Агнец в львиной шкуре

— Нет! Ты не можешь этого понять! Это надо пережить самому. Ты не можешь знать, сколько ночей еще там, на Земле, я лежала вот так же: одна, глядя в черную пустоту пред собой, и ждала, ждала, ждала!.. — Голос ее стал громче и задрожал. Почувствовав это, она замолчала. Справившись с волнением, продолжала: — Я не знала, чего я жду. Весь мир казался мне потерянным… Ты можешь себе представить такое — черная пустота вокруг и ничего больше? Ни лучика надежды!

Она снова вздрогнула.

— Это страшно, Максим! Очень страшно! Я боюсь снова пережить это… Я, наверное, не смогу снова пережить это! Никогда! — Она тихо всхлипнула.

— Ну, ну, Юленька! Не надо! Слышишь! — Я сильнее прижал ее к себе, нежно гладя по волосам. — Успокойся.

Да, она права. Ей здесь действительно плохо и неуютно. Два года назад ни я, ни она об этом не думали… вернее, она была уверена, что справится. А теперь, с каждым днем ее борьба с собой становится все ожесточеннее и безысходнее. И мне самому тяжело видеть, как она страдает, но постоянно быть рядом с ней я тоже не могу. Обстановка в городе крайне тяжелая.

Да, что там, в городе, по всей планете такая обстановка! С момента революции прошло уже двадцать семь лет, Народное Собрание возглавляет уже третий лидер, а положение не стабилизируется, а наоборот, даже ухудшается. Создаётся впечатление, что с каждым новым вождём заветы Квой Сена забываются всё больше, а революция всё дальше уходит в сторону от своих первоначальных целей — служения народу.

Улетая с Земли по призыву Всеобщего Народного Совета в помощь народной революции Гивеи, я и не подозревал, каким здесь все окажется сложным и непонятным.

Вообще, с Земли все выглядело гораздо проще и яснее, без оттенков и полутонов. Было понятно одно — здесь, на Гивее, народ, решивший строить новую жизнь, новое справедливое общество, и мы обязаны помочь ему в этом. Борьба за новое была беспощадна и жестока — революция должна быть жестока к своим врагам, так учили свой народ революционные вожди… Но кто был врагом революции? Этого до сих пор я не мог понять. Я постоянно слышал это слово: с трибун, с экранов, по радио. Взъерошенные ораторы в рабочих блузах и с яростным блеском в глазах, отовсюду призывали к бдительности, требовали выявления скрытых врагов революции и передачи их беспощадному суду народа. Они говорили всегда одно и тоже: враги сопротивляются победоносному шествию революции по планете; саботируют решения Народного совета; срывают бесперебойное снабжение населения Гивеи продуктами; вносят неразбериху и панику в общество… Но кто конкретно был виновен во всем этом, ни один из ораторов никогда не говорил. Поэтому среди людей, подобно болезненной язве, стала нагнаивать подозрительность, рождая всевозможные слухи и домыслы.

Я прислушался: Юли дышала ровно и почти неслышно. Наверное, уснула. Она тоже постоянно спрашивала меня: кто враг? Передачи народного радиовещательного центра у нее вызывали недоумение, и даже возмущение, потому что она твердо знала, что судить людей только за то, что они не разделяют взглядов новой власти — жестоко и несправедливо.

А вот мой новый начальник, Ен Шао, так совсем не считал. Ен, — по здешним меркам, довольно молодой человек, в прошлом служащий какой-то небольшой фирмочки, а теперь руководитель местного отдела ОЗАР (органы защиты революции), — уверен в том, что бывшие промышленники и толстосумы только и ждут удобного момента, чтобы снова взять власть в свои руки, и потопить революцию в крови, как это уже было однажды с народным вождем Квой Сеном. Вот почему нужно постоянно быть начеку: враги до конца не уничтожены, они только слились с народной массой, затаились, подобно коварной змее, выжидая удобный момент для нападения. Ведь революция отняла у них все и передала награбленные ими богатства народу. Именно за это они так ненавидят народную власть.

Что ж, мне трудно было судить о правомерности подобных суждений, ведь я здесь находился только два года, и, вероятно, еще многого не знал и не понимал. А Ен родился и вырос под этим солнцем, и кому, как не ему знать все тонкости нынешней ситуации? И, тем не менее, с каждым днем у меня возникало все больше вопросов, на многие из которых ответа я не находил.

Революция стремительным ураганом пронеслась по планете, сметая на своем пути все, что сопротивлялось напору вооруженных народных масс. Никто не задумывался, не останавливался ни на минуту, словно, боясь, что не хватит сил докончить начатое. Вся власть на планете перешла в руки Народного Совета, который организовал, и двинул на диктаторов народные массы. Опьяненные неожиданной свободой, люди, раньше никогда не мечтавшие об этом, вдруг растерялись перед вставшими во всей своей остроте новыми проблемами.

Все, что было до этого — стремительное и победоносное шествие по планете под знаменами революции и свободы — казалось, само влекло вперед, не оставляя времени на раздумья. Все были охвачены единым революционным порывом, готовые исполнять любую волю вождей, не рассуждая и не сомневаясь при этом. Ведь те, кто повел их за собой, должны были видеть цели и знать пути к свободе и благоденствию, а иначе, зачем они повели на бой свой народ, пообещав ему все сокровища мира?

И вот настал долгожданный час победы. Казалось, вместе со вставшим над планетой солнцем равенства и братства, должна была прийти и та сытая, и беззаботная жизнь, ради которой все они сражались и умирали. Но вместо этого им достались разрушенные во время боев города, бездействующие фабрики и заводы (кто-то из военачальников, руководивших восстанием, отдал приказ не жалеть ничего, что было связано со старым режимом), разграбленные хранилища продовольствия и выжженные поля, на которых уже ничего не росло. Все нужно было создавать заново, но на это уже не было сил.

Народ надеялся, что все блага придут к нему сами собой, и сразу, стоит только уничтожить ненавистных диктаторов, отобрать у них все богатства и разделить их между собой. Но богатства эти только казались несметными, и хватило их далеко не всем.

Пользуясь неразберихой первых лет после свержения прежнего режима, тогдашней слабой организованностью народной власти и нуждой простых людей, которая теперь стала ещё более острой, чем прежде, на планете пустила глубокие корни преступность всех мастей, доставшаяся народной власти в память о прежних временах. Лишенные всякой морали и принципов, уголовные элементы организовывали крупные, хорошо вооруженные банды, совершали дерзкие налеты на продовольственные склады Народного Совета, а затем переправляли награбленное на Южный материк. Там они обменивали продовольствие на наркотики и золото, которые снова ввозили в северную столицу Шаолинсеу и распределяли все это по многочисленным подпольным притонам.

По моим наблюдениям, за всем этим стоял кто-то очень влиятельный и умный, наживавшийся на горе людей, но еще ни разу не попадавший в поле зрения ОЗАР. Ударные операции народной службы безопасности были мало эффективными и наносили урон лишь нижним рядам преступной пирамиды, верхушка же ее оставалась не тронутой.

Я не был сторонником подобных мер, и, пользуясь своим особым положением здесь, и тем, что Ен Шао в основном был занят расследованием всякого рода «заговоров», старался действовать самостоятельно и по своему плану. Внимательно просматривая старые архивы, я совершенно неожиданно наткнулся на дело некоего известного в прошлом уголовника. Может быть, и не стоило уделять ему столько внимания, если бы ни одно обстоятельство, весьма меня заинтересовавшее.

Напуганный угрозой смертной казни, этот самый преступник во время следствия рассказал обо всех, с кем работал, выдал всю сеть тайной поставки наркотиков с Южного материка, а так же назвал все адреса и имена курьеров и поставщиков. В том числе, упомянул он и имя одного очень влиятельного тогда промышленника, якобы напрямую причаст-ного к распространению наркотиков и даже руководившего всем этим бизнесом. При прежнем режиме это был громкий судебный процесс, но арестовать главного подозреваемого тогда так и не удалось, потому что главный свидетель по делу таинственным образом умер в тюрьме, не дождавшись приговора. Дело было замято и вскоре вовсе забыто.

Имя того самого очень влиятельного человека — Тохеро Наока… Где-то я уже слышал это имя? Быстро пробежав взглядом по оперативным сводкам последних двух недель, я без труда нашел то, что искал. Вот оно! Снова сообщение о скупке наркотиков в южных провинциях, и о продаже их в притонах северной столицы. И снова один из задержанных курьеров, проговорившись, упоминает имя некоего Наоки. Не тот ли это Наока, который благополучно улизнул от закона много лет назад? Из разговора своих хозяев курьер понял, что Наока является важной фигурой в их бизнесе. Странно только, почему никто из следователей ОЗАР не обратил на эту немаловажную деталь никакого внимания? Все снова закончилось арестом мелких перекупщиков и гонцов.

Я посмотрел, кто вел это дело и с удивлением обнаружил в конце отчета имя Ена Шао. Ну, уж он-то должен был заинтересоваться данным фактом! Неужели он не знаком с архивными делами десятилетней давности? Это обстоятельство еще больше подогрело мой интерес к таинственному Наоке, и я решил сам вплотную заняться выяснением всех подробностей.

Кто он такой? Перерыв все архивы, и просмотрев все имевшиеся в ОЗАР материалы, я составил для себя кое-какое представление о Тохеро Наока.

В первые годы после революции он попал в поле зрения ОЗАР, как и все люди его круга, считавшиеся врагами народной власти. Но в отличие от многих репрессированных или казненных, Наоке удалось избежать подобной участи. В его деле было записано: «Данные о враждебной революции деятельности не подтвердились». Дело очередного «врага революции» было закрыто, и Наока тут же исчез из поля зрения службы безопасности, словно в воду канул.

Данных о его дальнейшей жизни мне нигде не удалось обнаружить, и лишь по отдельным разрозненным сведениям я постепенно пришел к выводу, что Наока вовсе не исчез бесследно, а несколько лет скрывался на Южном материке, и сейчас он является важной фигурой в здешнем преступном мире, возможно, даже центральной фигурой подпольного бизнеса южной столицы Линь-Шуй.

Мне оставалось непонятным только одно: почему столь очевидные факты до сих пор не привлекли внимание никого из работников ОЗАР, даже самого Ена, через руки которого проходят все оперативные сводки?

В общем, вопросов в этом деле было гораздо больше, чем ответов. Не полагаясь на своего нового начальника, который целиком был поглощен выявлением «скрытых врагов революции», я решил действовать самостоятельно, и во что бы то ни стало арестовать этого самого Наоку и передать его в руки закона. В тех же архивах я отыскал старый адрес и визиофонный код Наоки, и начал собственное расследование…

Стоя пред зеркалом, я несколько минут изучал в нем свое отражение, стараясь придать лицу бесстрастно-холодное выражение, но в глазах продолжал светиться какой-то дьявольский огонек. Стараясь прислушаться к ощущениям внутри себя, я надел защитный антиинерционный жилет, пристегнул к нему кобуру. Поверх всего этого одел черную спортивную куртку. Достал из ящика стола пистолет, вставил в него обойму с электрошоковыми пулями, запасную положил в карман куртки. Вложил пистолет в кобуру, почувствовав знакомую тяжесть на левом боку. Снова внимательно осмотрел себя в зеркале: типичный молодой человек из средних классов, не очень сильно обиженных революцией, и сумевших довольно неплохо приспособиться к новым условиям жизни. Таких в столице много… Да, но здесь не столица!

Из кухни вышла Юли, неся поднос со стаканом горячего молока, баночкой меда, хлебом и тушеным мясом с овощами. Непривычные острые запахи заполнили комнату. Откуда взялись все эти продукты? Неужели она ходила в «распределитель»?

Словно угадав мои мысли, Юли тихо и растерянно произнесла:

— Я не ходила. Честное слово! Это рассыльный принес. Я отказывалась, но он оставил все перед дверью и ушел.

Она виновато опустила глаза. Ну, конечно же, это Ен «подкармливает» нас, зная, что я не хожу в «распределитель». Юли снова посмотрела на меня.

— Ты уходишь?

Я попробовал уловить интонацию ее голоса, но она ускользнула от меня.

— Да. Нужно ненадолго съездить в столицу.

Я постарался придать голосу безразличие, как будто речь шла о каком-то пустяке. Но это не обмануло ее.

— Можно я поеду с тобой?

— Будет лучше, если ты останешься здесь, малыш.

Юли посмотрела на меня недоверчиво, с опаской.

— Если ты так говоришь, значит, это опасно… Это очень опасно, Максим?

На слове «очень» она сделала особое ударение. Я взглянул ей в глаза и понял, что обманывать ее бесполезно. Нежно обнял ее за плечи.

— Все будет зависеть от меня самого. Но если я не вернусь к утру, ты должна обязательно сообщить об этом Ену. И назови ему имя — Наока. Запомнила? Но это только если я не вернусь к утру! Хорошо? Ну вот! Ты же у меня умница!

Она кивнула. Закрыла глаза и уткнулась лицом мне в грудь

* * *

Дорога в столицу тянулась через раскаленную степь. Пропыленные деревья, словно изнуренные путники, одиноко горбились у обочины. Пронзительно синее небо у горизонта казалось палевым и колыхалось там, в мареве горячих испарений. Горькая пыльная сушь проникала в салон магнитора, оставляя в горле ощущение колючего комка. Чтобы хоть как-то избавиться от него, пришлось включить кондиционер.

Вскоре, узкая, словно лезвие бритвы, линия горизонта изогнулась плавной дугой, и в волнах раскаленного воздуха, подобно миражу, показались белые очертания Шаолинсеу, словно сказочная птица выгнувшая грудь навстречу океану.

Длинный, на несколько километров, ряд старых допотопных машин, шатких повозок, запряженных вьючными животными, и просто пеших людей занимал все полотно главной дороги. Все это скопление медленно двигалось в сторону столицы. Изможденные животные отупело, и испуганно озирались по сторонам, из последних сил таща свои тяжелые ноши; люди устало брели за ними, обливаясь потом на палящем солнце; запыленные обшарпанные машины пыхтели и скрежетали железом, словно от усталости, совсем как живые. Вся эта нескончаемая процессия останавливалась у контрольно-пропускного пункта, где несколько солдат в форме народно-революционной армии томились на жаре, тоскливо поглядывая на скопившиеся повозки. Здесь же, преграждая дорогу, стояли две тупомордые бронемашины, щерясь амбразурами для пулеметов.

Я пристроился в общий ряд, выключил магнитный активатор — магнитор плавно осел на грунт, подняв облачко пыли. У обочины, по обеим сторонам дороги, прямо в степи стояло множество шатров, сложенных из листов пластика, кусков картона и грубой материи. Я взглянул на юг, в сторону океана, и увидел, что этот стихийный лагерь тянется до самого побережья.

— Люди едут в столицу в поисках лучшей жизни, — донесся до меня чей-то хрипловатый голос.

Обернувшись, я увидел раскрасневшееся лицо пожилого мужчины, сидевшего в стареньком, потрепанном временем и ветрами, магниторе, остановившемся тут же. Маленькие желтоватые глазки мужчины смотрели на меня с любопытством. Он стер со лба обильно выступивший пот и снова заговорил:

— Да, да, почти со всей планеты едут! Даже в южной столице живется не так хорошо… Относительно хорошо, конечно… Если вообще можно говорить о чем-то хорошем в наше время.

Он не без зависти осмотрел мой магнитор. Сказал:

— Вы посмотрите, на чем приехали сюда эти люди! Такая машина, как у вас, теперь большая редкость. А кто в этом виноват, я вас спрашиваю?

Я посмотрел на него, и кинул взгляд на начало бесконечной вереницы машин, повозок и людей. Заметив этот взгляд, мой неожиданный попутчик досадливо проворчал:

— Это на долго… Если нет специального разрешения, можно простоять несколько дней. А тех, кто приехал из южных провинций, вообще не пускают в столицу. Видите вон там? — Он указал в сторону побережья, где расположился палаточный лагерь. — Эти люди приехали сюда несколько месяцев назад и уже успели обжиться в этой степи… Как они могут так жить?

Он сокрушенно покачал головой. С любопытством посмотрел на меня.

— Извините, а вы в столицу по делу, или тоже с Южного материка?

— Нет. Из Шэнь-Цян, по делу, — неохотно бросил я. Жара не располагала к задушевному разговору.

— Понятно, — мужчина кивнул и, видимо, поняв, что я не склонен к дальнейшей беседе, вылез из своего магнитора.

Взглянув еще раз на начало унылой очереди, я включил магнитный активатор. Магнитор плавно двинулся с места. Минуту спустя я был уже у контрольно-пропускного пункта.

Заметив мой смелый маневр, один из солдат, видимо старший, поспешно выступил вперед, делая энергичный жест рукой требуя, чтобы я остановился. Двое других неохотно поднялись вслед за ним. Я нажал на тормоза. Старший, помедлив, заглянул в салон и лениво потребовал документы. Я протянул ему свою карточку. Он долго, без выражения, изучал кусочек фиолетовой пластмассы с золотыми иероглифами. Суровое, скорее от усталости и жары, нежели по характеру, лицо его болезненно подергивалось; крупные капли пота медленно катились по лбу и щекам, стекая за воротник выгоревшей, распахнутой на груди рубахи. Наконец, он вернул мне удостоверение, на мгновение остановил на мне недоверчивый взгляд и неохотно распорядился открыть дорогу.

Вереница людей, приехавших в столицу в поисках счастья, скопище кургузых повозок и оглушительно рычащих машин медленно удалялись на экране заднего обзора. Наконец, они совсем исчезли из виду. Лишь в левом нижнем углу экрана еще мелькали пестрые шатры беженцев с Южного материка, но и они вскоре перестали быть видны в затмившем их радужном блеске океана.

Медленные тяжелые волны его, густо-аметистового цвета, катились с востока, омывая белые парапеты набережных, некогда величественной, столицы. Грандиозные шесть белоснежных пирамид — бывшие правительственные здания на проспекте Свободы — видимые даже отсюда, медленно и неуклонно надвигались на меня, заслоняя горизонт. Где-то там, в центре столицы, когда-то кипела совсем иная жизнь: многочисленные бары, отели, рестораны, представительства различных фирм и учреждений — символы процветания и могущества прежних режимов — заполняли целые кварталы города. Теперь все это лежало в руинах, оставшихся после революционных боев. Огромный «муравейник» вдруг разворошили, разбросали и уничтожили все, что усердные «муравьи» кропотливо собирали и складывали столетиями в остов великого здания всепланетного «Сообщества равных». Лишь только эти огромные дома-пирамиды, сложенные из белого песчаника, остались памятью о прошлом, на которую с неотвратимой безысходностью надвигалось мрачное настоящее. Устоят ли они перед ним, как устояли под натиском времени египетские пирамиды, оставленные нам в наследство нашими далекими предками, жившими на Земле десятки тысяч лет до нас? Никто здесь не знал этого…

Я медленно ехал по безлюдным улочкам восточной окраины столицы, боясь случайно задавить худых одичавших собак, целыми стаями шнырявших по темным подворотням в поисках хоть какой-то пищи и человеческой ласки. Вывески, наглухо заколоченных, частных магазинов были завешаны синими полотнищами, на которых белой краской была начертана замысловатая вязь лозунгов типа: «Революция — светоч счастья для всех народов!», или «Трудности и лишения сегодня — тернистый путь в светлое завтра». Еще были и такие: «Сердце и воля народа — великий вождь Чой Чо Рен!», или же «Мы верим Чой Чо Рену, как самим себе, потому что он наш великий вождь!».

Приземистые квадратные домики с плоскими крышами и стенами без окон выглядели нежилыми и холодными, несмотря на палящее солнце и нарастающий, словно рокот прибоя, гул голосов, доносившихся из соседнего квартала. Едва я выехал на небольшую площадь, с двух сторон окруженную дугообразной серой стеной массивного здания, как сразу же понял, откуда взялся этот странный гул.

В центре площади, вокруг наспех сколоченной трибуны, сбилось сотни две людей, с нервным нетерпением слушавших хрипловатый, срывающийся на высоких нотах, голос оратора — молодого парня в армейской куртке, надетой поверх зеленой рабочей блузы, и с трехдневной щетиной на щеках. Воодушевленный общим вниманием, он принимался с еще большим ожесточением сотрясать кулаком воздух, бросая на головы людей отрывистые фразы. Ветер трепал его длинные волосы, и яростный блеск в его глазах казался демоническим.

Здесь же, на площади, у продовольственного ларька народного фронта, под лозунгом: «Помни! Враги революции повсюду!», выстроилась длинная очередь людей, покорно ожидавших положенного им дневного пайка. Судя по всему, люди эти стояли здесь давно, еще до начала митинга. Когда небритый агитатор изрек свой очередной лозунг, встреченный одобрительным шумом в толпе слушателей, из дверей ларька высунулся широкоскулый человек в желтой униформе и что-то крикнул в очередь. Затем он так же быстро исчез, а люди в очереди заволновались; задние стали напирать на передних, началась толчея и давка. Часть митингующих тоже присоединилась к очереди за продовольствием и толкотня около ларька только усилилась. Казалось, обеспокоенные люди вот-вот начнут штурмовать его. Поднявшийся гвалт заглушал даже оратора на трибуне.

Я свернул в боковой проулок, испытывая смешанное чувство горечи и неловкости от увиденного. Снова потянулись узкие, пыльные улочки с кажущимися пустыми домами и немногочисленными прохожими, жавшимися к серым стенам, кое-где украшенным кусками синей ткани с изречениями народных вождей. По длине очередей за продуктами, количеству митингующих и отсутствию бродячих собак я понял, что приближаюсь к центру города. Широкая кольцевая магистраль, на которую выехал мой магнитор, подтвердила эту догадку. Громады белых, опоясанных спиральной эстакадой, пирамид царствовали над темными приземистыми зданиями народно-революционных комитетов, выстроившихся внизу, на проспекте Свободы. Там же тысячи черных точек суетливо сновали у подножья белых гигантов.

Обгоняя немногочисленные машины, я постепенно, виток за витком спирали, спускался вниз, на улицы столицы первого на Гивее государства свободного народа, и черные «муравьи» стали превращаться в людей. Кругом шла своя жизнь, понять которую мы с Юли пытались вот уже второй год.

Миновав несколько раскольцовок, эстакад и туннелей, я выехал на радиальную дорогу, ведшую от центра города в южную его часть, наиболее пострадавшую во время боев и почти не заселенную. Это обстоятельство для меня сейчас было особенно важным. Попетляв среди высоких зданий, тоскливо взиравших на мир пустыми глазницами окон, я, пробираясь по, заваленным битым кирпичом и разным хламом, проулкам, наконец, выехал на площадь Чань-Инь.

Как ни странно, она казалась почти не тронутой разрушениями, словно, жестокие бои и артиллерийская канонада обошли ее стороной. Впечатление это портило лишь несколько обгоревших зданий, одно из которых было почти полностью разрушено и являло собой гору битых камней и покореженных железных балок.

Я остановил магнитор в тени высокого дома, сложенного из красноватых каменных плит, с узкими сводчатыми окнами и колоннами вдоль стен. Вылез из машины. Осмотрелся. Дома выглядят брошенными и пустыми. Неожиданно какая-то тень отделилась от стены соседнего дома. Невольно рука моя потянулась к пистолету, но остановилась на полпути: худой бездомный пес застыл на месте, испуганно и тревожно глядя на меня большими влажными глазами. На мгновение мы с ним встретились взглядами, и он быстро затрусил прочь, пересекая площадь. Ребра на его боках ходили ходуном под выгоревшей облезлой шкурой.

Какое-то время я стоял, глядя ему в след. Странное тоскливое чувство вызвало в душе появление этого сиротливого и бесконечно одинокого существа. Усилием воли я подавил в себе неожиданный прилив меланхолии, и взял с заднего сидения небольшой пластиковый «консул». Войдя во двор «красного» дома, осмотрелся. Внутри здание выглядело не так помпезно, как снаружи. Задняя стена его полностью обрушилась, и перекрытия этажей были похожи на пустые книжные полки. Взобравшись на второй этаж по шаткой металлической лестнице, я остановился около окна-арки, выходившего на площадь. Она просматривалась отсюда, как на ладони. Отлично!

Я сгреб с подоконника кирпичную крошку и поставил на него свой «консул». В нем находилась широкоугольная микрокамера «глаз тигра» с визиопередатчиком — все не больше обычной зажигалки. Микрокамеру я спрятал в широкую трещину в подоконнике так, чтобы угол охвата был максимальным, а рассеивание визиолуча наименьшим. Передатчик вложил в выбоину над окном. Снова спустился на площадь. Здесь все осталось по-прежнему. Что ж, пока все складывается как нельзя лучше! Сев в магнитор, я так же осторожно стал пробираться через завалы обратно, к центру города.

Исправный визиофон пришлось искать довольно долго, — таковым оказался всего один на три квартала в округе. Правда, исправным его можно было назвать лишь с натяжкой, потому что изображение в нем отсутствовало полностью и работала только радиосвязь. Но сейчас мне это было только на руку.

Совсем рядом, на массивном сером здании, двое крепких парней в рабочих блузах развешивали какой-то новый лозунг под сенью грозных литых статуй не то драконов, не то каких-то сказочных монстров. В раскрытые пасти этих чудовищ старательные пропагандисты и всунули по куску синей материи с живописным рисунком из белых иероглифов.

Мельком прочитав замысловатую надпись, и совсем не уловив ее смысла, я стал набирать нужный мне код на приемной панели визиофона. Розовый огонек вызова горел довольно долго. Я уже начал подумывать о том, что вся моя затея провалилась, и, что по этому коду уже давно никто не живет, когда розовый огонек сменился на зеленый. Экран на мгновение озарился тусклым светом, но тут же погас. Звонкий женский голос растерянно спросил:

— Хаи? Сумимасен?[1]

— Будьте добры, мне нужен господин Наока. По важному делу. Срочно!

На несколько секунд на другом конце провода воцарилось молчание. Чувствовалось, что моя невидимая собеседница в замешательстве и не знает, как поступить. Наконец, она неуверенно проговорила:

— Аната но онамае ва?[2]

Видимо ее смущал пустой экран визиофона.

— Девушка! Я имею к господину Наоке очень важный разговор. На карту поставлена его жизнь. Мое имя в данной ситуации не имеет совершенно никакого значения!

Она все еще колебалась, но мои слова произвели на нее впечатление:

— Мошимоши, чотто омачи курасаи![3]

Я услышал слабый щелчок, — секретарша приглушила звук, видимо, советуясь с кем-то, возможно, даже с самим Наокой. Этот факт порадовал меня. Вдруг, совершенно неожиданно, резкий мужской голос громко и нетерпеливо сказал:

— Слушаю!

— Господин Наока? Добрый день! Я говорю с вами, как частное лицо…

— Ваше имя? — вопрос прозвучал скорее приказом, и это мне не понравилось.

— Конечно, я мог бы назвать вам свое имя, но, как вы сами догадываетесь, оно вам совершенно ничего не даст. Поэтому не будем терять драгоценного времени, его у меня мало. Я хочу предложить вам деловой обмен.

Минута молчания. Совсем спокойно:

— Что вы имеете в виду?

Вот это другой разговор! Я почувствовал, что инициатива переходит в мои руки.

— Я хотел предложить вам ознакомиться с документами, в которых будет очень заинтересована народная служба безопасности, если мы с вами не договоримся. Конкретно, это показания нескольких свидетелей, вкупе с визиоматериалом, подтверждающие вашу причастность к подпольному распространению наркотиков, подрывающим народную власть.

Снова молчание. Соображает, не ловушка ли это. Пусть соображает. Я, конечно, блефовал, и никаких неопровержимых доказательств вины Наоки у меня не было. Тем не менее, игра, которую я затеял, стоила свеч. Наока хитрый и осторожный человек, но далеко не глупый, поэтому на встречу со мной обязательно пойдет. В этом я был уверен.

Наконец, все с тем же холодным спокойствием, Наока спросил:

— Что вы хотите взамен?

— Господин Наока! Я человек небогатый… Вы должны понимать, как живется небогатому человеку в наше время? Революция отняла у меня все, и теперь мне остается уповать только на милость бога и таких людей, как вы…

— Короче! Сколько?

— Господин Наока! Я совсем не жаден, но, думаю, двадцать тысяч меня вполне устроят. Надеюсь, вы понимаете, что карточки народного фронта меня не интересуют — только золото! Это мой любимый металл!