Помоги проекту - поделись книгой:
Однако простые сравнения ситуации «до» и «после» весьма рискованны. На рис. П6-2 представлена динамика реальных часовых заработков работников формального и неформального секторов. Реальные доходы росли на протяжении всего периода, а так как рост экономики подталкивает формализацию, то снижение доли неформальных приработков после 2001 г. могло быть никак не связано с налоговой реформой. Вместе с тем, если для работников важны относительные размеры вознаграждения в формальном и неформальном секторах, то маловероятно, чтобы небольшие изменения в относительных заработках, подобные тем, что показаны на рисунке, могли объяснять столь значительные сдвиги в структуре занятости.
6.3. Описание неформальной занятости в России
Хотя используемое нами рабочее определение неформальности схоже с определениями, ранее уже встречавшимися в литературе[112], оно является достаточно специфическим, с учетом своеобразия анкеты РМЭЗ и небольшого числа работ, посвященных неформальному сектору в современной России. Поэтому опасения относительно правомерности измерения неформальной занятости могут быть вполне оправданны.
Благодаря наличию подробных вопросов как в основной анкете РМЭЗ, так и в дополнительном модуле, мы можем получить более детальное представление о неформальной занятости, которая в нашем определении имеет много схожих черт с ее пониманием в других исследованиях. Мы также показываем, что использование альтернативных определений неформальной занятости, скорее всего, не повлияло бы на получаемые результаты.
Социально-демографический профиль. В таблице П6-2 представлены данные о демографическом составе неформально занятых по состоянию на конец 2009 г. Таблица подтверждает многие эмпирические закономерности, наблюдающиеся в других странах и отмеченные в других главах. Например, неформально занятые по найму, чаще всего, обладают низким уровнем квалификации. Они моложе и менее опытны. Среди них выше доля мужчин. Работники с неформальными приработками[113] похожи на других неформально занятых, но среди них больше сельских жителей и представителей этнических групп.
Как и в других странах, российские самозанятые/предприниматели имеют сравнительно высокие доходы. Хотя их уровень образования уступает среднему уровню образования по всей выборке, но он все же выше, чем у неформально занятых по найму. Среди предпринимателей больше тех, кто состоит в браке и имеет семью.
Доходы индивидов, имеющих в неформальном секторе вторую работу, также превышают средний уровень. Во всех других отношениях они практически ничем не отличаются от среднестатистического работника.
В 2009 г. в РМЭЗ задавался вопрос о выплатах в конвертах[114]. Занятые по найму в формальном секторе ответили, что налоги начислялись в среднем с 92 % их заработков. В то же время неформально занятые по найму и индивидуальные предприниматели утверждали, что они платят налоги с существенно меньшей доли заработков. Хотя ответы на столь чувствительные вопросы нельзя принимать на слово, но высокая корреляция между неформальностью и признаваемым уклонением от налогов выглядит убедительно.
Подавляющее большинство неформальных работников принадлежат к неквалифицированным рабочим и работникам сферы обслуживания и чаще всего трудятся в торговле и строительстве[115]. Это согласуется с идеей о том, что неформально занятые работают в профессиях/отраслях с низкими барьерами для входа, т. е. там, где не требуется большого стартового капитала или специфических знаний.
Характеристики рабочих мест. Информация о характеристиках рабочих мест представлена в табл. П6-3[116]. Неформально занятые по найму имеют сравнительно слабую привязку к рабочему месту, о чем говорит более низкий средний специфический стаж. Средняя продолжительность работы на данном месте составляет всего 1,5 года (≈ 1/(1–0,35)). Неформальная вторичная занятость также характеризуется короткой продолжительностью. Хотя у нас нет данных о продолжительности нерегулярных приработков, но более 66 % работников отвечают утвердительно на вопрос о том, являются ли эти приработки «случайными». Интересно, что это не так для неформальных предпринимателей, для которых вероятность смены работы ниже, чем в среднем по выборке.
Согласно РМЭЗ, почти 90 % занятых не на предприятиях работают в одиночку или с несколькими членами семьи[117]. Поэтому некоторые вопросы в основной анкете задаются только тем индивидам, которые работают на предприятиях[118]. Во-первых, таких респондентов спрашивают о размерах предприятий. Таблица П6-3 подтверждает, что неформально занятые по найму работают на фирмах, которые превышают размеры семейных предприятий, но все равно не дотягивают до средних по выборке[119]. Это справедливо и для неформально занятых на второй работе.
Во-вторых, в анкете есть вопросы о форме собственности и дате основания предприятия. Неформальная занятость наблюдается почти исключительно на новых частных фирмах.
Третий важный блок вопросов касается задержек заработной платы. Российские предприятия отреагировали на негативные шоки отсрочками в выплате заработной платы [Gimpelson, Kapeliushnikov, 2011; Lehmann et al, 1999]. Как и следовало ожидать, задержки заработной платы и выплаты в натуральной форме чаще встречаются среди неформально занятых по найму (табл. П6-3).
Наконец, в РМЭЗ работникам, занятым на предприятиях, задаются вопросы о социальных гарантиях и льготах. Оплата отпусков, больничных и декретных отпусков является обязательной по Трудовому кодексу, и подавляющее большинство работников утверждают, что они имеют доступ к этим благам. Однако в реальности многие фирмы не предоставляют эти блага. Например, только 66 % работников имели оплачиваемые отпуска в течение последних 12 месяцев, по сравнению с 90 % утверждающих, что они имеют право на оплачиваемый отпуск. В любом случае, доля неформально занятых по найму, которым предоставляются обязательные социальные гарантии, значительно ниже, чем в среднем по выборке[120]. Предоставление необязательных льгот – вообще редкое явление в России, а неформальным работникам они не предоставляются почти никогда.
Несмотря на содержательность этих вопросов, они позволяют судить лишь о небольшой части неформально занятых, а именно о тех, кто занят на предприятиях. Дополнительно в РМЭЗ есть вопросы о неформальных видах деятельности в течение последних 12 месяцев, и эти вопросы задаются всем респондентам. Ответы на эти вопросы обобщаются в табл. П6-4.
Заслуживают внимания два обстоятельства. Во-первых, 9 % занятых говорят, что имели вторую неформальную работу в предшествующем году. Это практически в точности совпадает с долей неформально занятых на второй работе в соответствии с нашим определением.
Во-вторых, почти 40 %, имеющих приработки, проживают в сельской местности и многие из них вовлечены в мелкое сельскохозяйственное производство. Однако преобладающая часть приработков связана с личными услугами: извоз, ремонт, парикмахерские услуги, репетиторство, уход за детьми и больными и т. д.
Соблюдение законодательства. В таблице П6-5 представлены ответы на вопросы дополнительного модуля РМЭЗ по неформальности (см. главу 4). Респонденты отвечали на вопросы о неформальности на двух работах (далее, работа А и работа Б[121]). Мы исходим из того, что работа А соответствует основной работе, если таковая имеется. Для индивидов, не имеющих основной работы, мы предполагаем, что работа А относится к нерегулярным приработкам. В действительности все статистики для неформальных приработков базируются именно на этой группе. Наконец, относительно работы Б предполагается, что она относится ко второй работе, если у индивида нет также приработков. Отсюда формируются итоговые данные о неформальной занятости на второй работе.
В дополнительном модуле РМЭЗ предпринимателям и занятым по найму задавались различные наборы вопросов о работе А. Большинство индивидов, которые назвали себя предпринимателями в дополнительном модуле, классифицируются как таковые и по основной анкете, но стопроцентного соответствия нет. Мы приводим данные только по тем индивидам, у которых совпадает статус по обеим анкетам.
Дополнительный модуль дает возможность получить некоторую информацию о составе работников, имеющих только приработки. Поразительным является тот факт, что 40 % из них считают себя предпринимателями.
В дополнительном модуле всем занятым по найму на работе А задавался вопрос о наличии у них письменного контракта (ТК запрещает устные договоры). Этот вопрос очень важен с точки зрения проверки нашего рабочего определения неформальности, поскольку в основной анкете вопрос об официальном оформлении задается только тем, кто занят на предприятиях. Примечательно, что более 97 % из тех, кто заявил о работе по устной договоренности в дополнительном модуле, по основной анкете также классифицировались либо как неформально занятые по найму, либо как работники, имеющие только нерегулярные приработки.
Занятым по найму задавались также вопросы о том, в какой мере их работодатели соблюдают требования трудового законодательства и условия индивидуальных трудовых договоров. Официальная регистрация является только одной из обязательных гарантий трудового законодательства. Для среднего рабочего места уровень соблюдения законодательства превышает 80 %. Неформально занятые по найму оценивают уровень соблюдения законодательства значительно ниже. Эти цифры хорошо согласуются с приведенными в табл. П6-3 данными о том, что неформально занятые по найму чаще сталкиваются с отсутствием обязательных социальных гарантий и задержками заработной платы. Наконец, занятых по найму спрашивали о том, с какой доли их заработной платы уплачиваются взносы в социальные фонды. В целом, ответы совпадают с аналогичным вопросом из основной анкеты РМЭЗ (табл. П6-2). Однако благодаря дополнительному модулю у нас есть данные и о работниках, имеющих только нерегулярные приработки. Как и ожидалось, уровень соблюдения налогового законодательства в этой группе чрезвычайно низок.
Вопросы для предпринимателей дают информацию об официальном статусе их бизнеса. В России самозанятые могут регистрироваться либо как индивидуальные предприниматели (без образования юридического лица), либо как юридические лица. Наличие формальной регистрации – в любой форме – является необходимым условием для формальной деятельности, однако неясно, является ли оно достаточным условием. Практически все из небольшого числа формальных предпринимателей по основной анкете РМЭЗ являются зарегистрированными в соответствии с анкетой дополнительного модуля. Более того, 64 % всех зарегистрированных предпринимателей зарегистрированы как юридические лица. На другом полюсе находятся индивиды с нерегулярными приработками, подавляющее большинство из которых не имеют никакой регистрации. Промежуточное положение занимают неформальные предприниматели – большинство из них имеют регистрацию, но лишь 17 % зарегистрированы как юридические лица.
Предпринимателям задавался также ряд вопросов об их наемных работниках. В формальных фирмах уровень соблюдения законодательства и контрактных обязательств является очень высоким, доля неформальной занятости – низкой, а обязательства по социальному страхованию выполняются перед большинством работников. Неформальные предприниматели, напротив, сообщают о более низком уровне соблюдения законодательства и контрактов, особенно – предприниматели с нерегулярными приработками.
В целом, информация из основной анкеты РМЭЗ и дополнительного модуля подтверждает, что наше рабочее определение неформальности является осмысленным, а неформальные работники в России имеют много общего с неформально занятыми в других странах.
6.4. Неформальность и налогообложение
Среди многочисленных факторов, потенциально влияющих на решение индивида о том, работать ли ему формально или уйти «в тень», уровень и структура налогов относятся к важнейшим. Работник взвешивает выгоды и издержки доступных ему альтернатив и выбирает ту, что кажется наиболее выгодной. Поскольку «экономия на налогах» составляет одно из главных «преимуществ» от неформальности, один из ожидаемых результатов снижения налоговых ставок заключается в сокращении сферы ее действия. При этом реформа налоговых ставок – не единственный способ влияния на неформальность. В этом разделе мы рассмотрим разные механизмы, связывающие налогообложение и неформальность (см. также: [Andreoni et al., 1998; Perry et al., 2007, ch. 8]).
Конечно, способность государства обеспечить полный инфорсмент налогового законодательства имеет ключевое значение. Если бы государство могло контролировать каждую фирму и каждого налогоплательщика, то вряд ли неформальность была бы для кого-то желанным состоянием. Чем выше эффективность налогового администрирования, тем выше вероятность того, что нарушители будут найдены и пойманы. Такие элементы налогового администрирования, как наличие полных баз данных о налогоплательщиках, использование современных технологий анализа данных, способность властей «добираться» до конкретных нарушителей, также являются факторами, препятствующими неформальности.
Потенциал администрирования сильно зависит и от того, как действующие в экономике фирмы распределяются по размеру. Поскольку эффективно мониторить малые фирмы и самозанятых крайне сложно, то именно среди них неформальность особенно распространена. Это одна из причин, почему распределение фирм в развивающихся странах обычно имеет провал в середине. Малому предприятию, чтобы стать крупным, надо «перепрыгнуть» через середину, а здесь резко возрастает и сама налоговая нагрузка, и эффективность ее инфорсмента. В качестве реакции на эту проблему во многих странах введены специальные налоговые режимы для малых и средних предприятий, а также самозанятых, предполагающие и более низкие налоги, и упрощенные административные процедуры.
На поведение фирм и работников влияют также потенциальные последствия, которые возникают, если налоговый нарушитель пойман. Например, коррупция в налоговой сфере существенно снижает издержки такого рода для пойманных нарушителей. Аналогично, на уровень неформальности влияют неотвратимость и величина штрафных санкций за налоговые преступления. Все это также зависит от институциональных возможностей государства.
Кроме издержек для фирм, связанных с потенциальным наказанием, уклонение от налогов также чревато потерями для самих налогоплательщиков. И дело не только в том, что недобор налогов подрывает возможности предоставления общественных благ, финансируемых из бюджета. Во многих странах существуют специальные программы помощи малым и средним фирмам, но, чтобы ими воспользоваться, надо регистрироваться и платить налоги. Для работников формальный статус открывает доступ к страхованию по болезни, пособиям по безработице, накоплению пенсионных прав и т. п. Качество таких программ также влияет на решение уйти в тень. Недоверие к государственному пенсионному обеспечению снижает стимулы участвовать в нем. Аналогично, стимулы к формализации трудовых отношений ослабляются, если доступ к социальным благам типа пенсий или медицинской помощи является всеобщим и не зависит от статуса занятости. Однако подчеркнем, что неформальность вовсе не означает полного отсутствия каких бы то ни было страховых инструментов: государственные и формальные заменяются семейными, дружескими и местными. Не случайно, уровень неформальности выше в тех обществах, где сильны родственные связи и неформальные социальные сети.
Выгоды и издержки уклонения от налогов не всегда вписываются в простой индивидуальный расчет [Gintis et al., 2005]. Например, вероятности быть проверенным налоговым инспектором в странах ОЭСР и в развивающихся странах мало различаются, но соблюдение налоговых правил в первой группе стран на порядок полнее, чем во второй. Объяснение этих различий отчасти связано с особенностями формирования и функционирования социальных норм, которые не всегда учитываются экономистами. Многочисленные экспериментальные свидетельства говорят о том, что люди часто готовы участвовать в производстве общественных благ в тех случаях, когда частная отдача для них не очевидна, или наказывать антисоциальное поведение даже тогда, когда это сопряжено с издержками. Эти идеи получают отражение в работах, посвященных «налоговой морали» и связанных с ней социальным нормам, т. е. мотивации граждан платить налоги независимо от вменяемых им правовых обязательств (см.: [Torgler, 2000]).
Представления о справедливости могут, при прочих равных, играть важную роль в формировании установок у фирм и работников в отношении уплаты налогов. Если бедные или какие-то социально ущемленные группы полагают, что налоговая система игнорирует их интересы, то считают справедливым отвечать взаимностью, уклоняясь от налогов. Влияние ближайшего окружения также имеет значение. Во-первых, индивиды соотносят свое поведение с действиями тех, кто рядом и с кем они себя идентифицируют, когда пытаются оценить вероятность быть пойманными. Во-вторых, социальные санкции представляют собой один из способов закрепления социальных норм. Во многих обществах уклонение от налогов является социально неприемлемым. Тот, кто нарушает эту норму, должен платить определенную психологическую цену, связанную с тем, что такое поведение надо скрывать от своего окружения. Наоборот, в странах, в которых нормой является «культура неформальности», уклонение от налогов не является поводом для осуждения. В крайнем случае аккуратные и законопослушные налогоплательщики могут стать даже объектом насмешек.
В рамках «социального контракта» граждане-налогоплательщики за свои налоги рассчитывают на определенные блага от государства. В эффективно функционирующих обществах налоговые ставки устанавливаются на уровне, минимально необходимом для того, чтобы обеспечить государство доходами. Государственные чиновники – это «поставщики услуг», и отношения между ними и обычными гражданами сродни тем, что складываются между производителями и потребителями услуг в частном секторе. Таким отношениям сопутствует прозрачность в использовании бюджетных денег и ответственность, если случаются нарушения. В этом контексте платить налоги – это и гражданский долг, и просто «правильное поведение». Уклоняющиеся от уплаты налогов рассматриваются как нарушители социальных норм, наказание которых в случае поимки считается абсолютно легитимным и справедливым.
В развивающихся странах большинство обществ располагается ближе к другому полюсу. Государственные чиновники считаются отделенной от общества элитой, в чьи задачи входит не производство общественных благ, а личное обогащение и сохранение власти [Friedman et al. 2000; Rosser et al. 2000]. Общественные блага дефицитны и низкого качества, отсутствует прозрачность и ответственность за провалы и даже за ошибки, приводящие к катастрофам. В этом контексте связь в сознании людей между налогообложением и производством общественных благ нарушается. Не удивительно, что уклонение от налогов считается главной выгодой от неформальности. В итоге, налогообложение имеет прямое отношение к решениям индивидов уйти в тень или оставаться на свету. Причинно-следственная связь между ними сложна и не сводится к простому подсчету ожидаемых денежных выгод.
6.5. Налоговая реформа в России
В январе 2001 г. в России была осуществлена радикальная реформа налоговой системы. Ее основные составляющие показаны в табл. П6-6. Сразу несколько изменений затронули подоходный налог (налог на доходы физических лиц, далее НДФЛ). До 2001 г. НДФЛ имел прогрессивную шкалу с предельными ставками от 12 до 30 %. В новой системе осталась плоская шкала со ставкой 13 %. Реформа коснулась и других аспектов НДФЛ. Стандартный налоговый вычет немного увеличился – с 3168 до 4800 руб., но стал предоставляться лишь индивидам с доходами ниже 20 тыс. руб. Резко сократилось количество других разрешенных вычетов и прочих лазеек.
До реформы работодатели должны были вносить отдельные взносы в четыре социальных фонда, в сумме составлявших 38,5 % от фонда оплаты труда. В ходе реформы эти взносы были заменены единым социальным налогом (ЕСН) с регрессивной шкалой. Также были отменены взносы со стороны работников в размере 1 % от заработной платы.
В целом, главный посыл реформы был вполне однозначным. Правительство предложило обществу новый курс: более низкие налоговые ставки и более разумную систему. В ответ оно ожидало улучшения соблюдения законодательства. Реакция общества, как широко признается, была положительной. Соблюдение налогового законодательства существенно улучшилось, а доходы государства выросли, несмотря на снижение среднего уровня налоговых ставок [Gorodnichenko et al., 2009; Ivanova et al., 2005].
Идентификация эффекта налоговой реформы. Комбинированный эффект реформы НДФЛ и ЕСН можно увидеть на рис. П6-3. Хотя налоговая реформа оказала воздействие на издержки и выгоды от неформальности для всех экономических агентов, некоторые группы подверглись более сильному воздействию, чем другие. В частности, для людей с заработками до 50 тыс. руб. в год чистое сокращение налогового бремени составило всего 1,4 %. Для сравнения: те, чьи заработки лежат в промежутке от 50 до 100 тыс. руб., получили сокращение налогов в размере 7,2 %. Наконец, на рисунке видно, что наибольшее сокращение налогового бремени произошло для лиц с заработками свыше 100 тыс. руб.
Дизайн реформы создал ситуацию естественного эксперимента, которую можно использовать для оценки эффекта от снижения налоговых ставок на неформальность методом разностей-в-разностях (DID). Индивиды с заработками до 50 тыс. руб. в год образуют «контрольную» группу тех, для кого предельные налоговые ставки практически не изменились. Для людей с более высокими заработками налоговые ставки снизились, поэтому они попадают в «группу воздействия». Метод DID предполагает, что динамика занятости в неформальном секторе для контрольной группы может использоваться для построения прогноза того, что могло бы случиться с индивидами из группы воздействия, если бы они не подверглись воздействию.
Основной проблемой исследований, использующих естественные эксперименты, подобные российской налоговой реформе, являются эффекты предвосхищения. Индивиды могут пытаться «переиграть» систему, изменяя свое поведение до введения реформы в действие. Хотя подобные опасения действительно оправданны в случае реформы налога на доходы от капитала [Saez et al., forthcoming], вряд ли они справедливы по отношению к поведению на рынке труда. В любом случае, российская налоговая реформа была принята и введена в действие с такой быстротой, что какие бы то ни было упреждающие действия были чрезвычайно маловероятны. Обсуждение деталей налоговой реформы началось только в середине 2000 г., и с момента ее объявления до финального утверждения Президентом РФ прошло менее 50 дней.
На практике определение принадлежности к группе воздействия осложнено тем обстоятельством, что люди сообщают неверные сведения о своих доходах. В частности, прогрессивная налоговая система создает особенно сильные стимулы занижать доходы для тех индивидов, чьи фактические доходы незначительно превышают нижние границы налоговых интервалов. Как показано в работе [Gorodnichenko et al., 2009], в случае с плоской шкалой, введенной после реформы, эти опасения не имеют основания. Индивиды с доходами чуть выше критического порога в 50 тыс. руб. не имели особых стимулов сокращать часы работы или занижать доходы. Более того, поскольку налоговые ставки снизились и стали регрессивными после 2001 г., есть основания полагать, что люди стали в целом меньше занижать доходы.
Другими элементами налоговой системы, способными вызывать смещения в оценках, являются налоговые вычеты и другие льготы. Первые были почти полностью ликвидированы в ходе реформы. Более того, стандартный налоговый вычет в размере 4800 руб. стал предоставляться только индивидам с доходами менее 20 тыс. руб. в год. Наконец, реформа отменила освобождение от налогов для военнослужащих. В связи со всеми этими обстоятельствами группа воздействия будет определяться на основе доходов только в пореформенный период.
В анкете РМЭЗ респонденты отвечают на вопросы о месячных доходах после уплаты налогов по каждому виду оплачиваемой деятельности. В этих вопросах спрашивают не только о заработной плате, но обо всех дотациях, компенсациях, доходах и премиях, за исключением пенсий и других необлагаемых налогами пособий. Для того чтобы определить, попадает ли индивид в группу воздействия, мы построили переменную дохода, полученного из всех источников. Если предположить, что индивиды правильно сообщают свои доходы, то индивиды с чистыми доходами свыше 3625 руб. в месяц[122] попадают в группу воздействия. Однако, если индивиды занижают свои доходы, то часть из них могут ошибочно оказаться в контрольной группе. Поэтому полученная DID-оценка будет давать нижнюю границу истинного эффекта влияния реформы на неформальность.
Еще одна сложность связана с тем, что доходы индивида могут быть выше порогового значения не во всех, а только в отдельных пореформенных раундах. Мы относим к группе воздействия всех индивидов, чьи доходы были выше порогового значения хотя бы в одном раунде. Мы провели несколько тестов на робастность результатов, экспериментируя с более короткими периодами для определения группы воздействия. В контрольную группу были включены индивиды, не попавшие в группу воздействия и занятые хотя бы в одном раунде после реформы. Это означает, что индивиды, имевшие работу, но не сообщившие о своих заработках, также попадают в контрольную группу. На практике это очень небольшое количество индивидов, и их исключение из контрольной группы, как будет показано ниже, не оказывает влияния на результаты.
В принципе, всех индивидов с месячными доходами после реформы в промежутке от 3168 до 4800 руб. можно было бы также включить в группу воздействия. Однако для этой группы дополнительная выгода от реформы составила максимум 212 руб[123]. Поскольку это очень маленькая сумма, то в базовой спецификации эти индивиды включены в контрольную группу. Однако, как показано ниже, включение их в группу воздействия практически не меняет результаты.
В таблице П6-7 представлены отдельные описательные статистики для контрольной группы и группы воздействия. В базовой модели свыше 3/4 выборки попадают в группу воздействия. Индивиды из группы воздействия в среднем моложе, имеют меньше опыта работы, но более образованны и чаще состоят в браке, чем представители контрольной группы. Домохозяйства представителей группы воздействия чаще проживают в городской местности. Они больше по размеру и имеют в своем составе больше женщин и детей.
6.6. Результаты
В качестве первого шага для понимания эффекта реформы рассмотрим графики, иллюстрирующие динамику неформальности в группе воздействия и контрольной группе. Верхний левый график на рис. П6-4 показывает, что реформа, скорее всего, оказала воздействие на неформально занятых по найму. До 2001 г. участие в этом виде занятости было примерно одинаковым для обеих групп, но после реформы их поведение стало существенно различаться. В контрольной группе наблюдалось постоянное увеличение доли неформально занятых по найму. В группе воздействия прирост был менее значительным.
Хотя и не столь явно, но та же картина прослеживается для неформальных предпринимателей (верхний правый график). До реформы уровень неформальности был выше в группе воздействия. К 2009 г. больше неформалов стало уже в контрольной группе. Нижний левый график показывает, что реформа, похоже, не отразилась на уровне неформальности по второму месту работы. Наконец, нижний правый график дает убедительные подтверждения того, что снижение налогов способствовало сокращению неформальных приработков.
В целом, рис. П6-4 указывает на то, что налоговая реформа была успешной не только с точки зрения улучшения налоговой дисциплины. Снижение уровня налогообложения, повидимому, действительно «вытянуло» большое число людей в формальную занятость[124]. Однако, возможно, что видимые на графике эффекты не являются статистически значимыми. Еще важнее то, что, как показывает табл. П6-7, между группой воздействия и контрольной группой имеются явные различия по наблюдаемым переменным. Рисунки, представленные выше, не учитывают ни одно из этих различий. Видимые на них различия могут быть проявлением ложной корреляции.
Для того чтобы получить статистически корректные оценки эффектов реформы и учесть возможное искажающее влияние наблюдаемых характеристик, мы оцениваем следующее DID-уравнение:
где
В таблице П6-8 представлены МНК-оценки уравнения (6–1). Основное идентификационное допущение для МНК-DID-оценок состоит в том, что ни одна из ненаблюдаемых характеристик, влияющих на участие в неформальной занятости, не коррелирована с попаданием в группу воздействия. Попытка корректнее специфицировать модель для бинарной переменной (с помощью пробит– или логит-модели. – Примеч. переводчика) потребовала бы наложения дополнительных идентификационных допущений, поэтому мы отказываемся от этого. Для расчета стандартных ошибок использовался метод Арелано [Arellano, 1987], который позволяет учесть гетероскедастичность и автокорреляцию произвольной формы[125].
Результаты подтверждают, что налоговая реформа привела к сокращению неформальной занятости по найму. После учета всех наблюдаемых индивидуальных и семейных характеристик, а также макроэкономических шоков через годовые дамми-переменные ожидаемая вероятность неформальной занятости в пореформенный период для контрольной группы увеличилась на 8 %. В то же время для тех, кто испытал снижение налогов, неформальность выросла на 4 % меньше. Эти оценки являются экономически и статистически значимыми. Коэффициенты при контрольных переменных имеют ожидаемые знаки. Неформальность меньше распространена среди женщин, русских, высококвалифицированных работников и тех, кто состоит в браке.
Эффект реформы на неформальные приработки составил –7,2 %. Это очень большой эффект, учитывая, что в 2000 г. доля работников в этой группе была немногим выше 13 %.
Как и ожидалось, результаты регрессий показывают также, что эффект для неформальных предпринимателей и неформальности на второй работе не был ни экономически, ни статистически значимым. Реформа не оказала сильного воздействия на эти группы.
Снижение доли неформальной занятости среди занятых по найму и занятых нерегулярными приработками могло быть связано с пропущенными переменными. В частности, можно предположить, что ненаблюдаемые характеристики представителей контрольной группы систематически отличаются от тех же характеристик в группе воздействия. Панельная структура РМЭЗ дает возможность учесть индивидуальную неоднородность и строить оценки на базе изменений в статусе отдельных людей (
Результаты оценивания уравнения (6–1) методом фиксированных эффектов представлены в табл. П6-9. Оценка эффекта для неформально занятых по найму составила -2,5 %, а для неформальных приработков она равнялась – 4,0 %. Оба результата статистически значимы. Снижение абсолютной величины коэффициентов часто наблюдается при использовании модели с фиксированными эффектами, поскольку вариация переменных на уровне индивидов более чувствительна к ошибкам измерения [Griliches, Hausman, 1986]. Эти результаты свидетельствуют о том, что, хотя ненаблюдаемые различия в способностях могли быть фактором искажения МНК-оценок, налоговая реформа все же вызвала существенное снижение неформальной занятости.
Результаты, представленные в этом разделе, могут не отражать действительного снижения общего уровня неформальности, если – вследствие налоговой реформы – индивиды переместились из одного вида неформальной занятости в другой. Для того чтобы проверить эту гипотезу, мы оценили то же уравнение для общего уровня неформальности. Оценки, приведенные в третьем столбце табл. П6-9, показывают, что результаты для отдельных видов неформальности, наоборот, скорее всего, являются консервативными.
Проверка чувствительности результатов. В таблице П6-10 представлены оценки эффекта налоговой реформы при различных спецификациях[126]. Мы также приводим результаты для всех видов нерегулярных приработков (формальных и неформальных), а кроме того для работников, у которых неформальные приработки являются единственным источником заработков.
Для того чтобы учесть изменения в характеристиках на региональном уровне – таких как местный уровень инфорсмента налогового законодательства, состояние финансовых рынков и т. д., – мы включили пересечения между 39 региональными дамми-переменными и годовыми дамми-переменными. Включение дополнительных контрольных переменных не оказывает существенного влияния на результаты.
Мы также провели серию экспериментов с определениями группы воздействия и контрольной группы. Во-первых, из анализа были исключены индивиды, о которых отсутствует информация о заработках в пореформенный период. (В соответствии с базовым определением эти индивиды входили в состав контрольной группы.) Во-вторых, мы включили в состав группы воздействия индивидов с месячным доходом от 3168 до 4800 руб. хотя бы в одном из пореформенных раундов. Эти небольшие модификации в DID-модели не привели к сколько-нибудь значимым изменениям в оценках.
В-третьих, мы использовали другой вопрос о доходах из анкеты РМЭЗ для формирования группы воздействия. Этот альтернативный вопрос включает доходы из всех источников (в том числе доходы, не облагаемые налогами), поэтому он не вполне подходит для определения группы воздействия[127]. Однако, если основные результаты останутся неизменными при использовании этого альтернативного определения, то это будет служить дополнительным подтверждением их достоверности.
В таблице П6-10 также представлены оценки для варианта формирования группы воздействия по доходам только за первые годы пореформенного периода. Как показано на рис. П6-3, реальные заработные платы росли на протяжении всего пореформенного периода. В результате в нашем базовом определении группы воздействия многие индивиды оказывались в этой группе благодаря высоким доходам за более поздние годы. Возможно, эти «запоздавшие» индивиды имели более высокую склонность к формальной занятости, что и оказало решающее влияние на результаты. Для того чтобы обезопасить себя от такой возможности, мы рассматриваем две модификации определения группы воздействия: (1) с использованием доходов только за 2001 г., (2) с использованием доходов за 2001–2004 гг. В обоих случаях мы исключаем из анализа всех индивидов, которые попали в группу воздействия (т. е. стали получать высокие доходы) по завершении соответствующих укороченных периодов. В целом, эти проверки дают удовлетворительные результаты. Оценки эффекта реформы на неформальные приработки увеличиваются по абсолютной величине по сравнению с базовой спецификацией и сохраняют высокую статистическую значимость. Оценки для неформально занятых по найму немного уменьшаются и становятся статистически незначимыми в случае, если для определения группы воздействия рассматривается только 2001 г. Отсюда можно заключить, что «запоздавшие» индивиды не оказывают решающего влияния на результаты. В следующем подразделе мы еще вернемся к вопросу о чувствительности результатов по отношению к различным определениям группы воздействия.
Еще одна проверка заключалась в оценке влияния реформы на
Во всех наших экспериментах группа воздействия определялась на основе индивидуальных доходов. Отсюда возникает опасение, что результаты могут быть связаны с тем, что индивиды в контрольной группе беднее и, как следствие, менее склонны к формальной занятости. Последняя спецификация в табл. П6-10 соответствует плацебо-регрессии. Мы (заведомо ошибочно) предполагаем, что такая же налоговая реформа произошла в период между 1998 и 2000 гг. Новая переменная принадлежности к группе воздействия равна единице, если индивид попадает в 2000 г. в группу с высокими доходами (> 50 тыс. руб.). Если бы индивиды с низкими доходами действительно имели более низкую вероятность работать в формальном секторе, то мы должны были бы получить отрицательный и значимый «эффект» на неформальную занятость. Однако ни одна из оценок плацебо-реформы не является статистически значимой, и большинство из них имеют неправильный знак. Из этого можно заключить, что с учетом различий в наблюдаемых переменных у индивидов из низкодоходных групп шансы быть формально занятыми были бы не выше, чем у индивидов из высокодоходных групп. При этом все еще сохраняется возможность того, что после реальной реформы произошли изменения, и индивиды с низкими доходами стали менее склонны к формальной занятости в пореформенные годы. Но, увы, эту гипотезу невозможно проверить.
Оценка среднего эффекта воздействия для тех, кто подвергся воздействию (ATT), с помощью мэтчинга. Оценки, полученные методом DID с фиксированными эффектами, оказались устойчивыми к небольшим изменениям в спецификации. Однако этот метод исходит из некоторых допущений, которые невозможно ослабить, оставаясь в рамках этой параметрической модели. Во-первых, зависимая переменная в уравнении (6–1) является бинарной. Хотя МНК и дает состоятельные оценки коэффициентов при уже упоминавшихся допущениях, у него есть одно неудобное свойство – на условную вероятность зависимой переменной накладывается требование линейности. Во-вторых, контрольные переменные включаются в уравнение в аддитивном виде и в специфической (возможно, неправильной) функциональной форме. Наконец, оценки методом фиксированных эффектов не накладывают требования о пересечении совместных распределений наблюдаемых переменных между группой воздействия и контрольной группой (
В этом подразделе для оценки годовых эффектов реформы мы используем метод мэтчинга разностей-в-разностях (M-DID), который впервые применялся в работе [Heckman et al., 1997]. Этот полупараметрический метод оценивания не накладывает ограничений на форму функции условной вероятности. Он также позволяет проверить, насколько устойчивы результаты по отношению к изменению функциональной формы уравнения и требованию о пересечении совместных распределений наблюдаемых переменных[128]. Дополнительно мы используем этот метод для проверки чувствительности результатов к изменениям в формировании группы воздействия.
Оценка по методу M-DID рассчитывается по следующей формуле:
где
Основная идея M-DID состоит в том, чтобы сравнивать
На рис. П6-5 и П6-6 представлены M-DID-оценки и их доверительные интервалы (±1 стандартное отклонение) для неформальных приработков и для неформальной занятости по найму соответственно. На рисунках для каждого года пореформенного периода показаны три ряда оценок для разных вариантов формирования группы воздействия: (1) на основе заработков за 2001–2009 гг., (2) на основе заработков за 2001–2005 гг., (3) на основе заработков только за 2001 г.
Важно обратить внимание на несколько моментов. Во-первых, M-DID-оценки эффекта реформы по базовой спецификации существенно выше по абсолютной величине. Эффект для нерегулярных приработков равнялся -5,4 % в 2001 г. и в дальнейшем он только увеличивался. К 2009 г. среди индивидов, затронутых реформой, доля занятых в неформальных приработках снизилась на 16,6 %. Среди занятых по найму реформа привела к сокращению неформальности на 5,5 % в 2002 г. Для этой группы оценки не демонстрируют повышательного тренда, но и не сокращаются с течением времени.
Во-вторых, мы проверили, не объясняется ли временной профиль в изменении эффектов спецификой определения группы воздействия. M-DID-оценки строились для разных определений группы воздействия. Ограничение периода воздействия 2001–2005 годами не влияет на результаты. За исключением отчетливого провала в оценке эффекта для нерегулярных приработков в 2008 г., все остальные оценки находятся в пределах одного стандартного отклонения от оценок по данным за весь период с 2001 по 2009 гг. Дальнейшее ограничение периода воздействия 2001 годом ведет к равномерному сдвигу вниз всех оценок для неформальных приработков. Интересно, что сама форма траектории не претерпела изменений. Это означает, что реформа имела значительные долгосрочные последствия.
Подводя итоги, можно отметить три интересных момента эксперимента, описанного в данном подразделе. Во-первых, было показано, что налоговая реформа привела к снижению неформальности, независимо от того, какой период используется для формирования группы воздействия и измерения эффекта реформы. Во-вторых, этот эффект устойчив по отношению к непараметрической спецификации модели и наложению требования о пересечении совместных распределений наблюдаемых переменных между группой воздействия и контрольной группой. Наконец, временные профили эффектов для неформальных приработков и неформальной занятости по найму сильно отличаются между собой.
Детализация групп воздействия. Налоговая реформа затронула всех индивидов с годовыми заработками свыше 50 тыс. руб. Однако эффект воздействия был неоднороден даже внутри этой группы. В частности, как показано на рис. П6-3, индивиды из высокодоходных групп испытали более значительное снижение предельных налоговых ставок. Естественно предположить, что реформа имела на них более сильный эффект.
Следуя этой логике, мы выделяем четыре группы воздействия в зависимости от уровня месячных заработков в пореформенный период по следующим интервалам: 3625–7250 руб., 7250-10875 руб., 10875-21750 руб. и свыше 21750 руб. Эти переменные обозначены от Treat1 до Treat4 соответственно[130]. Естественно, некоторые индивиды попадают в разные годы в разные доходные интервалы. Мы сделали так, чтобы группы были взаимоисключающими[131].
Уравнение для DID было уточнено следующим образом:
Как и раньше, мы предполагаем, что ошибка включает постоянный ненаблюдаемый эффект, поэтому уравнение (6–3) оценивалось методом фиксированных эффектов. В целях экономии места в табл. П6-11 приводятся только коэффициенты при интересующих нас переменных.
Для неформально занятых по найму оценки следуют простой логике. Реформа имела наиболее сильное воздействие на группу с самым высоким уровнем дохода. Эффекты для остальных доходных групп также имеют отрицательный знак, но меньше по абсолютной величине. Оценка для Treat1 не является статистически значимой.
Для неформальных приработков в оценках по группам не наблюдается линейной логики. Эффект реформы достигает максимума в группе Treat2 и затем снижается. Одно из возможных объяснений состоит в том, что в верхних доходных группах мало индивидов с неформальными приработками. Более того, возможно, что неформальные приработки крайне неоднородны и состоятельные индивиды занимаются только их наиболее доходными разновидностями. Для того чтобы «выманить» этих индивидов из неформального сектора, потребовалось бы еще более существенное снижение налогов.
Альтернативное объяснение заключается в том, что снижение НДФЛ и ЕСН могло иметь специфическое влияние на этот вид неформальной занятости. Как показано в табл. П6-6, переход от Treat1 к Treat2 включает в себя дополнительный эффект от снижения ЕСН на 15 %, тогда как различие между Treat2 и Treat3 – Treat4 в основном сводится к эффекту от снижения НДФЛ.
Метод взвешенных разностей-в-разностях. Анализ эффектов воздействия по подгруппам указывает на то, что влияние реформы могло быть неравномерным. Кроме того, появляются опасения, что снижение неформальной занятости имело внутренние причины, а не было следствием реформы. Несмотря на то, что мы контролируем различия между группами по наблюдаемым и (отчасти) ненаблюдаемым характеристикам, все равно остается некоторая вероятность того, что поведение индивидов из высокодоходных групп имеет какую-то специфику, которую мы не в состоянии учесть.
Поскольку сокращение налоговых ставок происходило в форме дискретных скачков для разных уровней дохода, то эффект реформы, в принципе, можно анализировать методами разрывного дизайна (
где ω
Поделиться книгой: