобные же мысли заносит Твен и в свои записные книжки. Писатель, развивавший в ряде своих произведений взгляды просветителей, теперь выступает против важнейшей особенности просветительского мировоззрения — против оптимизма. Афоризмы «Вильсона-простофили» полемически заострены против афоризмов «Простака Ричарда», созданных крупнейшим деятелем американского Просвещения В. Франклином. Твен и раньше посмеивался над сентенциями Франклина, улавливая в них черты буржуазного самодовольства, но в конце ХІХ века он прямо противопоставил франклиновской вере в счастливое будущее, скепсис, издевку над буржуазными добродетелями. В дни, когда американцы праздновали четырехсотлетие эпохального путешествия Колумба, завершившегося открытием Америки, Твен раздраженно заметил, что было бы неплохо, если бы Колумб проехал мимо Америки, так ее и не открыв.

То обстоятельство, что автор «Вильсона-простофили» выступил со своими пессимистическими афоризмами еще в первой половине 90-х годов, лишний раз показывает всю необоснованность суждений буржуазных литературоведов, которые видят источник отчаяния, охватившего писателя к концу жизни, только в его личных утратах. Когда создавались первые мрачные афоризмы Вильсона, еще были живы жена и дочери Твена, он еще не знал чувства личного одиночества. Но холодно, неуютно было знаменитому писателю в богатой Америке конца века. С тоской искал он в народе смелых, гордых людей, которых мечтал сделать героями своих произведений.

И тогда-то Твен написал большую и восторженную книгу о Жанне д'Арк (1896). В этой француженке, героине далекого прошлого, Твен нашел душевное благородство и готовность действовать во имя всенародного дела. Разумеется, и американская действительность периода нарастания классовых боев, демонстраций и стачек была богата яркими людьми, героическими народными борцами. Это было время Парсонса и Дебса.

Твен сочувствовал рабочим, но ограниченное понимание ни смысла пролетарской борьбы в США суживало творческие возможности уже немолодого писателя.

Жанна д'Арк привлекала Твена своей чистотой и верностью избранному пути, она дитя народа. Подчеркивая патриотизм Жанны д'Арк, писатель показывает, что в этом прекрасном характере не было ни тени эгоизма, своекорыстия. Поэтому она и сумела поднять народ на борьбу. Не все части романа одинаково интересны и художественно выразительны. Многое в первых главах книги кажется перепевом читанного. Рисуя образ Жанны д'Арк, Твен порою некритически, следует традиционным суждениям историков. Наиболее сильные страницы романа те, которые посвящены изображению трагических переживаний героини, когда она оказалась в руках врагов. Твен обрушивает на мучителей Жанны д'Арк всю силу своего негодования, своего сарказма. Образ орлеанской девы приобретает в заключительной части книги новую глубину.

В эти годы Твен писал необычайно много, однако подавляющая часть созданного им тогда не была опубликована при жизни автора. Произведения Твена последних десяти — пятнадцати лет его жизни в значительной мере остаются неизвестными читателю и по сей день.

Незадолго до испано-американской и англо-бурской войн писатель проделал путешествие вокруг света. Оно было вынужденным. Дело в том, что в середине 90-х годов Твен, имевший собственное издательство, потерпел банкротство. Необходимость покрыть долги заставила его снова обратиться к ремеслу «лектора»-юмориста. Как ни ненавидел писатель это «клоунское», по собственному его определению, занятие, ему пришлось предпринять длительную и тяжелую поездку с «лекциями». В результате появилась новая книга путевых впечатлений — «По экватору» (1897). Как не похоже это произведение на «Простаков», даже на «Пешком по Европе». Его писал человек бесконечно усталый.

Индия, Австралия, другие экзотические страны… Но Твена не радует путешествие. Трудным был и процесс создания книги. То, что видел писатель в колониальных странах, отнюдь его не радовало. Твен многого не понимал, временами ему казалось, что англичане принесли Индии что-то хорошее. Но перед его глазами все время было мучительное положение туземцев; он видел, что несправедливость каждый день вторгалась в жизнь рядовых людей. И потому даже самым невинным по содержанию главам были предпосланы новые злые афоризмы героя книги «Вильсон-простофиля».

Твен посетил Южную Африку незадолго до событий, предшествовавших захватнической войне англичан против буров. Обстановка была сложная, разобраться в ней было нелегко. Но он уловил главное: Сесиль Родс, возглавлявший борьбу с бурами, и те, кто с ним связан, — захватчики, поработители. Он пишет о Родсе: «Я восхищаюсь им, признаюсь в этом со всей откровенностью, и когда его повесят, я куплю кусок веревки на память!»

Родса не повесили. Силы империализма настойчиво выдвигались на авансцену не только в Англии, но и в США. И именно заокеанская республика, которую многие называли бастионом демократии, развязала первую войну империалистической эпохи. В том самом 1898 году, когда американцы, потопив испанский флот, захватили Кубу и Филиппины, Твен опубликовал рассказ «Репортаж в «Лондонском таймсе», действие которого перенесено в XX век. Он славит величие науки и выражает сочувствие Дрейфусу — жертве французских реакционеров. Этим рассказом Твен как бы заявлял, что не ушел от современности, что его волнует все происходящее на свете, что его место в рядах тех, кому дорога справедливость.

Тогда же был написан один из самых глубоких и художественно-совершенных рассказов Твена — «Человек, который совратил Гедлиберг» (1899). Автор рассказа не мечется в лабиринте противоречивых настроений, он точно знает, что хочет сказать, и уверенно ведет за собой читателя. Твен показывает, что люди бесчестны, хищны и наглы, но не все люди, а богачи, «цвет» городка, «цвет» нации. Ему претит лживое утверждение, будто в Америке господствуют неподкупность и свобода. Нет, в верхах властвуют хищничество и обман. Богачи не прочь бы выглядеть «непогрешимыми›› и «неподкупными», но в них нет и грана чести. Таков подлинный моральный облик хозяев Америки в эпоху империализма.

Начался заключительный, четвертый этап творчества писателя, охватывающий последние двенадцать лет его жизни.

В связи с испано-американской войной Ленин указывал, что американский народ, который в XVІІІ веке дал миру образец революционной борьбы против феодального рабства, «душил Филиппины, под предлогом «освобождения» их»[4]. Апологеты империализма пытались представить захватническую войну актом великодушия со стороны США: разве американцы не помогают народным массам Кубы и Филиппин освободиться от испанского владычества?! Эта демагогия на короткое время обманула Твена. Но как только выяснилось, что вашингтонское правительство прибрало Филиппинские острова к рукам и начинает против туземцев кампанию истребления, писателю открылась истина.

Тяжело переживая акт вероломства США по отношению к филиппинцам, Твен пытался понять, как все это стало возможным. Он так и не воспринял идей социализма, и банкротство буржуазной демократии начинало представляться ему банкротством человека вообще. Тогда-то он и довел до логического конца свою глубоко ошибочную концепцию природной низости людей. В книге «Что такое человек», написанной в конце века, но появившейся в печати лишь в 1906 году, люди изображены существами, лишенными истинно-человеческих чувств, своего рода машинами. «Я не вижу большой разницы между человеком и часами…» — говорит писатель. Человек — орудие Сатаны, «собрание нечистот», писал Твен в другой своей книге — «Таинственный незнакомец», которая вышла в свет уже после его смерти.