Агнец в львиной шкуре

— Двадцать тысяч сумма солидная, — медленно произнес Наока. — Прежде я хочу убедиться в ценности сведений, которые вы мне предлагаете.

— Разумеется! Я готов ознакомить вас с ними при личной встрече. Но только с глазу на глаз!

— Хорошо. Где? Когда?

— Сегодня, в пять, на площади Чань-Инь.

Мне показалось, он усмехнулся.

— Надеюсь, господин Наока, вы порядочный человек и…

— Да! Я буду один, — нетерпеливо перебил он меня и отключил связь.

Ну, что ж, посмотрим, как вы держите свое слово, господин Наока. Провести меня вам все равно не удастся. Я взглянул на часы — до встречи оставался один час. Сев в магнитор, включил затемнение на стеклах, нажал клавишу на пульте управления: специально оборудованная панель зажглась перебежкой желтых огней. Засветился небольшой экран на вертикальном щитке. Я увидел контуры знакомой площади в лучах красного солнца. Изображение сдвинулось с места и медленно пошло вправо — следящая камера начала свою работу.

Лохматые деревья непривычно огромной высоты тоскливо шумели под напором горячего сухого ветра. По небу, откуда-то с юга, вероятно со стороны океана, ползли плоские серые облака. Вся природа, казалось, уснула тяжелым, тревожным полуденным сном, изнывая от жары. Пыльное раскаленное марево поднималось от почвы, стекало трепетными волнами к подножью деревьев-гигантов, дробилось там, в сотни обжигающих огненно-красных искр.

Я снова взглянул на экран. Вроде бы ничего не изменилось. Камера, пройдя очередную дугу, возвращалась к исходной точке. Но что это? Слабое движение в правом нижнем углу экрана насторожило меня. Я добавил увеличения — так и есть! Три шестиместных магнитора остановились в тени одного из зданий в самом начале площади. Это было уже интересно. Затемненное стекло на дверце переднего магнитора медленно опустилось, открывая темное нутро машины. Сомнений не было: те, кто сидит в салоне, осматривают окрестные дома с помощью термочувствительной оптики. Возможно, у них есть и биолокационная система.

Я остановил камеру. Прошло минуты три, затем, как по команде, дверцы всех магниторов распахнулись, и из них выскочило человек пятнадцать дюжих молодцов в одинаковых темных костюмах и солнцезащитных очках, очень напоминающих специальные инфракрасные. Они врассыпную кинулись к соседним домам. Со стороны все это походило на хорошо спланированную военную операцию. Было совершенно очевидно, что Наоки среди них нет. Дальше мне стало не интересно. Я выключил экран и вылез из машины.

Бронзовые драконы, украшенные лаконичными революционными лозунгами, уже не казались такими свирепыми. К тому же, скоро у них должен был появиться новый сосед — памятник вождю народов Квой Сену, фундамент под который начали закладывать посреди этой маленькой площади, именовавшейся теперь площадью Победы.

Кабина визиофона была все так же пуста. Я набрал номер и стал ждать. Наконец, экран слабо осветился и потух. Розовый огонек вызова сменился на зеленый, и знакомый голос секретарши Наоки произнес:

— Хаи?

— Господин Наока у себя?

Она тоже узнала меня. Это я понял по ее голосу. Но, к моему удивлению, в разговор почти сразу вклинился сам Наока.

— Слушаю! — голос его прозвучал резко и недовольно.

— А вы, оказывается, не деловой человек, господин Наока! — Я решил говорить с ним в холодно-нагловатых тонах. Минуту он молчал. Мне стало жаль, что я не вижу его лица. Наконец, он произнес:

— Это вы?

— А вас это удивляет? Кстати, вы можете отозвать своих людей с площади Чань-Инь. Они умелые ребята, но, к вашему сожалению, никого там не найдут, только зря потеряют время.

Снова молчание, на этот раз более продолжительное. Момент был подходящим, и я решил «ковать железо, пока горячо».

— Неужели вы не поняли, с кем имеете дело?

— Теперь понял… Хорошо. Давайте говорить по-деловому. Что вам нужно?

— А у вас оказывается плохая память, господин Наока! Кажется, мы уже договорились о сумме, которую я хотел бы получить? Но, видимо, вам деньги дороже собственной свободы?

— Хорошо. Называйте время и место.

— Ну, что ж, поверю вам еще раз. Только если все повторится снова, наши с вами переговоры закончатся, не успев начаться!

— Да, да, говорите!

— В восемь часов вы должны быть на проспекте Свободы. Двигайтесь пешком от здания Народного Совета к бывшему ресторану «Волшебный Гарем».

— Как я вас узнаю?

— Очень просто: я сам подойду к вам.

Наока, конечно, будет не один, но на этот раз обязательно придет сам. Не случайно я выбрал местом встречи именно проспект Свободы — людное место, особенно в вечерние часы. Здесь у Наоки и его людей не будет места для маневра. Но особо обольщаться мне не стоило: взять его там так же не просто, как и ему обнаружить меня. Стоило все обдумать досконально, но я решил сделать это на месте, исходя из обстановки.

Ночь нахлынула, как всегда, стремительно и неожиданно. Темные, переплетенные, словно, ходы лабиринта, улицы Шаолинсеу действовали на меня угнетающе. Усталые, сгорбленные люди в промасленных робах брели по тротуарам к мрачным, похожим на жерла вулканов, входам в подземные фабрики и заводы. Там они, вымотанные за день бесконечными очередями и митингами до хрипоты, бездумно выполняли каждый свою работу — бесконечно, сотни, тысячи раз, до отупения. Этот, внешне казавшийся слаженным, механизм превращал людей в биологические машины, работающие на износ.

Я смотрел на тяжелые спины в зеленых комбинезонах, испуганно шарахавшиеся в свете фар к стенам домов, и в душе рождалось смутное чувство горечи. Так не похоже все это было на жизнь людей Земли, которым труд приносил радость и творческое удовлетворение от сознания собственной значимости для общества, от желания творить добро. Земной труженик преображал свою планету свободным трудом, делая окружающий мир еще прекраснее, он по истине творил чудеса, покоряя Вселенную и неся в ее глубины все самое лучшее, что воспитало в нем общество, не прося ничего взамен. Здесь же все было по-иному, и мне хотелось понять, почему так происходит.

Наконец, впереди показалась узкая расплывчатая полоса света, стала шире и ярче, и я выехал на кольцевую эстакаду, к подножью белых пирамид, словно паутиной, опутанных строительными лесами. Громадные белые блоки, по решению Народного Совета, уже начали вынимать и распиливать на памятники народным вождям.

Свернув с эстакады на боковую улочку, я сделал крутую петлю в объезд по темному пустынному бульвару, и въехал во двор громадного, похожего на серую скалу, здания. Несколько бездомных собак шарахнулись в дальний угол двора, испуганные светом фар. Выключив магнитный активатор, несколько минут я внимательно всматривался в темноту вокруг. Красные огоньки контрольных приборов горели настороженными глазами загадочного животного, едва освещая салон. Я вышел из машины. На всякий случай осмотрел верхние этажи дома, но темные глазницы окон казались нежилыми, и только редкие звезды, отражавшиеся в стеклах, оживляли их. Скользнув рукой по левому боку, и ощутив твердость рукоятки пистолета, я медленно направился под треугольную арку, выходившую со двора на проспект Свободы.

Ряды частных заведений, когда-то богатые световой рекламой, сейчас выглядели мрачновато: разбитые витрины, наглухо заколоченные окна и двери, на стенах домов рытвины и вмятины от пуль и осколков. Только в конце проспекта оранжевым светом горела вывеска театра «Судзу», где в эти дни шли агитационно-массовые представления труппы самодеятельных артистов. В противоположной стороне от него болезненно мигала реклама ресторана «Волшебный Гарем». Замысловатая иероглифическая надпись вспыхивала и гасла на фоне ночного неба розовыми гребешками. Прямо напротив меня высилось здание Народного Совета. Взглянув на часы, я не спеша, двинулся в сторону «Волшебного Гарема» в пестром потоке людей, заполнявших тротуары, толпившихся около разбитых витрин, или просто праздно шатавшихся туда сюда в поисках каких-нибудь развлечений.

У заляпанной краской витрины какого-то магазина стояла шумная группа молодежи. Юноши: коротко стриженные в черных коротких куртках и плотно обтягивающих штанах. Девушки то же в куртках, коротких, выше колен юбках, с прическами типа «собачий хвост» и с сильно накрашенными лицами. Я приостановился, рассматривая их.

Здешняя молодежь, как правило, делилась на две обособленные группы, одна из которых была фанатично предана делу революции, активно участвовала в различных митингах и манифестациях, помогая взрослым агитаторам внедрять в массы революционные идеи народных вождей.

Другая же группа напротив всячески чуралась всего, что было связано с революционной борьбой, и старалась вести себя так, словно на планете ничего не происходит и жизнь течет в прежнем русле.

Наверное, это была своеобразная защитная реакция еще не устоявшейся подростковой психики на все страшные события, происшедшие на планете за годы революции. Они были другим поколением, которое родилось на развалинах прежнего мира и которое не затронул революционный запал их отцов и дедов. Они, скорее всего, и не понимали ради чего те лишили их нормальной жизни.

Одна из девушек, стоявших у магазина, заметила меня, и что-то шепнула стоявшей рядом подруге. Та обернулась, окинула меня оценивающим взглядом и подмигнула. Обе громко рассмеялись. Невысокого роста паренек, их товарищ, не спеша, подошел ко мне и попросил прикурить. Я достал зажигалку, извлек из нее пламя, и тут заметил в толпе Наоку. Он шел прямо на меня. Я сразу же отметил двух плечистых молодцов в безупречных костюмах, шагавших на несколько шагов впереди Наоки, и зорко осматривавших толпу. Еще двое на небольшом отдалении шли сзади.

Я повернулся к парню в кожаном костюме, который никак не мог раскурить отсыревшую сигарету, и в это время Наока прошел в двух шагах от меня. Я слегка скосил глаза в сторону, глядя ему в спину, и тут же мимо меня прошли двое его телохранителей. Парень, наконец, прикурил и, поблагодарив меня кивком головы, вернулся к своим друзьям. А я медленно развернулся и так же медленно пошел вслед за Наокой и его людьми, мысленно прокручивая возможные варианты своих действий.

Наока шел, не оглядываясь, не спеша, словно на прогулке, видимо, полностью полагаясь на своих стражей. Я двигался метрах в десяти от них, глядя на широкие спины и бритые затылки этих парней. До треугольной арки, во дворе, за которой я оставил свой магнитор, оставалось десятка два метров. Надо было действовать. На мое счастье, у самой арки теперь стоял одинокий агитатор и предлагал прохожим листовки Народного Фронта. Я ускорил шаг, обогнал Наоку и его людей. Они не обратили на меня никакого внимания. Подошел к агитатору.

Молодой парень посмотрел на меня горящими болезненно опухшими глазами и протянул мне листок желтой грубой бумаги, вежливо улыбаясь.

— Хотите вступить в молодёжный союз поддержки вождя Чой Чо Рена?

Я с заинтересованным видом взял у него прокламацию, и в этот момент Наока поравнялся со мной. Дальше все произошло в какие-то секунды. Резко развернувшись, я схватил Наоку за ближнюю ко мне руку, рванул его на себя, тут же нанося короткий удар в шею. Наока пошатнулся, но я уже швырнул его в темноту арки, и сам скользнул следом за ним. Шедшие впереди телохранители ничего не увидели; задние же просто не успели ничего сделать. Придерживая, потерявшего сознание, Наоку плечом, я прижался к холодной стене, и тут же в проеме арки появились двое охранников, те, что шли сзади. Ослепленные яркими огнями проспекта, в первое мгновение они растерялись в сумраке темного двора. Я не дал им опомнится. Быстро отделился от стены, подпрыгнул и в прыжке нанес удар ногой в челюсть ближнего верзилы. Он упал на спину, широко раскинув руки. И тут же второй телохранитель Наоки кинулся на меня. Я остановил его коротким и резким ударом локтя в грудь. Он отпрянул, но не упал, а снова бросился на меня. Теперь я встретил его прямым ударом в челюсть, и тут же нанес удар ногой в колено. Нападавший споткнулся, и я с разворота влепил ему ступней в ухо. Здоровяк отлетел к стене арки.

Не задерживаясь, я бросился к Наоке и потащил его к магнитору. Втолкнул грузное тело на переднее сидение, рванул стартер, и тут же увидел, как во двор вбегают двое других охранников. Их черные контуры остановились и резко вскинули руки с оружием. Выстрелы громыхнули в тишине двора один за другим. Я дал задний ход — машина, качаясь из стороны в сторону, быстро попятилась назад. Не отпуская управления, через открытое окно, я разрядил обойму по телохранителям Наоки. С проспекта Свободы послышались испуганные крики разбегающихся людей и звуки сирены военного патруля. Ответных выстрелов не последовало.

Мой магнитор выскочил на пустынный бульвар, завертелся на месте, разворачиваясь и, подчиняясь заданному ускорению, помчался в темноту, все дальше и дальше удаляясь от проспекта Свободы. Рядом, все еще без сознания, лежал Наока в наручниках, которые я предусмотрительно надел на него уже в машине. Быстро ощупав его карманы, я вытащил тяжелый десяти зарядный «Борсет» с вороненым стволом, торчавший справа, за ремнем брюк Наоки. Бросил его на заднее сидение. Кроме оружия и бумажника в карманах у него ничего не было.

Выехав на оживленное шоссе и смешавшись с попутным транспортом, я сбросил скорость. Погони не было. На экране заднего обзора медленно уплывали вдаль цепочки огней, вскоре таявшие в ночной мгле. На часах половина девятого. Если поднажать, то к утру можно добраться до Шэнь-Цян.

* * *

Здание, где располагался местный комитет ОЗАР, напоминало растревоженный улей. Разнородный гул голосов стоял в воздухе, смешиваясь с табачным дымом, запахом дешевой парфюмерии и человеческого пота. Вентиляторы на потолке натужно гудели, широкие лопасти с трудом месили тяжелый воздух.

Миновав шумный и тесный вестибюль первого этажа, и здороваясь на ходу со знакомыми оперативниками и следователями, я поднялся на второй этаж, где находился кабинет Ена Шао. В узком мрачном коридоре чуть было не столкнулся с двумя плечистыми парнями в форме службы безопасности, сопровождавшими какого-то человека с заложенными за спину руками и низко опущенной головой. Судя по всему, его только что вывели из кабинета Ена. Одет он был прилично, но вид у него какой-то сломленный: плечи опущены, на щеках трехдневная щетина, в волосах, когда-то темных и курчавых, седина. Я остановился, пропуская их. В это мгновение арестованный поднял ко мне свое лицо, и я увидел его глаза, — бесконечная печаль застыла в самой глубине их, как у человека осознавшего неизбежность собственной смерти и бесполезность борьбы за жизнь.

Сердце у меня сжалось от боли при виде этих глаз. Кто этот человек? Почему он здесь? И почему такая безысходность сквозит в его взгляде? Я смотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом коридора, терзаясь этими вопросами.

Ен сидел за массивным столом, заваленным ворохом каких-то папок, бумаг и толстых уголовных дел. Солнечный свет падал сквозь распахнутое окно, и скуластое загорелое лицо начальника местного ОЗАР казалось почти медным. Этот парень еще с первой встречи понравился мне своей рассудительностью и спокойствием, но сейчас вид у него был необычно возбужденный. Рукава рубашки закатаны, ворот расстегнут почти до груди, на щеках выступили красные пятна. Да и в глазах сквозит какой-то жестокий холодок. Таким я его еще не видел. Впрочем, взгляд его снова стал доброжелательным и приветливым, едва он завидел на пороге меня.

— А, Максим! Проходи. Садись.

— Кого это вывели сейчас от тебя? — сходу спросил я, подходя к столу.

— А! — отмахнулся он, пожимая мою руку. — Не стоит говорить. Дерьмо! Из-за таких вот, как он, мы до сих пор не можем покончить с прошлым! — В глазах его снова мелькнула жестокость.

— Да? А мне он показался вполне порядочным человеком. Не знаю… Но глаза у него честного человека.

Ен уставился на меня так, словно, впервые увидел. Багровые пятна на его щеках проступили еще явственнее.

— Глаза честные?! Да, я… — Он осекся, и вдруг заявил несвойственным ему начальственным тоном, отчитывая меня, словно, провинившегося школьника: — И вообще, где ты болтаешься последнее время? Найти тебя нигде не могут. Пока ты работаешь на меня, ты обязан…

— Я не болтаюсь, как ты выразился. Это, во-первых, — оборвал я его. Тон Ена задел меня. Так со мной еще никто здесь не разговаривал. — А во-вторых, я работаю не на тебя, а на правительство народной власти по договору с Землей! И, наконец, я не знал, что обязан докладывать тебе о каждом своем шаге здесь.

Это был удар ниже пояса, но мне захотелось немного проучить его, сбить его спесь, и это подействовало.

— Ну, хорошо, не будем больше об этом, — примирительно сказал он. — Но все же ты не забывай об ответственности, возложенной на меня народной властью. Ведь я отвечаю за твою безопасность, и, черт возьми, я все-таки переживаю за тебя! К тому же, твоя жена беспокоилась за тебя.

Я прекрасно знал, что Юли никогда не ослушается меня, и не станет звонить сюда сама. Но зачем Ен солгал? Пока я размышлял над этим вопросом, почувствовал на себе его пристальный взгляд. Он ждал объяснений.

— Вчера я ездил в столицу, — нарочито спокойным и неторопливым тоном начал я. — Дело не требовало отлагательства, и я не стал ставить тебя в известность.

— И что же это за дело, если не секрет?

— Дело простое: я вышел на след Наоки, того самого, что когда-то ушел от ответственности за наркотики, еще при прежней власти, и взял его с поличным в столице, — произнес я обыденным тоном, как будто речь шла о каком-то пустяке.

Ен даже привстал в своем кресле.

— Нао… Ты, что в своем уме?

— Не понял. Что-то не так?

— Нет, ты действительно спятил! — Ен нервно рассмеялся. — Он взял Наоку! Прекрасно! Замечательно! И, что мне прикажешь с ним делать?

— Пока посади в изолятор. Там разберемся.

— Посадить в изолятор? А что я ему предъявлю? Ты подумал об этом? На каком основании ты его задержал? У тебя есть какие-то доказательства его вины? Улики? Что у тебя вообще есть?

Я сел в кресло у его стола.

— Для начала, факт незаконного ношения оружия и организация вооруженного нападения на законного представителя власти! — Я достал из кармана и бросил на стол пистолет, который изъял у Наоки.

— Брось, Максим! Кругом полно оружия, оставшегося после боев. Даже у детей оно есть! Если из-за этого арестовывать, тогда нужно посадить в тюрьмы половину населения Гивеи. И потом, были свидетели того, как ты изымал оружие именно у Наоки? Нет? Тогда он на любом суде скажет, что этот пистолет ему просто подкинули, а тебя он принял за обычного грабителя. И он будет прав. Вот так! Все это не серьезно, Максим.

— Не серьезно? — Я слегка приподнял одну бровь. — Тогда полистай оперативные сводки, проанализируй показания свидетелей по последним делам, связанным с нелегальной поставкой наркотиков с Южного материка. Наконец, подними архивы! Только слепой может не заметить связи Наоки с делами о наркотиках и грабежах. Он крупная фигура в преступном мире, Ен, это очевидно!

— Максим, не смеши меня! Ты же взрослый человек. Сводки еще не доказательства. Их я не прилеплю к обвинительному заключению. Кто-то, где-то, когда-то слышал не известно от кого имя Наоки… Ну, и что? Что это доказывает? Ровным счетом, ничего! Пустая уличная болтовня! И это ты предлагаешь мне принять в качестве обвинения и доказательства его вины? А где же связь? Я не вижу связи!

— Или не хочешь видеть? — Я пристально посмотрел ему в глаза.

Ен нахмурился. Несколько минут он молчал, что-то обдумывая и глядя на меня из-под сдвинутых бровей. Затем воздохнул:

— Ну, хорошо. Может быть, в чем-то ты и прав. Может быть, Наока действительно замешан в каких-то махинациях. Но, согласись, материала, собранного тобой, пока недостаточно, чтобы обвинить его в серьезном преступлении. Нужны неоспоримые доказательства вины Наоки, которые припрут его к стенке. Только тогда мы сможем привлечь его к суду. А пока, — Ен с подчеркнуто безучастным видом стал собирать бумаги на столе, — ты действовал поспешно и неосмотрительно, как неопытный мальчишка. Хоть бы со мной посоветовался! И потом, сам рисковал. А зря! Теперь вот придется приносить Наоке свои извинения, — добавил он совсем уж обыденно и посмотрел на часы.

— Ты что же, собираешься отпустить его?

— А что прикажешь мне с ним делать? — Ен оперся кулаками о крышку стола, склоняясь ко мне и снова закипая. — Наока — уважаемый человек! (это его определение показалось мне, по крайней мере, странным) Кроме того, ты действовал на территории столицы, а там свой отдел службы безопасности, и наши с тобой полномочия не действительны. Выражаясь научным языком, это не наша юрисдикция, и мы можем нарваться на очень большие неприятности. Самым разумным в данной ситуации будет передать Наоку в руки столичных оперативников, и пусть они расхлебывают эту кашу. И это все, что я могу сделать сейчас для тебя! — категорически заявил он, видя, что я собираюсь возражать.

— Пока, конечно, пускай посидит у нас. Так и быть, возьму это под свою ответственность, — сказал Ен более мягко, видя мое недовольство. — К тому же, сейчас нет людей, чтобы сопровождать его обратно в столицу…

— Могу сопроводить сам, раз уж я незаконно вытащил его из этого теплого логова! — проворчал я, хмурясь.

— Для тебя у меня есть другое задание! — отрезал Ен. — Садись! — и вдруг совершенно неожиданно переменил тему разговора. Спросил каким-то, по-детски, наивным голосом: — Ну, как там, в столице? Неспокойно?.. Сто лет не был в Шаолинсеу! С самой революции. Тогда жизнь там кипела во всю!

Глаза его заблестели.

— Не знаю, как в революцию, а сейчас столица произвела на меня тягостное впечатление! — Я не собирался тешить его приятные воспоминания своим рассказом. — Хотя и здесь, у нас не лучше, но в большом городе все как-то обостряется, выделяется резче. И знаешь, о чем мне подумалось?.. А стоило ли ради всего этого проливать столько крови?

Глаза Ена неожиданно вспыхнули гневным огнем. Он с треском ударил пластиковой папкой об стол и вскочил из кресла.

— Ты, что?! Спятил? Ты думаешь, о чем ты говоришь?!

Он вперил в меня испепеляющий взор. Ноздри его раздувались, как у разъяренного быка. Мне показалось, еще мгновение, и он бросится на меня с кулаками.

— Да, что вы вообще можете знать о наших жертвах?! Понять ли вам, ради чего была пролита кровь нашего народа? Вы у себя, на Земле, живете, как жуки в сиропе! Наша борьба для вас — познавательный экскурс в историю, возможность воочию посмотреть на пути развития «примитивных народов», научный интерес, любопытство докучливых археологов, неожиданно получивших в руки своеобразную машину времени, а с ней и возможность «пощупать» древний мир не по черепкам и окаменелым осколкам, а в живую!

Я быстро посмотрел на него. Он понял, что зашел слишком далеко, и сразу же осекся. Стал в запале быстро ходить по кабинету. Я молча наблюдал за ним, спокойно закинув, нога на ногу. Видимо, немного успокоившись, Ен заговорил снова, словно, я был учеником, которому он — профессор, умудренный опытом, — вынужден объяснять прописные истины.

— Конечно, у нас не все так хорошо, как хотелось бы. Но даже древние говорили: не принося жертв, не возможно обрести счастье! Разве не так? А жертвы отданные революции — святы! Они не были напрасными. Ты знаешь, что нам досталось после Данг-Лао?

— Читал.

— Читал? — Ен усмехнулся. — А я видел это собственными глазами, жил этим, когда пришел работать в ОЗАР! Шестьдесят процентов населения на Гивее влачило нищенское существование, коррупция, пропитавшая весь государственный аппарат, экономика на грани полного краха, спекулянты, уголовники различных мастей, разгуливающие на воле и чинящие беззаконие. И это еще не все. Подпольная торговля на «черном рынке», ночные притоны и прочие сомнительные заведения, в которых процветает наркомания и проституция.

Вот, полюбуйся! — Он бросил на стол толстую пачку оперативных сводок. — «Топаз», «Анио», «Гикаку», «Жене», «Бато-Лавуар», «Куро», «Йокомиси», «Пусан»… В одном только Шэнь-Цян их около двадцати!

Я перебирал серые пластиковые карточки с компьютерной распечаткой. Честно говоря, многое из рассказанного Еном было для меня мало понятно, хотя, обо всем этом я уже читал и слышал перед отлетом на Гивею, все это видел своими глазами здесь, на планете.

— А кто содержит все эти бары?

— Не известно. Сколько бьемся, не можем выйти ни на одного мало-мальски крупного дельца.