Помоги проекту - поделись книгой:
Марк Твен. Собрание сочинений в 12 томах. Том 1
Вступительная статья М. О. Мендельсона
Не много найдется в Америке художников слова, чье творчество обладает столь большой притягательной силой для широчайшего круга людей, как творчество Марка Твена. Миллионы читателей знакомятся с его произведениями еще в юные годы. Перечитывая книги Твена, полюбившиеся с детства, в более зрелом возрасте, мы обнаруживаем в них новую глубину и новую прелесть. А сколько значительного и неожиданного раскрывается в его романах, повестях, рассказах и памфлетах, малодоступных детскому восприятию.
Марк Твен удивительно разносторонний писатель. И этим в немалой степени объясняется популярность его книг среди читателей молодых и старых, людей самых различных вкусов. Мы знаем Твена — мастера комической эксцентриады и тонкого психолога, жизнерадостного шутника и сумрачного философа, юмориста-лирика и суровейшего из обличителей. Только тогда, когда видишь творчество писателя во всем его многообразии, становятся очевидными масштабы твеновского дарования. Марк Твен — великий юморист и сатирик, крупнейший представитель американского критического реализма, писатель мирового значения.
На широкую литературную арену Марк Твен вышел после окончания в США Гражданской войны 1861-1865 годов. В ходе этой исторической схватки Северные штаты ценою огромных усилий и сотен тысяч жертв нанесли южным плантаторам-рабовладельцам сокрушительный удар.
В победе, завоеванной народом, многие рядовые американцы стали усматривать гарантию того, что отныне им обеспечены полная свобода и безбедное существование. Наивным ожиданиям, что на фундаменте буржуазных порядков будет построена счастливая жизнь для всех, разумеется, не суждено было осуществиться. Чем сильнее действовал в свое время дурман иллюзий, тем с большей горечью воспринимал народ то, что на самом деле происходило в США после окончания военных действий.
Сломав преграды, которые ставил рабовладельческий Юг на пути капиталистического развития страны, буржуазная Америка в последней трети XIX столетия двинулась вперед учетверенными темпами, чтобы вскоре же превратиться в вотчину монополий и одну из крупнейших империалистических держав.
За несколько послевоенных десятилетий Соединенные Штаты создали самую мощную в мире индустрию. Однако представления об Америке как о стране, где каждый может сделаться независимым и зажиточным человеком, начали быстро рассеиваться. Разорялись фермеры, условия труда рабочих стали поистине кабальными, а буржуазия захватывала ценности, создаваемые народом, с невиданной бесцеремонностью и цинизмом.
В этот период американской истории противоречия между трудом и капиталом приобрели решающее значение. Рост классового самосознания рабочих и фермеров все чаще проявлял себя в прямой политической борьбе против жадной и хищной буржуазии, забравшей в свои руки всю полноту власти.
Марку Твену было близко то чувство гордости, которое жило в сердцах его соотечественников, успешно завершивших войну против плантаторского Юга. Вместе с тем развернувшееся в США прогрессивное движение против невольничества, высшей точкой которого и явилась революционная схватка с рабовладельцами, укрепило демократические настроения писателя, нетерпимость к расовому гнету, желание сказать правду о жизни в Америке.
Твен разделял буржуазно-демократические идеалы и иллюзии рядового американца. Однако в его позднем творчестве отразилось их крушение. Как мировоззрение, так и творчество писателя-демократа были полны глубоких противоречий. Даже в те годы, когда Твен выражал сильнейшее разочарование в буржуазной демократии, он порою снова с надеждой к ней обращался.
За полвека без малого своей литературной деятельности Твен прошел большой путь идейного развития, логическим завершением которого было активное участие писателя в борьбе против империалистов. В конце XIX столетия он всем сердцем воспринял протест демократических масс, и прежде всего рабочих и фермеров, против засилия в США монополий и милитаризма. Твен не стал социалистом, но инстинкт близкого народу художника помог ему ощутить правоту рабочих, борющихся за свои жизненные интересы.
Важнейшей особенностью подавляющей части творчества Твена были, с одной стороны, жизнерадостность и вера в будущее, а с другой — нарастающее недовольство положением в Америке людей труда.
Создавая свои книги в знаменательные десятилетия, когда совершался переход Соединенных Штатов от «свободного» капитализма к монополистическому, Твен увидел и осудил моральную деградацию верхушки буржуазного общества, гнилость политических нравов, царящих в стране, ханжество и лицемерие богачей. Он остро осознавал, что жажда стяжания проникла и в души многих простых граждан страны. Вместе с тем Твен показал в своих произведениях бесперспективность стремления рядового американца к богатству.
Годы расцвета твеновского мастерства совпадают со временем подъема в Америке литературы критического реализма. Следует отметить, что специфические условия исторического развития США в прошлом столетии вызвали известную задержку в становлении там большой реалистической литературы по сравнению с Россией, Францией или Англией. Существенное значение имело то обстоятельство, что наличие свободных земель на западе страны в течение долгого срока тормозило процесс углубления социальных противоречий в США. Свою роль сыграло и общее отставание культурного развития страны в ХІХ веке.
И все же литература критического реализма достигла в Америке второй половины прошлого столетия серьезных успехов. Свидетельством этого явилось в первую очередь именно творчество Твена.
Сэмюэл Ленгхорн Клеменс, избравший себе псевдоним — «Марк Твен», узнал в детстве много тяжелого. Отец писателя, неудачливый юрист и не менее неудачливый торговец, переселился в поисках лучшей доли на новые земли в далеком штате Миссури, к западу от Миссисипи. Подобно сотням тысяч других переселенцев, он ничего не добился в жизни и умер рано, оставив семью в нужде. Многие книги Твена (и в том числе «Автобиография»), а также отрывки из его неопубликованных произведений («Деревенские жители, 1840-1843 гг.» и «Таинственный незнакомец в Ганнибале») недвусмысленно говорят о том, что поселок Ганнибал штата Миссури, где прошли детские годы писателя, отнюдь не представлял собою сплошного царства поэзии и тепла. Видное место принадлежало там дельцам-мошенникам и работорговцам.
Трудности, которые испытал Сэмюэл Клеменс еще в детстве, в ком-нибудь другом, возможно, подорвали бы светлый взгляд на мир. Но он горячо любил жизнь и воспринял от матери великолепное чувство юмора, веселый характер, отзывчивость и дар рассказчика. Известен отрывок из неизданного автобиографического очерка Твена «Хелфайр Хочкис», в котором он рисует мать «незаметной маленькой женщиной, обладавшей прекрасной душой, большим сердцем и волшебным языком».
Жизнерадостность, характерная для Сэма Клеменса, объяснялась, конечно, не только влиянием матери. Сколько бы печального ни видел он в детские годы, с Ганнибалом связано было для него и много хорошего. На всю жизнь запомнил мальчик очарование величественной реки Миссисипи и почти не тронутых человеком лесов и прерий. В западных областях США встречались смелые и решительные люди, привлекавшие своей энергией. Они готовы были напряженным трудом и лишениями завоевывать право на кусок земли, достаточный, чтобы прокормить семью. В пору его детства, как свидетельствовал Твен, в фермерских поселениях на западе страны еще сохранились в какой-то мере простые нравы, а жажда денег еще не стала манией.
Твену не пришлось долго учиться, но он много читал. И уже в ранние годы его влекли произведения, богатые юмором и сатирой. С детства любимой книгой будущего писателя стал «Дон-Кихот» Сервантеса. Он был знаком с английским классическим юмором, высоко ценил свифтовскую иронию.
Но ближе всего ему была простонародная американская юмористика. Как раз в годы его молодости она переживала пору расцвета. Это была прежде всего литература устная — в деревушках и поселках, на фермах и даже в городе были широко известны шутки и комические рассказы фольклорного происхождения; особенной популярностью они пользовались среди фермеров и старателей на еще не освоенном Западе. В Америке также выходило много дешевых юмористических книжонок, создателями которых были разные литераторы, зачастую ремесленнического склада. Анекдоты, комические рассказы наводняли и периодическую печать, главным образом провинциальную.
Примечательно, что в американском фольклоре господствовал юмор, комизм. Народное творчество возникло за океаном в иных условиях, нежели в странах Европы, — в обстановке довольно развитых буржуазных отношений.
В фольклоре американцев есть и героическое начало. Воспеваются легендарные великаны (например, Поль Беньян), никогда не поступавшиеся своей свободой, готовые бросить вызов любым силам природы, мужественные, как те бедняки американцы, которые прокладывали пути в нехоженых лесах и распахивали целину за сотни миль от ближайших поселений. Но виднейшее место в фольклоре США принадлежит образам не героев, а псевдогероев: хвастунов, приписывающих себе подвиги, которых они не совершали, пройдох всякого рода. Зачастую речь идет о действительно существовавших людях, названных по имени и фамилии. Их поступки высмеиваются, сопоставление претензий этих людей с реальными возможностями человека создает комический эффект. Надо добавить, что некоторые произведения американской литературы могут быть названы фольклорными лишь весьма условно, — в создании их, надо полагать, принимали участие и профессиональные юмористы, скрывавшие свое авторство.
Все это относится, например, к потоку легенд и рассказов о Крокете. Прототип этого образа в 20-х и 30-х годах XIX века был провинциальным политиком, а одно время даже состоял членом палаты представителей в Вашингтоне. После смерти Крокета в 1836 году забавные истории о нем стали пользоваться огромной популярностью. Потребуется еще немалый труд, прежде чем будет точно установлено, в какой мере «крокотиана» обязана своим происхождением веселой народной фантазии, сочинениям самого Крокета, охотно потешавшего американцев рассказами о себе, выдумкам его друзей или недругов и, наконец, трудам профессиональных писателей. Во всяком случае, специфической особенностью «крокотианы» является наличие фантастических преувеличений, самых необузданных гипербол, хвастовства, доведенного до абсурда и смешного уже в силу своей нелепости, гротеска, который не без основания в Америке именуют «диким».
Рассказы о Крокете и других комических персонажах американского фольклора (например, о Майке Финке) зачастую попадали в газеты и журналы; но глубже всего, пожалуй, Твен воспринял фольклорные традиции через устные рассказы матери, негров, матросов с Миссисипи, разных друзей.
Захолустные юмористы, которые печатали свои фельетоны, смешные сценки и пародии в газетах или в виде маленьких книжек в ярких цветных обложках, кое в чем были прямыми предшественниками Твена. Их рассказы грубоваты, порою вульгарны. Однако Шиллабер, Уорд, Уичер, Смит, Гупер и некоторые их соратники знали жизнь обывателя, обладали острым чувством комического, зачастую разрабатывали фольклорные мотивы. В их творчестве, относящемся к кануну Гражданской войны, сказалось растущее национальное самосознание тех американцев, которые стремились сохранить целостность США, желание лучше понять быт рядовых, незаметных людей, усиление демократического начала в американской литературе. Лучшие из этих юмористов создавали яркие образы глупцов, которые оказывались хитрее признанных умников, деревенских кумушек, добрых чудаков, ловких жуликов. В их рассказах встречались элементы сатиры, направленной против проходимцев-политиканов и богатых людей.
Примечательно, что в подобных произведениях, как и в фольклорной юмористике, много гипербол и заведомых небылиц. По большей части эти рассказы отличались хитроумно исковерканными — смеха ради оборотами речи.
Твен, можно сказать, был взращен на такой литературе. Ему была близка ее демократичность. Его привлекал комизм безудержных преувеличений, нелепых выдумок. И на долю Твена выпала задача превратить эту юмористику в большую литературу, литературу специфически-национальную.
До Гражданской войны 1861-1865 годов Сэмюэл Клеменс даже не мечтал стать писателем. Долгое время он был кочующим типографским рабочим, а в двадцать с лишним лет нашел, как ему тогда почудилось, подлинное свое призвание — стал водить пароходы по реке Миссисипи. Гражданская война положила конец его лоцманской деятельности.
В начале войны Твен еще плохо разбирался в смысле происходивших событий и успел прослужить небольшой срок в армии южан. Но вскоре вместе со старшим братом Орионом, получившим правительственный пост в Неваде, младший Клеменс уезжает далеко на запад страны. Он сотрудничает в газете «Территориал энтерпрайз», которая выходила в населенном старателями городке Вирджиния-Сити, сочиняет пародии, комические мистификации, а иногда высмеивает жуликов и негодяев. К концу войны Твен переезжает в Сан-Франциско. Затем он отправляется на Сандвичевы острова и по возвращении выступает с так называемыми лекциями. Это были театрализованные чтения юморесок самого «лектора».
Широкую известность Твен впервые приобрел книгой очерков о поездке в Старый Свет — «Простаки за границей» (1869). Вслед за «Простаками» вышла еще одна книга очерков — «Налегке» (1872): рассказ о том, что видел Твен за годы пребывания на Дальнем Западе. Два тома путевых очерков, а также десятки юморесок, фельетонов и рассказов, написанных до 1873 года, — таков итог творческой деятельности писателя в самый ранний период его литературной жизни.
Уже тогда Твен-юморист создал некоторые из своих шедевров. У безвестных сочинителей «крокетианы», у Шиллабера, Уорда и др., Твен научился нанизывать одну шутку на другую, комически противопоставлять торжественную форму бессмысленному содержанию, обыгрывать неожиданные повороты от «высокого» к «низкому», показывать «простаков», людей из народа, видящих правду лучше, чем патентованные мудрецы, отражать в гротескных образах фальшь, существующую в мире реальных человеческих отношений. Блестящий талант писателя дал ему возможность быстро затмить всех его предшественников. Искусство Твена стало достоянием самых широких слоев читателей.
Характерный пример твеновского гротеска — забавный рассказ «Мои часы» (1870). От мягкого бытового юмора автор быстро переходит к юмору «дикому». Испортились часы, и с ними происходят самые невероятные и смешные пертурбации. Твен переносит на вещи свойства, совершенно им не присущие, комически путает понятия: он сравнивает часы с лихорадящим больным, со бегуном, с похоронным колоколом. У часовщика при виде часов глаза сверкают «свирепой радостью». Под конец гиперболы приобретают космические масштабы.
Полны комических нелепостей и «Простаки за границей». Американцы со смехом читали о том, как их соотечественники, притворяясь глупцами и доводя гидов до исступления, отказывались проявлять интерес к египетским мумиям в европейских музеях.
Веселя своих соотечественников, Твен иногда откровенно славил наливающуюся силами буржуазную Америку. Как и миллионы рядовых граждан страны, он еще верил, что его родина прокладывала путь к хорошей жизни и свободе для народных масс. В «Простаках за границей» кое-где утверждается всяческое превосходство Соединенных Штатов над «старушкой» Европой, не выбравшейся из болота феодализма. Склонность к идеализации буржуазной Америки весьма заметна и в книге «Налегке». Твен подчас восторгается обстановкой, в которой живут десятки тысяч молодых американцев, жадно роющихся в невадской и калифорнийской земле в надежде на «большую удачу». Писатель еще не проклинал тот день, когда в США было найдено золото, как он это сделал позднее.
Идейная незрелость молодого Твена, его буржуазные предрассудки сказывались в первых книгах самым очевидным образом. Порою в этих произведениях даже звучала издевка над индейцами и замученными нуждой арабами.
В первый период своего творчества Твен был сравнительно мало отягощен тревогой о том, что происходит на его родине, в его произведениях господствовали мажорные ноты. Но и тогда он не только развлекал читателей, он говорил не об одних лишь достоинствах Америки. Даже в самых ранних произведениях Твена так или иначе оказывалась правда жизни. А смех служил орудием ее познания.
В «Простаках за границей» и книге «Налегке» есть точные зарисовки, любопытные наблюдения; эти произведения представляют определенный познавательный интерес. В ряде глав и той и другой книги смех Твена приобретает критическую окраску. Ему не по душе феодальные нравы, царящие в разных странах Европы. Описывая поездку «простаков» в «святые места», он воспринимает библейские рассказы с трезвостью человека, который прежде всего верит показаниям собственного разума. Твена также начинают возмущать ханжество и жадность богатых американцев.
Первый рассказ Твена, который получил широкую известность за пределами Дальнего Запада, «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» (1865), был интересен не столько анекдотическим сюжетом, который был к тому же не нов, сколько реалистичностью характеров. Перед читателем возникали образы благодушного и болтливого старика Уилера (он живет в захудалом рудничном поселке, ничего в жизни не добился и тешит себя только бесконечными рассказами о прошлом), а также чудаковатого Джима Смайли, единственная страсть которого держать пари с кем угодно и на что угодно. В Смайли нашла юмористическое отражение характерная особенность героев (и жертв) «золотой лихорадки» — в их жизни нет ничего, кроме вечной азартной игры.
Некоторые из ранних рассказов Твена носят совершенно очевидный сатирический характер. В фельетоне «Когда я служил секретарем» (1868) высмеян сенатор-лицемер и мошенник. Как это часто бывает у Твена, повествование ведется от первого лица; сам рассказчик — определенный образ, характер, тип. Этот честный простак понимает указания сенатора буквально — он называет вещи своими именами и вечно попадает впросак, тут же раскрывая истинный облик своего шефа. Юмор рассказа отчасти основан на приеме комического преуменьшения, позволяющем в гротескной форме выразить сущность характера внешне недалекого героя, не лишенного на самом деле хитрецы. Фельетон «Чем занимается полиция» (1866) с начала до конца пронизан иронией. Лавочник разбил голову бездомному бродяге, но полиция привлекла к ответственности не его, а жертву преступления. Автор саркастически называет полицию воплощением «добра, великодушия, гуманности».
В некоторых своих рассказах Твен энергично наталкивает читателя на весьма широкие выводы. «Рассказ о дурном мальчике, которого бог не наказал» (1865) сначала кажется шуткой или, во всяком случае, сатирой, направленной только против религиозного ханжества. Но, пародируя слащавые поучения воскресных школ, Твен с одного плана насмешки переключается на другой, его ирония углубляется и достигает высшей точки в конце повествования. «Дурному мальчику» злодейства идут на пользу, он нажил много денег, и Твен вносит в рассказ типичное «дикое» преувеличение («дурной мальчик», сделавшись взрослым, размозжил головы жене и детям), чтобы в гротескной ферме показать, как «гнусный и отъявленный негодяй», разбогатев, становится «одним из законодателей страны» и приобретает «всеобщее уважение».
Уже тогда Твен ощущал, что государственная машина в США скрипит и дает перебои, что богатство достается не тем, кто его заслуживает, что газеты много лицемерят и лгут. Однако, как и большинство его сограждан, он еще думал, что все это излечимые болезни. Как же от них избавиться? Писатель иногда предлагал весьма сомнительные лекарства. Так, он создал рассказ-памфлет «Удивительная республика Гондур» (1875), в котором проводится мысль, что равенство наносит вред. В «идеальной» республике Гондур все обстоит превосходно, ибо там люди образованные и богатые обладают на выборах не одним, а многими голосами.
Впрочем, обычно Твен не спешил с рецептами, он лишь зорко подмечал, где и что на его родине неладно.
Ни в одно собрание сочинений писателя не входил до сих пор фельетон «Исправленный катехизис» (1871). Твен дерзнул выступить в нем против всесильного Твида — взяточника, державшего в своих руках демократическую партию в Нью-Йорке. Снова автор пародирует воскресную школу, и снова он идет дальше насмешек над учением и правами церковников. Что такое бог, единый в трех лицах? — вопрошает Твен. Это — деньги, в виде золота, банкнотов и акций. Вот «истинный и единственный бог, всемогущий и всесильный, а Уильям Твид — его пророк».
Обличительный характер носят не только произведения Твена на политические темы (например, рассказ «Как меня выбирали в губернаторы», 1870), — и в некоторых, невиннейших на первый взгляд шутках проступают черты социальной сатиры. В рассказе «Как я редактировал сельскохозяйственную газету» (1870) одна смешная нелепость громоздится на другую. Возвратившийся на свой пост редактор обвиняет временного заместителя в невежестве. Защищая себя, простак-рассказчик дает понять, что другие редакторы еще более невежественны, чем он: к тому же они наглецы и лицемеры. Оказывается, что в содеянных героем рассказа глупостях отражена в гротескно-заостренной форме фальшь, пустившая корни в американской печати, да и не только в печати. Таков подспудный смысл этих комических эксцентричностей. К подобным произведениям Твена с полным основанием может быть отнесено приведенное Горьким глубокое замечание Ленина о том, что в «эксцентризме», как одной из форм искусства, есть «какое-то сатирическое или скептическое отношение к общепринятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного»[1].
И в прошлом веке апологеты буржуазии создавали легенды об Америке как о стране национального равенства. Но сразу же после Гражданской войны, которая, казалось бы, уничтожила самый вопиющий вид национального гнета — рабство негров, Твен увидел, что на самом деле национальные меньшинства в Америке подвергаются преследованиям. Еще в Сан-Франциско он написал едкий фельетон о преследованиях китайцев — этих скромных и честных тружеников. Фельетон остался не напечатанным, ибо газета, в которой Твен сотрудничал, боялась (как вспоминал писатель в журнале «Галакси» несколько лет спустя) «задеть кое-кого из подписчиков». В рассказе «Возмутительное преследование мальчика» (1870) Твен выступает в роли «защитника» маленького негодяя, швырявшего камнями в китайцев (как часто на протяжении последующих сорока лет писатель будет иронически «защищать» мерзавцев разных рангов для того лишь, чтобы с максимальной полнотой выявить истинный характер этих людей, сорвать с них маску добропорядочности). Еще более едкая насмешка заключена в рассказе «Приятель Голдсмита снова в чужой стране» (1870).
О том, что еще на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века Твен иной раз с беспокойством глядел на жизнь в Америке, говорит также такой, несколько неожиданный факт: в ряде его произведений и заметок «для себя» ощущается перекличка с настроением американских романтиков середины века. Кое-что из написанного Твеном во время поездки на Сандвичевы острова мог бы повторить и Герман Мелвилл, автор «Тайпи», так убежденно утверждавший превосходство всего склада жизни дикарей над безрадостным миром цивилизации. Вернувшись в Сан-Франциско, первый большой капиталистический город, где ему пришлось жить довольно долго, Твен отметил в своей записной книжке: «Снова дома. Нет, не дома, а в тюрьме, снова в тюрьме, и прекрасное чувство свободы исчезло. Город кажется таким тесным, и так много в нем мрачного: труд, заботы, деловые тревоги».
Незадолго до своего сорокалетия Твен писал одному другу, что он совершенно счастлив. Если есть на свете человек, «который знает счастье более полное, ровное и беспрестанное, пусть он явится передо мной, — шутил писатель, — пусть докажут, что он действительно существует. По моему убеждению, такого человека нет».
Это были светлые годы в жизни писателя. Полный энергии и радостных ожиданий, он уверенно глядел вперед. Твен был счастлив в кругу семьи. Его литературные дела складывались на редкость успешно. Еще недавно он был старателем-неудачником, мелким провинциальным журналистом, а теперь стал признанным писателем, состоятельным человеком. И этот баловень судьбы не склонен был идти по проторенной дорожке, создавать только сдобренные юмором очерки, фельетоны да комические рассказы несколько экстравагантного характера. Его литературные интересы ширились, творческие силы росли и искали выхода. В 1873 году Твен завершил свой первый роман «Позолоченный век».
Эту книгу он задумал писать вместе с литератором Чарлзом Уорнером, — он не чувствовал уверенности в том, что сам справится с таким произведением.
Позднее Твен с наивной гордостью отметил, что, начав работу над романом, он в первый же день написал рекордное число страниц. Столь же легко и успешно трудился писатель и дальше. О чем же рассказал с таким вдохновением этот жизнерадостный человек во вступительных главах своего первого романа?
«Позолоченный век» начинается с истории семьи фермера Хокинса. Родственник приглашает Хокинса переселиться в Миссури, где фермеров ждет, заверяет он, зажиточная жизнь. Но бедность и несчастья не покидают Хокинсов и в новых краях. В Миссури семья снова нищенствует. Хокинс умирает с чувством, что его близкие оставлены «в жестокой бедности». Судьба его поистине трагична.
Столь же беспросветна и описанная в первых главах романа жизнь родственника Хокинса — Селлерса. Он создает один за другим всякие прожекты обогащения, изобретательно пытается скрыть свою нищету, но терпит неудачи.
Итак, выйдя на широкие просторы романа, Твен прежде всего с невеселой усмешкой поведал о гибели надежд, о горькой нужде. Почему же у писателя, чуть ли не кичившегося своим счастьем, возник мотив несбывшихся ожиданий? В основе многих эпизодов и образов «Позолоченного века» лежит материал автобиографического характера. Судьба Хокинса напоминает судьбу отца самого Твена. И все же первая часть «Позолоченного века» это не только рассказ о жизни родных писателя. Не случайно дальнейшие главы книги, где говорится о золоте, плывущем в карманы людей, пронизаны едким сарказмом, откровенной издевкой.
В своем романе писатель сумел, как и все большие художники слова, через индивидуальное показать общее, типичное. Характерно, что на склоне лет, когда Твен говорил об американской действительности с яростным гневом, он решительно отвергнул мысль, что его «проклятья» порождены какими-либо личными переживаниями. «Разве вас не волнуют несчастья других куда больше, чем любое личное горе?!» — заметил он в одном из писем.
В «Позолоченном веке» Твен коснулся раны, которая причиняла большие страдания его соотечественникам. С каждым годом многие из них видели все отчетливее, как гаснут надежды на свободу и достаток, которые, по убеждению немалого числа простых людей, бежавших от европейского феодализма, были обещаны им самой природой социального строя, установившегося в США. Плодами борьбы народных масс Америки против английских колонизаторов (в конце XVІІІ века) и против южных рабовладельцев (во время Гражданской войны) воспользовались в конце концов крупные плантаторы, банкиры, фабриканты.
И надо по достоинству оценить великолепное чутье Твена, который уже через несколько лет после Гражданской войны сумел отразить чувство разочарования, которое в условиях «позолоченного века» охватило многих рядовых американцев.
Разумеется, первые произведения Твена в известной мере подготовили появление его новой книги. Но сколько бы темного ни обнаруживал писатель в прошлые годы, никогда раньше он не ощущал так остро неблагополучие и в низах и в верхах, как во время работы над первым своим романом. Хмурый тон начальных глав «Позолоченного века», в которых изображен безрадостный жизненный путь коренного американца, гармонирует со всею твеновской линией книги (в отличие от идиллической, в основном, линии его соавтора-Уорнера). В романе много комизма, но в главах, где центральное место занимают образы сенатора Дилворти и его друзей, образы жуликов-законодателей, жуликов-капиталистов, жуликов-газетчиков, смех Твена нередко звучит горько.
Как усиление сатирического начала в творчестве Твена, так и самый факт перехода писателя к новому для него жанру — роману, позволяют говорить о том, что закончился первый и наступил второй период развития его творчества.
«Позолоченный век» — произведение крайне неровное. Повинно в этом прежде всего различие творческих индивидуальностей двух авторов. Однако и твеновские главы, созданные пером начинающего романиста, тоже не отличаются художественным единством. Наряду с элементами, — но только элементами, — психологического романа и блестящими сатирическими картинами в книге можно найти откровенную мелодраму.
Изображая мир моральных банкротов, авторы «Позолоченного века» отчасти опирались на традиции просветительского романа. Недаром пройдохе Дилворти противопоставлен Нобл («благородный»). Но Твен писал о ХІХ веке, и злодеи, изображенные в книге, остаются по сути дела победителями. Здесь нет подлинно оптимистической концовки. Эпоха величайших успехов Америки в развитии производительных сил — это только позолоченный, а не золотой век. Вот что сказал Твен не только названием романа, но и всей системой созданных им образов — от Хокинса и Селлерса до Дилворти. И он сказал это, несмотря на убежденность в превосходство социального строя США над порядками, которые существовали в странах Европы.
Не следует все же преувеличивать степень раскрытия американской социальной действительности в «Позолоченном веке». Твен резко осуждает продажность, проникшую в политическую жизнь страны, но не понимает неизбежной связи коррупции с господством «духа спекуляций», гротескным воплощением коего служит Селлерс. Тем более поражает проницательность писателя, сумевшего, при всей ограниченности понимания им характера капиталистических отношений, увидеть гнилую сердцевину там, где другие видели нечто ослепительно-блестящее.
Твен был сыном своей буржуазной страны и отнюдь не глядел с презрением на предпринимательство. Но честный художник всем сердцем тянулся к справедливости, был богат душевным теплом и обладал необыкновенно чувствительной совестью.
Легко выявить прямые идейные связи Твена с лучшими буржуазно-демократическими традициями периода американской войны за независимость. Известную роль сыграло влияние его отца, воспринявшего некоторые принципы американских просветителей и презиравшего церковь. Твен читал, хотя и не без опаски, «безбожные» произведения Томаса Пейна, участника войны за независимость, пропагандиста революционной борьбы против тирании, сторонника материалистических принципов. Ему были хорошо знакомы знаменитые слова Джефферсона, автора «Декларации Независимости», о праве народа на борьбу против поработителей. Вместе с тем надо напомнить, что, как ни далек был Твен в юности от развертывавшейся тогда в США борьбы против рабства, он, подобно другим крупнейшим писателям Америки прошлого столетия, был многим обязан и той идейной обстановке, которая создалась на его родине — в канун и во время войны с плантаторским Югом.
Роман «Позолоченный век» был опубликован в первые месяцы грозного экономического кризиса, который принес большому числу американцев тяжкие бедствия.
В середине 70-х годов писатель пишет очерки «Старые времена на Миссисипи», в которых рассказывает о пережитом в канун Гражданской войны, когда он был лоцманом. Затем появляется повесть о Томе Сойере. В книгах Твена теперь стало больше картин человеческой радости, больше теплого смеха, чем когда-либо раньше. Чем же это объясняется? Одни литературоведы изображают Твена этих лет бездумным развлекателем, другие — активным противником капиталистического строя, который маскировался, боясь гонений. Все это не так.
Сознание, что его личная жизнь сложилась очень счастливо, не покидало Твена несколько лет. А новые книги писателя говорили о том, что, несмотря на собственное благополучие, он остро ощутил, насколько безрадостной стала окружающая действительность. Впрочем, «Старые времена на Миссисипи» и «Приключения Тома Сойера» говорили об этом иным языком, нежели «Позолоченный век».
Пытаясь объяснить, почему он так охотно обратился в своих очерках к прошлому, сам Твен совершенно недвусмысленно (хотя и в несколько шутливой форме) выразил свое весьма критическое отношение к современности. Ныне, сказал он, «у каждого мужчины, у каждой женщины, у каждого ребенка есть хозяин, и все томятся в рабстве. Но в те дни, о которых я пишу, лоцман на Миссисипи рабства не знал». Он был «единственным… абсолютно независимым представителем человеческого рода».
Итак, в прошлом (и, конечно, более или менее идеализированном прошлом) писатель хотел найти то, чего не было в мире, где «все томятся в рабстве». Очерки о лоцманах довоенных лет, об этих особенных людях, с которыми Твен в какой-то мере связывал представление о свободе и независимости, насыщены добрым, душевным юмором, подлинной поэзией. В них есть немало страниц, окрашенных в романтические тона.
Самая радостная книга Твена — это, конечно, «Приключения Тома Сойера» (1876). И при чтении этой повести еще более настойчиво возникает мысль, что писатель обратился к прошлому, отделенному от современности глубочайшим историческим рубежом Гражданской войны, к счастливым годам детства именно потому, что в окружающем его мире взрослых людей он уже видел не очень-то много радостного, светлого.
«Приключения Тома Сойера» настолько цельное и гармоничное произведение, что мы не всегда осознаем его сложность.
Прежде всего это мастерски написанная приключенческая повесть для детей. Исчезновение Тома и его приятелей, их возвращение во время номинальной проповеди, сцена на кладбище, где происходит убийство, слежка мальчиков за индейцем, приключения Тома и Бекки в пещере, гибель Джо — как все это заставляет замирать сердце юного читателя. Действие повести развертывается динамично, интерес читателя не ослабевает ни на минуту.
Но, конечно, не только это определяет обаяние книги. Недаром же читатели, превосходно помнящие сюжет повести, снова и снова, молодея душой, возвращаются к ней.
«Приключения Тома Сойера» — очень веселая книга. Вспомним, как попался Том, когда без спросу отправился купаться, или как Том и Гек выясняли, какую пользу могут принести дохлые кошки, Забавен перечень сокровищ, отданных мальчиками Тому за право красить забор, — тут и осколок бутылочного стекла, и одноглазый котенок, и много другого. Комичны пародии на речь в воскресной школе и на сентиментальную литературу.
Из писем Твена известно, что, работая над новостью, он испытывал неуверенность насчет того, кому она предназначается — детям или взрослым. А окончательно решив, что это книга для детей, несколько притупил ее сатирическое острие. Все же в «Приключениях Тома Сойера» ощущается рука сатирика. Писатель высмеивает воскресную школу, где произносятся елейные речи. Он смело вложил в уста мальчиков дерзкое замечание: «Церковь дрянь по сравнению с цирком». Не приносит радости детям и общеобразовательная школа — с понедельника для них «начиналась новая неделя мучений». Есть в городке ханжи, которым не понять естественных проявлений детской натуры.
Там, где Твен клеймит мещанство, косность, лицемерие, он выступает как сатирик-реалист. Это бесспорно. Вместе с тем смех в «Приключениях Тома Сойера» часто служит целям реалистического показа жизни и тогда, когда он лишен обличительной окраски. Юмор помогает рисовать быт горожан во всей его конкретности. Юмор же является инструментом для проникновения в самые глубины внутреннего мира детей и взрослых.
В «Приключениях Тома Сойера» меньше гротеска, комических гипербол, чем в любом из предыдущих произведений писателя, Твен раскрывает психологию человека с невиданной у него раньше глубиной. Никогда еще не выходили из-под пера Марка Твена характеры столь живые и яркие.
Писатель подмечает решительно все, что происходит в сердце Тома Сойера. Точны во всех деталях и вместе с том полны юмора описания чувств и поступков мальчика. Вот он хвастает вырванным зубом, хочет «умыться», не прикасаясь к воде, пытается симулировать болезнь, чтоб не пойти в школу. Смешны и в то же время трогательны мечты обиженного Тома о «мести». Твен не раз показывает — все с новыми оттенками, — как возникает у мальчика сладостное чувство жалости к самому себе.
На страницах книги развертывается подлинная энциклопедия детской жизни. Твен показывает, как труд превращается из тяжелой невинности в радость, если ему хоть в какой-либо мере придан творческий характер. Правдиво и чуть-чуть насмешливо воспроизведены детские суеверия и выдумки Тома, вносящего в реальную жизнь заимствованную из книг романтическую героику. Читатель узнает в «Приключениях Тома Сойера» многие краски своего собственного детства.
А все же повесть пленяет не только одним этим. Известной сцене побелки забора предшествует следующее замечание автора: «Наступило субботнее утро, и все в летнем мире дышало свежестью, сияло и кипело жизнью. В каждом сердце звучала музыка, а если это сердце было молодо, то песня рвалась с губ. Радость была на каждом лице…» Эти слова, пожалуй, дают тон всей повести. Перечитывая ее, все яснее видишь, что страна Тома Сойера — своеобразная и чудесная страна. Там царит вечное лето, нет непогоды, нет ни холода, ни снега. Обитатели этой страны, за немногими исключениями, неплохие и по-своему счастливые люди. Сам Твен дальше раскрывает перед читателем секрет обаяния рисуемых картин. Описывая красивую Нардифскую гору, что возвышается над городком, он добавляет, что она находилась как раз на таком расстоянии, чтобы казаться обетованной землей — заманчивой, безмятежной, мечтательной. Страна детства, которую изобразил Твен, ушла в прошлое, и поэтому тоже, можно сказать, находилась как раз на таком расстоянии, чтобы казаться обетованной землей…
Разумеется, поэтичность «Приключений Тома Сойера» объясняется и поэтичностью предмета изображения — детской жизни, и тем, что книга дышит поэзией правды. Совершенно очевидно, однако, что Твен зачастую глядит на детство сквозь призму романтического представления о подлинно радостной, чистой, прекрасной жизни.
Показателен в этом отношении образ Гека. Кое-где в книге он изображен реалистически. Но в большой мере этот бездомный мальчишка с Миссисипи, как будто выброшенный на берег великой рекой, предстает перед нами в «Приключениях Тома Сойера» как полное романтической прелести воплощение мечты о безграничной свободе. Столь увлекательно романтическая стихия книги и такова ее тональность, что читатель видит Гека глазами фантазера Тома и его сверстников. Мы тоже начинаем верить, что можно чувствовать себя весело и радостно только тогда, когда ночуешь в бочке, когда немыт, нечесан и одет в лохмотья. В уста Гека вложены слова, заставляющие вспомнить о романтических героях Купера: «Нет, Том, — восклицает Гек, — не хочу я больше этого богатства, не хочу больше жить в этих проклятых душных домах. Мне нравится в лесу, на реке, и тут, в бочке, — тут я и останусь».
В статье о Поле Бурже Твен заметил мимоходом, что с появлением юмора «все жесткое смягчается, все наше раздражение и досада улетучиваются и приходит чувство солнечной радости». Повесть богата и таким «смягчающим» юмором. Твен не только смеется над пороками или вскрывает с лукавой усмешкой мелкие недостатки хороших людей. Юмор нередко служит средством положительной эмоциональной оценки «том-сойеровского» уголка вселенной. Наконец Твен выражает смехом свою любовь к жизни, полноту своей симпатии к народу и веры в нею.
Если остров Джексона, где Том Сойер и его приятели провели несколько счастливых дней, дал им возможность подняться над прозаичностью родного городка, то повесть «Приключения Тома Сойера» явилась для Твена своего рода литературным островом Джексона. Нарастающее недовольство писателя современной действительностью воплощено в самых поэтических сценах книги с не меньшей силой, нежели в откровенно-сатирических.
Своеобразное сочетание в «Приключениях Тома Сойера» романтически-прекрасного и повседневно-реалистического придает этой книге особый аромат. Твен сумел глубоко заглянуть в душу здорового ребенка, сумел овеять детство поэзией и воспроизвести прелесть детства. Уже с появлением этой книги он вошел как равный в круг крупнейших представителей литературы США.
Показав себя мастером тонкого психологического рисунка, Твен не отказался от той юмористики, которая была близка ему в начале творческого пути. В 70-х годах он создает ряд гротескных юморесок — таких, как «Разговор с интервьюером» (1875) и «Режьте билеты» (1878), серию забавных (хотя и не всегда содержательных) пародий. Насколько дороги еще «были писателю традиции «дикого» юмора, можно судить по его книге «Пешком по Европе» (1880). Это повествование о новой поездке по странам Европы пересыпано вставными анекдотами, пародиями, комическими нелепицами.
Во второй половине 70-х годов безработица и голод заставили американских пролетариев сделать отчаянные попытки создать профсоюзы. Развернулась стачечная борьба. Буржуазия США, еще недавно претендовавшая на роль носительницы идей прогресса и справедливости, решила выдать негров на расправу куклуксклановцам и начала готовиться к расправе с рабочими.
Капиталистическая печать подняла вопль об угрозе коммунизма (события Парижской коммуны еще были живы в памяти и друзей ее и врагов). Газета «Нью-Йорк геральд» прямо предлагала расстреливать «чернь››.
И это было сделано. Пока солдаты, посланные правительством, «кормили свинцом» (по совету другой нью-йоркской газеты) бастовавших железнодорожников, девятнадцать пенсильванских шахтеров — борцов за дело рабочего класса были казнены.
Демагогические выпады реакционной печати против движения масс мешали тогда Твену до конца разобраться в том, что творилось в Америке. Идеи революционной борьбы еще внушали ему ужас. В книге «Пешком по Европе», как и в «Простаках за границей», можно обнаружить обывательские и даже откровенно-враждебные суждения о революционной деятельности французского народа. Но ощущение, что в Америке неладно, так или иначе проникало в творчество писателя.
В рассказе-памфлете «Великая революция в Питкерне» (1879) Твен по-свифтовски рисует «микромир», в котором отражены пороки «большого мира». В Питкерне царили мирные патриархальные нравы, пока крохотный островок не превратился в «империю». Создание армии и флота, возникновение привилегированного класса легло на народ невыносимым бременем. Твен показывает, сколь чужды народу атрибуты современного буржуазного государства. Небезынтересно, что демагогом, создателем «империи», «сомнительным приобретением» для питкернцев изображен американец.
Три года спустя появилась повесть «Принц и нищий» (1882) — эта чудесная сказка, в основе которой лежит преображенный фантазией автора исторический материал, произведение, пронизанное горячей любовью к народу.
Герой книги тоже Том. Но если главный персонаж «Приключений Тома Сойера» почти никогда не унывал, то новому Тому достаточно было увидеть «окружающую его нищету», чтобы он «залился слезами». Перед читателем возникает мир нищеты и бесправия, с одной стороны, и мир бессмысленной роскоши и угнетения, с другой. Контраст этот выражен необычайно выпукло и сильно: ведь бедняк Том и принц, обменявшись платьем, обмениваются и местом в жизни. Тут больше сатиры, чем в книге о Томе Сойере, и Твен чаще прибегает к гротеску, чаще выходит за пределы внешнего правдоподобия, чтобы раскрыть антигуманный характер того, что творится при дворе и в окружающем мире в целом. Превосходно построенный сюжет позволяет с каждой главой все резче ощущать обличительную сущность повести. Здесь продумана каждая деталь, здесь все «стреляет», все бьет по фальши, по злодеяниям аристократов и богачей.
Твен говорит о средневековой Англии. Но в книге возникают образы жертв собственнических законов, которые заставляют читателя возненавидеть феодальные порядки, а вместе е тем и всякое угнетение слабого сильным. Более того, писатель создает образ представителя низов, который хочет, чтобы жизнь была иной, и, при всей своей неучености, в состоянии управлять государством более гуманно, чем «прирожденные правители».
Положительный герой, возникающий теперь в произведениях Твена, это прежде всего ребенок. Однако душевное благородство обоих Томов — слепок с того высокого, что писатель ощущал в народе.
И нищий, и принц — это в основном хорошие люди. Но добрый принц, показывает Твен, уже отчасти испорчен властью. И даже любимец писателя Том Кенти, в котором воплощены лучшие черты народа, после недолгого пребывания на королевском посту неожиданно проявляет отрицательные свойства. «Королевское звание все больше нравилось ему», — замечает Твен. Том увеличивает количество слуг при дворе и содрогается при мысли о встрече со своими родными, пребывающими в нищете. Так кое-где в повести начинает звучать — правда, еще весьма приглушенно — тема морального упадка рядового человека, трагическая тема, разработке которой писатель в дальнейшем посвятит немало душевных сил.
Поделиться книгой: