Миры Роберта Хайнлайна. Книга 15

— Это — мне? Может быть, ошибка?

— Старик не ошибается. Распишитесь в получении. Вот здесь.

Я заставила его подождать, пока не прочитала то, что было написано мелким шрифтом.

— Но вот тут написано: «Все время держать перед глазами». А я, пардон, имею обыкновение спать иногда.

— В таком случае вам следует позвонить в архив, позвать ответственного за секретные документы — это я, — и я тут же приду к вам. Звоните обязательно.

— О’кей.

Я расписалась в формуляре, подняла взгляд и увидела, что он внимательно меня разглядывает.

— Ну, чего уставился?

— О… Простите… Мисс Фрайди, вы очень красивая!

Никогда не знаю, как следует отвечать на подобные высказывания. Я-то знаю, что никакая я не красивая. Фигура у меня что надо, это да, но сейчас я была укрыта одеялом.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Ну, у нас тут все знают, кто вы такая! Ну вы понимаете. Две недели назад. На ферме. Это же вы там были.

— О! Да. Это была я. Но я этого почти не помню.

— Зато я помню! — воскликнул он, и глаза его сверкнули. — Это была моя первая боевая операция, и я счастлив, что меня взяли!

Ну что бы вы сделали на моем месте?

Я сделала вот что: взяла его за руку, притянула к себе и крепко поцеловала — полудружески, полулюбовно. Возможно, следовало его поблагодарить более щедро, но он как-никак на работе, а я больна, так что было бы в высшей степени нечестно давать авансы — особенно такому милому юноше с такими честными глазами.

— Спасибо, что спас меня, — сказала я торжественно.

Милый, какой милый — весь зарделся! Видно было, что он по-настоящему счастлив.

Потом я долго не спала — все читала книгу, и в конце концов ночная сестра сделала мне замечание. Ну, это ладно — сестры по долгу службы должны ворчать на недисциплинированных пациентов. Я не собираюсь цитировать этот бесценный документ, но вы прочитайте хотя бы названия глав — каково!

Первый раздел назывался «БЕЗОТКАЗНОЕ ОРУЖИЕ».

Потом следовали подзаголовки: «Терроризм как искусство», «Терроризм как движущая сила политики», «Терроризм — средство заработка», «Выдающиеся террористы», «Общество милосердных убийц», «Каноны Гильдии профессиональных террористов», «Террористы-любители — имеют ли они право на существование?», «Почетные палачи. Избранные случаи из истории», «К вопросу о предрассудках: «Мокрые дела» — следует ли так говорить?», «Материалы семинара «Техника и инструменты».

Вот это да! Читать все подряд было противно, но я все-таки читала. Удовольствие ниже среднего. Какая грязь!

В итоге я решила не только не менять амплуа, но и никогда больше не поднимать вопрос о своей переориентации. Пусть Босс сам говорит об этом, если ему хочется. Я включила терминал, вызвала архив и сказала, что мне нужен сотрудник, ответственный за хранение секретной документации, чтобы сдать документ под таким-то номером, и пусть он захватит мой формуляр.

— Будет исполнено, мисс Фрайди, — ответила женщина.

Мать моя пробирка, какая предупредительность!

Я с нетерпением ожидала появления юноши. Стыдно признаться, но книга оказала на меня совершенно неожиданное действие. Ночь была на исходе, небо уже начало светлеть, стояла дивная тишина. Ей-богу, если бы этот красавчик до меня дотронулся, я бы, пожалуй, забыла о том, что я инвалид, и не устояла бы. Нет, определенно, если уж говорить о переориентации, то в первую очередь нужно было бы надеть на меня пояс целомудрия — железный и с большим, тяжелым амбарным замком!

Но пришел не он — оказалось, что моего славного знакомца отправили на задание. Мой формуляр принесла женщина, на вид немного постарше меня — та самая, которая ответила мне по видеофону. Я почувствовала облегчение и разочарование и вдобавок разозлилась на себя за то, что была разочарована. Неужели при выздоровлении у всех возникают такие проблемы? И как вообще в больницах с дисциплиной в этом плане? Я никогда не болела подолгу, поэтому просто не представляла, как и что в этом смысле происходит.

Ночная дежурная архива забрала книгу и сразила меня наповал вопросом:

— А мне как — поцелуя не полагается?

— О! Так вы тоже там были?

— Все были там, дорогая, все кто только мог — нам жутко не хватало людей той ночью. Не скажу, чтобы я была таким уж асом в боевых вылазках, но все-таки, начальную подготовку я проходила в свое время, как все. Да, я тоже была там. Ни за что бы не отказалась!

Я сказала и ей:

— Спасибо, что спасла меня! — и поцеловала ее.

Я-то сделала это чисто символически, чего нельзя было сказать о ней. Ее ответный поцелуй был крепок и недвусмыслен. Она совершенно четко дала мне понять, что, как только я воспылаю страстью к особе женского пола, мне стоит только свистнуть — и она не заставит себя ждать.

Ну что тут будешь делать? Есть в жизни ситуации, к которым никогда нельзя заранее приготовиться. Да, я должна была быть ей благодарна за спасение моей жизни — ведь она рисковала своей ради меня — кроме шуток. Из рассказа Босса я поняла, что операция была не из легких. Причем надо учесть, что Босс всегда описывал любую ситуацию с просто кошмарной недооценкой подробностей. Он бы запросто описал полное разрушение Сиэтла как «небольшой сейсмический инцидент». Благодаря ее за спасение моей жизни, могла ли я обидеть ее?

Не могла. Поэтому я со своей стороны дала ей понять, что смысл ее безмолвного призыва мне ясен, но при этом тайком скрестила, как делают дети, средний и указательный палец на левой руке, что означало, что я вовсе не собираюсь выполнять свое безмолвное обещание.

Наконец она оторвалась от моих губ, но из объятий меня не выпускала.

— Дорогая Фрайди, — сказала она, — хочешь, скажу кое-что по секрету? Ты помнишь, как ты отбрила того нахала, которого там все они называли Шефом?

— Помню.

— Так вот — у нас этот кусок пленки по рукам ходит. Все наши просто в восторге от того, как ты его заткнула. А особенно я.

— Забавно. Не иначе как ты ее и переписала, эту пленку?

— Ну как тебе такое в голову пришло? — улыбнулась она. — Но ты же не против?

Я ненадолго задумалась и ответила:

— Нет. Конечно, нет. Если люди рисковали жизнью ради моего спасения и теперь радуются, когда слышат, что я сказала тому ублюдку, как я могу быть против? Пусть слушают. Но честно сказать, я обычно так не разговариваю с людьми.

— А никто так и не думает! — поспешно заверила она меня, чмокнув в щеку. — Но ты сделала это именно тогда, когда было нужно, и все женщины здесь гордятся тобой. И мужчины тоже.

Похоже, ей не хотелось от меня уходить, но тут вошла дежурная сестра и строго-настрого приказала мне немедленно спать и пригрозила, что сделает мне укол снотворного. А я и не особенно сопротивлялась.

— Эй, Голди, привет! — сказала служащая архива. — Ну, доброй ночи, милая, — попрощалась она со мной и ушла.

Голди? «Золотистая»… Наверняка не имя, а прозвище. Яркая блондинка — ну прямо с рекламной картинки. Она спросила:

— Куда тебе сделать укол — в руку или в бедро? Кстати, на Анну внимания не обращай и не бойся ее. Она не опасна.

— Да нет, все нормально.

Похоже было, что Голди не только все видела, но и все слышала. Похоже? Нет — очевидно.

— Скажи, а ты тоже там была? Ну, на ферме? Когда дом загорелся?

— Нет. Вот когда дом загорелся, меня там уже не было. Я была с тобой в карете «Скорой помощи» — мы спешили как могли, чтобы скорее доставить тебя сюда. Ты была очень плоха, мисс Фрайди.

— Могу себе представить! Голди, поцелуй меня на ночь!

Ее поцелуй был теплый, дружеский и совсем не требовал ответа.

Позднее я узнала, что Голди была одной из тех четверых, кто был послан в дом, чтобы вынести меня оттуда, — один был вооружен только ножовкой, двое вооружены и отстреливались, а Голди — не вооружена, при ней была только медицинская сумка. Но сама она об этом даже не обмолвилась — ни в этот раз, ни позднее.

Мне кажется, что все время после того, как я попала в больницу, я впервые — за исключением тех дней, что провела со своей семьей в Крайстчерче, — была так тепло, спокойно, безмятежно счастлива — каждый день и каждую ночь. Почему? Потому что не была одинока? Потому что чувствовала себя равной среди равных?

Нет, не поэтому. Вы уже, я думаю, понимаете, что главные перемены в моей жизни произошли раньше. У меня давно не было идентификационной карточки, в которой стояли две убийственные буквы — «ИЧ» — искусственный человек. Я могла зайти в душ, не опасаясь, что мне предложат занять крайнюю кабинку. Но ни фальшивая идентификационная карточка, ни мнимая родословная души не согреют. Они только для того и годятся, чтобы вы могли избежать дискриминации и презрения. Все равно вы прекрасно понимаете, что на всей Земле, да и не только на Земле, нет ни одной страны, где таким, как вы, дадут гражданство. Зато есть куча мест, откуда вас вышвырнут, или даже пристрелят, или продадут, если выяснят, кто вы такой на самом деле.

Искусственник лишен гораздо большего, чем родословная. «Где вы родились?» Ну, строго говоря, я вообще не родилась. Я была произведена на свет в лаборатории биоинженерии Детройтского университета. Патент на мое производство принадлежит концерну «Менделин» в Цюрихе. Неплохой такой разговорчик для первого знакомства, а? Но вы такого разговора никогда не услышите — он бы резал слух потомкам тех, кто прибыл в Америку на «Мейфлауэре», и тем, чьи гербы и титулы перечислены в «Синей книге». В моих документах (по крайней мере, в одном из них) значилось, что я родилась в Сиэтле — разрушенном землетрясением городе, где погибли все документы. Идеальное место для потери родителей.

Поскольку я никогда не бывала в Сиэтле, я самым тщательным образом изучила всю литературу и фотографии, какие только смогла разыскать. Теперь самый закоренелый старожил Сиэтла не смог бы уличить меня во лжи.

Но то, что я чувствовала, когда поправлялась и приходила в себя после зверского изнасилования и грубого допроса, не было ни враньем, ни подлогом, и мне самой не было никакой нужды врать никому. Никому — не только Анне, Голди и Теренсу — тому самому юноше, но и двум дюжинам остальных, с кем я познакомилась за время пребывания в больнице, пока доктор Красный не выписал меня. С этими людьми я общалась лично, но на самом деле их было гораздо больше — сколько именно, не могу даже догадываться. Босс добился строгой дисциплины — сотрудники его организации не должны были встречаться друг с другом, если такой необходимости не диктовали дела. Это было таким же не подлежащим обсуждению законом, как и его извечная привычка избегать ответов на вопросы. Ты не сможешь никому выболтать тайн, которых не знаешь, и не сможешь предать человека, которого никогда в глаза не видел.

Но Босс придумывал законы и правила не только ради законов и правил. Ведь познакомившись с сотрудником по работе, ты мог продолжать поддерживать с ним дружеские отношения. Босс не поощрял такой дружбы, но был не настолько глуп, чтобы запрещать ее. Как следствие этого — Анна частенько забегала ко мне по вечерам перед дежурством в архиве.

Она ни разу не потребовала от меня материального воплощения полагающейся ей благодарности. Да и большой возможности для этого, честно говоря, не было. Я не хотела разочаровывать ее — наоборот, дойди дело до этого, я сумела бы повести себя так, будто мне первой это в голову пришло.

Но она вела себя смирно. Думаю, она действовала подобно тонко чувствующему мужчине, который ни за что на свете не станет навязываться женщине, если понимает, что она этого не хочет. Правда, таких мужчин на свете маловато.

В один прекрасный вечер незадолго до выписки я была особенно счастлива — в этот день я познакомилась еще с двумя своими спасителями — по обыкновению, они поцеловали меня на ночь, и я как раз занималась тем, что объясняла Анне, как много это значит для меня, и пыталась растолковать ей, почему это именно для меня так много значит, поскольку я не совсем тот человек, за которого все меня принимают.

Она прервала меня:

— Дорогая Фрайди, послушай свою старшую сестричку…

— А? Что, я сболтнула лишнее?

— Ну… похоже, собиралась. Помнишь ночь, когда мы познакомились, — ты тогда вернула в архив книгу? Дело в том, что у меня есть допуск к сверхсекретным документам — им меня одарил наш дорогой мистер Хромуля много лет назад. Та книга, которую ты вернула, находится там, откуда я ее всегда могу взять. Но я никогда ее не открывала и никогда не стану этого делать. На обложке гриф: «Убедитесь в возврате», но мне никто никогда не говорил, должна ли я убеждаться в том, что именно мне вернули. Ты прочитала книгу, но я даже не знаю, что это за книга — ни названия, ни о чем она. Знаю только номер, под которым она хранится в архиве.

Это из области нашей работы. И это не такая уж новость — существовали же когда-то особые военные подразделения. Кажется, они назывались иностранным легионом. Так там было такое правило, что у легионера не было другого прошлого — его жизнь начинала отсчет со дня зачисления в легион. Мистер Хромуля хочет, чтобы у нас было точно так же. Например, если нам нужно принять на службу искусственника или живой артефакт, об этом будет знать только тот, кто принял его на работу. Я это знаю, потому что когда-то этим занималась. Документы сжигаются, иногда применяются небольшие пластические операции — вырезаются участки кожи или слизистой с лабораторными метками, и эти участки подвергаются регенерации…

Когда все проделано, этому сотруднику нет нужды больше волноваться, что кто-то подойдет сзади и положит руку ему на плечо или что его вышвырнут из очереди. Он может даже жениться и иметь детей, не волнуясь за их будущее. Он может не беспокоиться и о том, что знаю правду я или еще кто-то на моем месте, — таких сотрудников специально тренируют на забывчивость. Так вот, моя милая, я не знаю, о чем ты думаешь. Но если это что-то такое, о чем ты не имеешь обыкновения рассказывать людям, то лучше и мне не говори. Иначе утром ты будешь себя проклинать.

— Нет, нет!

— Ну хорошо, давай договоримся так. Если через неделю у тебя это желание не пройдет, тогда и расскажешь. Договорились?

Анна была права — через неделю никакой необходимости рассказывать ей правду уже не было. Но на девяносто девять процентов я была уверена, что она и так все прекрасно знала. Ну что же — тем более приятно, что тебя любит человек, который считает, что искусственники — не монстры, не люди низшего сорта.

Не могу с полной уверенностью сказать, знали ли о моей истинной сущности остальные мои друзья. (Босса я не имею в виду — этот, конечно, знал наверняка. Но он не был моим другом, он был моим Боссом.) Но было похоже, что мои новые товарищи, узнай они всю правду обо мне, не стали бы относиться ко мне хуже. Все, что имело для них значение — это был ли ты из окружения Босса.

Однажды вечером Босс появился собственной персоной, опираясь на костыли и тяжело дыша. Его сопровождала Голди. Он тяжело опустился в кресло и сказал Голди:

— Благодарю вас, сестра, вы свободны.

Мне же он приказал:

— Разденься!

Скажи мне такое любой другой мужчина, это прозвучало бы либо как оскорбление, либо как искушение, в зависимости от ситуации. От Босса же услышать такое означало всего-навсего, что нужно было сделать, как он сказал. Голди это так и поняла, поэтому кивнула и вышла, а Голди — профессионал высокого класса, она бы не побоялась схватиться с самим Шивой-разрушителем, если бы он попытался сделать что-то нехорошее с ее пациенткой.

Я быстро разделась и стала ждать, что скажет Босс. Он придирчиво оглядел меня с головы до ног.

— Похоже, они снова одинаковые.

— Мне тоже так кажется.

— Доктор Красный сказал мне, что он сделал пробу на лактацию. Результат положительный.

— Да. Он вводил мне какие-то гормоны, из обеих желез выделилось что-то такое жиденькое. Было довольно забавно. Потом он восстановил гормональное равновесие, и все пропало.

Босс хмыкнул:

— Повернись кругом. Так. Теперь покажи мне ступню правой ноги. Хорошо. Теперь — левой. Достаточно. Рубцы от ожогов вроде бы прошли.

— Ну, по крайней мере те, что я могу сама видеть. Доктора говорят, что все остальные тоже больше не видны. Поскольку мне не больно, наверное, так и есть.

— Одевайся. Доктор Красный мне сказал, что ты здорова.

— А если бы была еще здоровее, пришлось бы убавить немножко?

— «Здорова» — это абсолют. У этого понятия нет сравнительной степени.

— О’кей. Значит, я самая здоровая на свете.

— Болтушка. Завтра утром — на тренировки. Уложи вещи и будь готова к девяти ноль-ноль.

— Вещи? Я сюда попала, не имея даже счастливой улыбки на лице, так что на все сборы мне понадобится одиннадцать секунд. Но мне нужна новая идентификационная карточка, новый паспорт, кредитная карточка и немного наличных.

— Все это ты получишь до девяти ноль-ноль.

— А на переподготовку и на санаторный курс я не хочу — Босс, я же вам говорила, что не хочу. Я хочу в Новую Зеландию. Босс, вы мне должны за работу и отпускные, и, кроме того, наверное, мне что-то полагается за время болезни? Вы — рабовладелец!

— Фрайди, сколько нужно повторять, что, когда я забочусь о твоем здоровье, я имею в виду не только твое собственное благополучие, но и нормальную работу всей организации?

— Ну ладно-ладно, добрый дедушка. Беру свои слова обратно. Сдаюсь. Пришлю вам открыточку с видом Новой Зеландии и Веллингтона.

— Лучше снимочек хорошенькой островитянки. Гейзеры я уже видел. Курс тренировки будет рассчитан на то, что тебе сейчас необходимо, и ты сама реши, когда его закончить. Хоть, как ты говоришь, ты и самая здоровая на свете, тебе обязательно нужны физические тренировки с нарастающей сложностью, чтобы ты снова обрела ту прекрасную физическую форму, мышечный тонус и реакции, которые даны тебе от рождения.