Помоги проекту - поделись книгой:
— Встань, рожу поскреби! — дергал он Егора за отросшую щетину на щеке. Но тот никак даже не отмахнулся от назойливого друга. Обидевшись, Никита уходил, не понимая, что с ним происходит. Мать тайком бегала к Колыванихе, та кроме самогонки знала немного наговоров, даже девкам питье давала, чтоб скинули. Колываниха шептала над своей настойкой, взяла деньги и обещала, что порчу как рукой снимет. В том, что Егора сглазили, не было и сомнения. Мать наливала настойку, Егор пил зелье, как воду, не замечая крепости. Мать смотрела на него: может захмелеет, легче станет. Но он не хмелел, облегчение не приходило. Теперь он лежал целыми днями, смотря в потолок. Сестры вертели пальцем у виска. Свихнулся парень, не иначе. Все эта хуторская, видно, сделала. Надо же до чего парня довела. Дмитрий быстрее всех сообразил, что пришло время женить сына. Теперь и противиться не будет. А Дашка сама виновата, вон как скрутила, почти с ума свела. Пусть теперь горюет, змея подколодная, узнает, как издеваться над парнем. Решив за обедом, на котором Егор не присутствовал, что пока тот совсем не спятил, женят его, а там Агафья, поди, догадается, что с зятем нелады, глядишь поможет. Не зря же она колдуньей слывет. На том и порешили. Дмитрий сам вызвался поговорить с сыном о женитьбе. Он зашел в горницу, присел на табуретку в изголовье.
— Ты вот, что, Егоруха, — начал он издалека, — долго лежать думаешь? Бока пролеживать большого ума не надо. Хозяйство опять же управлять надо. Нам с матерью тяжело. В дом надо бы невестку привести. Сам поди понимаешь.
Егор равнодушно повернулся к отцу.
— Засватать кого хотите?
Дмитрий нерешительно почесал затылок:
— Дак вон Евсей не против дочку свою за тебя отдать… — он затаил дыхание, выжидающе глядя на сына. Егор посмотрел на отца пустым взглядом.
— Сватайте.
— Так ты не супротив, что ли? — засуетился Дмитрий, — тогда мать пошлю к крестной твоей, не будем тянуть. Пойдем тотчас.
— Только без меня, — все также глядя в пустоту, сказал Егор.
— Так без жениха как же? — удивился отец. Но спорить не стал, вдруг сын совсем откажется. Надо просто придумать, что сыну не можется, ноги застудил надысь. Вот их послал, а сам уж как получшеет, так непременно пожалует в гости. На ходу придумывая отговорки, Дмитрий торопил жену, сбегать к куме Анфиске. Та крестная Егора, да и баба бойкая, языком, как веником разметет все сомнения у Евсея, или будь то у Агафьи. Жена побежала до кумы. Анфиску надо было ввести в суть дела. Кое-что кума знала о семейных делах Родионовых, но вот о неладах с сыном, мать пока никому не говорила. Но видно Колываниха уже успела растрезвонить свежую новость, потому что Анфиска на все намеки кумы Груньки махнула рукой.
— Слыхала я, про Егора вашего. Грешным делом подумала, уж не Агафья ли присушила? Так, что не переживай особо! Усватаем, в лучшем виде, — пообещала она.
Поуспокоившись, Дмитрий и Аграфена, разряженные в праздничные одежки, в окружении кумовьев, чинно шествовали по улице. Ну а как же иначе? Сватают не простую деревенскую девку, а невесту с большим приданым. Евсей Григорьевич человек в деревне всеми уважаемый, самый богатый. Дмитрий самодовольно ухмылялся в бороду, пусть пока подивятся, погадают сельчане, в чей двор повернут Родионовы? Сомненья нет; все догадываются, что сватать идут. Но как они рты поразевают, когда увидят куда повернули сваты. Процессия чинно двигалась по накатанной санями дороге. Наконец подойдя к самому большому и завидному в деревне, крытому железом и крашеному суриком дому, Дмитрий важно распахнул калитку, и переступил во двор. Вслед за ним гуськом потянулись остальные. Широкий двор, видимо недавно почистили от снега, а дорожку к дому размели метлой.
— Ковров только не хватает! — ехидно заметила семенившая позади всех Анфиска.
— Цыц! — оборвала ее Аграфена, — вдруг услышит кто!
Анфиска усмехнулась:
— Боисся?
— Умолкните, бабы! — прикрикнул Дмитрий.
На высоком крыльце пришедшие оробели; как оно получится? Вдруг метлой погонят?
У ворот постепенно собиралась толпа зевак. Бабы весело посмеивались: надо же, чего учудили Родионовы, за такую богачку сватаются! Да им и дверей не отворят. Ожидания зевак, однако, не оправдались. На громкий стук Дмитрия двери широко отворились. Толпа недоверчиво, словно не веря глазам, ахнула: на пороге стоял сам хозяин, одетый в новую поддевку, будто только и ждал гостей. Окинул их оценивающим взглядом и посторонился пропуская пришедших. Мельком глянул во двор, на собравшуюся у ворот толпу и недовольно крякнул. Махнув рукой, мол, что тут поделаешь, он прикрыл дверь и заспешил вслед за гостями, убоявшись, что они заблудятся и откроют не те двери. Это у них там сразу из сеней да в горницу, а у Евсея Григорьевича тех сеней трое, да комнат еще пять. Но гости мирно ожидали его у порога первых сеней. Он показал куда заходить, и сам замкнул шествие. В комнате, просторной и убранной по-городскому, как определили оробевшие сваты, на стуле с гнутой спинкой спала кошка. Евсей спихнул ее со стула, и прокричал в направлении закрытых дверей, ведущих в другую комнату:
— Агафья, Параня, тута люди пришли, а вы попрятались!
Из двери показалась Агафья, как всегда закутанная по самые глаза платком.
— Ой, а мы там с дочкой шерсть прядем, никого и не ждем, — запричитала она, — Вы присаживайтесь гостечки дорогие, раздевайтесь, не стесняйтесь, у нас все запросто.
Никогда до этого никто не видел Агафью такой приветливой и разговорчивой. Удивленные и ошарашенные обстановкой гости не находили себе места. Они даже валенок не посмели снять у порога. Евсей сам помогал снять шубейки женщинам, подталкивая их в комнату: все у нас запросто! Не чинитесь, присаживайтесь! Угощеньев у нас полно, стол накроем, поговорим! Пришедшие осторожно рассаживались на стулья. Паранька вышла из другой двери, теребя косу на плече. Она обвела всех взглядом, явно ожидая увидеть Егора. Нежная улыбка на ее лице мгновенно сменилась разочарованием. Евсей строго глянул на дочь, и та заулыбалась гостям. Сваты, немного оглядевшись и придя в себя, вспомнили зачем они пришли.
— Хозяева дорогие, — громко вступила Анфиска, — добрый наш молодец приметил в вашем доме девицу-красавицу, и так уж она ему приглянулась, вот послал нас, жить без нее не может. Все о ней только и твердит и дни и ночи. Мы пришли узнать: не приглянулся ли и наш молодец девице раскрасавице? — Анфиска замолчала, переведя дыхание.
— Дак мы и не ведали про вашего молодца, — поджала губы Агафья. — А девка у нас работящая, и самим нужна, хозяйство у нас не малое. — как и полагалось принимающей стороне, она набивала цену своему товару. Дмитрий хоть и знал все эти обычаи со сватовством, оробел, а как от ворот поворот дадут? Может, передумал мельник, побогаче кого нашел?
Но Анфиса знала толк в сватовстве, опять рассыпалась соловьиными трелями:
— Мы потому и пришли, что только хорошее о вашей молодице слышали. Прясть и ткать умеет, вяжет да прядет! Понимаем! Остаться без такой рукодельницы в доме! — Так молодые недалече жить будут. По праздникам в гости к родителям хаживать станут. И вам веселее будет! — все сыпала словами Анфиска.
Паранька уставилась на нее: надо же придумала, будет она прясть да вязать! Тем паче жить в чужом доме. Она украдкой глянула на отца, мол чего они несут? Тот поднял руку, чтобы наконец-то вступить в разговор. Сваты примолкли.
Евсею надоела суета, он стукнул по столу кулаком:
— Вот чего скажу гостечки дорогие, порядок соблюли, давайте к делу. Молодые у нас жить будут. Не отпущу я дочь из своих хором. И не обижайся, Димитрий, чтобы моя Параня да полы у вас мыла… Егор не обломится, к нам переедет. Постепенно к делу приучаться будет. Я так тоже не вечный. Согласны мы выдать свою красну девицу за вашего красна молодца. Давайте уже за стол. Бабы мечите, что там Бог послал. Агафья, давай-ка монопольку.
Обычай был поломан, но пришедшие не обижались. Разве можно спорить с богатеем? Как Евсей скажет, так они и запляшут. А тому явно было в тягость собравшееся общество. Он поторапливал работницу, подающую на стол: чего ты вареная будто? Порасторопнее хлопочи. Наконец расселись за столом. Перед каждым поставили тарелку и положили вилку. Оробевшие гости не знали, как себя вести. Вилками сроду не едали, то ли дело привычные ложки. Беседа не клеилась. Но все же договорились, что свадьбу откладывать не стоит. Вот на Масленицу и сыграют. Потом пост великий, не до свадеб. Водку пили из хрустальных рюмок, закусывали солеными огурцами, неумело ухватывая их вилками. Евсей незаметно усмехался в бороду, потешаясь над будущей родней. Надо же, дочь, выбрала… Ну ничего, Егора пообтешут, а этих и на порог больше не пустит, вот только свадьбу сыграют… Зато Паранька цвела в улыбках. Ну а как же? добилась своего. Теперь уж она не упустит Егора. И надо же, мать какая молодец, видно не зря ее в деревне стороной обходят — умеет колдовать. У каждого сидящего за столом были свои мысли. Гости не чаяли унести ноги восвояси, в привычные свои хаты. Хоромы, конечно, хорошо, но не по ним богатство такое. К богатству тоже привыкнуть надо. Отведав городской колбасы, белых булок, гости засобирались. Хозяева не особо и удерживали, основное было обговорено, а о чем не договорили, так не за морями живут, договорят. Решено было, что невеста сама платье себе купит. Вдруг не угодит жених? Невеста лучше знает, чего ей надо. Да и жениху костюм в городе приглядят, под стать своему платью. Дмитрий согласно кивал головой, мол, вам виднее. Но от стыда не мог поднять глаз на Евсея. Конечно, откуда у него деньги на такие наряды? Спасибо еще в глаза не сказали, что не потянуть им свадьбу. Видно, и правда, Паранька без ума от Егора. А отец, понятно, для единственной дочки чего только не стерпит. Примерно одни и те же мысли лезли в голову Егоровым родителям, возвращавшимся домой. Мысли эти были невеселые. Но по приходе домой, они, не сговариваясь, стали расхваливать житье-бытье мельника. Дочери только ахали от рассказов. Им такого и не снилось. Теперь брат, как король, будет в мельниковом доме. Может, Паранька когда платье городское отдаст, если, к примеру, мало ей сделается…
Даша сидела на табуретке и показывала Маришке связанные кружева. Та с тревогой смотрела на нее. Она не узнавала свою веселую подружку. Уж больно та исхудала. И без того худенькая, а теперь на тень похожа. Глаза потухшие. Маринка не вытерпела:
— Ты бо-ле-е-шь?
— Ну, что ты, Мариша, — натянуто улыбнулась Даша, — просто зима такая длинная, надоела, скорее бы солнышко.
Маринка заулыбалась, понятно, подустала подруга от зимы. Она начала показывать Даше придуманные ею и связанные кружева, ища одобрения. Кружева были дивно хороши и Даша увлеклась, разглядывая их. Как может калека, которая и говорить толком не умеет, придумать такие узоры? Кружева отвлекли Дашу от нелегких мыслей. Она улыбалась Маринке, захваченная впечатлением от узоров.
— Можно я возьму и попробую дома такие же связать? — попросила она. Маринка согласно закивала головой. Еще бы — она была счастлива оттого, что Даше понравились ее кружева. Она и еще придумает, даже красивее, лишь бы у подруги вот так глаза горели, как тогда, когда она разглядывала узоры. Сложив кружева, Даша засобиралась домой. Надежда встретить Егора в деревне, или хотя бы увидеть его издалека не оправдалась. Она шла по безлюдной улице и в душе была рада, что не повстречала никого из деревенских. У нее даже мысли не возникло расспросить Никиту, ведь тот наверняка все знает. Но сердце еще тешило надежду, что Егор сам придет, ему даже объяснять ничего не придется, он только прижмет ее к себе, и скажет: «Даша я так скучал без тебя!» И они забудут, выбросят из памяти то время, пока были не вместе. Постепенно Даша поверила своим мыслям и лицо ее прояснилось, от морозного воздуха появился румянец. По улице шла уже прежняя веселая Даша. Лавку она обошла немного стороной, не хотелось видеть Алексея. Сейчас его ухаживания были бы совсем не к месту. Но обходя лавку она, не заметила вышедшей из боковой улочки Параньки. Та, улыбаясь, поглядела на Дашу: «Давно не видела тебя. Иль надоели посиделки?» Даша только головой кивнула, приветствуя Параньку. И все же, отворачиваясь от нее, она заметила блеснувшее торжество в глазах Параньки. «И чего радуется?» — удивилась Даша. Паранька, отойдя на несколько шагов, не могла скрыть своей злобы: «Ты погляди, как маков цвет щеки у нее. Это ты пока не знаешь» — мстительно думала она, спотыкаясь на укатанной санями дороге. Она не могла простить Даше, что Егор, пусть теперь и в прошлом, но любил ее. Что тот любит теперь ее, Параньку, она не сомневалась. После такого колдовства иначе быть не может. Вон переживает, рассказывают его сестры. Ничего, как перебесится прибежит, поймет, кто ему дороже. Тогда уж она будет веревки из него вить. Паранька далеко улетела в своих мечтах, не замечая, что давно уже притопала к родному порогу.
Очередная деревенская новость не заставила долго себя ждать. На следующее утро долетела она и до Даши. Семья сидела за столом, завершая поздний завтрак. Ничего не подозревающая Даша, за ночь придумавшая столько радостного на будущее, ела сегодня с аппетитом. Бабка Авдотья даже порадовалась, что внучка ожила. Сидящий за столом Иван рассказывал новости, принесенные с посиделок. Он не думал, что своим сообщением огорчит сестру. Все уже знали, что Егор не ходит на хутор, значит, не серьезно у них с Дашкой было.
— А еще говорят: вчера Егор Родионов сватался к Параньке, — медленно ронял он слова. — Вся деревня ходила смотреть.
— Чего там смотреть-то, — перебила его бабка Авдотья. Она тут же метнула взгляд на побледневшую Дашу. Повернулась к внуку и замахала на него рукой.
Тот не понял: чего я сказал? Вся деревня уже, словно улей, кипит. Евсей капиталы, непомерным трудом нажитые, голодранцу отдает! Даша встала из-за стола и прошла к сундуку. Сняв с вешалки свою шубейку, она вышла из хаты. Поверить в то, о чем сообщил брат, было трудно. Такого просто не может быть. Она бессознательно направилась к Харитоновой хате, ища спасения от навалившегося горя. Харитон встретил ее с чапельником в руке.
— Вот кашеварю, — неловко оправдывался он, — а ты чего не с той ноги встала? Смурная какая? Даш, так ты обе на пол опускай, авось и веселее по утрам будешь.
— Егор женится… — выдавила Даша. И сама удивилась, что не заплакала, что вот бухнула Харитону свое затаенное. Ей казалось, если она скажет об этом, то сразу заплачет, и уже не остановится. Окружившие ее дети, уже стаскивали шубейку, тянули к столу.
— На ком же? — спокойно поинтересовался Харитон. Он знал, как и все в деревне, об отношениях своей соседки и Егора. И теперь ему было жалко Дашу. Она ведь добрая, доверчивая, как же это так?
— На мельничихе.
— А-а-а-а? — протянул Харитон, — Те могут и Егора купить, с них станется. А ты, девка, не плачь об нем. Значит не судьба тебе за него. Парней вокруг сколько. Обожглась один раз, теперь не будешь так верить другому, глядишь и к лучшему оно, — успокаивал Харитон.
Даша старалась не вникать в его слова. Разве может он понять ее боль? Но то, что хотя бы посочувствовал, облегчило душу. Даша начала собирать детей на улицу. Полдня они катались на санках с горки, весело играли в снежки. Анютка и Ванятка вдвоем мчали ее по снегу и роняли в сугроб. От общения с детьми забывалось, стиралось горе. Выглядывавшая в окно Катерина видела дочь веселой, и думала, что может Дашка пережила уже, успокоилась? Да и как иначе? Чего сохнуть по нем? Он хорош гусь, видать, на деньги позарился. — И-х-х, нету ее любви, выдумывают люди, молодым девчатам только головы забивают. Сама Катерина так и не испытала никакой любви. Михаила она не любила. Мать сказала: пойдешь за него — когда сваты пришли. Она и не перечила. На примете не было никого, кто бы сильно нравился. А Михаил не противен ей, вот и пошла за него. И хоть так и не полюбила, но и другой никто в душу не запал. И теперь не понимала она дочь, чего уж так убиваться за ним? — Парней красивых мало разве? Да за ее Дашкой вприпрыжку парни бегать будут, — рассуждала она глядя на улицу, — Дуреха такая, присохла к нему будто.
Весь оставшийся день Даша провела в хате Харитона, рассказывая сказки. Знала она их много, дед часто в детстве рассказывал разные интересные сказки, а она и братья лежали вокруг него на печке, и тараща глазенки, слушали. Теперь ее внимательно слушали Анютка и Ванятка. Ванятка все сомневался, что есть такие большие деревни, где люди пьют и едят на золоте, а называются те деревни города. Он все тормошил Дашу, чтобы та рассказала, какие они, те города? Но Даша и сама толком не представляла, что такое город.
— Вот вырастешь, да поедешь учиться в город, — обещала она. Ванятка с сомнением смотрел на нее.
— Ну, а чего, дед Василий вон жил в городе, — убеждала она малыша.
— Чего же он теперь на хуторе? — не верил тот.
— Так судьба у него такая, — вспомнила Даша слова Харитона о судьбе. — А у тебя судьба счастливая будет, — пообещала она. — Не то, что моя, — горько отозвалось в голове.
Спать она ложилась, смирившись со своей судьбой. Видно Егор оказался не тем, кому следовало доверять. Она подумала об Алексее. Но знала, что никогда не сможет даже думать о нем серьезно. О том, что в деревне еще много парней, которым она нравится, Даша не задумывалась. Уснуть она не могла, так и лежала с закрытыми глазами, когда раздался знакомый стук в стекло. Она прислушалась, может показалось? Нет в стекло опять шлепнулся снег. Судорожно она вскочила с постели. Не найдя шали, выскочила в переднюю и сорвала с вешалки шубейку.
— Значит все неправда. Ни на ком он не женится. Болел видно, вот и не приходил. А сплетницы чего не наболтают, ни напридумывают.
Она дрожащими руками дергала застывшую задвижку в сенях. Та, наконец, поддалась. Даша выбежала на порог в надежде сразу ощутить себя в кольце его горячих рук. Но Егор стоял поодаль, сразу обозначая расстояние между ними. Даша мгновенно все осознала. Она настолько чувствовала Егора, словно была с ним одним целым. Раньше она не подозревала, что так чувствует его. Она остановилась на крылечке. Егор медленно подошел и поздоровался. Даша почувствовала холод, исходящий от него. Это был не тот Егор, не ее, чужой. Она ждала, что еще скажет этот незнакомый человек? Он в нерешительности переступил с ноги на ногу:
— Даша, я пришел сказать, что женюсь, — прозвучали равнодушно его слова. У Даши перехватило дыхание. Слезы подкатили к горлу, и теперь стоило только сделать движение, она расплачется. Егор, видя, что она не делает попыток приблизиться к нему, решил быстрее закончить неприятный разговор. — Не поминай лихом, Дарья Михайловна, и если сможешь, прости! — он махнул рукой и повернувшись, размашистыми шагами пошел прочь. Он уходил не оглядываясь.
«Боится, как бы вслед не побежала» — поняла Даша. Но вслед за ним она не собиралась кидаться, не собиралась просить его остаться. До сих пор она и не подозревала, что такая гордая.
И теперь не осознавала, что гордость не дает ей заплакать, остановить его, кинуться на шею, целовать его лицо. Совсем некстати она вспомнила щетинку на его щеках, как она забавно щекотила ее лицо. Воспоминание защемило сердце. Даша отогнала от себя эту мысль. Ничего уже не будет, не будет щетинки, не будет жадных губ, руки его уже не будут держать ее в объятиях и пытаться ненароком проникнуть под кофточку. Она вспомнила, как замирало сердце, когда его рука настойчиво расстегивала пуговички. Слез не было, видно, за это время выплакала все в подушку. Но Даша сознавала всей своей душой, что несмотря ни на что, все еще любит Егора. Никто другой не сможет заменить его в жизни. Она понимала, что потеря эта навсегда, насовсем. В деревне не расходятся, даже не любя друг друга, живут вместе, потому что так распорядилась судьба или воля родителей. Общие заботы, дети сплачивают людей на всю жизнь. Даша повзрослела за последний месяц, стала серьезнее. Она понимала, что рано или поздно придется выйти замуж, ведь в деревне нельзя без хозяина. И о своей несбывшейся любви она никогда не расскажет тому, другому, но и любить его не будет. Она не знала, как теперь жить? Что там впереди? Без слез ложилась в постель. Внутри окаменело, не давало воли чувствам. Она не помнила, как заснула. Утром Даша, несмотря на тревожные взгляды домочадцев, делала обычные дела. Словно во сне, она убирала комнаты, находя то тут, то там непорядки. Там вон паутина висит, как раньше не заметила? Печка облупилась… Она с большим рвением выметала пыль из углов, удивляясь, как это раньше не разглядела? Наконец мать не выдержала: полно тебе Дашка, и так уж вылизала все. Даша оглядела комнату. Все сияло чистотой.
— К Харитону пойду, — она не могла сидеть дома, — Анютка с Ваняткой ждут меня. И быстро одевшись, почти выбежала из дома.
— Нашла тоже заботу, — проворчала ей вслед бабка Авдотья, — пряла бы лучше.
— Ладно вам, маманя, — заступилась за дочь Катерина, — может забудется быстрее. И хотя любила Катерина своего младшего больше всех детей, сейчас ее сердце сжималось от боли за дочь.
Даша, находя отдохновение в детях Харитона, взяла на себя заботу о них. Она стирала незамысловатые вещички, штопала дыры на штанишках Ванятки и забывала о своих горестях. Прогнать поселившуюся в душе горечь так и не удалось. Она жила вместе с ней, не давая свободно вздохнуть. Та же горечь сжигала подступающие иногда слезы. Обиды на Егора не было, была тоска. Светлая тоска по соседству с горечью, не дающая освобождения от любви, и горечь, не дающая вылиться слезам. Мать и бабка радовались, пусть в себя приходит, вроде полегче ей с ребятишками. И хоть не понимали они этих переживаний, ну как можно убиваться, другой найдется, все же не осуждали. Каждый по-своему любит.
Пришедшая в гости на хутор Глашка старалась быть веселой. Она рассказывала деревенские новости, кто жену побил в очередной раз, у того корова принесла двойню, вот теперь мучение людям. Сразу два телка приучать поить, да и молока за ними вряд ли семья увидит. Она была поражена видом своей подруги. «Лицо у нее словно на иконе» — подумала Глашка, увидев после недолгой разлуки Дашу. Тоска в глазах, сама серьезная, печальная. Но стала оттого еще краше, — решила подруга. Она в душе попеняла Егору: вот дурак, от такой красоты отказался. Она, Глашка, сама девка, а глаз не может оторвать от подруги. Немного даже завидует той, а вот ее красотой обидели. Вроде тоже не страшная, но Дашка всю округу затмит. Разве в городе может кто красивее? Но по этому поводу у Глашки были большие сомнения. Они сидели в боковушке, и Глашка пыталась понять, что же творится в душе подруги? Уж очень она спокойная.
— Ты плюнь на него, — убедительно говорила она, — c такой красотой за городского выскочить можно. Вот по весне на ярмарку в станицу c отцом поедешь. Там городских полно. Эх, мне бы твою красоту, — мечтала она, — уж я бы ему показала, чего стою. Да я бы на него и не посмотрела, — решила она.
— Не все так просто, — грустно вскинула Даша голову.
— Ты его до сих пор не забыла? — удивилась Глашка, — вот ты дура, я таких не видывала еще. Плюнь на него. Пускай тешится мельней, да деньгами большими. Надо же Ирод, за богатством погнался. Не боится в вечные муки попасть? — пророчествовала она.
В это время в богатом доме мельника, не откладывая, готовились к свадьбе. Уже договорились с попом о венчании. Теперь надо было ехать в город за нарядами. Да не просто в ближний Балашов, а в уезд, в Царицын собирался Евсей Григорьевич. Собирался он основательно. Вытащил кубышку с золотишком, да с припасенными ассигнациями. Он аккуратно отсчитывал стопку красненьких, прикидывая не взять ли еще и золотых? А вдруг мало будет? Ведь свадьбу надо делать такую, чтобы о ней говорили на годы вперед. Чтоб столы ломились. Чай дочь одна… В гости придется позвать всех знакомых богатеев, c кем делами ворочает. Без того никак нельзя, люди все нужные. А Евсей Григорьевич не только мукой занимается. По весне сена скупает у голытьбы, да в город, все в город. Там тоже сенцо да соломка нужны. Ну и кроме того были у мельника дела; скотинкой торговал в те же города. А как же, в городе тоже едят. Вот и наберется немало нужных людей, которых пригласить надо. Он собирался и дочь везти в город, пусть себе да жениху наряды выбирает. Она в этом толк знает. Он отложил в кошель еще несколько золотых. «Так-то надежнее будет» — решил он. Парашка крутилась у зеркала. Работник должен довести их до станции, а там уж по «железке». До станции не близко, верст, этак, пятьдесят. Но рысаки быстро домчат. Правда, поезда придется дожидаться в обшарпанном вокзале, построенном, еще когда строили станцию в 1860 году. Паранька не любила сидеть на жестких деревянных сиденьях, в ожидании поезда. Мужики курят, бабы одеты кое-как, потом воняет… То ли дело она. Уж в город она и одевается по-городскому, не чета деревенским. Она не боялась, что Егор останется без ее пристального присмотра. На посиделки он не ходит. Дашка тоже в деревне редко бывает. Бояться нечего. А костюм она ему выберет самый лучший, и рубашку голубую, чтобы глаза оттеняла. Распрощавшись с Агафьей, которая никогда не ездила с мужем, они сели в запряженные дрожки и горячий рысак нетерпеливо роющий копытом землю, взмахнув гривой, легко подхватил нетяжелые дрожки.
О предстоящей свадьбе, не умолкая, судачила вся деревня. Еще бы! Такая богатая невеста замуж выходит. И хоть никто в деревне толком не догадывался о богатствах мельника, но раз живет в огромном доме, работников имеет — ясен месяц, не чета остальным. Все понимали, рано или поздно отдаст замуж Евсей свою дочку, и предполагалось, что не за деревенского. Не было в деревне под стать Параньке женихов. Уж такая привередливая, от Алешки-лавочника нос воротила. А тут ты погляди и не понадобился богатый жених. Кто-то завидовал, кто-то посмеивался, не без основания предполагая, что Егора купили за золото. Но все были поражены, если и не выбором Параньки (чему тут удивляться?), но выбором Егора. Даже мужики качали головами вслед Дмитрию; надо же, чего деньги делают? Поговаривали, что Егор и не хотел вовсе сватать, да отец заставил. Но сплетни мало волновали Дмитрия. Ему теперь и черт не кум, сын не обидит, перепадет и ему. Все глядишь, на поле не корячиться, сынок работника пришлет. Сена поможет накосить сенокоской. Как ни говори, а Дмитрий много ожидал от той свадьбы.
Масленица не заставила себя ждать. Пришла она с оттепелью, c ярким весенним солнышком. В день свадьбы оно светило особенно ярко, освещая праздничное гулянье. Народ, забыв обо всем, что полагается в масленую неделю, собрался у небольшой деревянной церквушки, стоящей на пригорке, и отделенной от села неглубокой балочкой. Всем было интересно рассмотреть Парашкино городское платье. Никто еще не выходил замуж в таком воздушном, словно с картинки, платье. А фата! Парашка словно летела по подтаявшему снегу. В церкви уже дожидался ее жених, одетый в черный торжественный костюм и небесно-голубую рубашку, так подходящую под его синие глаза. Парашка вся так и подалась к жениху, войдя в церковь, чем вызвала неодобрение публики, следовавшей за ней по пятам. Народ в церкви все прибывал, теснее прижимая уже стоявших там. Вот уже и места не осталось, а сзади все напирали. Отец Никодим подумал грешным делом, что на молебен в воскресенье не собирается столько, как сейчас, чтобы поглазеть. Он приступил к своим обязанностям, жестами успокаивая толпу.
Даша не смогла усидеть дома. К началу венчания она не успела и вошла в церковь уже после того, как отец Никодим спрашивал у жениха, по доброй ли воле тот берет в жены девицу, тут он запнулся, вспоминая полное Паранькино имя. Он невнятно пробубнил ее имя. Егор равнодушно произнес:
— Теперь можно поцеловать свою молодую жену, — торжественно разрешил отец Никодим.
Егор наклонился к Параньке и ощутил на своем лице горячий взгляд. Словно огнем обожгло его щеку. Краем глаза он увидел стоящую в толпе Дашу. Она растерянно смотрела на молодых. Егор коснулся холодными губами пылающих губ молодой жены. А взгляд все жег ему щеку. Проникал в самое сердце, заставлял кровь быстрее бежать по жилам. Егору стало жарко, словно он очнулся от жуткого сна. Наконец жар заполнил сердце, заставил его задрожать. Егор больше не видел никого, кроме Даши. Ее глаз, таких растерянных, таких зеленых, ее лица, бледного, осунувшегося, но такого знакомого и родного. Он понял, что еще мгновение, и он бросит у алтаря молодую жену, кинется навстречу Даше. Сердце и душа словно просыпались от долгого сна. Сердце забилось толчками, готовое выскочить из груди, стремясь уловить волны, исходящие от того зеленоглазого сердца. Егор чуть не застонал, когда почувствовал боль, исходящую от Даши. Эта боль захлестнула его, сдавила дыхание, застила туманом глаза. Видно, и правда говорят, что любовь нельзя победить. Даже привороты не властны над настоящей любовью. Жизнь испортить колдовством можно, но победить настоящую любовь — нет.
Егор отвел глаза от Даши. Он стоял бледный рядом со своей цветущей, улыбающейся женой. Сердце его заполнила тоска. Она разливалась по крови, отдавалась удушливой волной в теле, колоколом стучала в голове; ничего нельзя изменить, теперь, ничего. Егор и сам знал, что изменить ничего нельзя и горечь сознания того, что теперь так и будет на всю оставшуюся жизнь, разъедала душу. Он понял, что теперь будет жить с этой молодой, здоровой женщиной, а мысли всегда будут там, рядом с зелеными глазами.
Даша, интуитивно поняв его намерение, подалась назад, в толпу. Не останавливаясь, она расталкивала локтями упирающихся людей, стремясь как можно быстрее покинуть церковь. Стремительно она выскочила на дорогу и не оглядываясь, быстрыми шагами, направилась в хутор. Платок сполз с головы, но несмотря на мороз, Даша не заметила этого. Она не помнила, как дошла до дома, как мать с бабкой раздевали ее. Не помнила, как мать спрашивала ее: не заболела ли ты, девка? Она вся горела и не могла самостоятельно снять шубейку, валенки. Мать довела ее до боковушки, уложила на кровать. Бабка уже несла мокрое полотенце, прикладывала его к горячей Дашиной голове, шептала молитвы.
— Да что ж это с ней? — слезы навернулись на глаза бабки.
— А то вы не понимаете, мамаша? — укорила ее Катерина, — Вон горит вся, надо бы бабку Марфу позвать, может пошепчет чего? Глядишь, легче ей будет.
Позвав Саньку, она наказала ему сбегать к бабке Марфе, известной в хуторе лекарке. Та лечила наговорами, да травками. Мечущаяся по постели дочь наводила страх.
— Неужто из-за Егора она? — недоумевала Катерина. Вроде уже успокоилась, пережила. А выходит, что не пережила? Может, застудилась? Вон пришла с непокрытой головой. Бабка Марфа пришла вслед за Санькой. Она с жалостью смотрела на Дашу. О ее переживаниях она была наслышана. Надо же, что с девкой любовь делает. — От потрясения у нее это, — авторитетно заявила Марфа.
— Да о чем ты? — перебила ее Катерина, какое еще потрясение?
— Тебе ли не знать, свадьба сегодня у Родионовых, — попеняла ей Марфа.
— Ветерком прохватило, — махнула рукой Катерина, — оклемается, чай не впервой.
— Ты оттопи вот эти травки, да почаще пои ими Дашку. Глядишь, все обойдется.
— Доктора у нас нет в деревне, глядишь помог бы, — погоревала бабка Авдотья.
— Не поможет ей никакой дохтур, — покачала головой бабка Марфа, — пережить ей надо.
— Сколько же можно переживать? — возмутилась Катерина. Она никак не могла понять своей дочери. Погоревала, дело молодое. Но ведь не в нем одном счастье! Пусть не сейчас, но со временем, полюбит кого другого. В конце концов, можно жить и без любви. На кой черт она, такая любовь, чего недоброго до могилы доведет, вон как тоскует Дашка. Катерина смотрела на мечущуюся по постели дочь. Каштановые волосы растрепались по подушке. Нос заострился, губы спеклись от жара. Она бросила принесенные бабкой Марфой травы в котелок, налила туда кипятка. Потом проводила Марфу, одарив ее кувшинчиком меда.
Остудив взвар, Катерина из ложечки поила им дочь. Даша захлебываясь, мотала головой, отказывалась глотать. Катерина упорно совала ложку в рот дочери. В изнеможении Даша откинула голову, когда мать решила, что влила в нее достаточно, и может от этого станет наконец легче. Даша успокоилась и уснула.
В деревне не подозревали о происходящем в хуторе. Да если бы и знали, то не обратили особого внимания, подумаешь, заболела девка. Как заболела, так и выздоровеет. Другое событие собрало на улице не уместившихся в церкви. Появились, наконец, молодые. Сияющая Паранька, в городском платье, вызывала зависть многих деревенских девок. Жених же, по мнению многих, был ей не под стать. Ссутулился весь, поблек. И это на собственной свадьбе!
— Будто мельней придавило, — зло посмеивались завистники.
Другие качали головами: не по Сеньке шапка. И денег сроду больших у Родионовых не было. Да и Паранька избалованная, одна дочка у богатого папаши… Намучается Егор с ней.
— Как бы Паранька не умаялась с таким муженьком, — ехидничали бабы постарше, — и не смотрит на молодую!
— А как Евсей попрекать зачнет зятя небогатого? Егору нечем похвастать, акромя собственных рабочих рук. Подумать, так только отслужил действительную, не заработал даже на свадьбу! — кручинились в толпе.
Дмитрий выходил из церкви высоко держа голову; завидуйте, люди. Жена семенила за ним, улыбаясь через силу, сердце ее по непонятной причине ныло. Она смотрела на сына и материнским сердцем чуяла; не счастлив ее сын. И от того, что сыну плохо, матери было тоскливо, потому и улыбалась она вымученной улыбкой. Она стеснялась, не зная как вести себя с такими людьми. Понаехали гости и из станицы и из самого Балашова. Такие люди, коих в деревне и не увидишь никогда. А Евсей Григорьевич запросто вон с ними, улыбается. А одеты как! В деревне не видывали таких нарядов. Груня оглядела свой праздничный наряд и ей стало стыдно за себя, за мужа, за дочерей. Не носить им таких платьев, в какие одеты жены этих богатеев… Молодые подошли к саням, украшенным по-праздничному лентами и бумажными цветами. Паранька так и не дождалась, когда новоиспеченный муж поможет сесть ей в сани. Она сама, путаясь в многочисленных юбках, забралась в сани и усаживалась там. Подбежала ее подружка и стала расправлять ей фату, глядя на безучастно стоявшего рядом Егора. Наконец все расселись по саням, и процессия тронулась по снежному месиву на дороге. Сделав крюк по деревне, а иначе как смогут сельчане оценить великолепие гостей и их праздничных нарядов, свадебный поезд остановился у распахнутых ворот богатого дома. В подметенном дворе расстелили половики по снегу до широкого крыльца. Евсей Григорьевич не мог позволить, чтобы первый день свадьбы праздновался не в его доме. Дмитрия и Груню быстро подпихнули к воротам, и они встречали гостей хлебом-солью. Егор равнодушно ломал хлеб, слегка обмакнул его в соль. Паранька же ломала двумя пальчиками и окунула ломоть в соль, погрузив очень глубоко. Она помнила, с каким невниманием отнесся к ней молодой сразу при выходе из церкви.
— Вот это жена, — заметили в толпе, — Держись теперь, Егор, будешь солоно хлебать.
Новоиспеченный муж, словно и не заметив крупной соли на ломте, пережевал его и не поморщился. Он не обращал внимания и на выкрики. Наконец, молодых увели в дом и усадили во главе стола, застланного белой кружевной скатертью, купленной у Маришки. Гости чинно рассаживались за длинные столы, каждый соответственно своей одежке. Приехавшие заняли почетные места около молодых и рядом с хозяевами. Местная родня со стороны жениха и невесты скромно поместилась за дальними столами. Никто не возражал, несомненно, приехавшие люди нужные хозяину, да и кто их знает, какого они звания? Наконец все благополучно разместились. Паранька победно оглядывала гостей, а как же, вон какого парня отхватила. Она его в люди выведет. Евсей придирчиво оглядывал столы; вдруг не хватает чего на них, ломящихся от городских и деревенских яств? Но на столах места свободного не было от тарелок и блюд. Даже вон огромный осетр посреди стола красуется, весь в зелени. А как же иначе? Из Царицына и привезли. Чай не лето сейчас, не пропал в дороге. А уж разных колбас городских, да окороков, пирогов, да пирожных — не счесть. Домашнего жареного поросенка разглядел на столе Евсей. Городские, запечатанные сургучом бутылки, радовали хозяйский глаз. Это вам не Колыванихина «первостатейная», это монополька.[5] Кроме того, для барышень привередливых вина понаставлены в бутылках темных, да с наклейками, коих доселе не видали в деревне. Глаза Евсея Григорьевича победно блеснули. Еще бы! Теперь на каждом углу свадьбу обсуждать будут! Он постучал вилкой по хрустальной рюмке, привлекая всеобщее внимание. Гости замерли. Евсей поздравил молодых, произнеся длинную, немного путанную речь, в конце которой он не выдержал, и со слезами на глазах, полез к Егору с объятиями: береги, зятек, кровинушку! Единственная она у меня.
Гости зашумели, поднимая рюмки, задвигали тарелки и за столом оживились. Деревенские, не особо умеющие пользоваться вилками, посматривали друг на друга. Но городские закуски вызывали интерес и преодолев смущение, они, глядя как городские управляются с тем или иным незнакомым блюдом, потихоньку смелея от выпитого, налегали на закуски. Наконец гости, утолив первый голод, вспомнили о молодых. Разом понеслись выкрики: «Горько! Горько!» Паранька локтем подтолкнула молодого мужа под рукав нового костюма. Тот скучающе ковырялся в тарелке и, видимо, ничего не слышал. Егор подскочил от неожиданности и чуть не свалил со стола дорогой хрустальный графин. Поцелуй получился куцым, и не удовлетворенная публика в разочаровании зароптала: кто ж так целует молодую жену? Видимо, учить надо. Заставляли целоваться еще. Паранька млела от поцелуев и всеобщего внимания. После выпитого гости перестали церемониться и вот уже приехавшие купцы вышли курить вместе с местными крестьянами. Нашлись общие вопросы для обсуждения. Только городские бабы никак не хотели общаться с деревенскими. Они шушукались в уголке, обсуждая деревенских: вырядились! Таких фасонов и не носит никто. Посмеивались в кулачок, не боясь обидеть деревенских. Свадьба шла своим чередом. Дарили подарки, пили, ели. Разомлевших работники относили в пустые комнаты, на кровати.
Поделиться книгой: