Помоги проекту - поделись книгой:
Левые столбики на рис. 4.5 показывают (в процентах) величину грубого разрыва для каждого из децилей. Средние столбики гистограммы отражают вклад коэффициентов в наблюдаемый разрыв, а правые – вклад характеристик. Как мы видим, различия в отдачах играют доминирующую роль в формировании разрыва между формальными и неформальными наемными работниками. Это верно для всего распределения, хотя вклад характеристик постепенно растет и достигает трети в последнем дециле. Это означает, что высокооплачиваемые неформальные наемные работники зарабатывают меньше сопоставимых формальных коллег не только из-за определенной «дискриминации» со стороны рынка, но и из-за того, что они обладают относительно худшими характеристиками (например, меньшим человеческим капиталом). Если бы их характеристики не отличались в худшую сторону, то их отставание в оплате было бы меньше на треть. Что же касается малооплачиваемых работников, то относительная недоплата их труда не связана с наблюдаемыми качеством и структурой их рабочей силы.
Рис. 4.5. Декомпозиция различий в заработной плате между формальными и неформальными наемными работниками по квантилям распределения
Если мы добавляем к наемным работникам самозанятых (в соответствии с их формальным или неформальным статусом), то картина получается несколько более пестрой. Для среднего значения распределения разрыв составляет 26 %, но достигает 32–34 % на левом фланге и практически сходит на нет в девятом дециле. Как хорошо видно, роль структуры в формировании разрывов оказывается несущественной вдоль всего распределения. В то же время у неформальных работников характеристики в ряде случаев оказываются несколько лучше, чем у формальных. Такой отрицательный вклад в «качество», по-видимому, может быть связан с неформальными самозанятыми.
Рис. 4.6. Декомпозиция различий в заработной плате между объединенными группами формальных и неформальных работников по квантилям распределения
В литературе по декомпозициям [Fipro et al., 2011] отмечается, что, в принципе, эффект коэффициентов при определенных допущениях можно рассматривать как причинный эффект некоторого воздействия. Это означает, что базовое распределение (в нашем случае – для формальных работников) является контрфактическим для неформальных работников, т. е. таким, каким оно могло бы быть, если все «неформалы» вдруг стали бы «формалами» с теми же контролируемыми характеристиками. Это довольно сильное допущение, предполагающее, что при полном отсутствии на рынке труда «неформалов» распределение «формалов» по величине заработной платы не изменилось бы и осталось бы тем же. В то же время, если мы исходим из жестко сегментированной картины мира (т. е. «формалы» и «неформалы» не замещают друг друга и не конкурируют между собой), то такое допущение возможно, хотя и с точностью до потенциального влияния ненаблюдаемых характеристик.
В случае жесткой сегментации, если бы имели значение только индивидуальные характеристики респондентов, то неформальные работники не имели бы отличий в заработной плате по сравнению с формальными, а в ряде случаев могли бы иметь и премию. Наблюдаемые различия в оплате полностью определяются коэффициентами, т. е. разными отдачами на одинаковые характеристики. А такое может существовать тогда, когда сегменты рынка слабо соприкасаются и в каждом из них действуют свои законы. Это, в свою очередь, может служить одним из свидетельств существования сегментации на рынке труда. По-видимому, вероятность с ней столкнуться выше у менее оплачиваемых неформальных работников, как правило, бедных человеческим капиталом.
4.8. Заключение
Экспансия неформальности в российской экономике делает все более актуальным два исследовательских вопроса. Во-первых, кто они такие, эти неформалы? Чем они отличаются от «нормальных» формальных работников? Во-вторых, влечет ли неформальность какие-либо следствия для благосостояния населения? Если да, то какие? Ответы на них были бы крайне полезны для экономической и социальной политики, претендующей на то, чтобы компенсировать подобные провалы.
В этой главе мы опираемся на кросс-секционные данные РМЭЗ – ВШЭ за 2009 г. Мы выделяем четыре основные группы работающих, образованные простым пересечением по осям формальность/неформальность и работа по найму/самозанятость.
Портреты выделенных таким образом групп не совпадают. Прежде всего, наемные неформалы моложе всех, а самозанятые неформалы – старше. Формально занятые по найму являются наиболее образованными: они контрастно отличаются от неформально занятых наличием профессионального и, прежде всего, третичного образования. Наоборот, неформалы, работающие по найму, имеют самый низкий уровень образования. Различается у них и сфера приложения труда: неформалы по найму с большей вероятностью трудятся в строительстве и сфере услуг, а «формалы» – в бюджетном секторе и правоохранительной сфере. Что же касается самозанятых, то неформалы выбирают строительство, транспорт, торговлю и сферу недвижимости, а формальные – сельское хозяйство и также торговлю и сферу недвижимости.
Наши данные свидетельствуют о том, что средний наемный работник неформального сектора зарабатывает меньше, чем средний наемный работник формального сектора. В то же время заработки самозанятых оказываются выше. Об этом говорят относительное расположение распределений по заработной плате, соотношение средних зарплат, разница в доле зарабатывающих меньше МРОТ. Однако только этих фактов недостаточно для далеко идущих выводов о влиянии неформальности на заработки, поскольку различия могут определяться не самим фактом неформальности, а иными обстоятельствами, сопровождающими ее выбор. Это могут быть как наблюдаемые, так и ненаблюдаемые характеристики работников и рабочих мест. В этом случае заработная плата может оказываться относительно низкой в силу иных обстоятельств, которые транслируются на рынок труда через состояние неформальности.
Более детальный эконометрический анализ, позволяющий контролировать основные наблюдаемые характеристики работников и рабочих мест, показывает, что работа по найму в неформальном секторе сопровождается штрафом в 16 % (по сравнению с формальным), а любая самозанятость, наоборот, сулит значимую премию (29–37 %). При этом для женщин и штрафы, и премии по величине относительно больше, чем для мужчин.
Однако данные оценки предполагают, что сравниваются получатели средних заработков. Что же касается тех работников, заработки которых сильно отклоняются от средних значений, то для них картина может выглядеть иначе. Именно это и выявляет применяемая в исследовании квантильная регрессия.
Для неформалов, занятых по найму, штраф (по сравнению с наемными формальными работниками) заметно сокращается: от –20 % в первом дециле до –12 % в последнем. Его снижение может объясняться тем, что работники, занимающие места в верхней части распределения, лучше экипированы ненаблюдаемым человеческим капиталом. Хотя мы его не можем напрямую учесть, он частично компенсирует межсекторные различия в производительности для работников верхних децилей. Для обеих групп самозанятых движение вдоль распределения по заработкам ассоциируется с ростом премии, которая также может реагировать на улучшение ненаблюдаемых способностей (с +20 % до +50–90 %). Мы можем говорить о том, что структурные изменения, происходящие вдоль распределения заработной платы, связаны с улучшением производительных характеристик неформальных работников в большей мере, чем формальных.
В нижних децилях распределения заработков разрыв между формальными и неформальными наемными работниками почти полностью определяется особенностями функционирования рынка труда (эффектом коэффициентов). Наблюдаемые структурные различия в составе работников здесь не имеют значения. Эта ситуация меняется, когда мы обращаемся к верхним децилям. В этом случае не только сам разрыв меньше, но и соотношение определяющих его факторов оказывается иным: здесь треть приходится на измеряемые различия в структуре, тогда как вклад эффекта коэффициентов, хотя и остается ведущим, сокращается до двух третей.
Однако, если мы объединим занятых по найму и самозанятых по критерию формальности, история выглядит несколько иначе. В этом случае вклад структуры остается несущественным вдоль всего распределения. По-видимому, относительное ухудшение наблюдаемых характеристик (с точки зрения их вклада в разрыв) у неформальных наемных работников компенсируется их улучшением у неформальных самозанятых.
Как же в свете полученных результатов мы могли бы ответить на вопрос, вынесенный в заголовок нашего исследования, – «нормально» ли в российских условиях быть «неформалом»? Сегодня, как показывают наши оценки, неформальная занятость (как бы ее ни определять) охватывает весьма значительную часть рабочей силы и в этом смысле она уже стала «нормальной» для российского рынка труда. То, что она сопровождается потерями в заработках, также можно считать «нормальным», поскольку именно такой эффект фиксируется большинством исследований по другим странам. Даже сама величина этого разрыва, 15–20 %, соответствует результату, чаще всего встречающемуся в работах по проблеме неформальности. Внутренняя неоднородность неформального сектора, наличие в нем самом двух ярусов, с хуже и лучше оплачиваемыми рабочими местами, – еще один факт, выглядящий в свете межстрановых сопоставлений вполне «нормальным». Наконец, «нормальным» (т. е. типичным для исследований на данную тему) является и то, что в российских условиях штраф за неформальность оказывается выше в нижних и ниже в верхних децилях распределения по заработной плате, а также то, что он формируется не столько за счет различий в наблюдаемых характеристиках работников, сколько за счет различий в механизмах зарплатообразования в разных сегментах рынка труда.
Конечно, здесь необходима оговорка. Мы работали с кросс-секционными данными, и у нас не было возможности использовать инструментальные переменные. Даже набор наблюдаемых характеристик, которыми мы оперировали, был достаточно ограниченным. Нельзя исключить, что при включении в анализ дополнительных переменных, наличии панельных данных и использовании более продвинутых методов эконометрического анализа обнаруженный нами разрыв в заработках между формальными и неформальными работниками значительно сократился бы (возможно, даже приблизился бы к нулевой отметке), как это показывают исследования по другим странам. Однако, несмотря на эти возможные уточнения, наш вывод о разных механизмах зарплатообразования в формальном и неформальном секторах, в любом случае, остается в силе.
В более общем смысле наличие на российском рынке труда массивного анклава неформальных рабочих мест со своими специфическими механизмами установления заработной платы можно рассматривать как «провал» существующей институциональной системы. Оно свидетельствует о серьезных ограничениях, препятствующих созданию рабочих мест в формальном секторе и перенаправляющих этот процесс в неформальный сектор. И этот институциональный «провал», видимым проявлением которого выступает растущий дуализм рынка труда, конечно же, невозможно признать «нормальным».
Литература
Guidelines Concerning a Statistical Definition of Informal Employment, endorsed by the Seventeenth International Conference of Labour Statisticians. Seventeenth International Conference of Labour Statisticians: Report of the Conference. Doc. ICLS/17/2003/R. Geneva: International Labour Office, 2003.
Key Indicators of the Labour Market. Geneva: International Labour Office, 2011.
Resolution Concerning Statistics of Employment in The Informal Sector. Resolution II adopted by the Fifteenth International Conference of Labour Statisticians. January 1993. Geneva: International Labour Office, 1993. (http://www.ilo.org/public/english/bureau/stat/res/infsec.htm).
Глава 5. Влияние минимальной заработной платы на неформальную занятость
5.1. Введение
Распространение неформальности часто оказывается связано с особенностями функционирования институтов рынка труда (см. главу 1), среди которых особая роль принадлежит минимальной заработной плате (МЗП). Стандартная конкурентная модель спроса на труд предсказывает, что если предельная производительность труда работников ниже уровня МЗП, то работодателю невыгодно нанимать таких работников. Таким образом, введение/повышение МЗП может приводить к сокращению занятости работников с низкой производительностью труда. Эмпирической оценке этой гипотезы посвящены сотни работ[71].
Однако у работодателей часто есть и другая возможность – не соблюдать законодательство и платить работникам заработную плату ниже МЗП, если риск наказания невелик. Это фактически означает уход в «неформальность». В свою очередь, работник может предпочесть такую неформальную занятость безработице, если вероятность найти работу в формальном секторе для него невелика, а государственная поддержка безработных недостаточна.
Подавляющее большинство эмпирических исследований влияния МЗП на неформальную занятость посвящено развивающимся странам. Существующие работы, к сожалению, не дают однозначного ответа. Повышение МЗП может приводить как к росту неформальной занятости и сокращению формальной, так и к сокращению их обеих или же вовсе не оказывать никакого влияния на неформальную занятость. Это зависит от многих сопутствующих обстоятельств. Для развитых стран и переходных экономик исследований такого рода практически нет.
В данной главе анализируется вопрос: способствует ли повышение МЗП распространению неформальной занятости в условиях российского рынка труда? Для этого мы используем квартальные региональные показатели уровня неформальной занятости, а также помесячные региональные данные о средней и минимальной заработной плате за период 2001–2010 гг. Наше эконометрическое исследование следует методологии, представленной в работе Д. Ньюмарка и В. Уошера [Newmark, Washer, 1992].
Российский случай предоставляет хорошие возможности для изучения эффектов МЗП на рынок труда. Минимальный размер оплаты труда (МРОТ) задает федеральный стандарт, ниже которого работодатели любого региона не имеют права устанавливать заработную плату, но сами регионы сильно различаются по ключевым социально-экономическим характеристикам, включая уровни заработной платы и производительности труда. В одних регионах работодатели могут практически не замечать МРОТ (поскольку он для них слишком мал), а в других регионах тот же самый МРОТ может оказаться чувствительным ограничением. На это указывают сильные межрегиональные различия в индексе Кейтца (соотношение между МЗП и средней заработной платой). Например, в 2001–2006 гг. его минимальная величина по регионам составляла около 5 %, а максимальная – около 25 %.
В рассматриваемый нами период в России МРОТ повышался 8 раз. Последние два повышения (в сентябре 2007 г. и январе 2009 г.) привели к его росту примерно на 110 и 90 % соответственно. В мировой практике даже среди развивающихся стран сложно найти примеры таких резких одномоментных повышений МЗП[72]. С сентября 2007 г. субъекты федерации получили право устанавливать собственные МЗП, которые должны быть не ниже уровня федерального МРОТ. В результате всех этих изменений в сентябре 2007 г. индекс Кейтца в целом по России более чем в 2 раза (!) превышал значение для августа 2007 г., а в январе 2009 г. он был более чем в 2,5 раза (!!) выше, чем в декабре 2008 г. Сильно возросла и межрегиональная вариация в «тяжести» МЗП для работодателей: минимальная величина индекса Кейтца среди регионов в 2009 г. выросла почти до 14 %, а максимальная превысила 50 %. Естественно предположить, что такие мощные скачки не могли пройти незамеченными для рынка труда.
Удивительно, однако, что исследований, изучающих и/или оценивающих эффекты МЗП на рынок труда в целом и на неформальную занятость в частности, в России практи чески нет[73]. Действующий Трудовой кодекс содержит прямое требование того, чтобы законодательно установленный минимальный размер оплаты труда был не ниже прожиточного минимума. Поскольку эта цель еще не достигнута, а политическое давление, направленное на ее достижение, периодически усиливается (особенно в предвыборные периоды), по-видимому, российскому рынку труда еще предстоят неоднократные повышения уровня минимальной оплаты. Это придает данной теме политическую актуальность.
В следующем разделе представлен обзор теоретических и эмпирических исследований о влиянии МЗП на неформальную занятость. Третий раздел посвящен МЗП в России: в нем рассматривается динамика МЗП, обсуждается институциональный механизм ее установления и возможное взаимодействие с другими институтами рынка труда. В четвертом и пятом разделах описываются методология и используемые данные. В шестом представляются и обсуждаются основные результаты проведенного анализа. Заключение подводит итоги исследования.
5.2. Что говорят исследования
Обзор литературы по интересующей нас теме мы начинаем с краткого обсуждения тех исследований влияния МЗП на рынок труда, которые предполагают (явно или неявно) полное соблюдение законодательства всеми участниками рынка труда. Хотя в этом случае возможность неформальной занятости игнорируется, влияние МЗП на неформальную занятость во многом зависит от того, как она влияет на формальную.
Исследования, игнорирующие проблему неформальности, как правило, посвящены развитым странам, где она не столь остра, а инфорсмент законодательства весьма эффективен. Для развивающихся же стран предпосылка о полном соблюдении законодательства о МЗП является малоправдоподобной. Как отмечают Д. Ньюмарк и В. Уошер [Neumark, Wascher, 2008, р. 99], «анализ влияния минимальной заработной платы на занятость в развивающихся странах осложняется рядом факторов. Во-первых, на рынках труда развивающихся стран присутствует большой неформальный сектор, в котором как законодательство о минимальной заработной плате, так и другое законодательство не соблюдаются… Во-вторых, даже в формальном секторе соблюдение законодательства о минимальной заработной плате не гарантировано…».
Влияние МЗП на рынок труда в условиях полного соблюдения законодательства. МЗП является одной из наиболее противоречивых тем, как в экономической науке, так и в экономической политике. Как отмечает Д. Ньюмарк с соавторами [Neumark et al., 2013], «споры о влиянии МЗП на экономику и рынок труда (в США) идут как минимум с момента основания Департамента труда в 1913 г.». Эти споры носили преимущественно теоретический характер вплоть до принятия Закона о стандартах справедливого труда (Fair Labor Standarts Act) в 1938 г., который впервые ввел в США минимальную заработную плату. Однако и с накоплением фактического материала, и появлением множества эмпирических исследований однозначное мнение о влиянии МЗП так и не сложилось.
Введение МЗП с «благими» намерениями – с целью защиты работников от занижения оплаты труда работодателем, сокращения бедности и неравенства или стимулирования потребления со стороны низкодоходных групп населения – часто подвергается критике за возможное негативное влияние на рынок труда. Одной из первых работ, заложивших исследовательские традиции и обозначивших основные вопросы и направления анализа в данной области, является работа Дж. Стиглера [Stigler, 1946].
Основу для критики составляет стандартная конкурентная модель рынка труда, которая предсказывает, что установление МЗП выше равновесного уровня заработной платы приведет к увеличению числа безработных. Во-первых, те, чья производительность труда меньше МЗП, потеряют работу[74]. Во-вторых, к поиску работы приступят дополнительные работники, чья резервная заработная плата окажется ниже введенной МЗП. В результате общий уровень безработицы возрастет, а общий уровень занятости сократится. Эти негативные эффекты должны сильнее всего проявляться для относительно низкооплачиваемых групп занятых (например, низкоквалифицированных работников и/или молодежи), в интересах которых, якобы, и вводится МЗП. Таким образом, несмотря на вероятный рост заработной платы у части работников, совокупный эффект для благосостояния может быть отрицательным.
Схожий повод для критики возникает и в ситуации, когда региональные рынки труда гетерогенны, а МЗП устанавливается на едином для всех регионов уровне. В этом случае один и тот же уровень МЗП будет по-разному влиять на «сильные» и «слабые» региональные рынки труда. В «сильных» регионах (с относительно высокими уровнями производительности) производительность труда многих работников будет оставаться выше МЗП, так что сокращения занятости в них практически не произойдет. Однако в «слабых» регионах производительность многих работников может оказаться ниже МЗП. Следовательно, работодатели после введения МЗП будут стараться сократить занятость, а в дальнейшем будут менее склонны нанимать работников, чем работодатели в других, более благополучных регионах. Но это одна, хотя и доминирующая, точка зрения.
Согласно другой точке зрения, стандартная конкурентная модель не совсем адекватно описывает функционирование рынка труда. В отличие от идеальных условий совершенной конкуренции, на практике многие фирмы обладают некоторой монопсонической «властью» в установлении заработных плат. Возможные причины существования такой власти разнообразны – это недостаток информации у работников о наличии вакансий у других работодателей, издержки смены и поиска работы, издержки возможной трудовой миграции и т. д.[75] Целый ряд эмпирических исследований подтверждают существование такой власти [Ashenfelter et al., 2010]. Обладая монопсонической властью, работодатели могут устанавливать заработные платы ниже уровня предельной производительности труда работников. В таких случаях введение МЗП может не только поднимать уровень оплаты труда, но и увеличивать занятость (см., например: [Boal, Ransom, 1997])[76]. Одним из наиболее известных эмпирических исследований в этом направлении является работа Д. Карда и А. Крюгера [Card, Kruger, 1994].
Серьезный политический интерес к МЗП и неоднозначные предсказания ее эффектов со стороны экономической теории способствовали появлению огромного массива эмпирических исследований. Значительная часть этих исследований выполнена по США, однако даже для этой страны результаты сильно разнятся. В одних работах обнаруживается негативное влияние МЗП на занятость, в других значимого влияния не обнаруживается, или даже фиксируется положительный эффект. Результаты неоднозначны и по другим развитым странам (подробнее, см. обзор исследований по США и другим развитым странам: [Neumark, Wascher, 2008, ch. 3]).
Влияние МЗП на рынок труда при наличии нерегулируемого сектора. Даже в условиях совершенной конкуренции предсказания о том, как введение МЗП повлияет на занятость и безработицу, становятся менее однозначными, если наряду с регулируемым сектором рынка труда, в котором законодательство о МЗП применяется, существует еще и нерегулируемый сектор, на который оно не распространяется. Как отмечал еще Дж. Стиглер [Stigler, 1946, р. 358], уволенные вследствие внедрения МЗП работники могут переходить не только в безработицу или неактивность, но также и в нерегулируемую занятость. Более подробно влияние МЗП на рынок труда при наличии нерегулируемого сектора в дальнейшем было проанализировано в работах Ф. Уэлша [Welsh, 1976], Я. Минцера и Э. Грамлиха [Mincer, 1976; Gramlich, 1976]. Дополняя друг друга, эти исследования положили основу двухсекторной модели рынка труда, широко применяющейся для анализа последствий введения МЗП[77].
В стандартной версии этой модели предполагается, что для регулируемого сектора последствия от установления МЗП на уровне выше равновесной заработной платы такие же, как и в случае простой односекторной модели. Возникает пул безработных, состоящий из двух групп индивидов. Первая включает работников, уволенных из-за того, что их производительность труда оказывается ниже новой МЗП. Вторая состоит из людей, вышедших на рынок труда из состояния экономической неактивности, поскольку их резервная заработная плата оказалась ниже или равна МЗП, но при этом выше равновесного для них уровня заработной платы. При отсутствии нерегулируемого сектора безработные оставались бы безработными, пребывая в поиске и/или ожидая появления рабочего места, либо переходили бы в неактивность. В рамках двухсекторной модели у них появляется дополнительная опция – возможность получить работу в нерегулируемом секторе.
Выбор между безработицей и занятостью в нерегулируемом секторе зависит от соотношения между ожидаемой заработной платой в регулируемом секторе (
Среди основных предсказаний двухсекторной модели лишь два можно считать однозначными. Во-первых, после введения[79] МЗП занятость в регулируемом секторе сократится, что является стандартным предсказанием односекторной конкурентной модели. Во-вторых, заработная плата в нерегулируемом секторе будет ниже МЗП. Изменения же в уровнях занятости и заработной платы в нерегулируемом секторе, а также в общих уровнях занятости и безработицы зависят от состояния целого ряда параметров (эластичностей спроса на труд в регулируемом и нерегулируемом секторах, размера превышения МЗП над равновесной заработной платой, вероятности найти работу в регулируемом секторе и т. д.), а потому не могут быть предсказаны однозначно. Можно также отметить, что в сравнении с простой односекторной моделью наличие нерегулируемого сектора может смягчать негативное влияние МЗП на работников с низкой производительностью труда, так как предоставляет им возможность выбора между безработицей и занятостью, хотя и с меньшей, чем до введения связывающей МЗП, заработной платой. Такой результат указывает на то, что МЗП может способствовать углублению неравенства в оплате труда (тогда как в односекторной модели неравенство при этом должно снижаться).
Влияние МЗП на рынок труда при наличии возможности несоблюдения законодательства. Трудовое законодательство и, в частности, законодательство о МЗП на практике может соблюдаться в отношении далеко не всех работников, на которых оно распространяется «на бумаге». Одна из первых работ, где был представлен анализ мотивов и оценки масштабов несоблюдения законодательства о МЗП работодателями, – работа О. Ашенфельтера и Р. Смита [Ashenfelter, Smith, 1979]. Согласно полученным результатам, в США в отраслях и профессиях, покрытых МЗП, законодательство соблюдалось примерно в 69 % случаев. В 1975 г., после введения нового федерального уровня МЗП, эта доля сократилась примерно до 60 %, при этом для некоторых подгрупп работников этот показатель был еще ниже[80]. К. Кортес [Cortes, 2004], применяя методику О. Ашенфельтера и Р. Смита на данных за более поздние годы (1997 и 1998 гг.), получает, что уровень соблюдения МЗП не превышал 30 % для мужчин. Эти оценки говорят о том, что несоблюдение законодательства о МЗП имеет место даже в самых развитых странах. Конечно, в развивающихся странах оно распространено намного больше [Squire, Suthiwart-Nareput, 1997].
Возможность несоблюдения законодательства о МЗП означает, что на рынке труда существует неформальная занятость[81]. Понятие неформальной занятости в общем случае не идентично понятию нерегулируемой занятости, обсуждавшемуся выше. Если в первом случае предполагается, что часть работодателей выплачивает заработную плату ниже минимальной, не имея на это право, то во втором – они выплачивают заработную плату ниже минимальной и по закону имеют на это право. В обоих вариантах «двухсекторности» теоретические предсказания об эффектах МЗП на общую занятость и безработицу, а также на распределение занятости между секторами являются схожими и неоднозначными.
Традиция моделирования ситуации, при которой работодателям выгодно не соблюдать законодательство о МЗП, заложенная в работе О. Ашенфельтера и Р. Смита [Ashenfelter, Smith, 1979], была в дальнейшем продолжена в целом ряде исследований. Исходной точкой анализа является гипотетическая ситуация, когда законодательство не соблюдается ни одним работодателем [Chang, Ehrlich, 1985]. Обычно предполагается, что решение соблюдать или не соблюдать законодательство о МЗП зависит от вероятности быть «пойманным» (0 <
Г. Янив [Yaniv, 2004; 2006] указывает, что при тех же самых предпосылках предложение труда тоже положительно реагирует на ненулевую вероятность обнаружения нарушения (и последующую выплату компенсации работнику). В отличие от кривой спроса на труд, кривая предложения труда поворачивается против часовой стрелки (вокруг точки пересечения с МЗП). В результате поворота как кривой спроса, так и кривой предложения, изменение занятости нельзя предсказать однозначно, но можно констатировать, что понижающий эффект на уровень заработной платы в неформальном секторе только усиливается.
Однако гораздо более «реальной» для рынков труда многих стран является ситуация частичного соблюдения законодательства о МЗП, когда часть работодателей соблюдает законодательство, а часть – нет. Моделирование этой ситуации требует ухода от предпосылки об однородности фирм, присутствующей в моделях полного (не)соблюдения [Kim, Yoo, 1989]. Вероятность быть пойманным вполне может быть разной для разных фирм и зависеть, например, от их размера [Rauch, 1991]. Фирмы могут различаться также по величине издержек, которые они несут в случае обнаружения несоблюдения законодательства о МЗП, так как кроме стандартных штрафов могут возникать издержки другого рода, например, связанные с потерей репутации.
Предсказания двухсекторной модели рынка труда в случае, когда второй сектор является неформальным, и в случае, когда второй сектор является нерегулируемым, во многом схожи. В обоих случаях после повышения МЗП направление и масштаб изменений в занятости во втором секторе, а также изменений в общей занятости и безработице не могут быть предсказаны однозначно. В сравнении с моделью с «нерегулируемостью» модель с «неформальностью» обладает дополнительной характеристикой, усиливающей неопределенность исходов; это – инфорсмент законодательства во втором секторе. Однако обе модели сходятся в том, что занятость в регулируемом/формальном секторе после повышения МЗП должна сократиться, а заработная плата в нерегулируемом/неформальном секторе будет ниже МЗП. При этом в модели с неформальной занятостью и при наличии какого-либо (ненулевого) инфорсмента законодательства уровень заработных плат во втором секторе будет ниже, чем в модели с нерегулируемой занятостью.
Влияние МЗП на неформальную занятость: обзор эмпирической литературы. Как уже было отмечено, подавляющее большинство эмпирических исследований о влиянии МЗП на неформальную занятость выполнено на данных по развивающимся странам. При этом теоретическую основу для многих из них составляет модель двухсекторного рынка труда Уэлша – Минцера – Грамлиха. Как отмечается в работе [Comola, Mello, 2011], данная модель является вполне конвенциональной в данном случае.
Выборка из 14 таких работ представлена в табл. П5-1. (Отметим, что работ о влиянии МЗП на неформальность, конечно, гораздо больше, но мы фокусируем внимание только на тех, где рассматривалось влияние МЗП на занятость.) В них использовалась различная методология оценивания, данные разного типа и разные определения неформальности, что делает бессмысленным сопоставление количественных оценок, а потому мы ограничимся обсуждением лишь качественных результатов.
Л. Белл [Bell, 1997] анализировала влияние МЗП на занятость в формальном секторе в
Ф. Хамиди и К. Террел [Hamidi, Terrell, 2001] для Коста-Рики находят, что МЗП положительно влияет на формальную занятость, но не влияет на неформальную. Однако Г. Джиндлинг и К. Террел [Gindling, Terrell, 2007], анализируя другой период времени и используя иную методологию, приходят к противоположному результату для этой страны – сокращению занятости в формальном секторе. Для Перу в ответ на повышение МЗП было обнаружено сокращение как формальной, так и неформальной занятости [Baanante, 2005]. Для
Одной из наиболее исследованных развивающихся стран является Бразилия. П. Файзильбер [Fajnzylber, 2001] находит, что в ответ на рост МЗП сокращение неформальной занятости происходило в большей мере, чем сокращение формальной. Ф. Карнейро [Carneiro, 2004], используя другие данные и другую методологию, а также рассматривая более длительный период, подтверждает сокращение занятости в формальном секторе, но выявляет ее рост в неформальном. С. Лемос [Lemos, 2004], анализируя тот же период, но используя панельные данные по регионам, обнаруживает, что сокращение занятости в неформальном секторе происходит активнее, чем в формальном. Наконец, в более поздней работе С. Лемос [Lemos, 2009] не находит значимого влияния повышения МЗП ни на формальную, ни на неформальную занятость. (Следует отметить, что в данной работе во всех спецификациях для неформального сектора коэффициент при МЗП является положительным, а для формального – отрицательным.)
Дополнительная неоднозначность в применимости двухсекторных моделей рынка труда для объяснения влияния МЗП на неформальную занятость возникает из-за того, что многие эмпирические исследования обнаруживают, что уровень оплаты труда в неформальном секторе возрастает после повышения МЗП (такой феномен получил в литературе название «эффект маяка» (
Завершая данный раздел, следует отметить, что существует также несколько межстрановых исследований, пытающихся объяснить различия в уровне неформальности через различия в институтах рынка труда, в том числе различия в уровнях МЗП. Так, например, Саджет [Saget, 2001], рассматривая годовые данные по шести странам Латинской Америки за несколько лет, не обнаружила значимой корреляции между долей занятых в неформальном секторе и индексом Кейтца. Интересно отметить, что среди подобного рода исследований нам известны две работы, анализирующие влияние МЗП на неформальность в развитых странах [Fialova, Schneider, 2011; Hazans, 2011]. В первой работе влияния не обнаружено, во второй значимая корреляция была обнаружена только на одной из подвыборок стран.
Как можно видеть, выводы исследований весьма разнообразны. Как формальная, так и неформальная занятость могут расти, сокращаться или вовсе не меняться после изменений в МЗП. Таким образом, существующая эмпирическая литература по развивающимся странам не позволяет сделать какие-либо однозначные выводы и, к сожалению, не помогает развеять «туманность» предсказаний теоретических моделей двухсекторного рынка труда. Это свидетельствует о востребованности новых эмпирических исследований.
Перед тем, как перейти к подробному описанию используемых нами данных и методологии и обсуждению полученных результатов, имеет смысл охарактеризовать, что представляет собой институт МЗП в России.
5.3. Минимальная заработная плата в России
До сих пор говоря о МЗП, мы имели в виду институт минимального стандарта оплаты труда безотносительно к его страновым особенностям. Переходя к российскому опыту, мы не можем абстрагироваться от них. В России законодательство разделяет понятия минимального размера труда (МРОТ), единого для всей страны, и минимальной заработной платы, устанавливаемой в субъектах федерации.
В 1990-е годы была принята целая серия Федеральных законов РФ «О повышении минимального размера оплаты труда» (см. табл. П5-2 в Приложении). В 1992–1994 гг. повышения МРОТ происходили на фоне высокой инфляции, которая достаточно быстро сводила на нет возможные эффекты для экономики и рынка труда. Серия повышений МРОТ, которые имели место в 2000-е годы, отражена в табл. П5-3 (в Приложении). Два наиболее значительных из них произошли в сентябре 2007 г. и январе 2009 г. В номинальном выражении МЗП выросла на 110 и 90 % к предыдущим месяцам соответственно.
Поделиться книгой: