Ангелополис

– Или страсти к коллекционированию, – проговорила Вера, посветив фонариком в комнату.

Охотник не мог поверить своим глазам. Здесь в стеклянных витринах находились тысячи разновидностей яиц. Простые крашеные птичьи; яйца дронта, разрезанные и подписанные; законсервированные в формальдегиде яйца малиновки, в которых птенец скрючился в скорлупе, словно горошина в стручке. Здесь были хрустальные и украшенные драгоценностями яйца, а также подаренные дворами Дании и Франции. Довольно странно. Верлену стала любопытна личность коллекционера.

– Яйцо, какое вы показывали мне наверху, прекрасно гармонирует с этим собранием, не так ли?

– Идеальным образом, – негромко проговорил Бруно. – Но откуда оно взялось?

– Я никому не говорила о нем, – пояснила Вера, – однако пришла сюда не для того, чтобы восхититься коллекцией. На мой взгляд, то, что Анджела Валко обладала одним из яиц Фаберже и нашла способ закаталогизировать его в наших архивах, – не простая случайность.

– Неужели вы серьезно считаете, что между одной из наших лучших ученых и музейным собранием может существовать какая-то связь? – усомнился Бруно.

– Вполне возможно, – сухим тоном ответила Вера. – Не буду сверх необходимого докучать вам результатами моих исследований, однако сейчас я плотно занимаюсь размножением нефилимов. Оказывается, когда-то рождение из яйца было обыкновенным среди самых чистопородных… и отпрыски их выделялись силой, красотой, ловкостью и умом.

Взгляд мужчины упал на иллюстрацию из знаменитого трактата Альбрехта Дюрера «Руководство к измерению», стоявшую среди яиц. Гравер восхищался нежными линиями яйца, идеальной эвклидовой формой; он считал его сосудом, из которого рождаются чистые ангелы. Верлен отвергал подобные фантазии. Он полагал, что в тех случаях, когда ангелологам не удается привести доказательства своих теорий, они начинают выдумывать. Он не мог сказать, делает ли поддержка Веры такую теорию более достоверной или доказывает, что дама не совсем в своем уме.

Исследовательница продолжала:

– Многие из королевских родов Европы мечтали о рожденном из яйца наследнике и учитывали такую возможность, устраивая браки своих детей. Тем не менее с течением времени яйца нефилимов становились все более и более редкими.

– И тут появляется Карл Фаберже, – проговорил Верлен.

– В самом деле, – продолжила Вера. – Романовы поддались ажиотажу вокруг модной темы. На этой навязчивой идее и сыграл Фаберже. Созданные им артефакты представляли собой драгоценные и сложные предметы с сюрпризом внутри. Ведь у всех монархов было тайное желание, чтобы их отпрыск вылупился из яйца. Традиция дарения эмалевых яиц на Пасху была рождена мечтой императорской семьи о таком рождении. Более того, о нем мечтали все живущие в России нефилимы. Данное событие явилось бы чрезвычайно престижным и гарантировало немедленное повышение в ранге.

– Если это так, то почему ангелы не несутся? – спросил Бруно.

– Точного ответа на ваш вопрос не существует, однако похоже, что нефилимы утратили способность нестись. Насколько мне известно, после семнадцатого столетия случаев вылупления не наблюдалось, однако надежда еще была жива. При дворе Людовика XIV производство яиц было столь распространено, что придворный кондитер изготовил их из шоколада и поднес королю на Пасху. Сюрприз в середине изделия представлял собой шутку для семейного круга, прекрасно понятную всем королевским семействам. Яйца вдруг объявились повсюду. Мода распространилась в массы. Простые люди начали их красить, кондитерские фабрики – штамповали миллионами, подчас помещая в середину крохотные игрушки, непосредственным образом повторяя сюрпризы драгоценных яиц, подразумевавшие желанное ангельское дитятко. Люди стали копировать обычаи нефилимов, не зная того, что перенимают обычаи своих угнетателей. Так что обычные ныне шоколадные яйца на Пасху подразумевают в себе злую иронию. Съедая «киндер», изготовленный фирмой «Кэдбери», вы следуете обычаю, не понимая его происхождения.

– Для христиан яйца символизируют Воскресение Христа, – проговорил Бруно. – Тут нет ничего от нефилимов.

– Внешне этот обычай совместим с празднованием Пасхи христианами, – проговорила Вера. – Но если заглянуть глубже, вы увидите, что символ яйца имеет мало общего с Церковью. Украшение яиц, православный обычай разбивания их пасхальным утром, обмен – подлинное происхождение таких обрядов неизвестно. Конечно, существовала германская богиня Эостре, однако спросите любого человека на улице о том, почему он красит яйца на Пасху, и он ничего не скажет вам.

– А не могли они стать скорее рождественскими, чем пасхальными? – спросил Верлен.

– На Рождество мы празднуем день рождения Иисуса, – проговорила женщина. – Пасха знаменует его второе, духовное рождение в бессмертие. Второе рождение в первом. Как яйцо в яйце. – Вера положила фонарик на стол. – Что возвращает нас к цели нашего прихода сюда. Кто-то – скорее всего, Анджела Валко – вложил металлическую пластинку внутрь сокровища Фаберже с колесницей и херувимом. Она хотела, чтобы тот, кто найдет артефакт, просмотрел хранящийся в архиве фильм.

Вера подошла к стоявшему в дальней стороне комнаты серому пластиковому ящику и поставила его на стол. Щелкнув несколькими застежками, достала старый кинопроектор, размотала шнур и вставила вилку в болтавшуюся на голых проводах розетку. Проектор загудел, и после щелчка выключателя на стене появился четкий квадрат белого света.

– Вуаля, – проговорила дама. – Дайте катушку с пленкой.

Передавая кинопленку, охотник ощутил смутное беспокойство. Что, если на ней запечатлено какое-нибудь лабораторное оборудование… или, хуже того, пленка рассохлась и даст только искаженные и непонятные кадры?

Вера вставила катушку на место и перевела переключатели в нужное положение. Вставив пленку в приемник и убедившись в том, что ее зацепило, она нажала кнопку, и катушки начали вращаться. На беленой стене замерцали кадры. Словно повинуясь магии более сильной, чем любое заклинание, которому могут научить в Академии ангелологии, перед ними появилась Анджела Валко.

При виде матери Эванджелины мышцы Верлена невольно напряглись, как если бы питавшее проектор электричество прошло через него. Лицо ученой было серьезным, светлые волосы перевязаны на затылке в конский хвост, большие голубые глаза смотрели в камеру – в глаза людей, собравшихся для того, чтобы понять оставленную им весть.

Верлен ощутил иррациональное желание заговорить с появившейся на стене женщиной, протянуть руку и прикоснуться к нематериальному лучу света, в котором плясали пылинки, как-то приблизиться к иллюзии. Анджела была прекрасна и являлась точной копией своего отца-нефилима. Верлен видел Персиваля Григори, поэтому мог сделать такое сравнение. Из-под расстегнутой белой лабораторной куртки выглядывал ворот черной водолазки. В лаборатории на экране царила стерильная чистота и порядок… Высокие стеклянные окна, полированный бетонный пол. На полке за ее спиной он угадывал знакомое оборудование – капельницы, пинцеты, трубки. На столе лабораторные стаканы, мензурки, одни с жидкостями, другие с порошками. На шее женщины что-то блеснуло. Приглядевшись, ангелолог разглядел цепочку с подвеской в виде лиры. К ней он прикасался еще несколько часов назад.

Внезапно в кадре появился отец Эванджелины. В тенниске и джинсах Лука производил великолепное впечатление; он ничуть не был похож на того, каким представлялся Верлену. Здесь на экране он был молодым и бодрым, полным энергии и решительности. Длинные черные волосы, сваливающиеся на лоб, загорелая кожа, темные глаза. Сделав пару осторожных шагов, мужчина остановился, проверяя, все ли на месте. Он выглядел компанейским человеком. Верлен слышал о Луке совсем другое. Первый охотник на ангелов, организатор охотничьего отряда, он, согласно легенде, был замкнутым и неразговорчивым воином, чей стратегический ум позволял ему отлавливать и убивать ангелов с легкостью, которую большинство ангелологов находили невероятной.

Пара на экране обменялась многозначительным взглядом – как если бы спланировали фильм до последней подробности, – и, наклонившись, Лука коротко поцеловал Анджелу в щеку. Жест этот был привычным, совершавшимся не один раз в течение дня, но показывал их явную любовь друг к другу.

Странный гортанный звук – то ли стон, то ли рычание – заставил исследовательницу повернуться. Следуя ее взгляду, камера пробежала по лаборатории и остановилась на плененной твари. На металлическом крюке был подвешен нефилим, ноги его висели в воздухе. Хотя он был мужчиной, длинные, светлые до белизны волосы, узкие плечи и элегантная тонкая талия наделяли его какой-то нежной красой. Яркие, медного цвета крылья ниспадали вдоль тела, словно оперение одурманенной птицы. Существо было раздето, возможно, избито, скорее всего, накачано наркотиками и будто находилось в состоянии прострации.

Взирая на мерцающее изображение, Верлен испытывал ужас и восторг одновременно. Существо это было сразу прекрасным и гротескным – будто эльф, попавший в паучью сеть. Оно неярко светилось. Охотник узнал похожую на мед жидкость, сочившуюся из кожи. Она покрывала грудную клетку и ноги, стекала со ступней и собиралась лужицей на полу. Такое же вещество покрывало кожу Эванджелины, до которой он недавно дотрагивался. Верлен попытался представить, как отреагировала бы ангелица на подобные узы. Стала бы она сопротивляться, если б в ее запястья врезались веревки? Закуталась бы в свои крылья, как в шаль, если б ее стали допрашивать? Лука, должно быть, избил несчастное создание – иначе объяснить его состояние невозможно – и оставил за собой право обратиться к другим, более жестким методам. Верлена окатила волна дурноты, ему вдруг захотелось выйти из комнаты и полной грудью вдохнуть свежий воздух.

Анджела Валко заговорила:

– Тем, кто станет возражать против наших методов получения информации, я скажу следующее: мы не имеем более возможности подчиняться моральному кодексу, созданному две тысячи лет назад нашими отцами-основателями. Кодекс требовал, чтобы мы действовали исключительно цивилизованными методами. Мы соблюдали достоинство и проявляли сдержанность в нашей борьбе. А в результате враги лишь сделались еще более злобными. Они причиняют нам вред все более изощренными способами. Мы должны в свой черед изменять методы обороны. Ангелологи, работавшие со мной в академии или здесь в этой лаборатории, знают, что я не реакционер. Моя деятельность представляла собой упорное накопление фактов посредством наблюдений и экспериментов. Являясь ученым, я прежде всего хочу мира, возможности продолжать собственные исследования. Уверенность в том, что нефилимов можно изгнать только упорным трудом в течение сменяющих друг друга поколений, не оставила меня. Однако очевидно, что область влияния небесных существ расширилась, и мы обязаны отреагировать на это. Ангельское население планеты каждый год умножается по экспоненте. Победа тварей над людьми уже близка, и нам едва ли не остается только наблюдать за их превосходством. Мы слишком долго и жестоко сражались, чтобы проиграть собственную войну с нефилимами. Я не позволю, чтобы они победили. Именно для этого я записываю сейчас видео. Данная запись – не извинение за то, что мы с Лукой намереваемся проделать, но попытка продемонстрировать движущие нами мотивы, а в случае нашей смерти, каковую мы с Лукой считаем весьма вероятной, помочь другим ангелологам понять тайные общества, организуемые нефилимами.

В кадре появился еще один мужчина, и Верлен с удивлением узнал в нем молодого Владимира Иванова. Они встречались в Нью-Йорке лет через двадцать после того, как была отснята эта пленка. В 1999 году Владимир показался ему полностью измотанным жизнью; на пленке 1984 года он был человеком, кипевшим страстью к своей работе. Возле Владимира находилась незнакомая Верлену женщина. Поверх коричневого платья на ней был белый лабораторный халат. Она стояла неподвижно, и Верлен сперва даже не обратил на нее внимания.

– Это Надя, – шепнул Бруно. – Жена Владимира, лаборантка, помогавшая Анджеле в работе. После убийства Анджелы она оставила академию, а когда Владимир перебрался в Нью-Йорк, не поехала с ним.

Верлен вновь повернулся к экрану. Иванов снимал ангела с крюка. Делать это было неудобно – монстр оказался по меньшей мере на два фута выше любого из находившихся в комнате людей. Он сопротивлялся, шипел, его тело дергалось и извивалось, когда Владимир привязывал его к креслу, стараясь потуже затянуть веревки. Крылья создания, вялые, словно у летучей мыши, бессильно повисли за подлокотниками. Вдруг в отчаянии ангел расправил их и, могучим движением ударив Анджелу в лицо, отбросил ее к стене. Желание Верлена защитить женщину стало еще сильнее после реакции Луки: изображение вздрогнуло и изменилось, когда тот положил камеру на стол. Схватив ангела, он заставил его сложить крылья и, придержав, помог Владимиру связывать их.

– Давайте кончать с делом, – сурово предложила Анджела. На левой стороне ее лица появилась царапина. Подвинув кресло к связанному ангелу, она положила блокнот на колени и постучала ручкой по листу бумаги. Под ровный ритм металлического скрипа пружины исследовательница проговорила: – Допрос самца нефилима, тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, Монпарнас, Париж.

Анджела посмотрела на Луку, словно проверяя, продолжает ли он снимать, a затем снова повернулась к ангелу.

– Существо было поймано на улице Риволи примерно в полвторого ночи; ему была произведена инъекция кетамина по дороге к нашему помещению на Монпарнасе. Предварительное наблюдение указывает на то, что созданию от двух до трех сотен лет и оно обладает всеми характеристиками нефилима. Первоначальные попытки разговорить ангела окончились безрезультатно. Он не идет на контакт.

Анджела посмотрела на монстра, и Лука направил на пленника камеру. Тот глядел сузившимися глазами. Лицо твари раскраснелось от гнева, a дыхание – благодаря стягивавшим грудь веревкам или ярости – сделалось надсадным и отрывистым. Под кожей змеились вены, грозя лопнуть от перенапряжения.

Скользнув по нему холодным, лишенным всякого интереса взглядом, Анджела проговорила:

– Значит, начинаем. Ты готов?

Ноздри существа гневно расширились, показывая боевой настрой, подобающий рангу и происхождению нефилима. Верлену была знакома эта ярость падшего ангела. И хотя мужчина много лет не перечитывал Мильтона, он не мог не вспомнить о Люцифере – ярчайшей звезде небесной, ниспавшей в недра земные, погубленной красотой и гордыней.

– Говори, тварь, – произнес Владимир, становясь позади пленника и затягивая путы.

Закрыв глаза, создание легким, певучим, характерным для ангелов голосом произнесло:

– Если б слова могли охранять, то голос мой выступил бы на мою защиту.

– Загадки никуда нас не приведут, – сказал Владимир.

– Тогда и я помолчу какое-то время, – ответила тварь.

Глянув на ангела, Владимир коротким движением ударил его по лицу. Струйка голубой крови выступила на губах, потекла по подбородку, спустилась на грудь. Ангел улыбнулся. Злая, дьявольская улыбка, полная высокомерия.

– Вы и в самом деле считаете боль эффективным средством? Я прошел через такие муки, какие вы даже вообразить не сможете.

Женщина встала, положила блокнот и ручку на кресло, скрестила руки на груди и обратилась к Луке:

– Думаю, он станет более сговорчивым, если я сама буду говорить с ним.

Изображение резко вздрогнуло, и в кадре появился Лука – оставив камеру на столе, так чтобы были видны Анджела и ангел.

– Я не могу оставить тебя с глазу на глаз с этой тварью.

Женщина мягко прикоснулась к его руке.

– Нефилим надежно связан. Мне известно, что он располагает полезной нам информацией, надо только разговорить его.

Анджела снова посмотрела на ангела. Тот уже закрыл глаза, явно ожидая окончания допроса. На лице ее появилось решительное выражение, и Верлен понял, что Анджела примеряет себя к ангелу, думает, по силам ли ей поставленная задача, дает себе обет добиться победы. Знакомое чувство. Именно оно заставляло его продолжать охоту.

– Выйди, Лука, – проговорила она, открывая дверь. – Я позову тебя, если возникнет какая-нибудь проблема.

Фильм на мгновение прервался, а потом продолжился под мерцанье и тарахтенье проектора. Яркую лампу над головой потушили, в уголке стола зажегся настольный светильник, бросавший на ангела голубую тень. Анджела Валко сидела в металлическом кресле напротив ангела. Они остались в одиночестве.

– Прошу вас назвать свое имя, – проговорила исследовательница.

– Персиваль Григори-третий, – ответило крылатое существо. – Сын Снейи и Персиваля Григори-второго.

Верлен внимательнее посмотрел на создание, пытаясь понять, каким образом этот цветущий молодец мог превратиться в того, с кем он встречался в Нью-Йорке. Знакомый ему Персиваль Григори представлял собой больного калеку с бледной кожей и водянистыми мутно-голубыми глазами. Запечатленный же на пленке ангел был прекрасен; кожа его лучилась здоровьем, золотые волосы блестели, на лице было выражение, полное превосходства и неприязни. Более того, между ним и ангелологом существовало потрясающее сходство. Всякий, кто увидел бы их рядом, сказал бы, что видит кровных родственников. Тем не менее Анджела никогда не знала подлинной сущности своего отца. Никто из них не мог заподозрить того, что откроется с течением времени. Там, в 1984 году, они еще ничего не знали.

– Персиваль, – проговорила Анджела более мягким тоном, как бы примеряя на себя новую роль – молодой женщины, стремящейся очаровать раздражительного компаньона. – Не хотите ли выпить?

– Благодарю, – ответил ангел. – Водки. Крепкой.

Женщина поднялась и зашла за ширму. Охотник услышал звон стекла. Она немедленно возвратилась с хрустальным бокалом в руке.

Персиваль перевел взгляд на свои связанные руки.

– Будьте любезны…

Пока Анджела после недолгих колебаний развязывала веревки, Верлен испытывал желание каким-нибудь образом впрыгнуть в кадр, остановить ее, отвести в сторону, предостеречь против пленника. Сердце его упало при мысли о том, что вот-вот должно было случиться. Анджела Валко могла попасть в ловушку.

Когда с запястий Персиваля упали веревки, исследовательница подала ему бокал с водкой и возвратилась на свое место.

– Теперь пора отвечать на мои вопросы.

Глотнув, существо проговорило:

– Возможно. Но для начала у меня есть собственный вопрос: как вышло, что такая очаровательная молодая женщина проводит столько времени в этом лабораторном застенке? Едва ли подобное времяпровождение способно доставить большое удовольствие.

– Работа приносит мне удовольствия особого рода, – произнесла Анджела. – Одним из которых является поимка и изучение подобных вам тварей. Вы предоставили бы превосходный демонстрационный образчик для моих студентов.

Персиваль улыбнулся, на лице его появилось жестокое выражение.

– К великому счастью, я не столь брутален, как мой дед. Он убил бы вас в первые пять минут после встречи: разорвал бы на части и оставил истекать кровью. Мне и в голову не пришло бы убивать вас столь грязным образом.

– Это обнадеживает, – проговорила Анджела, запуская руку в складки своего белого лабораторного халата. Достав из кармана пистолет, она наставила его на Персиваля. – Потому что сама я не страдаю подобными комплексами.

Допив водку, ангел повертел бокал в руках, как бы раздумывая над тем, что теперь делать, a потом резким движением швырнул его в женщину. Бокал разлетелся вдребезги, осколки его со звоном упали на пол.

– Развяжите меня, – приказал он.

Откинувшись на спинку кресла, Анджела улыбнулась.

– Ну-ну, я не могу вас отпустить, тем более после того, как вы начали говорить.

Неторопливым движением, как бы взвешивая на руке, она подняла пистолет, и выстрелила. Пуля пролетела мимо, однако Персиваль вскрикнул от неожиданности и гнева.

– Есть причина, по которой я привела вас сюда. И не позволю вам уйти отсюда, пока не получу ответы на свои вопросы.

– О чем?

– О Мерлине Годвине.

– Не имею представления, кто это.

– У меня есть доказательства того, что он связан с вами, – ответила Анджела. – Вам всего лишь следует ознакомить меня с деталями.

– Вы ошибаетесь, если думаете, что представляете для нас какую-то опасность. Ваша работа, наоборот, оказала нам колоссальную помощь.

– Что вы получили от Годвина? – жестко спросила Анджела. – Я хочу знать все: эксперименты, темы, предназначение. В особенности меня интересует, каким образом Мерлин Годвин получил доступ к моей работе.

Персиваль глубоко вздохнул, как бы раздумывая над тем, что ответить.

– Проект находится всего лишь на начальной стадии.

Хотя женщина сохраняла спокойствие, Верлен мог видеть, что ангел ошеломил ее, что она вообще не ожидала его капитуляции. Он проявил желание сотрудничать. Получив желаемое, она вышла из равновесия.

– Технически мы продвигаемся вперед с большой скоростью. – Сам цвет лица монстра переменился, белая кожа еще более побледнела, он принял отстраненный вид, словно вступил в давнишний спор с самим собой.

– За последние несколько месяцев Мерлин Годвин не раз пересекал «железный занавес», – проговорила Анджела. – Его поездки каким-либо образом связаны с вашим проектом?

– Не мне принадлежала идея строить в Старом Свете, однако нам, конечно, не следует забывать про Хранителей.

Оживление в голосе его угасало, и вот он уже говорил с интонацией послушного ребенка, покоряющегося требованиям сурового наставника.

– Вы разрабатываете валкин?

– Громко сказано, – проговорил Персиваль. – Количества ничтожны, условия неблагоприятны. Но нам нужен материал. Таков единственный способ.

– Способ чего?

– Достижения совершенства, – ровным голосом произнес пленник, блеснув голубыми глазами.

– Совершенство – всего лишь идея, – проговорила Анджела. – А не нечто реальное.

– Точнее сказать – чистоты. Мы возвращаем себе ту чистоту, какую утратили четыре тысячи лет назад. Мы вернем себе то, что было погублено Потопом, – чистоту нашей крови, утраченную поколениями соединения с людьми, – и воссоздадим исходную расу нефилимов.

– То есть хотите воссоздать рай? – удивилась дама.

Персиваль улыбнулся и качнул головой.