Десантники не сдаются

— Ничего, — пробормотал Панин.

Тип еще более неуклюже развернулся, вжимая в бок Панину холщовую сумку, и стал с трудом продвигаться к дверям. Чертова сумка! Гвозди он там, что ли, носит?!

— Да аккуратнее же! — воскликнул Панин, почувствовав легкий укол в бок. — Вы меня укололи!

— Ох, простите. Пожалуйста, простите! — с этими словами, произнесенными обезоруживающе жалким тоном, невзрачный тип вышел из вагона.

На этот раз народу зашло меньше, чем вышло. Стало чуть-чуть просторнее. Наконец можно было перевести дух. Вот только дух не переводился. Наоборот, Панину показалось, что его сдавливает прессом со всех сторон, вжимает в пол. Но давили не тела, а земное притяжение. И жаба в груди превратилась в камень. Математик прислонился к холодному стеклу с надписью «Не прислоняться». Сердце понеслось вразнос, потом его сдавило стальной рыцарской перчаткой… И земное притяжение потянуло Панина вниз. Он начал сползать, из последних сил тщетно пытаясь удержаться.

Поезд остановился. Снова будто поршнем выдавило и затянуло народ. Но тут, наконец, на падающего человека обратили внимание.

— Врача, — как издалека доносились до Панина встревоженные голоса. В ушах гудело, как при погружении в воду. И сознание уже уплывало куда-то в далекие края.

Врач, подошедший к заботливо уложенному на лавочку в вестибюле станции человеку, уже был не нужен. Его профессиональные обязанности заключались в том, чтобы констатировать смерть, которая наступила, как позже покажет вскрытие, от острой сердечной недостаточности.

Доктор физико-математических наук Владимир Павлович Панин всего лишь на два дня пережил руководителя проекта «Атлант» Григория Галустяна.

* * *

Влад вышел из машины. Наконец решившее порадовать москвичей своим присутствием солнце падало за дома, озаряя красными отблесками перламутровое небо. Алые отблески на лицах. На предметах. На людях. Влад вздрогнул — ему показалось, что на руках осталась кровь. Нет, бред! Нет крови. Дело сделано.

Как всегда по окончании активных мероприятий, Влад ощущал опустошенность. Единственно, что могло вернуть вкус и цвета жизни — голос сына, объятия жены…

Он давно потерял счет акциям. И иногда думал, что в нем живет не один, а несколько человек. Точнее несколько программ на все случаи жизни. Притом их пересечение вызывает конфликт программ с перегревом и глюками. Есть Влад для общего употребления, любящий комфорт и хорошие компании, обладающий прекрасным тенором, шпарящий романсы под гитару под прицелам влюбленных в него в этот миг девичьих глаз, человек мягкий, податливый и бесконфликтный — по мелочам. Есть любящий отец и муж, тающий при виде трехлетнего сына и любимой жены. Есть боевая машина невероятной эффективности, танк, который не остановишь и гранатометом. А боевая машина не обращает внимание на кровь и писк из-под гусениц. К боевой машине неприменимы обычные моральные категории. Боевая машина сминает все на своем пути, оставляя за собой горящие обломки и истерзанные тела. Быть боевой машиной — это его крест, который он должен нести. Есть всепоглощающий азарт, когда ты идешь по черепам врагов. Только потом, когда все кончено, отцепляешь от себя танковую броню и становишься другим, лучше не вспоминать о хрусте костей под гусеницами. И нельзя терзать себя шальными мыслями — зачем и почему надо делать все это?.. Надо! Потому что идет война.

Шумный медленный лифт со скрипом поднял Влада на седьмой этаж. Какая это уже по счету его квартира? Оперативнику «Пирамиды» нельзя задерживаться долго на одном месте, даже в одном городе. Сейчас его приют в ближнем Подмосковье. Вокруг краснокирпичные новостройки.

Двери лифта раздвинулись. Влад вышел на лестничную площадку, где сосед, пятидесятилетний работяга из автобусного парка, внушал своему отпрыску:

— Чтобы в десять дома был.

— Да по-о-ял я, по-о-ял, — молодежно-хулигански растягивая слова, изрекло лысое по последней моде дитя улицы.

— Смотри мне.

— Да понял я…

Недоросль буркнул Владу «зрассьте» и сбежал быстро вниз по лестнице.

— Одни дискотеки на уме, — заворчал озабоченный папаша. — Сегодня в Москве группа «Катастрофа», так они туда все двинули. Слушай, почему у них одни дискотеки на уме? Мы, помню, другие были.

— Были? Чего-то рано нас хоронишь, Семеныч!

— Я не в том смысле.

— Ладно… Не занудствуй.

— С работы? — поглядев на осунувшегося Влада, поинтересовался сосед.

— С нее, родимой.

Влад усмехнулся, представив, как вытянулось бы лицо соседа, узнай тот, какой работой занимается свой в доску молодой человек, которого все считают бизнесменом средней руки.

— Как насчет пивка? — спросил сосед, чмокнув и облизнувшись.

— Завтра. — Влад надеялся, что завтра выдастся спокойный день.

Дверь открыла Настя, и Влад утонул в ее пушистых, пахнущих цветами волосах. Она крепко прижалась к нему.

Из спальной как ураганом вымело Вовку.

— Папка! Купи мне летательный мотор! — с ходу огорошил он.

— Зачем мотор? — Влад схватил сына и подбросил вверх.

— Летать.

— Правильно. Рожденный летать ползать не может.

— Я и ползать могу, — заверил Вовка.

— Тоже иногда пригодится, солдат ты мой!

— Буду солдатом! — звонко объявил Вовка.

— А кем же еще, — вздохнул Влад, опуская его на пол.

Вовка будет воином. Такая судьба Абросимовым написана на роду. Они не первый век были воинами. И Настя тоже знала, что так и будет. И от этого скорбь лежала на ее сердце. Но она знала, что иного им просто не дано. И принимала это стойко.

— Пельмени сейчас сварю, — засуетилась она.

— Сибирские?

— А как же, дорогой мой. Настоящие… Свои…

Пельмени. И еще стопка водки. Настя тоже за компанию прикладывалась. Водку она воспринимала в небольших дозах. Зато до тошноты ненавидела вино. Дело не в вине как таковом, а в воспоминаниях. Вино любил палач по кличке «Менге», в чьем исследовательском центре Настя провела не самые лучшие дни в ее жизни. Из-под ножа этого ученого расчленителя в последний момент ее вытащил Влад. Он явился как Ангел небесный с огненным мечом и выжег то осиное гнездо. Пять лет… Прошло пять лет! Как будто фантастический роман вспоминалась та битва с «Синдикатом», когда обе стороны оставляли после себя выжженную землю.

Он принялся за еду. При этом одновременно беззаботно болтал со своими. С Настей он с удовольствием говорил о планах на будущее. О поездке к морю. О покупке страшно нужных вещей. Он будто произносил заклинания, поскольку очень хорошо знал, что будущее слишком неопределенно.

Он молил, чтобы ему дали время. Во всей холодной Вселенной, в сумасшедшем мире, сорвавшемся с катушек, он заработал право на тихий, родной уголок. Эдакое потаенное пространство, где пребывают три родных души — он, Настя и Вовка. Где ему хорошо и спокойно. Где душа его отдыхает и преисполняется умиротворения. Где понимаешь, что бог есть любовь. Как же он ждал этих минут. Ласковые глаза Насти. Бесконечные «почему» Вовки. Мягкий диван. Желтый свет ночной лампы. И обязательно книга Гоголя, Тургенева или Толстого, сокровищница человеческих душ и страстей… Это счастье.

Телефон зазвонил на тумбочке. Настя вздрогнула, в глазах ее на миг появилось страдание. Она закусила губу.

— Сейчас, Настюш. — Влад потянулся за мобильником. — Может, добрые вести…

На маленьком корпусе «Нокиа» зажегся разноцветный жидкокристаллический дисплей. Влад выслушал сообщение и отложил телефон.

— Не туда попали? — спросила с надеждой Настя.

Влад не ответил. Попали именно туда. Через два часа он должен быть в «Зоопарке».

* * *

Главный оперативный координатор Организации Гермес ждал в «Зоопарке». Так прозвали здание Всероссийского экологического фонда — невнятной организации, которая арендовала двухэтажный особняк на Каширском шоссе. На самом деле это была одна из наиболее засекреченных штаб-квартир «Пирамиды», куда допускались наиболее проверенные люди.

— Отдохнул? — осведомился Гермес.

— От души. Отпуск за три года использовал. Канары. Багамы… Сейшелы…

— Ладно, не попрекай, — добродушно улыбнулся Гермес. Считалось, что он человек настроения. Иногда — добродушный и отходчивый, иногда же под руку ему лучше не попадаться. Но Влад знал, что это не так. Главный оперативный координатор сам умел создавать себе настроение под определенную ситуацию. Трудно найти другого человека, настолько в совершенстве владеющего собой и своими эмоциями. Влад мог припомнить всего два-три случая, когда Гермес что-то делал под влиянием душевного порыва. Это когда припекало очень сильно. И так получалось, что те эмоциональные решения в конечном итоге оказывались самыми верными… У этого человека все ходы просчитаны и расписаны. Он великий игрок. Но у Влада никогда не возникало ощущение, что Гермес играет с ним. У них было общее Дело. И оба прекрасно понимали, что они в Деле — лишь фигуры, которые обязаны двигаться в русле общего замысла.

— Не буду попрекать, — буркнул Влад, уставясь на новую картинку, написанную маслом и изображающую стадо кабанов в кедровом лесу. В просторном кабинете, заставленном старинной мебелью — красное дерево с золотом, стены украшали многочисленные картины в тяжелых золотых рамах, на всех без исключения — звери, рыбки, цветочки. — Я отходчивый…

— Влад, ты же незаменимый.

— Правильно. Я незаменимый. Мне не нужны отпуска. Я — киборг на страже Галактики…

— Мультиков насмотрелся, — хмыкнул Гермес. — Перекипел?

— Перекипел… Хотя что за энкэвэдешная привычка работать по ночам?

— Ночь — это наше время, Влад. Мы как упыри любим ее всеми фибрами души, потому что в тени легче всего творить историю… Теперь слушай новость. — Гермес провел пальцами по лежащей на столе доске для игры в Го — это японский ответ европейским шашкам, любимая игра Главного оперативного координатора «Пирамиды». — Объявился «Серый человек».

— «Вервольф»!

— Он!

— Значит, опять будет кровь…

— Уже два трупа… С сегодняшнего дня ты полностью переключен на разработку «Зеленая книга»… Руководитель разработки — ты. Куратор — Медведь…

— Я понял. — Влад до изотопного кризиса немножко поработал по «Зеленой книге», но больше на подхвате. Не обладал всей полнотой информации.

— Остаешься здесь. Ноутбук на столе. Там все необходимые материалы. Код доступа твой, стандартный… В твоем непосредственном распоряжении три пятерки Казака. При необходимости можешь подключать, в разумных пределах, конечно, резервы. Все понятно?

— Все…

Гермес повернулся и уставился на Русича.

— «Вервольф»… Ох, Влад. Даже боюсь подумать, на что мы тут набрели… И чем все это кончится.

* * *

У лоха жизнь плоха…

— Бесплатная лотерея, — надрывалась Светка.

Толчея у метро «Алексеевская» была плотная. Народу на площади полно, но работа шла ни шатко ни валко. Шатаясь по площади мимо лотков, засунув руки по локоть в карманы и зло оглядываясь по сторонам, Жорик предавался невеселым мыслям.

В последнее время доходы рушились. Нет, лохов на Руси не становилось меньше. Только даже потомственный лох, которому сто раз по телевизору скажут, что в лохотрон играть нельзя, наконец допрет до того, что действительно нельзя. Все меньше народу клюет на беспроигрышную лотерею. Если так пойдет, то вскоре нужно будет переключаться на другие сферы — благо, новый вид мошенничества первое время безотказно приносит дивиденды. Вон, Кирюха со своей командой додумался до того, что провел акцию по индексации сгоревших в период либерализации денег. Всего-то просил, отдавая старичью красивые гарантийные бумажки, исполненные на лазерном принтере, внести первоначальный взнос. Сработало — собрал кругленькую сумму. А тут… С утра обули одного лоха. Да и то на пару сотен рублей. Ушел, даже не обидевшись. Две сотни!.. А за точку платить надо! А братве жить! А за жилье!..

Да, подпирает. Приходит пора менять род деятельности, искать что-то другое. А какая точка была еще пару лет назад! Бывало в три стола работали. Раз в неделю милицейскому начальнику деньгу таскали, и патрулю отстегивали, все довольны были. Но слишком разгулялись. Много жалоб пошло. А тут еще начальник ОВД взбесился. Получилось как-то по-глупому. Ехала патрульная машина, так пацаны ментам через всю площадь и давай орать: «Передайте полковнику Семенову, что деньги мы сегодня не смогли принести. Завтра принесем». Полковник обиделся на такое нарушение правил конспирации. В общем, вышибли с точки. Правда, ненадолго — через три месяца заселились опять. Очень уж милиция голодная…

Вечер. Темнело. Народ из метро валом валил.

— Беспроигрышная лотерея, — гундела Светка, молодая, грудастая, кровь с молоком. — Выигрывают все. Благотворительная акция. Не проходите мимо. Получите выигрыш.

Бригада, в которой работал Жорик, была сборная, международная — из Донецка и Кишинева. Пацаны и девчонки съезжались в Россию с четким представлением, что Москва — это гигантский денежный мешок. За два года ребята привыкли к каменным катакомбам, к толпам людей. В этой бурной реке страстей, мутной жиже человеческой неустроенности, алчности, наполненный победами, поражениями, все посвящено Верховному богу — Звонкой Монете! В этом городе много денег, которые легко взять!

Законы большого города и дикого бизнеса постигаются быстро. Один из самых основных — надо делиться. Не со всеми, конечно. С теми, кто сильнее и может доставить неприятности. С ментами, с бандитами. Когда затеваешь дело, нужно быстро и четко вникнуть, кому сколько платить. Переплатишь — поработаешь в убыток. Недоплатишь — быстро очутишься в обезьяннике в отделе милиции с отбитыми почками или в канаве с перебитыми ногами…

Пока Жорик предавался не слишком веселым мыслям, подкатил тот блеклый субъект неопределенного возраста в сером потертом костюме и клетчатой жеваной рубашке. Он походил на оставшегося без работы бухгалтера — невысокий, с залысинами, и щечки такие пухлые, что ущипнуть хочется.

— Пожалуйста, гражданин, — без былого задора, как-то дежурно обратилась к нему Светка. — Беспроигрышная лотерея.

Блеклый скользнул по ней взглядом. Взгляд какой-то снулый. И никакого интереса к жизни в нем.

— Возьмите билетик, — без всякой надежды продолжила Света.

— Правда беспроигрышная? — полюбопытствовал блеклый.

— Точно, — заулыбалась Светка, осознав, что перед ней хоть плохенький, но клиент. Ох, вид затрапезный. Ну хоть пару сотен с него слупить — и то хлеб.

И началась разводка лоха.

Это был воистину сладостный момент. Сейчас Жорик чувствовал себя чуть ли не сверхчеловеком. Он становился избранным, он владел помыслами человека, играл на его алчности и глупости. Ох, как же он умел это делать. Артист!

Для затравки Жорику предстояло сыграть тоже эдакого неуверенного лоха. Подыграть. Разогреть человека. Тут и возникает сладостное ощущение управления ближним. И пацаны в бригаде знали, что развести лоха никто лучше Жорика не может. Он будто гипнотизировал жертву. За это его уважали… И он уважал себя за это.

Дальше пошло как всегда — вы выиграли видеомагнитофон, вон он в коробке. Но у нас есть еще один претендент, который выиграл тот же приз. Аукцион. Кто больше положит на кон денег, тот получит и видик, и все деньги. Такова игра…

Все шло, как по рельсам. Лох втянулся. Исправно на кон ложились деньги. Но вскоре Жорик начал испытывать какую-то сначала отдаленную, но нарастающую с каждой секундой тревогу… Его глаза и глаза лоха встретились. И лохотронщик будто наткнулся на стену. Во взоре блеклого было нечто твердое, пугающее и вместе с тем затягивающее… Мысли путались. Воля к жизни уходила. Уже не хотелось ничего.

— Еще. — Блеклый кинул на лот несколько купюр…

— Вы выиграли, — неживым голосом произнес Жорик, пытаясь сбросить с себя оцепенение и не в силах сделать это.

— Благодарю. — Блеклый сграбастал с кона все деньги, усмехнулся, добавил «приз оставьте себе» и, как ни в чем не бывало, пошел дальше…

— Ты чего? Ты чего творишь? — подскочил к Жорику Михай, выходец из Кишинева, старший в смене. — Ты чего лоха с бабками с удочки сорвал?

— Он выиграл…

— Ты что трындишь, сволочь?! Обширялся, да? Приторчал?

— У него бабок полные карманы! А с виду обычное чмо! — встрял Леня по кличке Малютка, приземистый и мощный, как броневик, отбойщик. В его обязанности входило отбривать особо ретивых граждан, возмущающихся несправедливостью своего лоховского существования, и, если чего, придавить клиента массой.

— За ним! — прикрикнул раздраженно Михай, махая рукой в направлении, куда устремился блеклый.