Музыкофилия: Сказки о музыке и о мозге

Прошло пять лет, а музыка все так же играет в его голове, хотя он и научился жить с этим. Его слух ухудшился еще сильнее, и теперь он носит слуховой аппарат, но это никак не повлияло на его галлюцинации. Иногда он принимает габапентин, если попадает в слишком шумное место. Но, как ему удалось выяснить, лучшее лекарство – это реальная музыка, которая заставляет молчать музыку в его голове – хотя бы на время.

Джон С., выдающийся композитор шестидесяти с лишним лет, не страдал глухотой и вообще не имел серьёзных проблем со здоровьем. Он обратился ко мне, потому что, по его словам, у него был «Ай-под» в голове, который играл музыку, в основном популярные мелодии из его детства и отрочества. Музыку, которую он не любил, но которую слышал в ранние годы. Его это ужасно раздражало. Хотя «Ай-под» затихал, когда мистер С. слушал настоящую музыку, читал или беседовал с кем то, но «музыка» снова возвращалась в моменты, когда он не был ничем занят. Иногда он говорил "Хватит!"[106], и внутренняя музыка замолкала на тридцать-сорок секунд, но потом возвращалась. Джон всегда знал, что его «Ай-под» играет у него в голове, и в то же время он понимал, что эта «музыка» не имеет ничего общего с нормальным воображением[107], которое занимало важную часть его жизни и было особенно активно в моменты, когда он сочинял. «Ай-под», казалось, включался сам собой – всегда некстати, спонтанно, безостановочно, с множеством повторов. По ночам это было весьма неприятно.

Музыка, которую сочиняет Джон, очень замысловата и сложна, и интеллектуально и композиционно, и он признался, что для него всегда было непросто сочинять. И теперь, с Ай-подом в мозгу, он засомневался, не выбрать ли ему более "лёгкий путь", одалживая в прошлом уже существующие мелодии вместо того, чтобы ломать голову в поисках новых идей[108]. Что интересно: хотя музыка, составляющая его галлюцинации, в оригинале обычно была вокальной или оркестровой композицией, в его голове она автоматически перекладывалась в фортепианное произведение, зачастую исполняемое в другом ключе. И он внезапно обнаруживал, что его руки физически «играют» это переложение для фортепьяно «почти сами по себе».

Он чувствовал, что здесь задействовано два процесса: обратный поток старых песен, "музыкальной информации, хранившейся в банке памяти", и – активная их переработка в мозгу композитора[109].

Музыкальными галлюцинациями я заинтересовался больше тридцати лет назад. В 1970 году, в возрасте семидесяти пяти лет, с моей матерью произошёл очень странный случай. Она все еще была практикующим хирургом, без каких либо слуховых и когнитивных нарушений, и она рассказала мне, как однажды ночью в голове у нее зазвучали патриотические песни времен Англо-Бурской войны. Это потрясло ее, ведь она не вспоминала эти песни уже более семидесяти лет и вообще не была уверена, что они сохранили хоть какое-то значение лично для нее. Она была поражена точностью воспроизведения песен, ведь обычно она была неспособна удержать мелодию в голове. Песни оставили ее через пару недель. Моя мать имела кое-какие неврологические навыки, и она чувствовала, что у этой внезапной вспышки давно забытых песен должна быть органическая причина: возможно, небольшой или же бессимптомный инсульт, а может быть, все дело в ресерпине, который она принимала для нормализации кровяного давления.

Нечто подобное случилось с Роуз Р., одной из моих постэнцефалических пациенток[110]. В 1969 году я стал давать ей препарат L-dopa, и она пробудилась, хотя до этого находилась в «замороженном» состоянии на протяжении десятилетий. Она тут же потребовала магнитофон и в течение нескольких дней записала на него бесчисленное количество непристойных песенок из ее молодости, игравших в мюсик-холлах 1920-х годов. Роуз была поражена этим фактом гораздо больше остальных. «Это потрясающе, – говорила она. – Я не могу понять. Я не слышала этих песен и не думала о них уже больше сорока лет. Не могу поверить, что они все это время были в моей голове. Но теперь они без остановки вертятся в моем сознании».

В тот момент Роуз была в неврологически возбужденном состоянии, и когда я снизил дозу L-dopa, она тут же «забыла» все эти ранние музыкальные воспоминания и так больше и не смогла вспомнить ни одной строчки из тех песен, что записала на магнитофон.

Ни Роуз ни моя мать не использовали термин «галлюцинации». Возможно, они сразу поняли, что у их музыки не было внешнего источника; возможно, их состояние было не галлюцинацией, а скорее набором очень ярких, но навязанных музыкальных образов, и это состояние было для них небывалым и удивительным. В любом случае, это переживание оказалось преходящим для них обеих. Через несколько лет я написал о двух моих пациентках из дома престарелых, миссис О’C и миссис О’М., которые страдали от поразительных галлюцинаций.[111].

Миссис О'М "слышала" три песни, которые быстро сменяли одна другую: “Easter Parade[112]”, “The Battle Hymn of the Republic[113]”, и “Good Night, Sweet Jesus[114]”.

«Я возненавидела их, – говорила она. – Это было, словно какой-то безумный сосед постоянно включает одну и ту же пластинку».

Миссис О’С, женщина восьмидесяти лет с лёгкой формой глухоты, однажды во сне слышала ирландские песни и, проснувшись, обнаружила, что песни все еще играют, так громко и четко, что она решила – кто-то оставил радио включенным. Песни играли в ее голове на протяжении семидесяти двух часов и после этого стали стихать и потеряли стройность. Они полностью замолчали через несколько недель.

Мои записи о состоянии миссис О’С и миссис О’М были опубликованы в 1985 году и вызвали широкий резонанс, многие люди, прочитав эссе, написали в колонку комментатора "Дорогая Эбби", публиковавшуюся во многих газетах,сообщая, что они тоже испытывали подобные галлюцинации. «Эбби» в свою очередь попросила меня прокомментировать эти письма в ее колонке. Я сделал это 1986 году, подчеркнув неопасную, непсихотическую природу подобных галлюцинаций – и я был удивлен, когда редакцию затопил целый поток писем от читателей. Десятки людей писали мне, многие давали детальные описания своих музыкальных галлюцинаций. Такой внезапный наплыв сообщений навел меня на мысль, что, возможно, галлюцинации – это гораздо более распространенное явление, чем я предполагал – или даже более, чем считалось в медицинской профессиональной среде.

С тех пор я в течение двадцати лет продолжал получать письма с описанием симптомов и стал замечать подобные состояния у моих собственных пациентов.

Еще в 1894 году, У.С. Колман, врач-терапевт, опубликовал свои заметки «Галлюцинации в состоянии ясного сознания, связанные с локальными органическими расстройствами»[115] в Британском Медицинском Журнале. Но, невзирая на этот и другие единичные отчеты, музыкальные галлюцинации считались очень редким явлением, и в медицинской литературе им почти не уделяли внимания до 1975 года[116].

Очень разные факторы определяют предрасположенность человека к музыкальным галлюцинациям, но их проявления удивительно однообразны. Возбуждающий стимул может идти от периферической нервной системы (например, в случае поражений органов слуха) или от центральной нервной системы (например, при эпилептических припадках и инсультах), но похоже, что у них есть общий конечный путь, общий для всех церебральный механизм. Большинство моих пациентов и корреспондентов отмечали, что музыка, которую они "слышат", сначала кажется "внешней" – словно поблизости работает радио или телевизор, или сосед включил магнитофон, или какая-то группа играет за окном, что угодно – и когда выясняется, что никакого внешнего источника поблизости нет, пациентам приходится признать, что музыку создаёт их собственный мозг. Они никогда не говорят об этом, как о «воображении», но – как о странном, автономном механизме, заработавшем в мозгу. Они говорят о «пленках», об «цепочках», о «радио» или о «записях» в мозгу; один из моих корреспондентов назвал это «внутричерепной музыкальный автомат».

Галлюцинации иногда проявляются с огромной силой[117], и все же многие из моих корреспондентов весьма неохотно говорят о своих музыкальных галлюцинациях, опасаясь, что их сочтут сумасшедшими – «Я не могу рассказать людям, они ведь Бог знает что подумают», – написал один человек. «Никогда никому не рассказывал, боялся, что меня упекут в психушку», – написал еще один. Другие, даже признаваясь в том, что слышат музыку, обычно с изрядной долей смущения используют термин «галлюцинация» и говорят, что им было бы гораздо легче жить в этом необычном состоянии, гораздо проще говорить о нём, если бы они могли использовать для него другое слово[118].

И все же, несмотря на то, что музыкальные галлюцинации имеют много общих черт – непрерывность, фрагментарный и повторяющийся характер, навязчивость и произвольность, а так же тот факт, что в самом начале все пациенты воспринимают их как музыку извне – конкретные симптомы могут варьироваться довольно широко. Также широко может отличаться роль галлюцинаций в жизни людей в зависимости от того, принимают ли они важность и уместность этой музыки, становится ли она частью их личного репертуара, или же остаётся чужеродной, фрагментарной и бессмысленной.

Каждый человек, сознательно или бессознательно, находит свой собственный способ справиться с психическим вторжением «музыки». Гордон Б., профессиональный скрипач из Австралии, 79 лет, в детстве повредил правую барабанную перепонку, и впоследствии это обернулось прогрессирующей потерей слуха и свинкой в зрелом возрасте. Он написал мне о своих музыкальных галлюцинациях:

Примерно в 1980-м я заметил первые признаки тиннитуса; он проявлялся в виде постоянной, высокой фа. В течение следующих нескольких лет звук не один раз менял высоту и становился все более раздражающим. К тому времени я уже страдал от довольно значительной потери слуха и искажения звуков в правом ухе. В ноябре 2001-го, когда я совершал двухчасовую поездку на поезде, звук дизельного двигателя зазвучал в моей голове чудовищным скрежетанием, которое длилось еще несколько часов после того, как я покинул поезд. В течение следующих нескольких недель я постоянно постоянно слышал скрежещущие шумы..[119]

«На следующий день, – писал он, – скрежет заменила музыка; и с тех пор она играет в моей голове 24 часа в сутки, словно нескончаемый CD… все остальные звуки, – скрежет, тиннитус, – исчезли». [120]

В большинстве своем эти галлюцинации не более чем «музыкальные обои, бессмысленные музыкальные фразы и фрагменты». Но иногда в их основе лежит музыка, которую он изучает в данный момент, и галлюцинации творчески видоизменяют её – скрипичное соло Баха может превратиться в "иллюзорную музыку в исполнении восхитительного оркестра, и когда это происходит, оркестр одну за другой играет вариации на тему этого произведения". «Мои галлюцинации, - подчеркнул Гордон, - охватывают весь спектр настроений и эмоций… их ритмическая структура напрямую зависит от моего настроения. Если я расслаблен… то в голове у меня играет очень нежная и сдержанная музыка… в течение дня она может стать громкой и безжалостной, с настойчивым барабанным боем на заднем плане».

Глава 6-2. Музыкальные галлюцинации.

Другие, немузыкальные звуки могут влиять на содержание музыкальных галлюцинаций: «всякий раз, когда я стригу газон, например, в голове моей начинает играть мотив который, как я понял, возникает только тогда, когда работает газонокосилка… и для меня очевидно, что гул газонокосилки заставляет мой мозг выбрать именно эту композицию». Иногда же, прочитав название песни, Гордон тут же начинает слышать ее в своей голове.

В другом письме он написал: «мой мозг создает мелодии, которые часами настойчиво мучают мое сознание, даже в те моменты, когда я играю на скрипке». Это признание заинтриговало меня, оно было ярким примером того, как два разных процесса – сознательная игра на музыкальном инструменте и автономная музыкальная галлюцинация – могут происходить одновременно. Тот факт, что Гордон мог продолжать играть и даже выступать, несмотря на галлюцинации, не может не вызывать восхищения – это триумф воли и концентрации. Причем играл он так хорошо, что, по его собственному признанию его жена-виолончелистка даже не заметила, что у него есть какие-то проблемы"Возможно, - писал он, - галлюцинации стихают, если я концентрируюсь на том, что играю в настоящий момент". Но в другой менее напряженной ситуации, например, при посещении концерта, музыка в его голове играла так же громко, как настоящая. «После этого я перестал посещать концерты».

Как и некоторые другие мои пациенты, он обнаружил, что хотя и не в силах остановить музыкальные галлюцинации, он часто может изменить их:

«Я могу изменить музыку усилием воли, просто подумав о другой композиции, после чего в течение нескольких секунд в голове моей заиграют сразу несколько мелодий, а потом одна из них, та, о которой я подумал, вытеснит все остальные».

Это галлюцинаторное исполнение, заметил он, всегда идеально по точности и чистоте звука, в нем не бывает тех искажений, которые создают мои собственные уши».[121]

Пытаясь объяснить свои галлюцинации, Гордон писал, что перед концертами он замечал за собой, что мысленно повторяет те пассажи, которые только что проработал, на случай, если ему удастся найти более удобную аппликатуру или улучшить смычковую технику, и эти различные варианты воображаемого исполнения могли вызвать музыку, звучащую снова и снова в его голове. И теперь он задавался вопросом: могли ли эти навязчивые мысленные репетиции стать причиной галлюцинаций. Но он чувствовал, что между его воображаемыми репетициями и музыкальными галлюцинациями есть принципиальная разница.

Гордон консультировался у нескольких неврологов Его обследовали с помощью магнитно-резонансной и компьютерной томографии, а также провели круглосуточный мониторинг ЭЭГ, но результаты этих обследований оказались в норме. От галлюцинаций его не избавили ни слуховой аппарат[122], ни акупунктура, ни лекарства, включая Клоназепам, Рисперидон и Стелазин. Его музыкальные галлюцинации все так же не давали ему спать по ночам

«У вас есть какие-нибудь идеи?» - спросил он у меня в одном из писем. Я предложил ему поговорить со своим лечащим врачом насчет Кветиапина, лекарства, которое помогло некоторым пациентам. И через несколько дней он написал мне письмо, в котором был очень взволнован:

Я хочу, чтобы вы знали: на четвертую ночь после того, как я стал принимать лекарство, примерно в три утра, я пролежал в постели уже два часа без всякой музыки в голове! Это было невероятно – это первый за четыре года прорыв. Хотя музыка и вернулась на следующий день, в целом она звучала более сдержанно. Это вселяет надежду.

Через год Гордон написал мне, что до сих пор принимает небольшие дозы Кветиапина перед тем, как лечь в постель; громкость музыкальных галлюцинаций снижается, и он может спать. Он не принимает Кветиапин днем – лекарство лекарство вызывает сонливость – и при этом он продолжает практиковаться на скрипке несмотря на галлюцинации. "Полагаю, - заключил он, - теперь можно сказать, что я научился жить с ними".

Большинство моих пациентов и корреспондентов с музыкальными галлюцинациями страдают от глухоты, во многих случаях достигшей тяжелой степени. Многие, но не все, так же переживают что-то вроде «шума у ушах» - урчание, шипение или другие формы тинитуса, или, или же парадоксальный феномен рекрутмента – ненормальную и часто неприятную громкость некоторых голосов или звуков. Иногда сторонние факторы, - например, болезнь, хирургическая операция или дальнейшее ослабление слуха, - будто бы подталкивают человека за некую черту, за которой начинаются галлюцинации.

Примерно пятая часть моих корреспондентов не имеет значительных проблем со слухом – и только два процента из тех, кто страдает от потери слуха, переживают музыкальные галлюцинации[123]. Большая часть моих корреспондентов – люди пожилого возраста, и есть значительное пересечение между двумя группами – между пожилыми и слабослышащими. То есть в то время как ни возраст ни потеря слуха сами по себе не являются причиной слуховых галлюцинаций стареющий мозг вкупе с нарушениями слуха или с другими факторами может подтолкнуть неустойчивый баланс возбуждения и торможения к патологической активности систем мозга, отвечающих за слух и восприятие музыки.

Некоторые из моих корреспондентов и пациентов, однако, не являются ни пожилыми ни слабослышащими; одним из них, к примеру, был девятилетний мальчик.

Существует очень мало задокументированных случаев музыкальных галлюцинаций у детей – хотя и не ясно, является ли эта статистика показателем редкости такого рода галлюцинаций или все же проблема в том, что дети не способны или не хотят говорить о них.

Но у Майкла Б. несомненно были музыкальные галлюцинации. Его родители сообщили, что это были постоянные, «безжалостные мелодии, с утра до ночи... песня за песней. Когда он устает или нервничает, музыка становится еще громче и начинает искажаться». Впервые Майкл пожаловался, когда ему было семь, он сказал: «Я слышу музыку в голове. … Надо посмотреть, включено ли радио». Но скорее всего впервые он испытал эти ощущения даже в более раннем возрасте, в пять лет, во время поездки в машине он иногда начинал кричать, и закрывал уши, умоляя выключить радио – хотя оно не было включено.

Майкл не мог избавиться от своих музыкальных галлюцинаций, хотя он мог подавить или заменить их до некоторой степени, слушая или играя знакомую музыку, или используя генератор белого шума, особенно ночью. Но стоило ему проснуться утром, говорил он, музыка снова включалась. Она могла стать невыносимо громкой, когда он чувствовал, что на него давят – он мог закричать и в такие моменты впадал, по выражению его матери, в некую «акустическую агонию». Он кричал: «Вытащите это из моей головы! Вытащите!»[124]. Для Майкла никогда не было «каникул от музыки», подчеркнула его мать. «Он не способен насладиться красотой тихого заката, прогулкой в тихом лесу, спокойно поразмышлять, или почитать книгу без того, чтобы на заднем плане не играли какие-то музыканты».

Но недавно он начал принимать лекарства, чтобы снизить возбудимость коры головного мозга, и специфически ту её область, что отвечает за восприятие музыки; и медикаменты дали некоторый результат, хотя музыка до сих пор остается навязчивой. Его мать недавно написала мне: «Прошлым вечером Майкл был счастлив, потому что его внутренняя музыка замолчала на пятнадцать секунд. Такого раньше никогда не бывало».[125]

Помимо тех людей, кто терпит муки от громких и навязчивых галлюцинаций, есть и другие, у которых мелодии в голове звучат так мягко, и их так легко проигнорировать, что у человека даже мысли не возникнет о том, что это требует лечения. Именно так произошло с Джозефом Д., 84-летним врачом-ортопедом на пенсии. Он страдал умеренной степенью глухоты и несколько лет назад бросил попытки сыграть что-то на своём "Стейнвее", потому что звуки инструмента приобретали какой-то «жестяной» оттенок, если он играл с включенным слуховым аппаратом; если же он выключал аппарат, музыка казалась ему «размытой». Кроме того, его прогрессирующая глухота вынуждала его «долбить» по клавишам пианино – «Моя жена орала на меня: «ты сломаешь инструмент!»

Тинитус [126] появился за два года до того, как он впервые попал ко мне на прием; вслед за шипением последовал низкий жужжащий звук[127]. Примерно через год он начал слышать «набор нот в восходящем или нисходящем порядке, маленькие трели и другие орнаменты из двух или трёх нот». Они возникали внезапно, вертелись в голове часами и затем так же внезапно исчезали. Потом, спустя пару недель, он услышал музыкальные отрывки[128] повторяющиеся снова и снова. Он никогда не слышал всего произведения целиком, только мешанину из разных тем. Он не мог определить, что именно слышит – звуки пианино или оркестра – «это всего лишь мелодия», - говорил он. Он не мог подавить мелодию силой воли, и всё же она была довольно слаба, её было несложно игнорировать и звуки извне легко заглушали её; и она исчезала совсем в те моменты, когда он был сосредоточен на физической или умственной работе. Доктор Д. был поражен тем фактом, что, хотя его восприятие реальной музыки было искажено или размыто из-за прогрессирующей глухоты его галлюцинации, тем не менее, были яркие, живые и чистые[129].

Напевание само по себе способно вызвать в его сознании нечто вроде эхо, повторения. Я спросил его, получал ли он когда-нибудь удовольствие от своих музыкальных галлюцинаций, и в ответ услышал твердое «Нет!»

Доктор Д. просто привык к своим галлюцинациям, ведь они были довольно слабые. «Поначалу я думал, что разваливаюсь на части, – сказал он, – но теперь я воспринимаю это как багаж. Чем старше ты становишься, тем больше багажа». Тем не менее, он был рад, что его «багажом» оказались эти сравнительно мягкие галлюцинации.

Спустя несколько лет я общался с группой из примерно двадцати студентов колледжа и поинтересовался у них, испытывали ли они когда-нибудь музыкальные галлюцинации; я был поражен, когда трое из них ответили «да». Двое рассказали мне очень схожие истории: во время спортивной игры они пережили краткую потерю сознания, и, приходя в себя «слышали музыку» в течение минуты или двух – музыку, которая, как им казалось, имела внешний источник, возможно, доносилась из системы оповещения или из радио. Третий студент рассказал мне, как он потерял сознание пережил судорожный припадок во время боя карате, когда его соперник в захвате слишком сильно сжал ему горло. После этого он в течение пары минут слышал «приятную музыку», которая тоже, казалось, имела внешний источник.

Некоторые из тех, с кем я веду переписку, сообщали мне, что музыкальные галлюцинации посещают их лишь в те моменты, когда они находятся в какой-то конкретной позиции, обычно – когда лежат. Один из них – девяностолетний старик, "здоровый и с превосходной памятью", как описал его лечащий врач. На праздновании его девяностолетия гости запели "С днем рожденья тебя"[130]. С того дня он стал слышать эту песню в своей голове, но только в том случае, если принимал лежачее положение. Песня длилась три-четыре минуты, на некоторое время смолкала, а затем начиналась снова. Он не мог ни остановить ее не заставить играть силой воли, и она никогда не играла в его голове, если он находился в другом положении – сидел или стоял. Его лечащий врач поражался: определённые изменения на ЭЭГ в правой височной доле мозга отмечались только тогда, когда пациент находился в лежачем положении.

33-х летний мужчина так же слышал музыкальные галлюцинации исключительно в лежачем положении: «Само это движение – когда я ложусь в кровать – оно словно запускает какой-то механизм, и в следующую долю секунды появляется музыка… Но если я пытаюсь встать или даже сесть, или просто слегка поднимаю голову, музыка исчезает». Его галлюцинации – это всегда песни, иногда их исполняет один голос, иногда – целый хор; он называет их – «мое маленькое радио». Этот мужчина писал мне, что слышал о случае с Шостаковичем, но в отличие от композитора, у него в голове нет металлических осколков.[131]

Инсульт, транзиторная ишемическая атака, аневризма сосудов головного мозга или пороки развития – все эти факторы могут привести к возникновению музыкальных галлюцинаций, но если эта патология ослабевает или излечивается, то и галлюцинации такого рода, как правило, исчезают. Однако большинство музыкальных галлюцинаций очень устойчивы, хотя с годами могут слегка утихнуть.[132]

Причиной кратковременных музыкальных галлюцинации может стать целый ряд медицинских препаратов (некоторые из них оказывают действие только на ухо, например, аспирин или квинин, другие – на центральную нервную систему, напрмер, Пропранолол и Имипрамин) а так нарушения обмена веществ, эпилептические состояния и мигрени.[133]

В большинстве случаев симптоматика музыкальных галлюцинаций появляется внезапно; потом их репертуар расширяется, мелодии становятся громче, интенсивней, настойчивей – и далее они могут продолжаться даже если врачам удается найти и устранить предрасполагающий фактор. Галлюцинации становятся автономными, само-стимулируемыми и само-воспроизводимыми. В таких случаях почти невозможно остановить или подавить их, хотя некоторым людям иногда удается силой воли менять мелодии в их внутреннем «музыкальном автомате», при условии, что песни эти имеют похожий ритм, мелодию или тему. Наряду с прилипчивостью и упрямством, галлюцинации обладают потрясающей восприимчивостью к усвоению новых музыкальных композиций, – что бы ни услышал человек, это тут же становится частью его галлюцинации. Такая способность к мгновенному воспроизведению очень похожа на то, как наш мозг реагирует на песни-паразиты но восприятие музыкальных галлюцинаций не просто воображаемое, а часто физически ощутимое, будто человек слышит "реальную" музыку.

Эти свойства – мгновенная вспышка, возбуждение и бесконечно повторяющееся самовоспроизведение – являются характеристиками эпилептических припадков[134] [135]

Они предполагают некоторые формы устойчивых, неподавляемых электрических возбуждений в в нейронных сетях мозга, отвечающих за восприятие музыки. Наверное, не случайно, что такие лекарства как габапентин[136] иногда помогают при лечении пациентов с музыкальными галлюцинациями..

Многие виды галлюцинаций, включая музыкальные, могут возникать в тех случаях, когда чувства и системы восприятия в мозгу не имеют достаточной стимуляции. Обстоятельства должны быть экстремальными – подобные сенсорные депривации редко случаются в обычной жизни, но они могут возникнуть, если, скажем, человек на несколько дней погрузится в полную тишину и молчание. Дэвид Оппенгайм, профессиональный кларнетист и декан университета, написал мне в 1988 году. Ему было 66, и у него были некоторые проблемы с восприятием звуков на высоких частотах. Несколько лет назад, писал он, он провел неделю в монастыре, глубоко в лесу где он принимал участие в буддистской практике "сэссин", которая включала глубокие медитации по девять и более часов в день. Через два-три дня он начал слышать слабую музыку, он решил, что это просто туристы поют песни где-то в отдаленном лагере. В следующем году он вернулся и снова услышал отдаленное пение, но вскоре музыка стала громче и разборчивей. «На этой высоте музыка довольно громкая, - писал он. – По характеру это оркестровое произведение, постоянно повторяющееся. Это всегда медленные пассажи из Дворжака и Вагнера… эта музыка совершенно не дает мне медитировать».

Я могу проиграть в голове музыку Дворжака, Вагнера, кого угодно, когда я не медитирую, но я не "слышу" её так, будто она звучит извне… но вот во время "сэссина" я слышу её.

Навязчивое повторение одного и того же репертуара, снова и снова, день за днем… «Внутреннего» музыканта невозможно остановить но им можно управлять… мне удалось, например, выкинуть из головы «Хор Пилигримов» из оперы Вагнера «Тангайзер», я заменил его на медленную мелодию из моей любимой 25-й Симфонии Ля Мажор Моцарта, потому что обе композиции начинались с одинаковых интервалов.

Не все его галлюцинации состояли из знакомой музыки – некоторые из них он сам «сочинил»; но, добавил он, «я никогда не сочиняю музыку в повседневной жизни. Я использовал это слово, чтобы подчеркнуть, что хотя бы одна композиция в моей голове не была фрагментом музыки Дворжака или Вагнера, – это было что-то новое, то, что я каким-то образом выдумал». Я уже слышал нечто подобное от моих друзей. Джером Бранер рассказал мне, что когда он в одиночестве плыл под парусом через Атлантику, и выдавалось несколько спокойных дней, когда делать было особо нечего, иногда он «слышал», как классическая музыка «"постепенно разливается по всей воде".

Майкл Сандю, ботаник, тоже недавно написал мне о том, как впервые попробовал себя в роли мореплавателя:

«Мне было двадцать четыре года, я был членом команды, нас наняли, чтобы доставить парусное судно. Мы находились в море в общей сложности двадцать два дня. Это было очень скучно. За первые три дня я прочел все книги, которые взял с собой в плавание. Было совершенно нечем заняться – разве что смотреть на облака или дремать. День за днём полный штиль, так что мы запустили двигатель и бездельничали, двигаясь со скоростью в несколько узлов в час со спущенными парусами. Я лежал на палубе или на скамье в каюте, уставившись в плексигласовый иллюминатор. И вот, в течение этих долгих-долгих дней полнейшего безделья я испытал несколько музыкальных галлюцинаций.

Две из них начались с монотонных и неумолкаемых звуков, производимых двигателем судна. Еще – жужжание «холодилки»[137] и свистящий шум такелажных снастей на ветру. Каждый из этих звуков превратился в нескончаемое инструментальное соло. Превращение в музыку происходило так, что в итоге изначальные звуки и их источники как бы отходили на второй план, и я лежал там в состоянии летаргии долго-долго, просто слушая то, что казалось мне потрясающей и прекрасной музыкой.

Лишь насладившись каждой композицией в этом сновидческом состоянии, я понял где на самом деле находится источник шума. Звучание инструментов само по себе было довольно занимательно, потому что все это было не похоже на то, что я обычно слушаю ради удовольствия. Дребезжание "холодилки" звучало как виртуозное гитарное соло в стиле хэви-метал, натиск натянутых струн, усиленный "искажателем". Свист такелажных снастей на ветру принял форму высокогорных шотландских волынок с разноголосым гудением и необычной мелодичностью. Эти виды музыки были мне знакомы, но я бы никогда не стал слушать их намеренно.

Примерно в то же время я стал слышать голос отца, зовущий меня. Насколько я знаю, ни один из звуков не мог послужить причиной такой галлюцинации[138].

***

Хотя Колман в 1984-м году писал конкретно о "Галлюцинациях в состоянии ясного сознания, связанных с локальными заболеваниями органов чувств…", как в широких кругах публики, так и среди врачей долгое время сохранялось мнение, будто "галлюцинации" означают психоз или серьёзное органическое расстройство мозга[139]

Глава 6-3. Музыкальные галлюцинации.

Нежелание врачей замечать общую распространенность феномена «галлюцинаций в ясном состоянии сознания» до 1970-х годов, возможно, было продиктовано отсутствием достаточного количества знаний о том, каким образом подобные галлюцинации проявляются; в 1967-м году, Джерзи Конорски[140], польский нейрофизиолог посвятил несколько страниц своей работы «Интегративная деятельность мозга»[141] проблеме «физиологического базиса галлюцинаций». Конорский не спрашивал «почему мы испытываем галлюцинации?», он поставил вопрос иначе – пошел от противного: «Почему мы не испытываем галлюцинации все время? Что сдерживает их?». Он предположил наличие динамической системы, которая, писал он, «может генерировать восприятия, образы и галлюцинации… механизм, создающий галлюцинации, встроен в наш мозг, но запускается он лишь в исключительных случаях».

Конорски собрал доказательства – в 60-е они были слабыми, но сейчас выглядят безоговорочно – доказательства того, что есть не только афферентные связи, ведущие от органов чувств к мозгу, но и «ретро» связи, ведущие в обратном направлении. Подобных ретро связей может быть меньше, чем афферентных, и в нормальных обстоятельствах они неактивны. Но, Конорски чувствовал, что они создают основные анатомические и физиологические предпосылки, ведущие к появлению галлюцинаций. Но тогда что сдерживает этот механизм в нормальном состоянии? Решающий фактор, предполагал Конорски, это сенсорная информация, которую мозг получает от глаз, ушей и других органов чувств, такая информация в нормальных условиях подавляет обратный поток активности со стороны высших отделов коры головного мозга на периферию.

Но в случае, если органы чувств не предоставляют достаточно информации, запускается обратный поток, создающий галлюцинации физиологически и субъективно неотличимые от восприятия.[142] Теория Конорски давала простое и красивое объяснение тому, что позже получило название «освобождение» галлюцинаций, связанное с «деафферентацией». Такое объяснение сегодня кажется очевидным, почти тавтологическим – но в 1960-х это было смелое и оригинальное предположение.

Сегодня мы продвинулись достаточно далеко в области исследования мозга и имеем на руках доказательства, подтверждающие правоту Конорски. В 2000-х, Тимоти Гриффитс опубликовал подробный, новаторский доклад о неврологической основе музыкальных галлюцинаций; используя ПЭТ[143], он показал, что музыкальные галлюцинации связаны с обширной активацией тех же самых нейронных сетей, которые обычно отвечают за восприятие настоящей музыки.

В 1995 году я получил пылкое письмо от Джун Б., очаровательной и творческой женщины 70 лет; она рассказывала о своих музыкальных галлюцинациях:

Это началось однажды ночью, в прошлом ноябре, когда я была в гостях у сестры и ее мужа. Я выключила телевизор и уже готовилась ко сну, когда вдруг услышала «О, благодать»[144]. Ее пел хор, снова и снова. Я заглянула к сестре, чтобы проверить, вдруг у них включена какая-то церковная программа по телевизору, но они смотрели «Вечерний футбол», или вроде того. Я вышла на террасу, с которой открывался вид на море. Музыка следовала за мной. Побережье внизу выглядело спокойным, в нескольких домах горели огни, и я поняла, что музыка не может исходить оттуда. Должно быть, она у меня в голове.

Миссис Б. приложила список песен, играющих у нее в голове: «О, благодать»[145], «Боевой гимн республики»[146], «Ода радости» Бетховена, «Застольная песня» из оперы «Травиата», «A-Tisket, A-Tasket» Эллы Фицджеральд, и «очень мрачная версия» гимна «Вот Волхвы с востока идут».

«Однажды ночью, - писала миссис Б, - я услышала великолепное, торжественное исполнение песни «У старины Макдональда была ферма», а затем – бурные аплодисменты. В тот момент я подумала, что, видимо, совсем спятила, и лучше бы мне показаться врачу».

Миссис Б., описала, как прошла тесты на болезнь Лайма[147], аудиометрию методом регистрации стволовых потенциалов, ЭЭГ и МРТ. Когда ей делали ЭЭГ, она слышала «Колокола Святой Марии» - но ничего аномального на экране не возникло. У нее не было никаких признаков потери слуха.

Обычно галлюцинации посещали ее в моменты тишины особенно когда она ложилась спать. «Я не могу включить или выключить музыку, но иногда я могу сменить мелодию – не на ту, которую хочу слышать, но на что-то другое, на то, что уже было запрограммировано. Иногда песни наслаиваются одна на другую, и я просто больше не могу их терпеть, поэтому включаю WQXR [148] и ложусь спать под настоящую музыку[149].

«Мне очень повезло, - заключила миссис Б., - что моя музыка играет негромко … если бы это было так, я бы действительно сошла с ума. Она возникает в моменты тишины. Но любой другой звук – разговор, радио, телевизор – практически полностью вытесняет все, что я слышу. Вам кажется, что я научилась «успешно» ладить со своим новым состоянием. Ну, я неплохо справляюсь, но иногда это ужасно раздражает… Когда я просыпаюсь в пять утра и не могу уснуть, мне не нравится, когда хор у меня в голове напоминает мне, что «старая серая кобыла уже не та, что раньше»[150]. Я не шучу. Это действительно произошло со мной однажды, и я, может быть, даже оценила бы юмор ситуации, если бы эти строчки не повторялись в моей голове снова и снова и снова».

Через десять лет после того, как она впервые написала мне, мы встретились, и я спросил ее, после стольких лет стали ли музыкальные галлюцинации «важной» частью ее жизни, и – в положительном или отрицательном смысле. «Если они исчезнут, - спросил я, - вы обрадуетесь или, наоборот, будете скучать по ним?» «Я буду скучать, - ответила она, - я буду скучать по музыке. Вы же понимаете, теперь это часть меня».

Нет никаких сомнений в физиологической основе музыкальных галлюцинаций, и все же мы должны задуматься о том, в какой степени другие факторы[151] могут повлиять на изначальное "содержание" галлюцинаций, их последующее развитие и роль. Я думал об этих факторах в 1985-м году, когда писал о миссис О’С и миссис О’М; Уалдер Пенфилд тоже задавался вопросом, есть ли какой-то смысл в содержании песен или сцен, возникающих в голове пациента в некоторых случаях судорожных припадков. Репертуар музыкальных галлюцинаций, заключил он, "довольно случайный, за исключением тех эпизодов, когда кора головного мозга находится в определенном патологическом состоянии". Родолфо Ллинас, подобно Пенфилду, писал о непрерывной активности в ядрах базальных ганглиев, и о том, что они «по-видимому, действуют, как непрерывный генератор случайных шумов». Когда время от времени возникал такой шум или его фрагмент и запускал в сознании песню или несколько тактов музыки, Ллинас считал это чисто абстрактным явлением "без явной эмоциональной реакции"Но некоторые вещи могут начаться случайно – нервный тик, например, может вырваться из перевозбужденных базальных ганглиев – и потом приобрести ассоциации и смысл.

Мы можем использовать слово «случайный» в отношении эффектов, возникающих в результате незначительных повреждений в базальных ганглиях – в непроизвольных движениях например, в непроизвольных движениях, которые называются хорея. При хорее нет личного участия больного; непроизвольные движения полностью автоматичны, большей частью происходят вне сознания и могут быть заметны для окружающих в большей степени, чем для самого пациента. Но «случайный» - это слово, которое нельзя с полной уверенностью употребить говоря об опыте человека, будь то переживания, относящиеся к восприятию, воображению или галлюцинациям. Музыкальные галлюцинации исходят из жизненного опыта и памяти индивидуума, и без сомнения, определяющую роль здесь играет значимость той или иной музыки для конкретного человека Также большое значение имеет тот факт, как часто и долго человек слышал определённую музыку, и этот фактор даже важнее, чем его личные пристрастия - подавляющее большинство музыкальных галлюцинаций обычно бывает в жанре популярной музыки и песен (а для представителей более ранних поколений характерны церковные и патриотические темы), даже если речь идет о профессиональных музыкантах или об очень искушенных любителях музыки.[152]

Музыкальные галлюцинации отражают скорее вкусы, характерные для определённого времени, чем вкусы конкретного человека. Некоторые люди, хотя таких мало, в конце концов, начинают получать удовольствие от своих галлюцинаций; многие испытывают муки; и все же большинство людей рано или поздно как-то приспосабливаются и принимают их. Иногда это проявляется в непосредственном взаимодействии, как например, в случае, очаровательную историю которого опубликовали Тимоти Миллер и Т.У.Кросби. Их пациентка, старая глухая леди, «проснулась однажды утром и услышала музыку – церковный квартет, поющий старый гимн, который она помнила еще из детства». Как только она убедилась, что музыка эта не исходит ни из радио и ни из телевизора, она спокойно приняла тот факт, что «песня звучит в голове». Репертуар гимнов хора расширялся: «В целом, музыка была приятная, и пациентка часто наслаждалась ею, напевая вместе с квартетом… Она так же обнаружила, что может научить квартет новым песням, просто подумав о нескольких нужных строчках, и квартет тут же подхватит и продолжит песню, даже если сама она забыла какие-то слова». Миллер и Кросби заметили, что галлюцинации не изменились и год спустя, добавив, что их пациентка «хорошо приспособилась, и относится к галлюцинациям, как к «кресту», который должна нести» И все же «несение креста» не всегда имеет негативные коннотации; это выражение так же может означать благосклонность и выбор. Недавно я имел возможность встретиться с замечательной старушкой-пастором, у которой стали развиваться музыкальные галлюцинации – в основном, церковные песни – по мере того, как она начала терять слух. Она воспринимала свои галлюцинации как «дар» и в значительной степени «натренировала» их так, что они появлялись каждый раз, когда она была в церкви или на молитве, но замолкали во время приема пищи, например. Она встроила свои галлюцинации в глубоко религиозный контекст. Подобное личное воздействие полностью допустимо – на самом деле даже требуется – и в модели Конорски и в модели Ллинаса. Фрагментарные паттерны музыки могут генерироваться базальными ганглиями в виде «сырой» музыки, без всякой эмоциональной окраски или ассоциаций – в этом случае музыка оказывается бессмысленной. Но эти музыкальные фрагменты могут проделать свой путь до таламокортикальных систем, лежащих в основе сознания и эго и там они окончательно формируются и облекаются в смыслы, чувства и ассоциации всех видов. К тому моменту, когда эти фрагменты достигают сознания, с ними уже связаны значения и эмоции.

Возможно, самый глубокий анализ музыкальных галлюцинаций и их формирования посредством личного опыта и чувств человека, а также их непрерывного взаимодействия с его разумом и характером, был проведен выдающимся психоаналитиком Лео Рэнджеллом. Для Рэнджелла музыкальные галлюцинации были предметом постоянного самоисследования, которое длится уже более 10 лет.

Доктор Рэнджелл впервые написал мне о своих музыкальных галлюцинациях в 1996 году. [153]

Ему было восемьдесят два, и за два месяца до этого момента он пережил второе шунтирование:

Проснувшись в отделении интенсивной терапии, я услышал пение, и я сказал своим детям: «Тут где-то школа раввинов неподалеку». Это звучало так, будто старый равви… учил своих юных учеников петь и исполнять свои ритуалы. Я сказал своей семье, что раввин наверно работает допоздна, даже до полуночи поскольку в это время я также слышал музыку. Мои дети посмотрели друг на друга и сказали изумленно и терпеливо: «Тут поблизости нигде нет школы раввинов».

Естественно, вскоре я понял, в чем дело. И испытал одновременно облегчение и беспокойство… Наверное, эта музыка была непрерывной, но я почти или совсем не обращал на неё внимания в течение долгих периодов времени. Когда, через шесть дней, я покинул клинику… «раввин» последовал за мной. Теперь он пел за окнами моего дома, там, на холмах; или он был в каньоне? Через несколько недель я отправился в свое первое путешествие на самолете и он полетел со мной.

Рэнджелл надеялся, что эти музыкальные галлюцинации со временем исчезнут. Возможно, он думал, что они появились в результате анестезии или морфия, который ему вводили после операции. Он так же пережил "множественные" когнитивные искажения, которые знакомы каждому пациенту после шунтирования» но они быстро прошли. [154]

Однако спустя полгода он стал бояться, что галлюцинации уже никогда не исчезнут. В течение дня он часто мог заглушить музыку, занимаясь какой-нибудь умственной деятельностью, но ночью музыкальные галлюцинации не давали ему уснуть [155].

У доктора Рэнджелла были серьезные проблемы со слухом. «Уже много лет я страдаю от неврита слухового нерва, это наследственное. Музыкальные галлюцинации, мне кажется, связаны с гиперакузией, которая сопутствует потере слуха. Должно быть произошла перегрузка внутренних, центральных слуховых каналов, и они начали усиливать звуки». Он предположил, что гиперактивность слуховых каналов мозга поначалу могла быть вызвана внешними ритмами ветра, шума дорожного движения, гудения моторов или внутренними ритмами дыхания или сердцебиения – и «после мой разум превращает эти звуки в музыку или песню, устанавливая над шумами свою власть. Пассивное восприятие побеждено активным».

Доктор Рэнджелл чувствовал, что его музыка связана с его настроением и обстоятельствами, при которых она появляется. Поначалу, в клинике, песни менялись; иногда это были похоронные песни, элегические, раввинские, иногда ритмичные и веселые "Оо-ла-ла, оо-ла-ла" менялось на "ой-вей, ой-вей, ой-вей, вей, вей"[156]. Когда он шел из клиники домой, он услышал «When Johnny Comes Marching Home Again»[157], потом «бойкие и веселые песни» вроде «Alouette, gentille alouette»[158].

"Если какая-нибудь посторонняя песня не появляется в голове, - продолжал он, - то мой мозг и мой разум творят её сами: музыка создаётся из внешних ритмичных звуков и часто сопровождается бессмысленными словами. Это могут быть фразы, которые я только что услышал, или прочел, или подумал". Он чувствовал, что это явление связано с творческими способностями, как сны. Я продолжал переписываться с доктором Рэнджеллом, и в 2003 году он написал:

Я живу с этим уже почти восемь лет. Симптомы не изменились. Это продолжается круглые сутки… [но], говоря, что это всегда со мной, я вовсе не имею в виду, что я всегда замечаю музыку – если бы это было так, я бы уже давно угодил в психушку. Эта музыка – часть меня, она там, внутри меня, всякий раз, когда я думаю о ней. И как только мой разум освобождается работы, она тут же что-то играет. Но я могу выбирать мелодии, не прилагая усилий. Стоит мне подумать об одном такте музыки или об одном слове текста, как тут же всё произведение врывается в мой разум и начинает играть. Это похоже на самый чувствительный в мире пульт управления. Музыка остается у меня в голове столько, сколько пожелает – или столько, сколько я позволю ей… Это как радио, у которого есть только кнопка включения.

Рэнджелл живет со своими музыкальными галлюцинациями вот уже более десяти лет, и с течением времени они кажутся ему все более осмысленными и менее случайными. Все это песни из его молодости, и «они могут быть классифицированы», он писал мне:

Романтичные, жалобные, трагичные, праздничные, песни о любви или же те, что заставляют меня плакать – всякие. Все вызывают у меня какие-то воспоминания… многие из них о моей жене… она скончалась семь лет назад, через полтора года после того, как это началось … Структурно галлюцинации напоминают сны. Их вызывают определенные раздражители, они связаны с эмоциями, автоматически пробуждают воспоминания, хочу я того или нет, и в то же время они когнитивны, у них есть под-структуры, в которые можно погружаться глубже…

Иногда, когда музыка останавливается, я замечаю, что сам начинаю напевать мелодию, ту самую, от которой только что хотел избавиться. Оказывается, мне не хватает её … Каждый психоаналитик знает, что в каждом симптоме[159], за каждой защитной реакцией стоит желание… Песни, что всплывают на поверхность… несут в себе призывы, надежды, желания. Романтические, сексуальные, моральные, агрессивные желания, а также стремления к действию и совершенствованию. Фактически, эти желания и стремления приводят [мои музыкальные галлюцинации] к их окончательной форме, нейтрализуя и заменяя собой изначальные внешние шумы. Как бы я ни жаловался, я всегда рад песне, хотя бы отчасти.

Обобщая свой опыт в длинной статье, опубликованной на сайте Huffington Post, Ренджэлл писал:

Я считаю себя чем-то вроде живой лаборатории, я – эксперимент природы, слуховая призма. … Я живу на грани. Но на особой грани, на границе влияний моего мозга и моего разума. С этой границы открываются широкие перспективы, в нескольких направлениях. Поля, по которым можно странствовать, исследуя такие переживания, относятся к областям неврологии, отологии и психоанализа, но в моём опыте сходится воедино уникальная комбинация симптомов из всех этих областей, проживаемая не на клинической кушетке, а на сцене реальной жизни.