Лист на ветру

Думать о завтраке было куда лучше, чем о прочих вещах — и какое-то время он развлекался тем, что воображал, как беспорядочно поглощает яичный порошок и скучные непропеченные тосты, потом перешел к воспоминаниям о щедрых завтраках своей юности в Шотландском Нагорье: огромные миски с дымящейся кашей, ломти черного пудинга, жареного на сале, булочки с мармеладом, и галлоны горячего, крепкого чая…

Час спустя он обнаружил стену Адриана.

Трудно было не заметить, но она тоже как будто подросла по сравнению с травой, и всем прочим, что росло вокруг.

Она шла неуклонно вперед — так же, как римские легионы, которые ее строили — упорно работая, серым швом они прошивали свой путь в горы, и по долинам, отделяя мирные пастбища на юге от этих грабителей-мародеров на севере.

При этой мысли он усмехнулся, и присел на стену — здесь она была меньше ярда высотой, как раз в этом самом месте — помассировать больное колено.

Он не нашел ни самолета, ни чего-то еще, и начал уже сомневаться в собственном здравомыслии и чувстве реальности.

Правда, он уже видел лису, и бессчетное количество кроликов, и фазана — этот чуть было не устроил ему сердечный приступ, выпорхнув у него прямо из-под ног.

И ни одного человека вокруг — это не давало ему покоя…

Да, сейчас была война, и многие из мужской половины населения ушли, но фермы-то не были принесены в жертву военным действиям, разве не так?

А на фермах работали женщины, это они кормили нацию, народ, и все такое — он слышал, как на вечернем радио их превозносили за это, еще на прошлой неделе. Так где же, кровавый ад, были они все теперь?

Солнце висело в небе совсем низко, когда он, наконец, увидел дом.

Тот прилепился к самой стене, и показался ему странным образом знакомым, хотя Джерри знал, что никогда не видел его раньше. Каменный и приземистый, но довольно большой, с неопрятной, какого-то крысиного вида, соломенной крышей.

Из трубы шел дым, и он изо всех сил захромал прямо к дому.

Снаружи какая-то женщина в длиннющем убогом платье и фартуке кормила цыплят.

Он закричал, и она подняла голову, разинув при виде него рот.

— Эй, — сказал он, задыхаясь от спешки. — Я попал в аварию. Мне нужна помощь. Может, вы сообщите об этом по телефону?

Она ничего не ответила. Бросила корзину с куриным кормом, и со всех ног кинулась за угол дома.

Он раздраженно вздохнул.

Ну, может, она убежала, чтобы привести своего мужа. Правда, он не заметил никаких признаков транспортного средства, здесь не было даже трактора, но, возможно, человек просто…

Человек был высок, тощ, бородат и гнилозуб. Одет он был в грязную рубаху и мешковатые короткие штаны, которые открывали его волосатые ноги и босые ступни — и в сопровождении двух других мужчин, в таких же смехотворных одеждах.

Джерри мгновенно уяснил, какого рода выражение было написано на их лицах, и смеяться ему расхотелось.

— Эй, приятель, нет проблем, — сказал он, отступая и разводя руками. — Я уже ухожу, не так ли?

Они медленно приближались, и даже слегка разошлись, чтобы его окружить.

Ни они, ни их внешний вид не понравились ему с первого взгляда, и еще меньше понравились со второго.

Выглядели они очень голодными, и смотрели на него оценивающе, с хищноватым блеском в глазах.

Один из них что-то ему сказал, видно, спросил о чем-то, но дремучий нортумбрийский акцент был так груб, что он сумел разобрать одно только слово.

Это слово было «кто» и он поспешил вытащить свои жетоны с шеи, из-под блузона, и помахал перед ними красными и зелеными дисками.

Один из мужчин улыбнулся, и как-то нехорошо.

— Слушайте, — сказал он, все еще настаивая. — Я вовсе не собирался…

Главарь протянул к нему мозолистую руку, и взял Джерри за плечо. Он дернулся было назад, но человек, вместо того, чтобы его отпустить, с маху ударил его кулаком в живот.

Он почувствовал, что рот у него то открывается, то закрывается, как у рыбы на берегу, но воздух из легких так и не выходил наружу…

Он яростно завертелся, и уж тогда они все на него навалились.

Они кричали друг на друга, и он не понимал ни слова, но намерения их были так же ясны, как и то, что нос торчит у него на лице, а не растет из задницы.

С первого же удара он приземлился.

Не прошло и двух минут, как он был эффективно взбит в пудинг, карманы были выпотрошены, а сам он лишен своей куртки и жетонов; его, как лягушку, подхватив с четырех сторон за руки и за ноги, вышвырнули на дорогу, и он тяжело покатился вниз по крутому скалистому склону.

Он летел кубарем, подпрыгивая от одной кочки к другой, пока не успел выбросить руку, и ухватиться за чахлый терновый куст.

Зацепился за колючки и остановился, лежа лицом в зарослях вереска, тяжело дыша и думая, что нелепо было прибегать к изображению «Долли» прежде, чем они успели договориться.

Они как будто увидели перед собой Волшебника из Страны Оз, и он начинал чувствовать себя жутко, совсем как девчонка в этом фильме — возможно, из-за очевидного сходства нортумбрийцев со всеми этими Чучелами и Львами.

«По крайней мере, чертов Лев говорил по-английски» — пробормотал он, садясь.

— Иисус, а теперь-то что?

Ему пришло в голову, что теперь самое время перестать проклинать — и начинать молиться.

Глава 3

Лондон, два года спустя

От работы до дома оставалось идти не больше, чем пять минут. Как раз вовремя, чтобы застать обезумевшего от радости Роджера, бегущего к ней через всю комнату с воплем «Мамочка!» — и притвориться, что не может устоять на ногах от его наскоков, и даже не очень-то притвориться; ведь он уже становился большим. Как раз вовремя, чтобы воззвать к собственной маме, услышать ее приглушенный ответ из кухни, с надеждой принюхаться к доносившемуся оттуда утешительному запаху чая, и поймать в воздухе дразнящий аромат консервированных сардин, от которых у нее рот наполнялся слюной — редкое нынче удовольствие.

Как раз вовремя, чтобы присесть — казалось, в первый раз за день — и снять туфли на высоком каблуке, и расслабиться, с наслаждением ополоснув ноги, и представляя, что это морская вода во время прилива. Тут она с тревогой заметила дырочку на пятке чулка. Ее последняя пара, и вот — туда же…

Она как раз снимала подвязку, размышляя, не стоит ли ей начинать пользоваться искусственным загаром для ног — как Мэйзи, тщательно вырисовывая карандашом для бровей шов сзади, на каждой ноге — когда раздался стук в дверь.

— Миссис МакКензи?

Человек, стоявший в дверях материнской квартиры, был высок, и хотя в полумраке прихожей маячил только его темный силуэт, она почему-то сразу поняла, что это военный.

— Да? Она не смогла удержать скачка сердца, от ужаса стиснуло желудок.

Она отчаянно пыталась заглушить его слова, пыталась все отрицать, надежда то вспыхивала, то гасла, как будто она все время чиркала отсыревшей спичкой.

Ошибка. Это должно быть ошибкой. Он не убит, он каким-то образом потерялся, пропал без вести, быть может, в плену, и теперь они его нашли… Потом она увидела в руке у офицера маленькую коробочку — и ноги у нее подкосились.

В глазах, по краям, что-то засверкало, и только лицо незнакомца смутно плавало над ней, расплывчатое и озабоченное.

Хотя она еще что-то слышала — слышала, как мама бросилась к ней через всю кухню, шлепая в спешке тапочками, и что-то выкрикивая в тревоге. Слышала имя человека — капитан Рэндалл, Фрэнк Рэндалл.

Слышала детский, сразу как будто охрипший голосок Роджера — он тепло дышал ей в ухо, приговаривая в замешательстве: «Мама? Мамочка?»

Потом она лежала на раскладном диване, держа в руках чашку с горячей водой, которая пахла чаем — обновить заварку они могли только раз в неделю… это будет уже пятница, подумала она невпопад. Он должен был приехать в воскресенье, мама говорила, что тогда они смогли бы угостить его чашкой вполне приличного чая. Возможно, они просто работают по воскресеньям?

Мама усадила капитана Рэндалла в лучшее кресло, рядом с электрокамином, и переключилa его на два деления, в знак гостеприимства.

Ее мать о чем-то болтала с капитаном, удерживая Роджера у себя на коленях. Ее сына больше всего интересовала маленькая коробочка, стоявшая на крохотном инкрустированном столике; он все время к ней тянулся, но бабушка не позволяла ему брать ее в в руки.

Марджори узнала этот пристальный взгляд на его личике. Истерику он не закатит: такого не бывало почти никогда, но сдаваться он тоже не собирался.

Он был не слишком похож на своего отца — только когда чего-нибудь отчаянно хотел. Она немного подтянулась на тахте, и помотала головой, чтобы избавиться от головокружения, и Роджер посмотрел на нее — ее движение его отвлекло. На мгновение она увидела, как в его рожице проглядывают черты Джерри, и мир снова куда-то поплыл.

Она прикрыла глаза, но чай выпила, весь — хотя он был просто обжигающим.

Мама и капитан Рэндалл вежливо беседовали между собой, давая ей время прийти в себя. Есть ли у него собственные дети? — спрашивала мама.

— Нет, — сказал он, бросив, как ей показалось, тоскливый взгляд на маленького Роджера. — Еще нет. Я не видел своей жены уже два года.

— Лучше поздно, чем никогда, — произнес чей-то скрипучий голос, и она удивилась, догадавшись, что он ее собственный.

Она поставила чашку, подтянула сползший чулок, который некрасиво закрутился вокруг лодыжки, и сфокусировала взгляд на капитане Рэндалле.

— Так что вы мне там привезли? — сказала она, пытаясь произнести это тоном спокойного достоинства. Не сработало; голос прозвучал надтреснуто, даже в ее собственных ушах — как будто в нем звенели осколки стекла.

Капитан Рэндалл опасливо на нее посмотрел, но взял коробочку, и протянул ей.

— Это принадлежит лейтенанту МакКензи, — сказал он. — Знак отличия: Дубового листа, бронзовый, II степени. Награжден посмертно, за…

С усилием она откинулась обратно, на подушки, и покачала головой.

— Я его не хочу.

— Ты же это не на самом деле, Марджори! — ее мать была в шоке.

— И я не хочу слышать этого слова. Пос… посмер… больше при мне этого не говорите.

Она никак не могла побороть ощущения, что Джерри каким-то чудом вдруг оказался внутри коробки — ощущения, которое в первое мгновение показалось ей ужасным, а уже в следующее утешительным.

Капитан Рэндалл опустил его обратно в коробку, очень медленно, как будто та могла взорваться у него в руках.

— Я не стану этого говорить, — сказал он мягко. — Но все же хочу сказать… Я его знал. Вашего мужа. Очень недолго, но я его знал. Я пришел к вам сам, потому, что хотел сказать вам, каким храбрым человеком он был.

«Храбрым». Слово было как камешек во рту. Ей захотелось им в него плюнуть.

— Конечно, он был, — твердо сказала ее мать. — Ты слышишь, Роджер? Твой отец был хорошим человеком, и он был храбрым. Не забывай об этом.

Роджер, не обращая на нее никакого внимания, изо всех сил пытался сползти вниз. Бабушка неохотно поставила его на пол, и он рванулся к капитану Рэндаллу, крепко вцепившись в свеженаглаженные брюки капитана обеими руками — руки были жирные, она видела, перепачканные маслом от сардин и хлебными крошками.

Губы у капитана дернулись, но отцепить от себя Роджера он не пытался, только погладил его по голове.

— Кто тут хороший мальчик? — спросил он.

— Иба, — твердо сказал Роджер. — Иба!

Марджори вдруг неудержимо захотелось посмеяться над озадаченным капитаном. Но желание было неуместное, и камня в ее сердце оно с места не сдвинуло.

— Это его новое слово, — сказала она. — Рыба. Он не может сказать «сардина».

— Тар… ДИИМ! — сказал Роджер, глядя на нее. — Иииииба!

Капитан громко расхохотался, и, вытащив носовой платок, тщательно вытер с личика Роджера слюни, а заодно, как бы случайно, и его маленькие грязные лапки.

— Конечно, это рыба, — заверил он Роджера. — Ты умный парень. И будешь своей маме хорошим помощником, я уверен. Вот, я тут кое-что принес тебе к чаю. Он нащупал что-то в кармане пальто, и вытащил маленький горшочек джема.

Клубничного джема. Слюнные железы у Марджори болезненно сократились. С этими рационами и нормами на сахар она не пробовала варенья уже…

— Он нам великая помощь, — мужественно вставила ее мать, решив поддержать разговор в должной плоскости, несмотря на особенности поведения дочери. Она избегала смотреть Марджори в глаза. — Прекрасный мальчик. Его зовут Роджер.

— Да, я знаю. — Он посмотрел на Марджори, которая невольно подалась вперед. — Ваш муж говорил мне. Он был…

— Храбрый. Вы мне уже сказали.

На ее одежде вдруг что-то сломалось. Это был крючок от ее полурасстегнутой подвязки, и резкий хлопок заставил ее сесть попрямее, зажав в кулачки тонкую ткань юбки.

— Храбрый, — повторила она. — Они ведь все очень храбрые, правда? Все и каждый. Даже вы — или вы не?..

Она услышала вздох матери, но все равно продолжала, уже совсем безрассудно.