Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Древние германцы - Коллектив авторов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Гл. 19. …Племя фризов, которое после восстания, начавшегося поражением Л. Апрония, было либо враждебно нам, либо недостаточно преданно, теперь выставило заложников и поселилось на отведенной ему Корбулоном территории. Корбулон дал фризам также сенат, магистратов и законы224, а чтобы они не вышли из повиновения, он построил крепость. В то же время он подослал своих людей к большим хавкам с целью склонить их к покорности и вместе с тем попытаться хитростью извести Ганнаска. Этот коварный прием борьбы, увенчавшийся успехом, нельзя считать безнравственным по отношению к перебежчику и нарушителю верности. Но убийство Ганнаска вызвало волнение среди хавков, и тем самым Корбулон посеял семена непокорности… [Император Клавдий, однако, не поддержал наступательную тактику Корбулона в Германии и даже отозвал войска из‐за Рейна.]

Гл. 20. Корбулон уже хотел начать постройку лагеря в неприятельской стране, когда он получил этот письменный приказ225… [Он] подал сигнал к отступлению, но, чтобы солдаты не оставались без дела, приказал им вырыть между Мозой и Рейном канал длиною в 23 римские мили для предохранения [этой территории] от неожиданных морских наводнений. Цезарь [Клавдий] даровал ему триумфальные инсигнии226, хотя и не позволил ему продолжать войну.

Вскоре после этого он оказал те же почести Курцию Руфу, который на территории племени маттиаков заложил шахты для добывания серебряной руды; однако добыча руды была невелика, и разработка продолжалась недолго. Зато легионерам она причинила немалый вред и стоила большого труда; для того чтобы проводить штольни, им приходилось рыться под землею, между тем как подобная работа очень тяжела даже на поверхности земли…

Книга XII

Гл. 27. Агриппина, которая хотела показать силу [своего влияния на государственные дела] даже и союзным племенам, настояла на поселении колонии ветеранов в городе убиев, где она родилась; колония была названа ее именем. Убии – то самое племя, которое в силу случайного стечения обстоятельств было после его перехода через Рейн принято в римское подданство как раз дедом Агриппины Агриппой.

В это же время227 разбойничьи набеги хаттов вызвали панику в Верхней Германии. Ввиду этого легат П. Помпоний послал вспомогательные отряды вангионов и неметов, к которым он присоединил конницу с флангов, с тем чтобы они либо отрезали путь разбойничьим шайкам, опередив их, либо, если они рассеялись, незаметно их окружили. Солдаты ревностно взялись за выполнение приказаний полководца; они разбились на два отряда; из них тот, который пошел налево, окружил хаттов вскоре после того, как те вернулись и, пресытившись добычей, спали тяжелым сном. Радость была тем сильнее, что при этом освободили от сорокалетнего рабства кое‐кого из потерпевших поражение при Варе.

Гл. 28. Другой отряд, двинувшийся направо и шедший кратчайшими путями, встретился с неприятелем, который решился принять бой и потерпел тяжелое поражение. Солдаты, нагруженные добычей и покрытые славой, вернулись к подножию Таунуса, где их дожидался Помпоний с легионами на тот случай, если бы хатты из жажды мщения вызвали римлян на бой. Но хатты, опасаясь, как бы их не окружили с одной стороны римляне, а с другой – херуски, с которыми у них были вечные раздоры, отправили в Рим послов и заложников…

Гл. 29. В это самое время228 Ванний, которого Друз поставил королем у свевов, был изгнан из своей страны. В начале своего владычества он пользовался у соплеменников почетом и любовью, но долговременное царствование сделало его гордым, и он стал жертвой ненависти соседей и внутренних раздоров. Зачинщиками были: король гермундуров Вибиллий и сыновья сестры Ванния – Вангион и Сидон. Император Клавдий, несмотря на то, что его часто об этом просили, не произвел вооруженного вмешательства в эти раздоры между варварами, но обещал Ваннию безопасное убежище, если он будет изгнан. Он послал наместнику [провинции] Паннонии Палпеллию Истру письменное приказание поставить на берегу Данувия один легион и набранные в самой провинции вспомогательные войска на помощь побежденным и для устрашения победителей, чтобы они в увлечении успехом не нарушили мира с нами. Ибо бесчисленные массы народа – лугии и другие племена – уже стекались туда, привлеченные слухами о богатствах свевского царства, которые Ванний в течение тридцати лет умножал грабежами и сбором дани. У него же были только собственный отряд пехоты да конница из сарматских языгов – силы, не равные численно превосходившему его неприятелю; поэтому он решил защищаться в крепостях и затягивать войну.

Гл. 30. Но языги, не имея терпения выдерживать осаду, разбрелись по окрестным равнинам и тем самым сделали сражение неизбежным, потому что вследствие этого туда229 вторглись лугии и гермундуры. Поэтому Ванний покинул крепости, но сражение он проиграл – впрочем, проиграл его со славою, так как лично участвовал в нем и был ранен спереди, [а не сзади]230. Затем он нашел убежище на судах [римского] флота, стоявшего на Данувии231. За ним вскоре последовали [его] клиенты, которые, получив наделы пахотной земли, были поселены в Паннонии. Царство [Ванния] поделили между собою Вангион и Сидон, которые держали себя по отношению к нам очень хорошо; а их подданные – вследствие ли свойств своей собственной природы, или же в силу природы самого рабства – очень любили их, пока они добивались власти, но столь же сильно стали их ненавидеть, после того как они ее достигли.

Книга XIII

[Эти главы содержат характерный рассказ о борьбе фризов, а затем ампсивариев за обладание пустующей полосой вдоль правого берега Рейна. Речь идет, по‐видимому, о прибрежной полосе земли между реками Липпе и Иссель.]

Гл. 54. В результате длительного бездействия римских войск распространился слух, будто у легатов отнято право вести их на врага232. Поэтому фризы, переправив юношей через лесистые горы и болота, а небоеспособных стариков по озерам233, приблизились к берегу Рейна и заняли пустовавшие территории, отведенные в пользование римским солдатам. Предводителями фризов были Веррит и Малориг, которые управляли этим племенем, поскольку германцами вообще можно управлять. Фризы уже построили дома, засеяли пахотные поля и стали обрабатывать их как землю своей родины, как вдруг римский наместник провинции Нижняя Германия и преемник Паулина Дубий Авит под угрозой насилия потребовал от фризов, чтобы они ушли на свою прежнюю территорию или попросили у императора новых мест для поселения и тем самым вынудил Веррита и Малорига взять на себя ходатайство по этому делу [Веррит и Малориг самолично отправились в Рим к Нерону]… Нерон даровал им обоим права римского гражданства, но приказал фризам очистить занятую ими территорию. А когда они отказались подчиниться этому приказу, то внезапно напавшая на них союзническая конница234 заставила их силою выполнить его; тех, кто оказывал наиболее упорное сопротивление, брали в плен или убивали.

Гл. 55. [Вслед за тем] ту же территорию заняли ампсиварии, которые были сильнее [фризов] не только своей многочисленностью, но и сочувствием соседних племен, ибо ампсиварии, изгнанные хавками, не имели собственной территории и искали только безопасного места жительства и надежного убежища на чужбине. Ими предводительствовал знаменитый среди этих племен и верный нам Бойокал. «Во время восстания херусков, – говорил он, – я был закован в кандалы по повелению Арминия, затем служил под начальством Тиберия и Германика, а теперь готов увенчать мою пятидесятилетнюю службу подчинением моего племени римскому подданству. Какой [небольшой] частью [отведенной римлянам] земли пользуются римские солдаты, которые лишь иногда прогоняют по ней свой мелкий и крупный скот! Пусть бы они уж сохраняли эти земли для стад, несмотря на голод среди людей; только бы не предпочитали они пустыни соседству дружественных народов! Эти пахотные поля принадлежали некогда хамавам, потом тубантам, а затем узипам. Подобно тому как небо предназначено для богов, так земля создана для смертного людского рода: пустующая земля есть общее достояние». Затем, обращаясь к солнцу и прочим светилам, он как бы лично вопрошал их, неужели они захотят созерцать бесплодную землю? «Нет, скорее они затопят ее водою и направят морские волны против похитителей земли!»

Гл. 56. Задетый этой речью Дубий Авит ответил, что следует терпеливо подчиняться власти сильнейших; [ведь] богам, к которым взывали ампсиварии, угодно было устроить так, чтобы за римлянами оставалось право решать, что давать и что отнимать, и чтобы они не терпели никаких других судей, кроме самих себя. Так он ответил всему племени ампсивариев, а самому Бойокалу он обещал дать земли` во внимание к его дружбе с римлянами. Но Бойокал отверг это предложение, как плату за измену, и прибавил: «У нас нет земли, чтобы жить, но умереть найдется место!» И обе стороны разошлись раздраженные. Ампсиварии призвали бруктеров, тенктеров и более отдаленные племена к совместной войне с римлянами. Авит написал Куртилию Манцию, легату верхнегерманской армии, чтобы тот перешел через Рейн и зашел в тыл неприятелю, а сам ввел свои легионы в страну тенктеров и пригрозил им разорением, если они не отступятся от союза [с ампсивариями]. Когда тенктеры [в результате этой угрозы] отпали от союза, то и бруктерами овладел такой же сильный страх. А так как и остальные племена отказались защищать чужие интересы, то ампсиварии остались в одиночестве и повернули обратно к узипам и тубантам. Изгнанные и из их страны, они просили пристанища у хаттов, затем у херусков; они блуждали долго, сначала в качестве гостей, затем стали нищими и, наконец, сделались всем врагами. Их юношество было перебито на чужбине, а небоеспособных стариков поделили в качестве добычи. В то же лето235 произошло большое сражение гермундуров с хаттами из‐за богатой солью пограничной реки236, которую каждое из этих племен стремилось силою отвести [на свою территорию]. Кроме склонности решать все споры оружием, тут действовала и другая причина – верование, что подобные места ближе всего к небу и что боги ниоткуда так хорошо не внемлют молитвам смертных, как именно отсюда. Поэтому по милости богов в этой реке и в этих лесах родится соль не так, как у других народов, в результате испарения морской воды, а из сочетания враждебных стихий, огня и воды; ибо для добывания соли здесь льют воду на горящие деревья237. Война была удачна для гермундуров, но для хаттов она оказалась тем более пагубной, что [обе стороны] на случай победы посвятили вражеское войско Марсу и Меркурию, а в силу этого обета [победители гермундуры] должны были истребить воинов и лошадей и вообще все живое [в племени хаттов].

Гл. 57. Союзную нам страну убиев постигло неожиданное бедствие: огонь, извергшийся из земли, поглотил усадьбы, пахотные поля и деревни и перекинулся на стены недавно основанной колонии238

ИСТОРИИ

«Истории» («Hisloriae»), написанные Тацитом, вероятно, несколько раньше «Анналов», составляют по содержанию продолжение этих последних и охватывают период с 69 по 96 год – год смерти императора Домициана. Из 14 книг этого труда до нас дошли лишь первые четыре и около половины пятой книги. Материал о германцах содержится в IV и V книгах, где дано подробное описание батавского мятежа 69 – 70 годов (IV, 12 – 37; IV, 54 – 79; V, 14 – 26). Уже самая подробность и точность этого описания – помимо других аргументов – побуждают исследователей считать его источником утерянный труд Плиния Старшего «Анналы», законченный им в 70‐х годах и обнимавший период от Нерона до Веспасиана (с подробным изложением хода батавского мятежа). Плиний пользовался сообщениями участников войны с бата– вами и трудами анналистов. Тацит, конечно, тоже мог использовать эти данные – наряду с «Анналами» Плиния. Он подвергал критическому пересмотру весь имевшийся в его распоряжении материал и сводил его воедино.

[С 69 года предводитель батавов Цивилис воспользовался рядом благоприятных обстоятельств – внутренними неурядицами Римской империи, где в течение полутора лет сменилось четыре императора (Гальба, Оттон, Вителлий и Веспасиан), а также недовольством среди германцев притеснениями со стороны римлян – и поднял большое восстание, в котором принял участие целый ряд германских и галльских племен. Об этом восстании Тацит рассказывает подробно в IV и V книгах «Историй».]

Гл. 12. …Пока батавы жили по ту сторону Рейна, они составляли часть племени хаттов; изгнанные в результате внутренних раздоров из своей родины, они заняли крайнюю [северо-восточную] часть морского побережья Галлии, до тех пор лишенную обитателей, а также расположенный недалеко от нее остров, спереди омываемый Океаном, а сзади и с двух других сторон – Рейном239. Несмотря на союз с более могущественным народом – римлянами, – батавы не потеряли былую мощь и должны были только поставлять Риму воинов и оружие. Пройдя длительную выучку в войнах римлян с германцами, они заслужили еще большую славу в Британии, куда были посланы их когорты, которыми предводительствовали по старинному обычаю самые знатные члены племени. У себя дома они имели отборную конницу, которая была особенно искусна в плавании и могла переправляться через Рейн сомкнутыми отрядами на конях и в полном вооружении.

Гл. 13. Юлий Павл и Юлий Цивилис, оба из королевского рода, стояли много выше всех остальных. Павла велел убить Фонтей Капитон по ложному обвинению в бунте; Цивилиса заковали в кандалы и отправили к Нерону; Гальба освободил его, но при Вителлии ему снова стала угрожать опасность, ибо войско требовало его казни; вот почему он стал ненавидеть римлян и сделал ставку на неудачи римского оружия. Обладая, однако, большей живостью ума, чем это обычно свойственно варварам, и вообразив себя вторым Серторием или Ганнибалом, потому что его лицо было так же обезображено, как у них240, Цивилис не хотел, чтобы с ним боролись как с врагом, что случилось бы, если бы он открыто отложился от Рима; поэтому он объявил себя другом Веспасиана и сторонником его партии…

Гл. 14. Решившись отпасть от Рима, но скрывая до поры до времени свою конечную цель, с тем чтобы предпринять дальнейшие шаги в зависимости от хода событий, Цивилис следующим образом начал подготовлять восстание.

По приказанию Вителлия боеспособное батавское юношество было призвано к несению военной службы, что было уже само по себе обременительно, но становилось еще более тягостным вследствие жадности и злоупотреблений римских чиновников, которые призывали стариков и инвалидов, а затем отпускали их за деньги. Цивилис под предлогом пира созвал в священную рощу знатнейших лиц в племени и храбрейших из народа… [На этом тайном совещании Цивилис произнес речь, в которой обратился к собравшимся с призывом начать войну против Рима.]

Гл. 15. Выслушанный с большим вниманием Цивилис взял с собравшихся клятву верности согласно обычаям варваров и в соответствии со старинными формулами присяги. Затем он послал послов к каннинефатам, чтобы сообщить им планы батавов. Это племя занимает часть [Батавского] острова и по происхождению, языку и храбрости родственно батавам, но уступает им по численности. После этого он через тайных гонцов привлек на свою сторону британские вспомогательные отряды, то есть батавские когорты, которые, как мы выше упомянули, были посланы [из Британии] в Германию и в это время находились в Могонциаке. В племени каннинефатов был человек безумной доблести по имени Бринно; он выделялся своим знатным происхождением; его отец позволял себе много враждебных выходок против римлян и безнаказанно высмеивал курьезный поход Гая Калигулы [в Германию]241.

Поэтому он понравился [каннинефатам] уже в силу репутации его мятежного рода; по германскому обычаю его подняли на щит, покачали на плечах поднявших его людей и избрали вождем. Бринно сейчас же поднял зарейнское племя фризов и напал на зимний лагерь двух когорт на берегу Океана. Римские солдаты не ждали нападения врагов; да если бы даже они и предвидели его, то не были бы в состоянии отразить неприятеля; поэтому лагерь был взят и разграблен. Затем германцы напали на странствующих римских маркитантов и купцов, которые, как и в мирное время, бродили по всей стране. Вместе с тем они [германцы] стремились к уничтожению римских укреплений. Так как защищать их было невозможно, то префекты когорт подожгли их…

Гл. 16 – 17. [После того как Цивилис при помощи перешедших на его сторону тунгров и батавских матросов одержал победу над римлянами, захватил оружие и суда и заключил союз с рядом галльских племен, он обратился к восставшим с речью, в которой призывал их к продолжению войны за свободу. Цель Цивилиса Тацит формулирует так:]

Гл. 17. Внимательно следя за ходом дел в Галлии и Германии, он достиг бы в случае успеха королевской власти над сильнейшими и богатейшими народами.

Гл. 18. [В этой главе Тацит описывает приготовления Цивилиса к сражению с римлянами и ход этого сражения.] Цивилис велел разместить вокруг себя знамена взятых в плен когорт, для того чтобы его воины имели перед глазами трофеи недавней победы, а враги почувствовали страх при воспоминании о поражении. Он приказал своей матери и сестрам, а также всем женам [воинов] и маленьким детям оставаться в тылу у сражающихся, чтобы поощрять их к победе и пристыжать отступающих. В то время как по всей боевой линии [германцев] раздавалось пение мужчин и завывание женщин, легионы и когорты не отвечали боевыми криками равной силы.

Левый фланг римского войска обнажил батавский отряд, перешедший на сторону неприятеля и тотчас же выступивший против римлян. Но легионеры, несмотря на тяжелое положение, сохранили боевой порядок, в то время как вспомогательные отряды убиев и треверов обратились в позорное бегство и, расстроивши свои ряды, бродили по всему полю битвы. На них набросились германцы, а легионеры тем временем укрылись в лагере Ветера. Начальника батавского эскадрона Клавдия Лабеона, который был соперником Цивилиса в городской партийной борьбе, Цивилис отослал в страну фризов, ибо его убийство вызвало бы недовольство среди соплеменников, а если бы он остался, то стал бы сеять семена раздора.

Гл. 19 – 21. [Война батавов с римлянами перекрещивается с гражданской войной между сторонниками Вителлия и Веспасиана.

После того как на сторону Цивилиса перешли три батавские вспомогательные когорты, вызванные из Британии в Могонциак, Цивилис привел их к присяге Веспасиану и отправил послов к двум легионам, стоявшим в лагере Ветера, с требованием принять ту же присягу. Но когда легионеры – сторонники Вителлия – заявили послам Цивилиса о своем отказе выполнить это требование и о своем намерении наказать Цивилиса как перебежчика, Цивилис принял решительные меры.]

Гл. 21. …Воспылав гневом, он призвал к оружию все племя батавов. К ним примкнули бруктеры, тенктеры и вся Германия, подстрекаемая вестниками к войне за добычу и славу. [В Гл. 22 – 23 Тацит изображает осаду римского лагеря Ветера батавами.]

Гл. 22. Ввиду того что война таким образом угрожала с разных сторон, легаты Муний Луперк и Нумизий Руф укрепили вал и стены [лагеря Ветера]. Здания, выстроенные за время долгого мира недалеко от лагеря и составившие нечто вроде муниципия, были снесены, чтобы они не послужили на пользу неприятелю. Но плохо позаботились о доставке в лагерь припасов и предметов первой необходимости242… Цивилис, занявший с основным ядром батавского войска центральную часть боевой линии, чтобы еще более устрашить римлян, наводнил оба берега Рейна отрядами германцев, в то время как его конница должна была ринуться [на лагерь] через равнину; вместе с тем корабли плыли вверх по реке… Надежду осаждавших увеличивали обширные размеры вала, который был воздвигнут в расчете на два легиона, но [в данный момент] охранялся силою не более 5000 вооруженных римских воинов.

Но сюда после разрыва мирных сношений собралось множество маркитантов, которые тоже могли быть использованы для военных надобностей.

Гл. 23. Лагерь частью поднимался по отлогому склону холма, а частью был доступен со стороны равнины. Август думал, что именно этот зимний лагерь поможет держать в подчинении Германию, и не допускал возможности такой беды, чтобы германцы сами пришли осаждать [находящиеся в нем] римские легионы. Поэтому [римляне] не старались особенно улучшить позицию или усилить укрепления. Казалось, что одной силы оружия будет достаточно. Батавы и зарейнские племена быстро выстроились так, что каждое племя стояло отдельно – таким образом яснее обнаруживались различия в доблести племен, – и стали издали наносить удары. Но так как их стрелы большей частью безрезультатно застревали в башнях и зубцах стен, а сверху им наносили раны камнями, то они с криком бросились штурмовать лагерь, причем многие приставили лестницы, а некоторые влезали по деревянным навесам своих товарищей. Кое-кто уже чуть было не вскарабкался наверх, как вдруг [германцев] стали сталкивать вниз мечами и щитами и осыпать их кольями и дротиками… Но на этот раз жажда добычи помогла им переносить даже неудачу. Они осмелились взяться даже за непривычное им дело постройки машин. У них самих нет никакой изобретательности: перебежчики и пленные научили их строить нечто вроде моста из бревен и затем передвигать его на колесах; таким образом одни, стоявшие наверху, могли сражаться как бы с верхушки вала, а другие, спрятанные внутри постройки, могли подрывать стены. Но камни, которые стали бросать наши баллисты, разрушили это бесформенное сооружение… Наконец, они отказались от штурма и решили выждать, зная, что в лагере осталось провианта всего на несколько дней и что там много небоеспособных.

Гл. 26. [Указывая на причины недовольства среди римских легионеров, Тацит изображает в то же время картину засухи в Германии.] Многое ожесточало мятежные умы: недостаток в жалованье и хлебе, отказ галльских провинций поставлять войско и платить подати, а также то обстоятельство, что Рейн вследствие необычайной в том климате засухи стал почти несудоходным и подвоз провианта был скуден; наконец, и то, что по всему берегу были расставлены сторожевые посты, которые должны были препятствовать переходу германцев [через реку] вброд, а это увеличило число потребителей и тем самым еще уменьшило количество хлеба.

Гл. 27. Случилось, что германцы хотели перетащить на свой берег судно, нагруженное хлебом и севшее на мель недалеко от лагеря243.

Геренний Галл не желал этого допустить и послал на помощь когорту; число германцев также росло, к ним прибывало все больше подкреплений, и завязалось правильное сражение. Перебив много наших солдат, германцы утащили судно…

Гл. 28. Между тем вся Германия огромными подкреплениями умножала силы Цивилиса; союз был скреплен самыми знатными заложниками. Цивилис велел опустошить территорию убиев и треверов тем из своих союзников, к кому они жили ближе, а другому отряду приказал перейти через Мозу, чтобы потревожить менапиев, моринов и крайние области Галлии244. И здесь, и там была захвачена добыча, но с бόльшим ожесточением грабили убиев, ибо это племя германского происхождения отреклось от своего народа и было названо римским именем агриппинцев. Их когорты, не думавшие об опасности, так как они стояли далеко от Рейна, были перебиты в деревне Маркодурум. И убии, со своей стороны, не упустили случая захватить добычу из Германии; вначале [им удавалось делать это] безнаказанно, но затем они были окружены батавами; да и вообще во всей этой войне их верность нам была больше, чем их военное счастье. Победа над убиями усилила военную мощь Цивилиса, да и сам он под влиянием успеха стал воинственнее и отважнее; а потому он еще энергичнее принялся за осаду легионов [в лагере Ветера] и усилил сторожевые посты, чтобы к осажденным не могли проникнуть тайные известия о том, что скоро подоспеет помощь. Постройку военных машин и осадных орудий Цивилис предоставил батавам, а жаждущим битвы зарейнским германцам он велел разрыть вал; когда их сбросили оттуда, он приказал возобновить бой, так как он превосходил своих противников численностью войска и потому легко мог перенести потери.

Гл. 29 – 32. [В то время как Цивилис продолжал безуспешную осаду лагеря Ветера, сторонники Веспасиана одержали победу над своими противниками и известили об этом Цивилиса, предлагая ему перестать прикрываться уже ненужной защитой Веспасиана, оставить свои враждебные Риму намерения и отказаться от дальнейшего участия в мятеже. Цивилис ответил на это предложение следующим образом.]

Гл. 32. …Он стал жаловаться [и рассказывать] об опасностях, которым он в течение двадцати пяти лет подвергался на римской службе, а затем сказал: «Прекрасную награду получил я за мои труды: казнь моего брата, кандалы и кровожадные возгласы воинов [в лагере Ветера], требовавших моей казни; за это и я в свою очередь требую удовлетворения согласно принятым у народов законам и обычаям. А вы, треверы и прочие рабские души, какой награды ждете вы за то, что вы так часто проливали вашу кровь, кроме ненавистной военной службы, вечных поборов, розог, секир и капризов ваших господ? Посмотрите‐ка: вот я – префект одной только когорты, вместе с каннинефатами и батавами, составляющими лишь незначительную часть населения Галлии, мы разрушили эти обширные пустые лагери или заперли в них [римлян] силою оружия и [морим их] голодом. И в конце концов следствием нашей решимости будет либо свобода, либо то, что в случае поражения мы останемся тем, чем были».

Гл. 33 – 34. [После того как Цивилис потерпел поражение в столкновении с легатом 22-го легиона Вокулой, ему пришлось временно снять осаду с лагеря Ветера. Изображая продвижение армии Вокулы, Тацит замечает:]

Гл. 34. …Вместе с тем опустошение страны и пламя пожаров от горящих хуторов давали знать о приближении победоносного [римского] войска…

Гл. 35. Ничто так не изнуряло наши войска, как недостаток провианта. Поэтому был послан в Новезий обоз легионов с толпой небоеспособных людей, чтобы привезти оттуда хлеб сухим путем, так как река [Рейн] была в руках неприятеля. Первая партия с хлебом прошла благополучно, так как Цивилис еще не успел вполне оправиться [от поражения]. Но когда он узнал, что в Новезий вторично посланы фуражиры и что данные им в качестве прикрытия когорты движутся словно в самые мирные времена – лишь кое‐где солдаты находятся около знамен, оружие везут в повозках и все идут вразброд [без определенного порядка], – то он напал на них правильно выстроенными рядами, заняв предварительно при помощи посланных вперед людей мосты и узкие проходы245.

Сражение разыгралось на очень далеко растянувшейся боевой линии и шло с переменным успехом, пока ночь не прекратила его…

Гл. 36 – 37. [Цивилис вновь обложил лагерь Ветера и взял Гель– дубу. Вокула отступил в Новезий, где солдаты 1-, 4– и 22‐го легионов подняли мятеж, который, однако, быстро был усмирен, после чего эти легионы пошли под начальством Вокулы освобождать от осады Могонциак.]

Гл. 37. …Но осаждавшие – смешанное войско из хаттов, узипетов и маттиаков – уже разошлись, удовлетворив свою страсть к добыче, правда, не без кровавых потерь, ибо римские солдаты напали на них, когда они рассеялись по дороге и не ожидали нападения…

Гл. 55. [После убийства Гордеония Флакка, главнокомандующего верхнегерманской армией] начался обмен послами между Цивилисом и Классиком, начальником конницы треверов. Классик превосходил остальных знатностью и богатством: он был из королевского рода, прославившегося в войне и мире, и сам любил хвастать тем, что среди его предков больше врагов, чем друзей Рима. К нему примкнули Юлий Тутор и Юлий Сабин: первый – тревер, второй – лингон… Разузнав путем тайных бесед настроение остальных и связав соучастием тех, кто казался им наиболее пригодным к этому, они246 собрались в одном из частных домов в Агриппинской колонии; ибо колония в целом стояла в стороне от подобных предприятий. Впрочем, в числе заговорщиков были и несколько убиев и тунгров, хотя главную роль играли треверы и лингоны…

Гл. 56. [Вокула, стремившийся добиться раскола в среде батавов, направился в Агриппинскую колонию.] Туда бежал, подкупив стражу, Клавдий Лабеон, которого, как было выше упомянуто, Цивилис велел схватить и выслать в страну фризов, чтобы он не мог поддерживать связь [со своими сторонниками].

Лабеон обещал, если ему дадут охрану, отправиться к батавам и вновь привлечь к союзу с римлянами лучшую часть этого племени; ему дали небольшой отряд пехоты и конницы, но он не решился что бы то ни было предпринять у батавов, а лишь побудил взяться за оружие кое‐кого из нервиев и бэтазиев, да [несколько раз] нападал на каннинефатов и марсаков, и то больше внезапными набегами, чем в открытой войне.

Гл. 60. [Голод вынудил осажденных в лагере Ветера сдаться и отправить к Цивилису послов с просьбою пощадить жизнь сдавшихся на милость победителя.] Тогда Цивилис поставил условием разграбление лагеря и дал послам телохранителей, которые должны были удержать за ним деньги, слуг и движимое имущество в лагере, а также других – для сопровождения уходящих налегке из лагеря римлян. Примерно возле пятого камня (то есть на расстоянии пяти римских миль247) германцы вдруг выскочили из засады и напали врасплох на двигавшееся без всяких предосторожностей римское войско. Те, кто оказал наибольшее сопротивление, пали на месте; многие были убиты во время бегства; остальные убежали обратно в лагерь. Правда, Цивилис сожалел о случившемся и порицал германцев за коварное нарушение слова. Но трудно установить, было ли это притворство, или он действительно не в силах был удержать разъярившихся германцев. Разграбив лагерь, они подожгли его; тех, кто вышел живым из битвы, поглотил огонь.

Гл. 61. Цивилис, который, согласно обычному варварскому обету, начав войну с римлянами, отрастил себе волосы, выкрасив их в красный цвет, – теперь, после разгрома легионов, отрезал их; рассказывали, кроме того, что он предоставил своему маленькому сыну некоторых пленных в качестве мишени для его детских стрел и метательных копий. Однако Цивилис не присягнул на верность Галлии и никого из батавов не привел к этой присяге, так как он полагался на силы германцев и считал, что в случае войны с галлами за обладание властью его слава окажется достаточно громкой и он будет сильнее их. Начальника легиона Муния Луперка он отправил в числе других даров в подарок Веледе. Эта дева из племени бруктеров имела большое и широко распространенное влияние в силу древнего германского обычая, согласно которому многие женщины считались прорицательницами, а иногда, вследствие еще большего суеверия, и богинями. Как раз теперь авторитет Веледы возрос, потому что она предсказала успех германцев и поражение легионов. Но Луперк был убит [по дороге к ней].

Лишь немногие центурионы и трибуны и притом уроженцы Галлии были оставлены [в живых] в качестве залога верности союза. Зимние лагери когорт – конных эскадронов и легионов – были разрушены и сожжены; только те, что расположены были в Могонциаке и Виндониссе, остались целы.

Гл. 62. …Когда разнесся слух о пленении легионов, все, кто еще недавно трепетал при одном имени римлян, выбежали со своих полей и из своих жилищ и, стекаясь со всех сторон, вволю наслаждались необычайным зрелищем. Пицентинский конный отряд не мог вынести радости издевавшейся черни и, не обращая внимания на обещания и угрозы Санкта248, направился к Могонциаку.

Гл. 63. Цивилис и Классик, гордые успехом, подумывали, не отдать ли Агриппинскую колонию на разграбление своим войскам. Жестокость характера и жажда добычи склоняли их к разрушению города, но их удерживали соображения стратегического порядка, а также то обстоятельство, что основателям новой державы репутация милосердия могла бы принести пользу. Цивилиса останавливало еще и воспоминание об [оказанном ему] благодеянии: когда его сын в самом начале восстания был задержан в Агриппинской колонии, то его охраняла там почетная стража. Но зарейнским племенам город был ненавистен своим богатством и процветанием. Они не представляли себе другого результата войны, как либо превращение его в место для поселения), доступное всем германцам, либо его разрушение, вследствие которого и убии должны были бы рассеяться в разные стороны.

Гл. 64. Поэтому тенктеры, племя, отделенное [от убиев] Рейном249, отправили к ним послов с поручением изложить предложения тенктеров в народном собрании агриппинцев. Самый решительный из послов высказал эти предложения в следующих словах:

«За ваше возвращение в состав Германии и за восстановление германского названия вашего племени250 мы благодарим наших общих богов и особенно Марса251, а вас поздравляем с тем, что вы наконец будете свободны среди свободных. Ибо вплоть до сегодняшнего дня римляне держали запертыми реки, землю и даже самое небо, чтобы препятствовать нам сноситься друг с другом и собираться вместе, или же – что еще оскорбительнее мужам, рожденным для войны, – разрешали нам сходиться с вами лишь безоружными, почти голыми, под стражей и за плату252.

Но для того чтобы наша дружба и союз с вами оставались нерушимыми на вечные времена, мы хотим, чтобы вы снесли стены колонии, этот оплот рабства, – ведь даже дикие звери теряют свою силу, если их держат взаперти, – и перебили всех римлян в нашей стране: не легко уживаются свобода и властители! Имущество убитых пусть станет общим достоянием, чтобы никто не мог ничего прятать или отделять свои интересы от общих. И нам, и вам должно быть позволено жить на обоих берегах [Рейна], как это было некогда при наших предках: подобно тому как природа сделала дневной свет доступным всем людям, так она оставила все земли открытыми для храбрых мужей. Вернитесь к образу жизни и обычаям ваших отцов, вырвитесь из [сетей] соблазна, при помощи которого римляне властвуют над покоренными больше, чем силою оружия! Как здоровый и неиспорченный народ, забывший о рабстве, вы будете равны другим [племенам] или станете господствовать над ними».

Гл. 65. Агриппинцы попросили дать им время для обсуждения [этого предложения], а так как они не могли принять эти условия из страха перед будущим и не в состоянии были открыто отвергнуть их при создавшемся в данный момент положении, то они дали следующий ответ:

«Первую же представившуюся нам возможность стать свободными мы использовали с большей горячностью, чем осторожностью, – для того чтобы воссоединиться с вами и другими германцами, нашими кровными родичами. Но как раз теперь, когда римляне стягивают большие войска, нам надо в целях безопасности скорее укреплять стены [нашего] города, чем разрушать их. Если какие‐либо чужеземцы из Италии или провинций и жили в наших владениях, то они либо погибли, либо бежали каждый на свою прежнюю родину. А для тех, которые давно поселены здесь и породнились с нами путем заключения браков, и для всех тех, которые вскоре родились от этих браков, наша страна является отечеством; мы не думаем, что вы настолько несправедливы, чтобы ожидать от нас, что мы перебьем наших собственных родителей, братьев и детей. Пошлину и препятствия к торговым сношениям мы отменим; разрешен будет переход [через Рейн] и без надзора, но днем и без оружия до тех пор, пока новые права не станут со временем привычными. Посредниками изберем Цивилиса и Веледу, при участии которых договор получит действительную силу». Успокоив таким образом тенктеров, убии отправили послов с подарками к Цивилису и Веледе; послы устроили все согласно желанию агриппинцев. Но посетить Веледу и говорить с нею им не позволили; им не разрешили и видеть ее, чтобы тем больше было благоговение перед ней. Она жила в высокой башне. Избранное лицо из числа ее сородичей передавало вопросы и ответы, подобно вестнику божества.

Гл. 66. Усилившись благодаря союзу с агриппинцами, Цивилис решил привлечь на свою сторону ближайшие племена, а в случае сопротивления с их стороны покорить их силою. Но когда он занял территорию сунуков и сформировал их [боеспособную] молодежь в когорты, то его дальнейшему продвижению оказал сопротивление Клавдий Лабеон с наскоро набранными отрядами бэтазиев, тунгров и нервиев; Лабеон полагался на выгодность своей позиции, ибо он перед этим занял мост через Мозу253. Сражение разыгралось на ограниченном пространстве254 и шло с переменным успехом, пока германцы не переплыли реку и не атаковали Лабеона с тыла. В тот же момент Цивилис, движимый отважным дерзанием или по уговору, ворвался в ряды тунгров и воскликнул: «Не для того мы начали войну, чтобы батавы и треверы господствовали над [остальными] племенами: мы далеки от подобных притязаний. Будьте нашими союзниками: я перехожу к вам, независимо от того, хотите ли вы иметь меня в качестве вождя или солдата!» Простые воины заколебались и вложили мечи в ножны; а тем временем Кампан и Ювенал, принадлежавшие к знатнейшим среди племени тунгров, привели в подчинение [Цивилиса] весь свой народ. Лабеон бежал, прежде чем его успели окружить. Цивилис присоединил к своим войскам принятых в союз тунгров и нервиев; он был на вершине своего могущества, ибо народы либо боялись его, либо добровольно склонялись на его сторону.

Гл. 70. [Тацит подчеркивает, что в момент раскола, наметившегося в среде участников батавского мятежа ввиду консолидации боевых сил римлян, даже у вождей восставших] не было единого плана действий: Цивилис бродил по пустынным областям провинции Белгики, стремясь поймать или прогнать Клавдия Лабеона; Классик большей частью предавался лени и коснел в бездействии, словно он уже достиг обладания высшей властью; даже Тутор не поспешил [своевременно] преградить военными отрядами переходы через Рейн [в пределах] провинции Верхняя Германия и запереть ими альпийские проходы… [Благодаря такой непредусмотрительности мятежников 21‐й легион прорвался через Виндониссу, а вспомогательные войска – через Рецию.] [Одним из вспомогательных отрядов конницы] командовал Юлий Бригантик, сын сестры Цивилиса, ненавистный своему дяде и ненавидевший его такой жгучей ненавистью, какая обычно бывает только среди близких родных… [В результате этих разногласий между восставшими и бездеятельности их руководителей вождь треверов Тутор потерпел поражение от римлян. В этот момент в Могонциак прибыл римский полководец Петилий Цериалис, который усмирил треверов и лингонов. В обращенной к ним речи он сказал между прочим следующее:]

Гл. 73. «…Достаточно известно, сколько сражений мы имели с кимврами и тевтонами, сколько труда было положено нашими войсками и каков был исход наших войн с германцами. И не для того, чтобы защитить Италию, заняли мы [линию] Рейна, а для того чтобы новый Ариовист не захватил господство над Галлией. Или вы думаете, что вы дороже Цивилису, батавам и зарейнским германцам, чем ваши отцы и деды были их предкам? Переход германцев в Галлию всегда имеет одну и ту же причину: необузданность желаний, жадность и склонность к перемене местожительства; они хотят, покинув свои болота и пустыри, завладеть [вашей] плодороднейшей землей и вами самими; при этом они прикрываются стремлением к свободе и громкими словами; но все, когда‐либо домогавшиеся порабощения других и господства над ними, пускали в ход эти самые слова».

Гл. 75. [После того как Цериалис окончательно занял колонию Аугуста Треверорум, разногласия между руководителями восстания стали еще острее.]

Гл. 76. В среде германцев шла борьба различных точек зрения: Цивилис [советовал] подождать [прибытия] зарейнских племен; устрашенные ими рейнские войска могли бы быть уничтожены… [Тутор был обратного мнения о германцах:] «… Германцами, на которых возлагаются такие надежды, нельзя ни командовать, ни управлять; они во всем действуют самовольно; а деньги и подарки, – единственное средство привлечь их на свою сторону, – имеются у римлян в большем количестве [нежели у нас]…»

Гл. 76 – 77. [В этом споре одержал верх Тутор, к которому присоединился Классик, и мятежники тотчас же, не дожидаясь прибытия зарейнских германцев, произвели нападение на римский лагерь в Аугуста Треверорум.]

Гл. 78. Тутор, Классик и Цивилис, каждый на своем месте, поддерживали боевой дух, призывая галлов бороться за свободу, батавов – за славу, а германцев – за добычу… [Тем не менее сражение было ими проиграно, несмотря на благоприятное начало.] …Германцам, уже начавшим было одерживать победу, помешала безобразная драка в их собственных рядах: оставив врага, они погнались за добычей…

Гл. 79. Агриппинцы обратились [к римлянам] с просьбой о помощи и предлагали им выдать жену и сестру Цивилиса и дочь Классика, которые были оставлены у них в залог союза. А тем временем они устроили резню германцев в домах255. Отсюда – страх [убиев] и их вполне обоснованные просьбы о помощи… [Цивилис надеялся на прибытие подкреплений, в частности в лице когорты из хавков и фризов, стоявшей в Тольбиаке] …Но его лишило [этой надежды] печальное известие, что эта когорта уничтожена коварством агриппинцев, которые, усыпив германцев вином и обильными яствами, заперли двери и сожгли их, поджегши [дом]; а тем временем быстрым маршем подоспел на помощь Цериалис… [После этого произошло несколько стычек между отдельными племенами, перешедшими на сторону римлян, и участниками мятежа. В этих стычках мятежники иногда одерживали верх над римлянами, но исход их в целом остался неопределенным.]

Книга V

Глава 14. [После битвы при Аугуста Треверорум Цивилис набрал в Германии новые подкрепления и занял лагерь Ветера, к которому подошел и Цериалис.] …Столкновению [между Цивилисом и Цериалисом] мешала широкая равнина, болотистая в силу естественных условий; а тут еще Цивилис преградил Рейн [искусственным] сооружением, так что река, встретив препятствие [на своем пути], отступила назад и залила окрестности.

Такова была конфигурация местности; трудность различения отмелей делала ее обманчивой и неблагоприятной для нас: ибо римские воины тяжело вооружены и [поэтому] страшатся пускаться вплавь; германцам же, привыкшим к рекам, легкость их вооружения и гибкость тел помогает держаться на поверхности воды.

Гл. 15. Вызванные [на бой] батавами, храбрейшие из наших начали сражение, но затем в их рядах произошло замешательство, потому что в необычайно глубоких болотах стало тонуть оружие и лошади. Германцы перепрыгивали с места на место по хорошо известным им отмелям… [Римляне потерпели в этой схватке поражение.]

Гл. 17. [На следующий день, перед предстоящим новым и более серьезным сражением с римлянами, Цивилис призывал свои войска не страшиться воспоминаний о поражении при Аугуста Треверорум.] «Там германцам помешала их собственная победа: побросав стрелы, они нагрузили руки добычей… [На этот раз] я предусмотрел все, что должно быть предусмотрено военной хитростью вождя, и не упустил из виду покрытые водою равнины, хорошо известные вам болота, столь гибельные для врага…» Как только эта речь была одобрена стуком оружия и воинской пляской (таков у них обычай), они начали сражение, бросая камни, ядра и прочие метательные снаряды; но наши солдаты не вступали на болотистую почву, сколько ни задирали их германцы, чтобы заманить туда.

Гл. 18. Когда истощились метательные снаряды и сражение стало разгораться, натиск неприятеля сделался более ожесточенным; благодаря своему огромному росту и чрезвычайно длинным копьям германцы могли издали наносить удары шатавшимся и падавшим в воду римским солдатам… [Тем не менее Цивилис потерпел в этой битве поражение, потому что Цериалису удалось выбраться на твердую почву и ударить в тыл германцам.]

Гл. 19. [На следующий день] к Цивилису подошли подкрепления от хавков. Однако он не решился защищать оружием укрепление батавов; захватив то, что можно было унести с собою, и сжегши остальное, он отступил на [Батавский] остров, зная, что у римлян нет кораблей для сооружения моста и что никаким другим способом римское войско нельзя было туда переправить: к тому же он разрушил сооруженную Друзом Германиком плотину, так что Рейн, который течет здесь по наклонному в сторону Галлии руслу, после разрушения того, что его сдерживало, затопил [галльский берег].

Гл. 22. [Во время возвращения Цериалиса и его солдат из Новезия и Бонна после произведенного там осмотра лагерей на него напали на обратном пути германцы, устроившие засаду.] … Германцы подкрались молча, но, начав резню, стали громко кричать, чтобы еще более устрашить [римлян]… Враги возвращались посреди бела дня, взяв в плен [римские] суда, и повезли по реке Лупии преторскую трирему в подарок Веледе.

Гл. 23. [После этого Цивилис устроил смотр своему флоту. Тогда и] Цериалис, более из любопытства, чем из страха, выстроил свой флот, по числу кораблей уступавший неприятельскому, но превосходивший его опытностью гребцов, ловкостью кормщиков и размерами кораблей. Римлянам благоприятствовало то обстоятельство, что они плыли по течению реки; неприятелю помогал попутный ветер. Так и проплыли они мимо друг друга и, попробовав было переброситься легкими стрелами, разошлись [в разные стороны]. Цивилис, не решившись на дальнейшие действия, отступил за Рейн; Цериалис по‐вражески опустошил Батавский остров, но оставил в неприкосновенности поля и усадьбы Цивилиса, поступая так согласно известной уловке полководцев256. Тем временем, – так как осень была уже на исходе и лили постоянные дожди, [обычные здесь] в период осеннего равноденствия, – вышедшая из берегов река залила водою низкий болотистый остров, так что он стал похож на стоячее озеро. У римлян не было ни флота, ни провианта, а расположенный на ровном месте лагерь течением реки грозило разметать в разные стороны.

Гл. 24. [Во время последовавших вскоре после этого переговоров о сдаче мятежников] Цериалис через тайных послов обещал батавам мир, а Цивилису прощение и увещевал Веледу и ее сородичей) променять игру военного счастья, которое, как показали многочисленные поражения, не благоприятствует германцам, на как раз необходимую [в данный момент] римскому народу услугу.

Гл. 25. [Обещания и предложения Цериалиса вызвали колебание не только среди зарейнских германцев, но и в среде самих батавов; многие из них стали склоняться к сдаче и высказывали при этом следующие соображения:] …Если уж выбирать властителей, то почетнее терпеть господство римских государей, чем германских женщин257. Так говорили в толпе; речи знатных были еще более угрожающими258

Плутарх

Плутарх (Πλούταρχος) жил приблизительно между 46 и 120 годами. Он родился в богатой греческой семье в беотийском городе Херонее. Получил хорошее философское образование. Многократно бывал в Риме и однажды в Египте, пользовался влиянием и при римском дворе, и у себя на родине. Из его исторических сочинений до нас дошло 46 параллельных биографий, которые соединены попарно: одна биография грека соответствует одной биографии римлянина. К его времени это был старый литературный прием. В число этих биографий входит и жизнеописание знаменитого римского полководца, бывшего семь раз консулом Гая Мария с подробным описанием войны римлян с кимврами и тевтонами. Целью Плутарха в его биографиях были философские характеристики исторических деятелей, поэтому у него нет критического отношения к излагаемым фактам. Сохранились также его философские сочинения на этические, религиозные, политические, литературные и естественно-исторические темы.

ГАЙ МАРИЙ

Гл. XI. Вместе с известием о пленении Югурты в Рим пришла молва о кимврах и тевтонах; сперва слухам о силе и многочисленности надвигающихся полчищ не верили, но потом убедились, что они даже уступают действительности. В самом деле, только вооруженных мужчин шло триста тысяч, а за ними толпа женщин и детей, как говорили, превосходившая их числом. Им нужна была земля, которая могла бы прокормить такое множество людей, и города, где они могли бы жить, – так же как галлам, которые, как им было известно, некогда отняли у этрусков лучшую часть Италии. Кимвры ни с кем не вступали в сношения, а страна, из которой они явились, была так обширна, что никто не знал, что за люди и откуда они, словно туча, надвинулись на Италию и Галлию. Большинство полагало, что они принадлежат к германским племенам, живущим возле Северного океана, как свидетельствуют их огромный рост, голубые глаза, а также и то, что кимврами германцы называют разбойников. Но некоторые утверждали, будто земля кельтов так велика и обширна, что от Внешнего моря и самых северных областей обитаемого мира простирается на восток до Меотиды и граничит со Скифией Понтийской259. Здесь кельты и скифы смешиваются, и отсюда начинается их передвижение; и они не стремятся пройти весь свой путь за один поход и не кочуют непрерывно, но, каждое лето снимаясь с места, продвигаются все дальше и дальше и уже долгое время ведут войны по всему материку. И хотя каждая часть племени носит свое имя, все войско носит общее имя – кельтоскифы. Третьи же говорили, что киммерийцы, знакомые в старину грекам, составляли только небольшую часть племени, ибо это были лишь предводимые неким Лигдамидом мятежники и беглецы, которых скифы вынудили переселиться с берегов Меотиды в Азию, а что самая большая и воинственная часть киммерийцев живет у Внешнего моря, в стране столь лесистой, что солнце там никогда не проникает сквозь чащи высоких деревьев, простирающиеся до самого Герцинского леса. Небо в тех краях таково, что полюс стоит чрезвычайно высоко и вследствие склонения параллелей почти совпадает с зенитом, а дни и ночи – равной длины и делят год на две части; отсюда у Гомера рассказ о киммерийцах в «Вызывании теней»260. Вот из этих‐то мест и двинулись на Италию варвары, которых сперва называли киммерийцами, а позже, и не без основания, кимврами261. Но все это скорее предположение, нежели достоверная история. Что же касается численности варваров, то многие утверждают, будто их было не меньше, а больше, чем сказано выше. Перед их отвагой и дерзостью нельзя было устоять, а в битве быстротой и силой они были подобны огню, так что натиска их никто не выдерживал, и все, на кого они нападали, становились их добычей. От них потерпели бесславное поражение многие армии римлян во главе с управлявшими Заальпийской Галлией полководцами, которые сражались плохо, чем более всего побудили варваров наступать на Рим, ибо, побеждая всех, кого ни встречали, и захватывая богатую добычу, кимвры решили обосноваться на месте не раньше, чем разгромят Рим и опустошат Италию.

[В Гл. XII рассказывается о вызове Мария из Африки в Рим для ведения войны против кимвров, о его триумфе и вторичном консульстве и, наконец, о казни Югурты. В главе XIII повествуется о мерах Мария к укреплению войск во время похода различного рода упражнениями.]

Гл. XIV. Большой удачей для Мария было, видимо, то обстоятельство, что варвары отхлынули, словно волны, и напали раньше на Испанию: благодаря этому Марий выиграл время для того, чтобы его солдаты окрепли и воспрянули духом, а главное, увидели, каков он сам. [Дальше в этой главе говорится о строгости и справедливости Мария в наложении взысканий. За время пребывания кимвров в Испании его выбирают консулом в третий, а затем в четвертый раз. Его коллегою был Лутаций Катул.]

Гл. XV. Марий, узнав, что враги близко262, поспешил перейти Альпы и, разбив лагерь близ реки Родана, свез в него много продовольствия, чтобы недостаток самого необходимого не вынудил его вступить в битву до того, как он сам сочтет это нужным. Прежде подвоз всех припасов, в которых нуждалось войско, был долгим и трудным, но Марию удалось облегчить и ускорить дело, проложив путь по морю. Устье Родана, где волнение и прилив оставляют много ила и морского песка, почти на всю глубину занесено ими, и поэтому грузовым судам трудно и опасно входить в реку. Послав туда праздно стоявшее войско, Марий прорыл огромный ров и, пустив в него воду из реки, провел достаточно глубокий и доступный для самых больших судов канал к более удобному участку побережья, где прибой не затруднял сток речной воды в море. И поныне еще канал носит имя Мария.

Между тем варвары разделились: кимвры должны были наступать через Норик на Катула и прорваться в Италию, а тевтонам и амбронам предстояло двигаться на Мария вдоль Ли– гурийского побережья. Кимвры замешкались, а тевтоны и амброны, быстро пройдя весь путь, появились перед римлянами, бесчисленные, страшные, голосом и криком не походившие ни на один народ. Заняв огромную равнину и став лагерем, они принялись вызывать Мария на бой.

Гл. XVI. Однако он пренебрег вызовом и продолжал удерживать воинов в лагере, а слишком уж горячих, рвавшихся в бой и делавших далекие вылазки, резко порицал, называя предателями: ведь сейчас главное не справить триумф или воздвигнуть трофей, но отвратить эту грозовую тучу, этот удар молнии и спасти Италию. Так Марий говорил каждому из военных трибунов и равным им по достоинству начальникам, солдат же группами выстраивал на валу и заставлял смотреть на врагов, желая приучить римлян к виду и страшному, грубому голосу варваров, познакомить их с оружием и боевыми приемами противника и тем самым добиться, чтобы солдаты постепенно освоились и привыкли к зрелищу, прежде пугавшему их. Марий вообще полагал, что новизна прибавляет много напрасных страхов, а привычка уменьшит робость даже перед тем, что действительно страшно. И в самом деле, не только привычка смотреть на варваров день ото дня утишала смятение, но и угрозы и несносная наглость врагов, грабивших все вокруг и даже осмеливавшихся открыто нападать на стены лагеря, разжигали мужество римлян и воспламеняли их душу. Марию стали доносить о таких разговорах возмущенных воинов: «Разве мы показали себя малодушными и у Мария есть причина не пускать нас в бой и караулить, запирая на замок, словно женщин? Давайте спросим его, как подобает свободным людям: неужели он ждет других воинов, чтобы сражаться за Италию? Почему он использует нас только для всяких работ – когда нужно копать ров, расчищать реку от ила или повернуть ее в другое русло? Видно, для этого он и закалял нас тяжелым трудом, это и есть те подвиги, о которых он расскажет гражданам, когда вернется в Рим после всех своих консульств. Неужто он опасается судьбы Карбона и Цепиона, которых разбили враги? Но ведь они намного уступали Марию доблестью и славой, и намного хуже были войска, которыми они командовали. И потом, лучше потерпеть поражение в бою, как они, чем сложа руки смотреть, как разоряют союзников».

Гл. XVII. Услышав об этом, Марий обрадовался и поспешил успокоить солдат, сказав, что не питает к ним недоверия, но в соответствии с предсказанием ждет должного срока и места для победы. [Дальше в XVII главе рассказывается о сириянке Марфе, которую Марий возил с собою в качестве пророчицы, о двух коршунах, сопровождавших войско Мария перед победами, и о чудесах и пророчествах, возвестивших великую победу римлян.]

Гл. XVIII. Тевтоны, пользуясь бездействием Мария, попытались взять лагерь приступом, но были встречены градом стрел, летевших из‐за частокола. Потеряв немало воинов, они решили трогаться дальше, считая, что без труда перевалят через Альпы, и, собравшись, двинулись мимо лагеря римлян, которые лишь теперь, когда варвары бесконечно длинной вереницей шли перед ними, поняли, сколь многочисленны их враги. Говорят, что это шествие непрерывно тянулось мимо укреплений Мария шесть дней. Проходя под самым валом, тевтоны со смехом спрашивали римских солдат, не желают ли они что‐нибудь передать женам, ибо скоро тевтоны будут в Риме. Когда наконец варвары миновали лагерь, Марий поднялся и не спеша последовал за ними, всякий раз останавливаясь поблизости от них в недоступных местах и воздвигая укрепления, чтобы ночевать в безопасности.

Так достигли они местности, именуемой Аквами Секстийскими, откуда лишь немного оставалось пройти до Альп. Здесь Марий приготовился дать сражение и занял лагерем неприступный холм, на котором не было, однако, воды (этим он хотел, как говорят, еще больше ожесточить солдат). Когда многие из них стали возмущаться и кричать, что хотят пить, Марий, указав рукой на реку, протекавшую возле вражеского вала, сказал: «Вот вам питье, за которое придется платить кровью». «Так почему же ты не ведешь нас на них, пока кровь в наших жилах еще не высохла?» – спросили воины. «Сперва нужно укрепить лагерь», – спокойно отвечал Марий.

Гл. XIX. Солдаты подчинились, хотя и с досадой, но рабы, во множестве следовавшие за войском, не имея воды ни для себя, ни для вьючных животных, гурьбой спустились к реке. Они захватили с собой, кроме сосудов, секиры и топоры, а некоторые даже мечи и копья, чтобы добыть воды – пусть даже с бою. Сначала на них напала только малая часть противников: все остальные в это время или купались, или завтракали после купания. В тех краях бьют горячие ключи, и римляне застигли варваров в такой момент, когда многие из них, окружив эти источники, благодушествовали и предавались праздности, восхищаясь прелестью местности. На крик сражающихся сбежалось много римлян, ибо Марию было трудно удержать солдат, боявшихся за своих рабов. Самые воинственные из варваров – амброны – тоже бросились к оружию. Число их превосходило тридцать тысяч, и они уже нанесли поражение римлянам, сражавшимся под командованием Маллия и Цепиона. Хотя тела их были отягощены пищей, а души разгорячены вином и исполнены дерзости, все же они мчались вперед не разъяренной, беспорядочной толпой, а крики, которые они издавали, не были невнятны: ритмично ударяя мечами и копьями о щиты, они все разом подпрыгивали и выкрикивали: «Амброны!», – то ли окликая друг друга, то ли желая таким предупреждением испугать врага. Лигуры, первыми из италийцев спустившиеся им навстречу, услышав и разобрав их клич, стали кричать в ответ, что и они, и предки их из рода в род прозывались амбронами. И прежде чем противники сошлись врукопашную, над полем стоял непрерывный вопль, потому что оба войска, поочередно издавая клич, старались перекричать друг друга, и крики еще больше воспламеняли их, возбуждая мужество.

Сперва амброны стояли за рекой, но не успели они переправиться и выстроиться, как лигуры бегом ринулись на врагов, ступивших на берег первыми, и завязали рукопашный бой, а римляне, примчавшиеся с холма на помощь лигурам, налетели на варваров и обратили их в бегство. Многие из амбронов, еще стоявшие у реки, были сброшены в воду своими же и погибли, запрудив русло трупами, а те, кому удалось переправиться, не решались встретить врага лицом к лицу, и римляне гнали их до самых лагерей и повозок, убивая бегущих. Но тут появились женщины, вооруженные топорами и мечами: со страшным криком напали они и на беглецов, и на преследователей, одних встречая как предателей, других – как врагов. Замешавшись в ряды сражающихся, они голыми руками вырывали у римлян щиты и хватались за мечи, не чувствуя порезов и ран, и только смерть смиряла их отвагу. Так описывают эту битву у реки, происшедшую скорее по воле случая, чем по замыслу полководца.

Гл. XX. Перебив множество амбронов, римляне с наступлением сумерек отошли, но не победные пэаны, не пиры по шатрам и не веселые трапезы ожидали войско после такой удачи, и даже целительный сон, который так сладок для счастливо сражавшихся воинов, не пришел к ним, ибо еще ни одну ночь не проводили они в таком страхе и трепете, как эту. Лагерь их не был защищен ни валом, ни частоколом, а внизу еще оставалось несчетное множество непобедимых варваров. К ним присоединились амброны, которые спаслись бегством, и всю ночь раздавались их жалобы, похожие больше на звериный рык и вой, чем на человеческий плач и стенания; с жалобами смешивались тысячеустые угрозы и вопли, их повторяли окрестные горы и речная долина, наполняя округу страшным гулом, а сердца – римлян – ужасом. Сам Марий был в смятении, опасаясь, как бы не началось беспорядочное, бессмысленное ночное сражение. Однако враги не напали ни в эту ночь, ни на следующий день, употребив все время на подготовку к бою.

Между тем Марий, увидев, что над головой варваров нависают лесистые склоны, прорезанные ущельями, сплошь заросшими дубами, послал Клавдия Марцелла с тремя тысячами тяжеловооруженных воинов, приказав ему укрыться в засаде и во время битвы напасть на врага с тыла. Остальных пехотинцев, выспавшихся и рано позавтракавших, он с рассветом выстроил перед лагерем, а конницу выслал вперед, на равнину. Увидев это, тевтоны, не дождавшись, пока римляне спустятся вниз и положение сражающихся сторон уравняется, второпях схватили оружие и в гневе бросились вверх по холму. Марий разослал во все стороны начальников с приказом твердо стоять на месте и, когда неприятель окажется в пределах досягаемости, забросать его копьями, а затем пустить в ход мечи и сталкивать врагов щитами: покатое место лишит их удары силы и расшатает сомкнутый строй, ибо на такой крутизне трудно стоять твердо и удерживать равновесие. Это Марий внушал всем и сам первый на деле показывал пример, никому не уступая силой и ловкостью и далеко превосходя всех отвагой.

Гл. XXI. Римляне, принимая и отражая натиск рвавшихся вверх варваров, стали сами понемногу теснить противника и в конце концов спустились на ровное место. Пока передние ряды варваров строились на равнине в боевой порядок, в задних возникло замешательство и поднялся крик. Когда его звук долетел до холмов, Марцелл, поняв, что удобный момент настал, поднял своих солдат и с воинственным кличем напал на варваров с тыла, убивая стоявших в последних рядах. Те, увлекая за собой соседей, вскоре привели в смятение все войско, которое недолго сопротивлялось двойному удару римлян, но, смешавшись в беспорядочную толпу, обратилось в бегство. Преследуя бегущих, римляне убили и взяли в плен больше ста тысяч человек, захватили палатки, повозки и деньги, а все, что уцелело от разграбления, решили отдать Марию. Однако все считали, что даже этот богатейший дар – недостаточная награда для полководца, отвратившего столь огромную опасность. Впрочем, некоторые сообщают о подаренной Марию добыче и о числе убитых другие сведения. Во всяком случае, жители Массилии костями павших огораживали виноградники, а земля, в которой истлели мертвые тела, стала после зимних дождей такой тучной от наполнившего ее на большую глубину перегноя, что принесла в конце лета небывало обильные плоды, чем подтвердились слова Архилоха, что так вот и удобряется пашня. После больших сражений, как говорят, обычно идут проливные дожди: видимо, либо какое‐то божество очищает землю, проливая на нее чистую небесную влагу, либо гниющие трупы выделяют тяжелые, сырые испарения, сгущающие воздух до такой степени, что малейшая причина легко вызывает в нем большие перемены.

Гл. XXII. [Здесь рассказывается о том, как при жертвоприношении, производившемся Марием после победы, из Рима пришло известие о его пятом избрании в консулы.]

Гл. XXIII. Но судьба, или Немесида, или естественный порядок вещей, который, не давая людям насладиться полным и безраздельным успехом, чередует в их жизни удачи и неудачи, спустя немного дней принес Марию известие о его товарище по должности – Катуле. И снова, словно туча на ясном, чистом небе, навис над Римом страх новой бури. Дело в том, что Катул, действовавший против кимвров, опасаясь дробить свои силы, чтобы их не ослабить, отказался от намерения защищать Альпийские перевалы, быстро спустился в Италию и занял оборону по реке Атизону, воздвигнув у брода на обоих берегах сильные укрепления и наведя переправу с тем, чтобы помочь стоявшему за рекой отряду, если варвары прорвутся через теснины и нападут на него. А те преисполнились такой дерзости и презрения к врагам, что даже не по необходимости, а лишь для того, чтобы показать свою выносливость и храбрость, нагими шли сквозь снегопад, по ледникам и глубокому снегу взбирались на вершины и, подложив под себя широкие щиты, сверху съезжали на них по скользким склонам самых высоких и крутых гор. Став лагерем неподалеку от римлян и разведав брод, они стали сооружать насыпь: подобно гигантам, срывали они окрестные холмы и бросали в воду огромные глыбы земли вместе с вырванными с корнем деревьями и обломками скал, так что река вышла из берегов, а по течению они пускали тяжелые плоты, которые с силой ударялись об устои моста и расшатывали их. Очень многие римские солдаты в испуге стали покидать большой лагерь и разбегаться. И тут Катул показал, что он, как положено благородному и безупречному полководцу, больше заботится о славе сограждан, чем о своей собственной. Не сумев убедить солдат остаться и увидев, что они в страхе собираются в путь, он приказал снять с места орла263, бегом настиг первых из отступавших и пошел впереди, желая, чтобы позор пал на него, а не на отечество, и стараясь придать бегству вид отступления, возглавленного полководцем. Варвары, напав на лагерь за Атисоном, взяли его, но, восхищенные римлянами, оборонявшимися с доблестью, достойной их отчизны, отпустили пленных, заключив перемирие и поклявшись на медном быке264, который впоследствии, после битвы, был захвачен и перенесен в дом Катула как его доля добычи. Затем, рассеявшись по стране, лишенной защиты, кимвры опустошили ее.

Гл. XXIV. После этого Мария вызвали в Рим. Все ожидали, что он отпразднует триумф, который сенат охотно предоставил ему, но Марий отказался, то ли не желая лишать этой чести своих соратников – воинов, то ли стараясь ободрить народ перед лицом надвигающейся опасности и для этого как бы вверяя судьбе города славу своих прежних подвигов, чтобы после второй победы вернуть ее себе еще более блестящей. Произнеся подобающую случаю речь, он отбыл к Катулу, ободрил его и вызвал своих солдат из Галлии. Едва они явились, Марий перешел Эридан, чтобы не пропустить варваров в глубь Италии. Но кимвры уклонялись от боя, говоря, что ожидают тевтонов и удивляются их задержке, – то ли они в самом деле ничего не знали о их гибели, то ли притворялись, будто не верят этому известию. Тех, кто сообщал им о разгроме, они подвергали суровому наказанию, а к Марию прислали посольство с требованием предоставить им и их братьям достаточно обширную область и города для поселения. Когда на вопрос Мария, кто же их братья, послы назвали тевтонов, все засмеялись, а Марий пошутил: «Оставьте в покое ваших братьев; они уже получили от нас землю, и получили навсегда». Послы, поняв насмешку, стали бранить Мария, говоря, что ему придется дать ответ кимврам – сейчас же, а тевтонам – когда они будут здесь. «Да они уже здесь, – ответил Марий, – и негоже вам уйти, не обняв ваших братьев». С этими словами он велел привести связанных тевтонских царей, которых секваны захватили в Альпах во время бегства.

Гл. XXV. Когда послы рассказали об этом кимврам, они тотчас же выступили против Мария, не двигавшегося с места и лишь охранявшего свои лагеря.

Считается, что именно в этой битве Марий впервые ввел новшество в устройство копья. Раньше наконечник крепился к древку двумя железными шипами, а Марий, оставив один из них на прежнем месте, другой велел вынуть и вместо него вставить ломкий деревянный гвоздь. Благодаря этому копье, ударившись о вражеский щит, не оставалось прямым: деревянный гвоздь ломался, железный гнулся, искривившийся наконечник просто застревал в щите, а древко волочилось по земле265.



Поделиться книгой:

На главную
Назад