Помоги проекту - поделись книгой:
На хуторе Катерина проплакала всю ночь, дочь металась по постели, и никакие настои не могли помочь. Михаил тоже не спал и все не отходил от любимой дочери. За эту ночь он поседел и осунулся. Дед Василий на печке всю ночь шептал молитвы, бабка вздыхала. Кот Кисель не слезал с подушки на постели Даши, сколько не гнала его Катерина. Даже Валяй и Окаянный всю ночь скреблись у порога, словно могли помочь молодой хозяйке.
Этой же ночью в спальне молодых чуть не возник пожар. Егор, несмотря на то, что жениху не положено пить на свадьбе, не держался на ногах. Молодой жене пришлось чуть ли не волоком тащить его в спальню. Он размахивал руками и задел стоящую на столе лампу. Стекло разбилось и на пол плеснул керосин, горевший фитиль упал как раз в лужу, пламя тут же стало пожирать керосин. Пришлось Парашке, схватив подвернувшееся под руку атласное одеяло, тушить пламя. Никто не увидел этого. Только мать Егора, смотревшая вслед молодым, утирала слезы. И не были эти слезы слезами радости или умиления… Парашка, сопя, снимала с мужа сапоги. Она была в ярости.
«И от запоев его лечить пора» — думала она. Наконец, раздев мужа, улеглась с ним рядом.
Утром Егор проснулся с мутным сознанием, что все происходящее не с ним было. Голова кружилась, его подташнивало. Паранька предусмотрительно принесла капустного рассолу. Егор выпил и стало легче. Но все равно не верилось, что он женился.
Второй свадебный день начался с переполоха. Деревня просыпалась медленно. До ночи люди глазели на свадьбу, а напоследок Евсей Григорьевич, раздобрившись, приглашал с улицы мужиков и баб в хату, за столы. Соседи не отказывались. Мельник впервые поил задарма. Пили, кто сколько мог. Спать ложились поздно. А тут с утра, не успев раскрыть глаз, услыхали вопли с улицы: «Ой люди! Че деется! Че деется!» — Манька Лапшова, наспех одетая, бежала по улице и орала, насколько позволяли ее здоровые легкие. Начали открываться двери и окна, на улицу выглядывали заспанные мужики и бабы.
— Не иначе подралися вчера на свадьбе! — молодуха Анька Козырева соскочила с крыльца и подбежала к воротам. Манька остановилась у первых распахнувшихся ворот. Платок слез с ее головы, волосы растрепались, от раскрасневшегося лица шел пар.
— На свадьбе подралися? — Анькиному любопытству не было предела.
— Когда? — опешила Манька, приостановив галоп.
— Дак ты орешь с утра! — подошла свекровь Аньки, тетка Данька.
— Не знаю я ни про какие драки! — махнула рукой Манька, — у меня вон в катухе такое! — говорила она с подвывом.
Бабы приблизились. Прибежали еще несколько соседей. Все полуодетые и жаждущие продолжения рассказов о вчерашних гуляньях. Вдруг за ночь городские с деревенскими не поделили Евсеевы перины, или бабу какую?
— Захожу я, бабы, в катух! — Манька закатила глаза, — А тама! — она замолчала, дабы перевести дыхание и насладиться произведенным впечатлением.
— Не томи ты! — толкнула ее в бок Данька.
— Миша-дурачок тама! — многозначительно закончила Манька, оглядывая поочередно собравшихся.
— Ой, удивила!
— А то нет! — огрызнулась Манька, — стоит на скамеечке, к телушке моей притулился — ой-ей-ей… че деется! Че деется!
Слушаюшие открыли рты. Вот те на!
— Вот и я думаю: кого телушка моя п-р-и-н-е-с-е-т? — завыла опять Манька.
— Дура! — заулыбался Сережка Артемов, — никого не принесет! Мише чай не впервой, да только не одна телушка не отелилась от него!
— Шуму-то, шуму! — повернулись бабы.
— Вам бы такое увидеть! — вопила им вслед Манька.
Несмотря на ранний утренний переполох, свадьба собиралась второй день гулять у жениха. Некоторые городские гости засобирались домой, объясняя отъезд неотложными делами. Евсей понимающе кивал, усаживая очередные пары в сани. Как гостеприимный хозяин, он велел работникам подкладывать в сани свежей соломы, дабы сидящим в них было мягче, подтыкал огромные тулупы. Путь не близкий, не замерзли бы! Он благодарил за приезд, обещал наведываться сам. Уезжающие важно откланивались и отбывали восвояси.
В хате Родионовых столы были накрыты гораздо скромнее, чем у мельника. Но после вчерашнего никто и не ожидал особых разносолов. Все равно не переплюнуть Евсея никому в деревне. Народ опять собирался и толпился у забора, заглядывал в окна. Наконец гости расселись за столами. Агафья, поджав губы, с тревогой следила за гостями, вдруг кому места не хватит. Она последней присела с краешку стола. Дмитрий привстал, желая произнести приветствие гостям, но Евсей жестом остановил его. Дмитрий крякнул, но спорить не стал, сделав вид, что хотел достать хлеб. Евсей говорил недолго, видя, с каким вожделением гости взирают на налитые рюмки. Он взмахнул рукой: ну, вздрогнули!
После выпитой первой рюмки лица гостей прояснились и даже повеселели. А после второй свадьба потекла своим чередом. Из горницы вышли ряженые, вместо жениха и невесты. Голову высокого кудрявого мужика украшала белая фата. На талии его еле сошлась цветная женская юбка. Другой, маленький и кривоногий, изображал жениха. Огромные штаны норовили спуститься с его тощей задницы, поэтому он все время поддергивал их. Эти манипуляции мешали ему держать невесту под руку. Тем более, что «невеста» все время жеманилась, прикрывала лицо фатой. Названный муж представлял всем молодую: «это моя дорогая Фирочка. Вы ее не бойтесь, она не кусается.» «Фирочка» брыкалась, как мерин в стойле, когда чья-нибудь нескромная мужская рука пыталась ущипнуть ее за зад. Бабы лезли в широкие штаны «молодого», проверить, все ли на месте. В отличии от «молодой», тот не сопротивлялся. Только после каждого поползновения повыше поддергивал штаны, самодовольно ухмыляясь. Пьяный мужик «наяривал» на саратовской гармошке. Она весело позвякивала колокольчиками. Баба, наряженная цыганкой, вертелась около него и пела непристойные частушки:
Мониста позвякивали на ее широкой юбке, когда она пускалась в пляс. Всей скоморошьей компанией вывалились на улицу. Гармонист, не совсем отошедший от вчерашней пьянки, уселся на навозную кучу и еще с большей страстью растягивал мехи на своей гармошке. Свадьба веселилась вовсю. Вдруг кто-то тревожно закричал во дворе: невесту украли… Никита, сразу сообразивший, что это всего лишь соблюдение обычая, глянул на Егора: искать, однако, надо. Егор с неприязнью посмотрел на него: иди, да ищи.
— Не дури, Егор! — одернул его Никита.
Егор бросил папиросу: пошли. Началась суматоха в поисках невесты. Каждый подсказывал Егору, где может находиться невеста. Егор нехотя шел на указанное место, и не слишком огорчался, не найдя там Параньки. Если кто и замечал его поведение, не придавали этому значения. Всем было весело. Наконец, Никита, пожалев друга, шепнул тому, что Паранька у соседей. Невеста была найдена, благополучно выкуплена и водворена за стол. Пир продолжался до самого вечера. Не обошлось и без драки. Неизвестно, что не поделили двое мужиков, но разнимавшие их долго потом ходили с синяками под глазами. Как и хотел Евсей Григорьевич, свадьба запомнилась всем. И говорили о ней еще долго и в деревне и за ее пределами.
Даша очнулась ночью. В доме было тихо. Она не понимала, как оказалась в постели. Ее сознание было все еще там, в церкви. Катерина, сидящая на табуретке, почуяла сквозь дрему произошедшие изменения в комнате. Она подняла голову. Даша смотрела на нее блестящими глазами. Слезы облегчения набежали на глаза Катерины. Наконец-то дочь пришла в себя. Она кинулась к Даше.
— Ну, наконец-то, — обрадовалась она.
— Мама? — казалось, Даша была удивлена тем, что она дома, в постели.
— Дашуня, может, хочешь чего? — встрепенулась Катерина. Даша села в постели. Она вдруг почувствовала, что действительно проголодалась. — А молоко кислое есть? — спросила она.
— Молоко? — удивилась Катерина, — Так корова пока молозивом доится — расстроилась она. Видимо, Даша совсем забыла, что недавно отелившаяся корова пока не дает молока. Катерина лихорадочно соображала, где среди ночи можно в хуторе найти кислое молоко? Так и не придумав ничего, она предложила:
— Может взвару попьешь? Я утром к Петру сбегаю пораньше. Его Зорька давно отелилась.
— Давай взвару, — согласилась Даша. Она медленно тянула густой, ароматный напиток, принесенный матерью.
Каждая выпитая капля возвращала ее к жизни. А жизнь возвращала память. Память же вернула ее в церковь. Слезы навернулись на глаза Даши, когда как наяву предстала картина венчания Егора с Паранькой. Слезы текли неудержимо по щекам, по подбородку, капали на постель. С печки сползла бабка Авдотья, услыхавшая, что в боковушке разговаривают. Она подошла и молча смотрела на плачущую Дашу. Катерина кинулась утешать дочь.
— А ты не трожь ее, — остановила бабка сноху, — вот выплачется, легче ей будет.
— Легко вам говорить, мамаша, — Катерина украдкой вытирала слезы, выступавшие на ее глазах. Ей, как никогда прежде, было жалко дочь. Хотя и не понимала она до сих пор переживаний, одолевавших ее. «Разве можно дать так охомутать себя? Убивалась бы, если между ними было чего, такое, что исправить нельзя». Но Катерина знала, что не было такого. Чего же тогда душу изматывать?
— Почему так, почему он на ней женился? — спрашивала сквозь слезы дочь.
— И-х-х-х, девка, — сочувственно произнесла бабка Авдотья, — за богатством погнался! Чего тут не понять? Только как бы в вечные муки не попался? Не обернулось бы ему то богатство боком, — пророчествовала бабка.
— Бабаня, не говори так, — попросила Даша.
— Ты погляди на нее, еще и жалеет его, — возмутилась бабка, — о себе лучше подумай. Вон как спитая вся.
— Ничего, теперь на поправку пойдет, — радовалась Катерина, — завтра молока принесу, откормим, будет опять розовощекая. Спать укладывались с легкой душой и надеждой, что жизнь опять войдет в свои привычные берега и потечет как прежде, размеренно, с радостями, с горестями, на то она и жизнь. Но не повторится уже того, что пришлось пережить за эту зиму.
«Дашка, встретит еще достойного парня» — думала Катерина, засыпая около свернувшегося в комочек мужа, — «А Егора позабудет, там дети пойдут, совсем другая жизнь начнется». Бабка Авдотья в дреме тешила примерно такие же мысли.
Утром Паранька не могла добудиться своего молодого мужа. Он мычал, брыкался ногами, словно был не в себе. И уж точно не помнил, где он очнулся, когда ей, наконец, удалось растолкать его. Егор сидел на постели и озирался в поисках знакомой обстановки. Вскоре, видимо, решив, что вчера слишком много хлебнул с Никитой и теперь находится в гостях, он соскочил с постели и заметался в поисках одежды. Паранька смотрела на мужа и не узнавала его. Неужели и вправду спятил? Мать ведь предупреждала, что может такое статься. Взгляд Егора упал на Параньку и мгновенно вспомнился вчерашний день, понял, в каких хоромах очутился. Он сел на кровать и стал медленно натягивать рубашку. Сознание прояснялось, но легче оттого не становилось. Наоборот, душу наполняла безысходность. Но надо было жить дальше. Дальше… Егор не знал даже, как он проживет наступивший день, а думать о будущем он был не в состоянии. Паранька заботливо принесла очередной стакан рассола. Вошедшая работница звала к столу. Евсей Григорьевич не любил сидеть за столом один.
— Ты вот что, Егор, давай сразу к делам приучайся, — сказал, как припечатал, тесть после завтрака. Он провел Егора в свою спальню, где хранил огромные книги. В них он записывал денежные операции, приходы и расходы. На все цифры не хватало у мельника памяти, вот и пришлось завести эти гроссбухи. Хоть и не любил мельник писанины, да дела того требовали. Не скрывая от Егора, посвящал того в свои мельничьи и прочие дела. Но Егору не особо хотелось вникать в колонки цифр, он слушал невнимательно. Ему не было дела до того, сколько тесть закупил пшеницы, сколько сена отправил в город. Евсей Григорьевич был весьма опечален безразличием зятя к хозяйским делам. Ведь он хотел видеть в нем продолжателя. Мельник глядел на безучастного зятя и придумывал, что бы такое ему поручить? Наконец придумал.
— Вот, что зятек дорогой, будешь ты у меня по деревням ездить, да договора заключать. Познакомлю тебя с нужными людьми, введу в курс дела. А уж ты смотри не подведи меня!
Егор согласно кивал головой. Он готов был мотаться по деревням, лишь бы не сидеть в этом огромном неродном доме, не видеть упрека в глазах нелюбимой жены. Да и жену видеть пореже. Он был даже рад решению тестя.
Глава 8
Ранним утром Катерина, накинув на голову шаль, спешила к Петру. Тот уже не спал. Он молча выслушал просьбу Катерины. О болезни Даши он, конечно, был наслышан, и теперь был рад, что племянница очнулась.
— Глядишь, все и образуется, — суетился Петр, накладывая деревянным черпаком густое заквашенное молоко из чугунка. Под строгим взглядом Катерины руки его слегка дрожали, и молоко густыми белыми каплями стекало по краям небольшого глиняного кувшина. Та смотрела на руки Петра и думала о своем. Отогнав мысли, она спросила:
— А твоей не лучше?
— Cпит, — однозначно ответил Петр. Катерина поняла, что не стоит заводить разговор о Лизке, что никаких улучшений не наступило, и Петр отчаялся ждать их. Видимо, он даже смирился со своим положением.
— Пойду я, — она встала и взяла кувшинчик. Уже около порога Петр окликнул ее:
— Так ты приходи за молоком, ваша нескоро еще раздоится…
— Спасибо, я Саньку пришлю в случае надобности. — она чуть ли не бегом заспешила домой. Даша еще спала.
«Вот и хорошо, — думала Катерина, ставя молоко на стол, — Дашка встанет, а тут молочко припасено». Она принялась за обычные повседневные дела. Постепенно просыпалась семья, и дом оживал. Дед вносил охапку соломы для печки. Бабка прибирала кровати, мела пол, заменив на время внучку в ее обязанностях. Михаил пришел, наконец, из сарая, где управлял скотину. Катерина подоила корову, напоила телка и у плиты готовила завтрак. Утренние повседневные дела были справлены и теперь можно было садиться за стол. Ожидали только пробуждения Даши, чтобы как всегда, чинно усесться всей семьей. Но та сегодня заспалась. Бабка Авдотья, не выдержав, пошла в боковушку будить Дашу. Но будить ее не пришлось. Она сидела в кровати, в глазах ее застыло недоумение. Увидев бабку, она устремила на нее тревожный взгляд. Бабка Авдотья осела на стоящую около кровати табуретку. Она поняла, что ничего еще не кончилось. Нутром она почуяла, что впереди их ожидают худшие испытания. Она глядела на Дашу и сердце ее сковывал холод.
— Бабаня, я чего то не могу на ноги встать, — Даша недоуменно-вопросительно смотрела на бабку.
— А ты еще раз попробуй, донюшка, давай, вставай, — наставляла ее старушка. Даша попыталась поднять хотя бы одну ногу, но та лежала без движения. Ощущение отсутствия ног испугало Дашу.
— Бабаня, я чего, как Маришка теперь буду? — с ужасом в голосе произнесла она.
— И не придумывай, — в словах бабки звучало осуждение, — со сна у тебя это. Она опустила ноги Даши с кровати и они бессильно висели неподвижно, словно неживые. Вошла Катерина, все еще недоумевая, что могло задержать дочь и свекровь.
— Заспалась, видать, — сообщила ей свекровь, — видала, ноги затекли. Катерина, тоже ощутила щемящую тревогу. Она опустилась на корточки и стала растирать ноги дочери, в надежде, что та скорее встанет. Но от ее прикосновений Даша даже не поморщилась. Катерина вопросительно смотрела на нее: ну, почуяла? Но Даша лишь отрицательно покачала головой. Катерина ущипнула ее за лодыжку. Даша даже не покривилась. Боли она не ощутила. Катерина тревожно переглянулась со свекровью. Обоим было понятно, что случилось непоправимое. Непонятно отчего дочь станет теперь калекой, может быть не сможет ходить до конца жизни, а ведь только жить начала. День, начавшейся с надежды, был перечеркнут настигшей семью бедой. Никого уже не оставляли мрачные предчувствия в течение всего дня. Домочадцы не глядели друг на друга, боясь найти подтверждение своим невысказанным мыслям на лице близкого. Даша весь день лежала в постели, не обращая внимания на принесенное, так любимое ею, кислое молоко. Она лежала, уставясь взглядом в потолок, не слыша уговоров деда, о том, что на все воля Божья. Не обращая внимания на увещевания бабки, что может со временем все придет в норму, и она будет еще бегать. Она лежала и думала, что видно никогда не суждено увидеть ей Егора. Ведь он сам никогда не придет в ее боковушку, чтобы увидеть ее. До ее сознания еще не доходило, чем грозит ей эта привязавшаяся немочь. Она думала о том, что если бы могла ходить, то хоть изредка, хоть одним глазком видела бы Егора. Она душой чувствовала, что он не забыл ее, и несмотря на женитьбу, любит только ее, Дашу. Эти мысли придавали ей сил. Появилась надежда, что все равно встанет на ноги, несмотря ни на какие недуги. Дед Василий предполагал, что связана ее болезнь с нервами. Он вспомнил о богатых горожанках из его прихода, те сплошь болели этими самыми нервами, даже на курорты ездили лечиться. Постепенно Даша обретала надежду, и к концу дня попросила, чтобы мать дала ей вязание. Жизнь на хуторе продолжалась, несмотря на навалившиеся невзгоды.
— Тетенька Катерина, — тянула пришедшая Анютка, — Мы не надолго. Посмотрим и уйдем.
— Чего на нее смотреть? — не пускала детей дальше порога Катерина.
— Ну чего ты, пусти, они же дети, — увещевал ее Михаил.
— Да и то, Катерина, может Дашке полегчает, — вступилась за детей бабка Авдотья, — она их вон как любит.
Катерина, все еще недовольная, позволила детям раздеться и пройти к Даше. «Любит, любит, — ворчала она, — вон до чего любовь довела». Из боковушки послышались радостные Дашины восклицания. Она была рада пришедшим Ванятке и Анютке. Они молча присели на край кровати, испуганные неласковой встречей и непонятным Дашиным нахождением в постели среди бела дня. Они увидели ее бледной, еще больше похудевшей. Хотя она казалась и до этого худенькой. Харитон, их отец, не раз подсмеивался над соседкой, что мол ветерок покрепче дунет, да и унесет Дашку. Ванятка всегда опасался за нее, особенно когда дул сильный степной ветер. И теперь, глядя на Дашу, Ванятка серьезно попросил ее:
— Даша, ты на улицу не ходи.
— Отчего это? — улыбнулась Даша.
— Там ветер сильный, не ровен час, унесет тебя, — совершенно серьезно говорил Ванятка, повторяя в этом своего отца. Ведь тот всегда строгий и серьезный. Даша от души рассмеялась. Так Ванятка напомнил ей Харитона своим серьезным переживанием. Но тут же на глаза ее навернулись слезы. Вот такой маленький человечек по-своему переживает ее болезнь, от души заботится о ней. Анютка взяла ее за руку:
— А я знаю, Дашуня, ты летом будешь с нами в догонялки играть.
И была в ее словах такая вера, что Даша уже не сдержала слез. Она отвернулась, чтобы дети не заметили, как она плачет. Смахнув слезы, она весело посмотрела на детей:
— Обещаю, на улицу ни ногой, пока толстая не стану. А летом побегаем еще!
Окрыленная словами девочки, она и сама поверила; конечно, летом она пойдет, потихонечку по травке…
В кухне прислушивались к веселому щебету, доносившемуся из боковушки. Семья решала, как же быть дальше. Ведь скоро совсем нельзя будет проехать по степным дорогам. Сейчас уже солнышко припекает. А неделю-другую, развезет дороги так, что ни одна лошадь не вытащит ноги из раскисшего чернозема. А как немного подсохнет, сеять надо. Дальше сенокос. Одним словом начнется страдная пора и тогда будет не до Даши.
— Ты вот, что Михаил, езжай на станцию, там больница есть. Привези домой доктора. Объясни, что, да как, куда же везть ее в такую даль? Тут здоровый пока доедет, умается. Уговори, одним словом, денег не жалей. Барана прирежь, отвези. Но только пусть посмотрит Дашку настоящий доктор. Может лекарства какие пропишет, — наставляла сына Авдотья. С ее мнением согласился и дел Василий.
Мария, пришедшая к сыну из деревни, не нашла в хате ни Харитона, ни детей. Она устала с дороги и решив, что дети, скорее всего у соседей, направилась к ним. Дверь открыла недовольная Катерина. Недовольна она была тем, что пришедшая соседка не дала довести до конца разговор и принять окончательное решение, как же быть дальше? Сроду в деревне не обращались к докторам. Рожали дома, болели дома, в крайнем случае, к бабкам-знахаркам ходили. У тех всегда травки есть от всякого недуга. А тут свекровь советует пригласить доктора. — Конечно в городе жили, чай до сих пор считают себя грамотными, — думала она о родителях мужа. Доктора им подавай, — злилась она, — а денег сколько надо? Неизвестно еще, чего он запросит? Тут еще соседка некстати. Теперь разнесет по всей деревне. Хотя, конечно, шила в мешке не утаишь. Мария спросила о внуках. Те, услышав знакомый голос, выбежали из боковушки и уже обнимали колени бабушки.
— Не сидится вам дома, — упрекала их бабушка, — пришла, а там и никого. Отец где?
Она одела внуков и, попрощавшись, ушла. Катерина с облегчением подумала, что не придется объяснять соседке про болезнь дочери. Ей не хотелось выслушивать советы. Ведь теперь все только и будут делать, что лезть со своими советами. Как будто только тем и занимаются, что излечивают каждый день страждущих.
На посиделках Глашка не находила себе места. Подружка опять не пришла. Хотя сегодня Глашка и ждала ее. Хотелось поделиться новостями, пошептаться. «Пора уже Дашке забывать Егора» — думала Глашка. Сама она любила своего Кольку. Но думала, что если бы он переметнулся к другой, она не стала бы так убиваться. «Парней мало в деревне ей» — ругала она подругу. Так и не дождавшись появления Даши, она глазами отыскала Луку. Тот сидел около красивой девушки. «Видал, Наташка ему приглянулась, — удивилась Глашка, — и она улыбается, ты посмотри» — она в недоумении поглядывала на парочку. В деревне все знали, что Наташка Сыпкова очень уж привередлива к парням. Не один пытался провожать ее, да только получал от ворот поворот. — А тут цветет как маков цвет. А ведь Лука еще и действительную не служил. — рассуждала Глашка. Она подошла к парочке и нарушила их тихое уединение.
— Лука, чего Дашуня не пришла на посиделки? Я ждала ее.
Лука отодвинулся от Наташки и поерзал на лавке. Уж больно не хотелось при всех говорить о болезни сестры. И так деревня только и говорит о ней да о Егоре. Скорее бы новое что случилось, тогда бы оставили их в покое. Так нет, Дашку угораздило слечь совсем. Он встал с лавки и поманил Глашку в сенцы.
— Ты только не говори никому, Глаш, — начал он.
Глашка всполошилась от такого начала:
— Да чего случилось то? Чего ты как телок мямлишь?
— Будешь перебивать, не скажу ничего, — обиделся Лука.
— Сама узнаю, завтра на хутор прибегу, — не сдавалась Глашка.
Лука, поняв, что с Глашкой особо не поспоришь, рассказал о болезни сестры.
— Дед Василий говорит, от нервов с ней приключилось такое, в городе вроде барышни все этими нервами страдают… — озабоченно произнес Лука.
— Нервы! — придумают тоже, — махнула рукой Глашка.
Глашка стояла и слушала, приоткрыв рот. Такого в деревне уж точно испокон веков не было. Егор, обычный парень, да и Дашка раньше ничем не отличалась от других. А тут смотри, нервы у нее! Чай не городская какая неженка! Из-за любови! На глаза Глашки навернулись слезы.
— Я прибегу завтра, — пообещала она. — Подруженька моя, горемычная, — входя в избу, Глашка уже сочувствовала Даше — надо же, какие невзгоды навалились.
В избе все головы повернулись к ней. Выходила веселая, улыбалась, а пришла со слезами. Тут что-то не так, — решили на посиделках. Но Глашка молчала. На вопросы отвечала односложно: ничего не знает. Ее поведение еще больше насторожило собравшихся. Августина тоже потихоньку попыталась узнать о своей любимице. Но даже ей Глашка не поведала об услышанном..
Неизвестно какими тропами, но на следующий день весть о непонятной болезни Даши разнеслась по деревне. У колодца бабы собирались кучками и не расходились, сообщая друг другу подробности о происходящем на хуторе, а когда последние были исчерпаны, начинались причитания: как же она теперь? Кому такая нужна? Долго ли протянет? Высказывались всяческие предположения и догадки, отчего это могло произойти. Одни говорили, что Дашка застудилась, другие говорили, что это из-за Егора, не перенесла его измены. Высокая, худая баба Настя Крутикова высказала предположение, что это все проделки Агафьи. Даниловы, видать, ей поперек горла. Вон Лизку извела, потому как Петро на ней не женился. Теперь Дашка дорожку перешла Параньке. Вот на нее порчу и напустили. А чего им богатым-то? Совести совсем нет. Евсей все село долгами обложил, а жена колдует. Веселая семейка, — возмущались бабы, сами того не сознавая, насколько они близки к истине. И как иногда зависть, помноженная на зло, может поменять судьбу человека, погубить всю его жизнь, и даже довести до гробовой доски.
Слухи от колодца быстро облетели деревню. Дошли они и до дома мельника. Работница, ходившая за водой, так спешила сообщить новость, что по дороге расплескала все из ведер, висевших на коромысле. Возбужденная, она вбежала в переднюю комнату и затараторила:
— Ой, чего же деется-то! Дашка Данилова, ну та, с хутора, — уточнила она, глядя в непонимающее лицо хозяйки. Та пила первый чай, расположившись на краешке стола. Хоть и не обремененная хозяйскими заботами, вставала она рано.
Поделиться книгой: