Помоги проекту - поделись книгой:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
ЗАРЯ-ЗАРЯНИЦА
Было раннее морозное утро. То время, когда долгая зимняя ночь медленно отступает перед надвигающимся рассветом, несущим с собою неповторимо нежные розовато-алые тона пробуждающегося дня. Далеко на востоке загорается тонкая полоса этой радостной расцветки. Медленно растёт и ширится она, позолоченная ещё не видимым лучом солнца, постепенно охватывая голубые дали неба.
Это раннее пробуждение зари русский народ называет заря-заряница.
Спит, ещё не проснулась старушка Москва, тихи её улицы. И кажется, что прошедшие века в дрёме повисли над славным русским городом. Чудится: веют старые предания над сонными площадями, над золочёными главами церквей, над остатками массивной стены Китай-города, над приземистыми Иверскими воротами. Ворота эти ведут на Красную площадь, раскинувшуюся у Кремлёвской стены. Там памятник Минину и Пожарскому напоминает о бессмертном подвиге русского народа, о его горячей любви и преданности родной земле.
Царские сатрапы и полицейские сыщики в поисках крамольников и бунтовщиков почти никогда не переходили Замоскворецкого моста, уверенно заявляя:
— Крепки там исконные русские обычаи и преданность престолу.
…На небольшой тихой замоскворецкой улочке, теряющейся в зарослях берёзы и тальника Москвы-реки, стоял старинный, но подновлённый деревянный домик с мезонином. Вокруг него теснились ветхие домишки с палисадниками и садами, что придавало улице деревенский вид.
Дом с мезонином своим фасадом глядел на восток, и заряница уже окрасила улыбчивыми розовато-алыми тонами его окна, покрытые морозным узором.
На безлюдную улицу из-за угла торопливо вышли два человека. Один был в тёплом пальто и в меховой шапке, другой — в полушубке и треухе.
Миновав крыльцо дома с мезонином, человек в пальто пошарил в кармане и, вынув затейливый ключ, открыл калитку в заборе. Пропустив спутника в сад, вошёл сам и аккуратно запер калитку.
— Смелей шагай за мной, Корней, вот в эту дверцу да наклонись: лоб расшибёшь. — Войдя в маленькие сенцы, оба поднялись по витой лестнице в мезонин. — Ну, раздевайся, будем отдыхать, а потом о деле, — говорил первый, снимая пальто и вешая его у двери. Сняв калоши и шапку, раскинул руки в стороны, сделал несколько гимнастических упражнении. — Вот теперь всё в порядке, согрелся. Садись в кресло, к печке…
Говоривший был совсем молодым человеком с нежным, ещё не знавшим бритвы лицом. Русые волнистые волосы упрямо спадали на высокий лоб с чёрными бровями. Большие серые глаза искрились, смотрели озорно и дерзко. Ступал он бесшумно и легко.
Корней, сняв полушубок, оказался в суконном кафтане, подпоясанном кушаком, за который был заткнут длинный охотничий нож.
Широкие плечи и большие крепкие руки указывали на недюжинную силу этого человека. Угрюмое лицо, обросшее русой бородкой и усами, было решительным, а глаза глядели неожиданно ласково.
Сдерживая раскаты басовитого голоса, спросил:
— Ну, Андрей, где твой товар? Покажь, может, вожжаться не след?
— Ладно, сиди. Сейчас разбужу Янека…
— А меня будить не надо…
Из-за перегородки вышел высокий тонкий человек в крестьянском платье. Его лицо альбиноса поражало бесцветностью волос, бровей, бороды. Но черты лица и вся фигура дышали таким величием, что ему под стать были бы рыцарские латы, а не крестьянская сермяга.
— Вот какой он, наш Яносик польский, ветер удалой! — воскликнул Андрей, отступив от двери.
Янек шагнул ближе к хмурому богатырю, зорко оглядел его, точно изучая. А тот разочарованно начал:
— Вишь ты, хлипкий какой, а…
Он не успел окончить фразы, как «хлипкий», молниеносным движением охватив его за плечи и дав подножку, повалил на пол.
Приглушая голос, воскликнул:
— Го-го-го! Какая дичина.
Неуклюже поднявшись, тот удовлетворённо гудел:
— Ну-ну, ловкач! Лесника свалил…
— Знай наших! Ну, как товар? Нравится? — засмеялся Андрей. — Только вы тихо, черти полосатые. Сейчас матушка поднимется: она чутко спит.
— Так мы тихо… — проговорил Ян.
— Тихо, тихо, а весь дом затрясся, — прогудел лесник.
В ту же минуту внизу раздался голос:
— Андрюша, что это загрохотало у тебя?
— Ишь, голос какой, точно горлинка воркует, — хрипло прошептал лесник.
Тем временем Андрей уже распахнул дверь, ласково говорил вниз:
— Это так, старый дуб с Воробьёвых гор рухнул. Мы потревожили твой сон?
— Нет, я уже встала, заряницу встречала. А твоему дубу не надо ли горячего чая и закусить? Спустись в столовую, забери.
— Мамочка, ты чудо из чудес и сама заря-заряница!
Послышался смех, хлопнула дверь, заскрипели ступеньки под ногами спускавшегося Андрея. Через несколько минут он вернулся с подносом всякой снеди и с чайником чая. Холодное мясо, колбаса, пирожки и тёплый белый хлеб сразу пробудили у мужчин аппетит.
— Так вот, — говорил Андрей, откусывая пирожок и запивая горячим чаем, — паспорт на имя Яна Кунайнена я достал. Ты финн, батрак из имения барона Остена. Отправлен был к барину с отчётом, но барин уехал за границу… Все документы в порядке. Это на случай, если задержат.
— Со мной кто его задержит? Провожу за самую границу, — проговорил лесник, благосклонно посматривая на Яна. — Ну, всем человек удался, только… — продолжал он, качая головой.
— Что только? — усмехнулся Ян.
— Белобрысый больно. Чухна да и всё тут.
— Вот перейду границу и опять чёрным стану.
— Краска! — догадался тот. — Ну, диви…
Когда покончили с ранним завтраком, Андрей убрал посуду на окно, разостлал на столе газету и стал выгружать карманы.
— Этот маленький револьвер бьёт хорошо. Вот паспорт, тут письмо-доклад управляющего. Адрес запомни, а то не будешь знать своего помещика…
— Учи! — засмеялся Ян. — А это что? — протянул он руку.
— Погоди! Забирай, снаряжайся к вечеру. Пойдёте на лыжах… А это «Искра», понимаешь? Ленинская «Искра», первый номер нашей газеты!
— Стой! Где отпечатана? Давай! — взволновался Ян.
— Не спеши, — Андрей отдёрнул руку с газетой, — какой невыдержанный товарищ!.. — Ян засмеялся, погрозив ему кулаком. — Этот номер вышел в Лейпциге. Но тебе надо пробираться в Мюнхен. Ленин будет там. Передашь ему все наши новости… Теперь на, читай, а мы с Корнеем завалимся спать. Всю ночь с ребятами в типографии листовки печатали, А Корней прошагал двадцать пять вёрст и на страже стоял… Притомился тоже.
Ян, откинувшись в кресле, положил газету на колени и внимательно всматривался в молодое лицо друга.
— Что смотришь? — спросил тот, проводя рукой со лба к подбородку.
— Да, хватка у тебя соколиная. Недаром прозвали тебя Соколёнком. И это спокойствие… Ведь ты каждую минуту рискуешь свободой. Выследят тебя — и конец.
Андрей весело усмехнулся.
— Ведь это Замоскворечье! На прошлой неделе проник сюда один шпик. Нюх у него был острый или заподозрил что… Только мы его изловили, намяли бока основательно и представили куда следует: агитатор, мол, непотребные речи говорил. Ну ему свои ещё подбавили за неумную провокацию, а нас одобрили… Теперь надолго гарантировано Замоскворечье…
— Организатор ты замечательный…
— Одно слово — Соколёнок! — пробасил Корней, направляясь в спальню.
— К обеду разбуди! — с порога обернулся Андрей.
— Ладно, спи.
Ян встал, запер на крюк дверь, выходившую на лестницу, и погрузился в чтение новой газеты. «Вот она, мечта стала явью», — радостно улыбаясь, пробормотал он.
Когда зимние сумерки стали сгущаться, с Красной площади по Замоскворечью поплыл тягучий колокольный звон, призывая верующих ко всенощной у Василия Блаженного. И потянулись богомольцы со всех улиц к Замоскворецкому мосту. Ожила и тихая улочка, на которой стоял дом с мезонином.
Из окна мезонина было видно, как открывались калитки или двери домов, выходили иг них закутанные люди, торопясь в церковь.
— Ну, други, пора. Вот провизия, вот охотничье ружьё. В добрый час, — говорил Андрей, провожая гостей.
— Передай Елене Сергеевне сердечное спасибо, Сам будь здоров и осторожен. Нам важно, чтобы ты был на свободе, — говорил Ян.
Они обнялись. Корней, вскинув двустволку за плечо, тоже обнял Андрея.
— Бывай здоров, Соколёнок. Когда понадоблюсь, шумни. Всё оборудую.
— К брату не зайдёшь?
— Недосуг. Вот товар свой переправлю, тогда.
— А верно, Ян. Ты — контрабанда.
Выйдя в сад, Андрей оглядел улицу. Кругом было тихо и безлюдно. Немногочисленные домики хмурились закрытыми ставнями…
Он, распахнув калитку, пропустил приятелей. Они свернули к реке и скоро скрылись в заснеженных зарослях ивняка.
В это время зазвучали бубенцы, и к крыльцу подкатили сани. Андрей быстро запер калитку и побежал к себе. Надо переодеться к обеду, на котором будут друзья матери, знавшие его отца.
Отца! Сердце болезненно сжалось. Старый дедка много говорил о нём, так много, что мальчик беззаветно полюбил того, кого никогда не видел. Он во всём хотел походить на отца. Бывало, старый башкир заберёт шестилетнего Андрея в лодку и едут они по Москве-реке. Потом пристанут к берегу и уходят в чащобу — наблюдают жизнь леса. Многому научился мальчик у старого башкира-охотника. Он без промаха стрелял из лука, из ружья.
Учил его Тюлябай ставить силки, охотиться с белым соколом, ловить рыбу, ставить шалаш, переплывать речку, разводить костёр. По два-три дня жили они в лесу. А мать — замечательная женщина! Она тревожилась, волновалась, но никогда не мешала этой суровой закалке. Глядя, как у исцарапанного, в ссадинах маленького лесного бродяги горят глаза, когда он рассказывал ей о своих приключениях, она говорила:
— Будь, сынок, таким как твой отец. Сильным и смелым.
Бурное, интересное детство. Такая же юность. А годы в университете? Как много они дали, открыли глаза на смысл жизни, на обязанности и долг перед угнетённым народом. «Однако пора спускаться к гостям», — подумал Андрей, тщательно одеваясь.
Через несколько минут он входил в гостиную. Да, там были две изысканно одетые красивые дамы и поседевший мужчина с военной выправкой. Они встретились глазами. «Что ты за человек?» — спрашивали глаза Андрея. «Так вот какой ты, единственный сын!» — казалось, говорили глаза Енанчинцева.
— Это мой сын Андрей, — сказала с гордостью Елена, когда он поцеловал её руку.
Молодой человек раскланялся с дамами и повернулся к мужчине, снова взглянув своими горячими глазами в пытливые глаза князя.
— Епанчинцев. Рад повидать вас…
— Князь Епанчинцев! Вы жили в Туркестане, вы знали моего отца?!.
Андрей радостно и сердечно пожимал князю руку.
— Знал и нахожу, вы очень похожи на него.
— Правда? Какую большую радость вы мне доставили своими словами!
Между этими двумя людьми сразу протянулись нити симпатии.
Горничная доложила, что обед подан.
Все двинулись в ярко освещённую столовую. Обращаясь к жене, Епанчинцев сказал:
— Салима, я тебе рассказывал о Громове, помнишь? Это его сын. Сходство поразительное, только Никита был жгучим брюнетом.
Обаятельная женщина в расцвете красоты приветливо улыбнулась Андрею.
— Далёкий Туркестан, шумный Яксарт… Всё это где-то вдали, в самом уголке памяти. А вы не бывали там? Моя дочь Дина мечтает побывать в Туркестане.
— Мы с ним поедем туда весной, — вмешалась в разговор Елена.
— Наконец-то! — воскликнул Андрей. — Мама давно собирается, но всё откладывает поездку.
С удивлением смотрел он на жену Епанчинцева. Не назови она эту белокурую полную женщину дочерью, он принял бы их за сестёр. «Сколько ей может быть лет, двадцать семь, тридцать?».
За обедом вспоминали Ташкент, тревожную жизнь тех лет, общих знакомых. Епанчинцев сказал:
Поделиться книгой: