Помоги проекту - поделись книгой:
— В Петербурге я встретил великолепную Катрин Буйницкую.
— Да? — живо откликнулась Елена. — Я потеряла их из виду. Помнится, генерал получил назначение в Финляндию…
— Теперь на покое, в отставке, и живёт в своём имении.
— Катрин замужем? За кем?
— За старым лысым сенатором.
— Жаль её, неужели не нашла лучшего мужа?
— Она довольна: сенатор богат.
— Но что за жизнь без любви, без романтики, — сказала Елена.
— Романтика — великое дело. Знаете, где я узнала своего мужа? — спросила Салима.
— Это интересно.
— В лунную ночь, в степи, на седле разбойника, увозившего меня в своё становье. А князь догнал и зарубил барантача.
— Необычно и потому прекрасно! — воскликнул Андрей.
— Расскажите, княгиня, — попросила Елена.
— Как-нибудь в другой раз муж расскажет, а то у меня от волнения голос пропадает при воспоминании об этой ночи.
На Елену нахлынули воспоминания. Ей живо представилась жизнь в Ташкенте.
— Князь, что сталось с Тугариным? Помните его?
— Как же, хорошие люди не забываются. Под Петербургом у него имение. Вышел в отставку, занимается сельским хозяйством, женился, трое детей. Но его мечтательность перешла в угрюмость. Думаю, не может забыть свою Марину.
— А Белоусов? Исключительно симпатичный человек был. Но пережил тогда семейную драму. Жена ушла с другим…
— Встретил его, когда ехал сюда. Преподаёт в академии. С женой развёлся, женился на курсистке туркестанке. Помните, у Галлер была опекаемая ею Липочка.
— Дочь мелкого чиновника? Помню, Хомутова организовала концерт, чтобы помочь ей ехать в Петербург учиться.
— Вот на ней и женился Белоусов.
Дамы заговорили о Ташкенте, а Епанчинцев с нескрываемым интересом наблюдал за Андреем, Ему очень нравился этот юноша. Хорошо воспитан, почтителен с матерью, но в нём чувствуется, как и у его отца, внутренняя сила и безудержная удаль.
Он заметил, что молодой человек в свою очередь приглядывается к нему. Хотел заговорить, но Андрей сам обратился к нему:
— Какая досада, что мы не встречались с вами раньше! Как много потеряно времени.
— Я тоже сожалею об этом, но вот уже восемнадцать лет, как мы живём за границей. Мы здесь проездом.
— Нет, это невозможно! Узнать хороших людей и сразу потерять их! А вы не можете переехать в Москву? Наверное, скучали о России?
— Конечно. Но после вчерашнего свидания с вашим губернатором меня опять потянуло в страну свободы.
— Но, право, наш губернатор милый старичок, — вмешалась Елена. — Чем он вам не угодил?
— Не он мне, а я ему. Я приехал в Москву, чтобы ликвидировать своё имущество, решил продать усадьбу под Москвой, а землю раздать крестьянам…
— Зачем? — насторожился Андрей.
— Именье мне не нужно. Доходом от него пользовался каналья управляющий, а сам обвинял в тяжких грехах мужиков.
— Повсюду такие конфликты с помещиками, — задумчиво сказал Андрей.
После обеда перешли в гостиную, Елену усадили за рояль. Она спела несколько романсов. Дина с чувством сыграла две-три вещицы.
— Ваш отец чудесно пел русские песни. А вы не поёте? — спросил Епанчинцев Андрея.
— Я уговаривала его готовиться в оперу, но он увлекается медициной, — не без гордости сказала Елена. «— Спойте же нам, — попросила Дина.
Андрей встал и, легко ступая, подошёл к роялю. Епанчинцев отметил, что он шагает так же упруго и решительно, как отец, только в сыне больше грации.
Андрей сел за рояль, взял несколько бурных аккордов. Комнату наполнил замечательно чистый и звучный баритон большого диапазона. Голос, полный страсти и переливов, невольно покорял слушателей.
„Да ты, милый мой, настоящий артист. Не только сильный голос, но и мимика замечательная“, — подумал Епанчинцев.
Когда Андрей умолк, дамы взволнованно смотрели на него, а князь спросил:
— В самом деле, почему вы не выбрали сцену, ограничились скромной ролью врача?
— И юриста, — добавила Елена. — Он учится сразу на двух факультетах.
— Изумительно! — воскликнула Салима. — Но правда, почему вы хотите быть медиком?
Андрей встал, провёл рукой по непокорным кудрям и, улыбнувшись, ответил:
— Я хочу приносить людям не только удовольствие, но и пользу. А деятельность врача — это благородная, полезная деятельность.
Дамы настояли, чтобы Андрей спел ещё. Он не заставил себя упрашивать.
Около полуночи Епанчинцевы уехали, взяв с Громовых слово на другой день быть у них к завтраку, так как вечером того же дня Епанчинцевы возвращались в Петербург, откуда князь с женой выедут за границу.
Несколько месяцев для Елены пролетели незаметно.
Она устраивала свои дела, полагая в мае выехать с Андреем в Ташкент. Хотелось побывать в кочевьях, где знали и любили Громова, и узнать подробно о его судьбе. Но планы её были неожиданно нарушены.
Прокатилась бурная волна забастовок. В университетах устраивались демонстративные выступления против реакционно настроенных профессоров.
Старейшее, основанное по замыслу Ломоносова высшее учебное заведение, Московский университет, всегда отличался свободомыслием своих питомцев. В его стенах учились Герцен, Белинский, Лермонтов, Тургенев, Чехов, Тимирязев и многие другие знаменитые люди русской земли.
Чуть ли не со дня основания в стенах Московского университета царил дух свободы и протеста. Ещё Лермонтов писал:
„Пришли, шумят… профессор длинный напрасно входит, кланяется чинно — шумят… он книги взял, раскрыл, прочёл — шумят; уходит — втрое хуже. Сущий ад!“ А теперь, когда стачки стали вызывать репрессии со стороны полиции и жандармов, Московский университет забурлил.
Не проходило дня без инцидентов. Наконец высшее начальство обратило внимание на студенческие беспорядки и, возмущённое проявлением независимости, решило приструнить студентов.
Назначили нового ректора — профессора, зарекомендовавшего себя особой преданностью престолу.
Жёлчный, раздражительный, хмурый, с громовым раскатистым голосом, новый ректор хвастливо заявил, что сумеет с первого выступления обуздать крамольников. Для этого почтенный профессор в течение недели репетировал перед зеркалом свою грозную речь.
В огромном рекреационном зале собрались сотни студентов. Все были одеты в новые форменные тужурки. Кто не имел возможности приобрести этот дорогой костюм, того университет обмундировал за казённый счёт. Так было приказано свыше. Начальство думало, что форменное платье сделает студентов более дисциплинированными.
В назначенный час съехались почётные гости, среди них был министр просвещения. Министр считался либералом, и носился слух, что его хотят заменить.
Министр обратился к студентам с речью, его прервали аплодисменты, когда он напомнил, что Московский университет, воспитавший многих людей, ставших гордостью своей родины, должен дать России ещё много талантов.
— Ваша задача — закончить курс, получить диплом и стать полезными сынами своей страны. Вы должны вывести Россию на широкий светлый путь…
Выступление министра закончилось аплодисментами и криками „ура!“.
Но когда выступил новый ректор, его не стали слушать. Понеслись крики: „Долой!“ И вдруг прозвучал чудесный баритон, он вдохновенно пел рабочую марсельезу: „Отречёмся от старого мира…“
Хор сотен голосов подхватил бунтарскую мелодию. Она, властная, широко понеслась под сводами старинного зала.
В море звуков потонул громовой голос ректора, тщетно призывающего студентов к порядку.
При первых же звуках марсельезы министр встал и тихо вышел. Ректор неистовствовал на трибуне. Он стучал кулаками и ногами, но мощные голоса заглушили все его попытки восстановить порядок.
Когда стала затихать марсельеза, ректор, не считая себя побеждённым, зычно крикнул:
— Господа студенты! Волею великого русского царя…
Снова крики „долой!“, свист, шум — и опять взвился мощный баритон, заставив притихнуть студентов.
А баритон пропел:
Сотни голосов сопровождали эти слова свистом и улюлюканьем. Взбешённый, но обессиленный ректор поспешно ушёл. Студенты остались обсуждать план дальнейших действий. Сочиняли ультимативные требования: возвращение прежнего, либерально настроенного ректора, прекращение репрессий по отношению рабочих. Но предъявить эти требования не удалось.
На другой день университет был закрыт. Цепь полицейских и жандармов охраняла все входы.
Начались массовые аресты. Был арестован и Андрей Громов. Охранка не могла добыть прямых улик о его участии в революционных кружках. Его обвиняли в том, что он первым запел марсельезу.
Хотя доказать, что голос принадлежал именно Андрею, не сумели, всё же в административном порядке его выслали в Ташкент.
Елена была готова к худшему. Она выехала следом за Андреем.
Дело о студенческих беспорядках закончилось в августе, а выехать она смогла только в сентябре.
Глава вторая
ПРИЗРАКИ
"Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма".
В тот печальный год войны весна наступала медленно. Улицы имели хмурый неряшливый вид, деревья стояли обнажённые, серые, колючие. Частые дожди превратили улицы в болота. Кирпичные тротуары словно осели, стали скользкими от липкой грязи. По-зимнему уныло молчали всегда говорливые арыки, вода ещё не наполнила их.
Солнце изредка выглядывало из-за лохматых зябких туч. Бывало и так, что после двух-трёх дней, хмурых и дождливых, вдруг ветерок разорвёт тучи, проглянет солнце и засияет, радостное, горячее.
А на другой день опять хмуро, серо, неприветливо, только молодая нежная травка, зеленея вдоль заборов и арыков, упорно твердит о приходе весны.
Как-то в солнечный день Древницкий сидел на Соборной улице возле вновь открывшегося модного магазина Дорожнова. В сутулом штатском с нахлобученной на лоб шляпой трудно было узнать когда-то подтянутого щеголеватого офицера. Год тому назад Древницкий вышел в отставку. Согласно воинскому уставу, его уволили с производством в следующий чин. Казалось, пенсия обеспечит семью, теперь такую небольшую. Сыновья выросли. Вова служил техником на заводе в Фергане, а Серёжа поехал в Москву поступать в Петровскую академию. В Москве юноша нашёл себе работу — урок и переписку бумаг в каком-то частном обществе. После студенческих беспорядков Серёжа принуждён был выехать из Москвы.
Вернувшись домой, сын понял, что на пенсию семье жить трудно.
Серёжа знал, что отец пытался работать в Каменной палате вольнонаёмным писцом. Оказалось, что, обладая неразборчивым почерком, он в писцы не годился, а другого дела не предложили. Пришлось от работы отказаться.
Сидя на своём любимом месте и поёживаясь под порывами холодного ветра, Древницкий в сотый раз обдумывал: куда ему устроиться на работу? Кто-то сел с ним рядом, но совсем не хотелось поворачивать голову. Почувствовав руку на своём локте, взглянул.
— Серёжа, ты? Что, дома не сидится?
— Я отыскивал тебя, папа, хотел порадовать: завтра устраиваюсь на работу.
— А зачем торопишься? Отдохни.
— Сколько можно отдыхать? Уже неделю сижу на твоей шее. И вообще работать надо.
— Вот о шее у тебя вышло плохо. Отец не может тяготиться ребёнком.
— Но "ребёнок" должен когда-нибудь встать на свои ноги… Я рад работе.
— Расскажи. Куда устраиваешься? Как? А мне не удаётся. Прихожу, показываю указ об отставке… Морщатся: "Военный, подполковник. Куда вас устроить?.." Отвечаю: "Мне всё равно, честно проработал тридцать пять лет". Опять морщатся. Коммерсанты откровенно говорят: "Нам важен оборот, а не честность".
— А в учреждениях?.. Там-то нужны честные люди…
Древницкий усмехнулся, ласково посмотрел на сына.
— Когда-то я тоже в это верил… А дальше капитана не пошёл. Все знают, что в России процветает казнокрадство. Рассказывают: министр финансов просил Николая Первого утвердить назначение на крупный пост честного человека. А тот ему ответил: "Не ручайтесь, в России не крадёт только один человек — я". Вот в учреждениях тоже морщатся.
— Папа, разве они смеют отказывать честному отставному офицеру?
Поделиться книгой: