О смерти королев печальные рассказы…

Теннесси Уильямс

О смерти королев печальные рассказы…

Пьеса в двух сценах

Перевод с английского Алексея Седова

Действующие лица:

Кэнди Деланей

Карл

Альвин Креннинг

Джерри Джонсон

Сцена первая

Сцена: Начало разгульных выходных недели праздника Марди Гра[1] во Французском Квартале Нового Орлеана. Занавес открывает нам гостиную в мягком голубоватом свете заходящего солнца южной весны: этот свет льется внутрь сквозь стекла французских дверей, выходящих в патио, представляющее собой миниатюрный японский сад с прудиком, где плавают рыбки, родником, плакучей ивой и даже небольшим изогнутым мостиком, украшенным бумажными фонарями. Интерьер гостиной также выполнен в японском или псевдо японском стиле, с бамбуковой мебелью, низкими столиками, соломенными циновками, и глянцевыми вазами различных форм: в их белом и бледно-голубом фарфоре красуются искусственные ветви цветущего кизила, либо вишни, и длинные прутья красной вербы с серебристыми почками — все специально подобрано в нежных, пастельных тонах. Занавеска из бисера или бамбука отделяет маленькую спальню, укрытую в глубине сцены. Расстроенное механическое пианино играет мелодию «Несчастная Баттерфляй»: она звучит до тех пор, пока на сцене не появляется Кэнди — новоорлеанская «королева[2]», по своей внешности и типажу — вечно юный женственный мальчик, с не взрослеющим лицом и стройной, по-девичьи грациозной фигурой, но по возрасту — уже стоящий на пороге мало радостного тридцати пятилетия. Женственность Кэнди врожденная и абсолютно естественная, и ее не требуется подчеркивать манерностью или голосом: эту роль не следует исполнять карикатурно.

Перед самым появлением Кэнди на сцене пианино затихает, и мы слышим нервную возню с ключом в замке: затем задыхающийся голос Кэнди…

Кэнди (за сценой): Каждый раз эта морока! Сколько тут живу, вечно ковыряюсь с ключом.

Дверь открывается. Входят Кэнди и следом за ним Карл, здоровенный молодой моряк торгового флота.

Кэнди: Заходи, ну, проходи!

Карл (недоверчиво): Где это мы?

Кэнди: У меня дома.

Карл: Смахивает на китайскую закусочную.

Кэнди: Я всю весну трудился над интерьером, хотел оформить все в японском стиле. Советую сразу посмотреть патио, и я поскорее запру дверь, а то жильцы мигом прибегут. Я им сдаю верхние комнаты — ребятки из Алабамы, славная парочка. Но стоит мне затеять что-нибудь в свое удовольствие, они, знаешь, тут же свалятся на голову без всякого приглашения. Слишком уж они здесь как у себя дома.

Карл: Местечко, значит, твое?

Кэнди (быстро, возбужденно): Да, я владею тремя жилыми апартаментами в этом квартале, этими и еще двумя, все прекрасно расположены и сдаются съемщикам. В тех, что на Чартрес Стрит — шесть отдельных комнат, включая помещения домашней прислуги, а в тех, что на Дюмейн Стрит, четыре комнаты: все помещения прислуги там снимает один единственный жилец: это место настоящая достопримечательность, я тебе его завтра покажу после мессы. Мистер Фрейзер сейчас в Билокси, он проводит там каждые выходные. (Подмигивает.) У него там дружок на военно-воздушной базе. Ну и, конечно, у меня еще есть магазинчик на улице Сент Чарльз, всего в одном квартале от парка Ли Сёркл, с ближней к нам стороны: до него полчаса пешком, и для моей фигуры это как раз то что нужно. (Смеется.) Полюбуйся, Карл, какое здесь очаровательное патио.

Карл: Вижу.

Кэнди: Позже, мы с тобой потихоньку выскользнем прогуляться: сегодня чудо, что за воздух — такой нежный, зыбкий, как крылышко лунной пяденицы. Выйди на секунду наружу.

Карл легкой походкой выходит во внутренний дворик.

Кэнди: Только говори потише, лучше шепотом, а то жильцы мигом слетятся, особенно если приметят тебя…

Карл: Чего ты там про магазин говорил? У тебя своя лавочка?

Кэнди: О, да.

Карл: А чем торгуешь?

Кэнди: Материалами для оформления интерьеров. Я же тебе уже рассказывал, не помнишь?

Карл: Нет, вылетело.

Кэнди: До недавнего времени у меня был деловой партнер, замечательный пожилой мужчина: он содержал меня когда-то в прошлом. У нас были прекрасные отношения, мы провели с ним вместе семнадцать лет. С того самого дня, как он «подцепил» меня в Атланте. С ним мне было спокойно и надежно. (Порывисто возвращается в гостиную) Вот он, вот его портрет. (Хватает фотоснимок в рамке.) Ради меня он бросил жену, продал в Атланте свой бизнес, и мы перебрались сюда, это было в годы войны, мне было тогда восемнадцать: он пристроил меня в этот магазин и сделал своим партнером в делах. Но, увы, ничто хорошее не длится вечно. Сколько бы ты ни обольщался… давай-ка лучше закроемся, а то жильцы мигом сюда прилетят, вот так… (Закрывает двери в патио.) Нет, увы, ничто не вечно. Я боготворил Сиднея Корнгольда. Даже не замечал, как он раздался и обрюзг. Но Сидней, как многие стареющие мужики, стал падким до молодых мальчиков…. Я нашел в себе силы все понять. Я даже не показывал негодования… о, когда он меня бросил, у меня случился нервный срыв, но я ни в чем его не винил, не давил на него в плане денег, ничего не требовал, я только сказал ему: «Сид. Все, что я хочу, это чтобы ты был счастлив, милый папочка…» (С потерянным видом ставит фотоснимок в рамке на место.)… Если услышишь жильцов у двери, не издавай ни звука, пока они не отчалят.

Карл: А девочек у тебя тут нет?

Кэнди: Девочек? Вот еще! В жизни больше не буду сдавать комнат женщинам, от них и уплаты жди сто лет, и еще и бардак наведут, что-нибудь разломают. Нет. Мои жильцы пара мальчиков из Алабамы, само собой, молодые «королевы». Другим я и не сдаю. Голубые замечательные жильцы, они относятся к дому с заботой, порой даже что-нибудь улучшают. Они ценят уют, у них полно разных творческих идей. Между прочим, они-то и задают в стране стиль и формируют вкус. Ты знал об этом?

Карл: Не-а.

Кэнди: Только представь, что сталось бы с нашей страной, не будь в ней голубых. Она бы скатилась в варварство. Взять хотя бы дома нормальных семейных пар. Ведь там ни намека на оригинальность: современное идет вперемешку с устаревшим, все кучкуется вокруг большущего телевизора в гостиной. Раз и навсегда заведенные порядки. Условности. Голубые, конечно, тоже не без недостатков, уж мне ли не знать.

Карл: Голубые?

Кэнди: Ну да, а что?

Карл: Ты чего, и сам педик?

Кэнди: …Милый, ну ты спросишь!!

Карл: Отвечай по нормальному.

Кэнди: Ой, ну ясное дело!

Карл: Да ну?

Кэнди: Я думал, ты это понял с первых минут, как мы разговорились в баре.

Карл: По-твоему, я бы сюда сунулся, сообрази я, что ты пидор?

Кэнди: Карл, ты мне нравишься. Не то слово как нравишься, но я тебе изумляюсь. Ведь это ж надо…

Карл: Чего надо?

Кэнди: Неужели ты думаешь, что я поверю, будто моряк, который пять лет причаливает в порт Нового Орлеана, не сумел бы распознать в баре голубого.

Карл: Я с педиками в жизни не водил дел.

Кэнди: Я все знаю. Послушай. Я ведь уже не в первый раз тебя вижу. Давно тебя приметил. Еще с той самой поры, как вы стали швартоваться в нашем порту, я поглядывал на тебя, как ты появляешься временами то здесь, то там. Но еще совсем недавно я жил совершенно другой жизнью. Я тебе уже говорил о моем муже. Восемнадцать лет назад, когда он решился порвать с нормальным миром и содержать меня, он даже сменил себе имя. Мыслимое ли дело — совершить такую невероятную трансформацию — взять новое имя, начать новую жизнь с новыми вкусами, привычками, и даже новой внешностью. (Снова обращается к фотографии.) Я хочу сказать он…ха-ха!.. да снимок-то, кстати, не такой уж давний. Сделан от силы пару лет назад. Когда Сиду исполнилось пятьдесят. Удивительно, да? Смотришь и поражаешься! Тут ему можно дать лет тридцать, правда? А ведь это я вдохнул в него жизнь. Клянусь тебе, в ту пору, когда он сошелся со мной в Атланте, штат Джорджия, он был совершенно невзрачным типом, к тому же, уже давно не молодым! Как бы там ни было… Я никогда ему не изменял. Я моногамная натура. Измены были по его части. А я так безоглядно ему верил, что годами не подозревал, что он ходит налево… Что ж, перемены — сердцевина бытия. Я не держу на него зла. Разрыв наш произошел очень достойно. У нас был общий банковский счет. На свою половину тех денег, я выкупил его долю в бизнесе, и теперь он в Хьюстоне начинает все с начала со своим новым птенчиком, и я желаю ему в этом удачи. Хоть и знаю, что он сильно ошибся с дружком. Но неуемная страсть ослепляет еще сильней, чем любовь. Особенно, когда жертва в его опасных летах…(Ставит фотографию обратно на бюро.)… Что ж, скоро он очнется и поймет, что в его жизни было нечто такое, чем стоило бы дорожить, а он променял это на пустую, гиблую затею. На обычного юнца… Ты что-то ищешь?

Карл: Есть чего зарядить?

Кэнди: К твоим услугам, мой милый, домашний бар с самый богатым арсеналом выпивки во всем Французском Квартале.

Карл: Вот это дело.

Кэнди: Я редко позволяю себе развлечься, но уж если развлекаюсь, то на славу. Тут уж будь уверен. Ну-ка поглядим, помнится, ты пил смешанный виски.

Карл: Я в этих делах носом не верчу. Что нальют, то и выпью.

Кэнди: Не будешь против чего-нибудь экзотического?

Карл: Хех, например?

Кэнди: Ну, скажем, смешаю тебе Пимс Кап номер один, с капелькой Перно, дольками огурца и всякой всячиной? А могу предложить «золотистый закат» — ананасовый коктейль с ромом. Или скажем…

Карл: Дай-ка мне хлопнуть здоровую рюмаху дедули Гранта.

Кэнди: Вот это разговор. Чуть попозже, когда жильцы отчалят искать своих ночных приключений, мы с тобой переберемся в патио. Как там будет волшебно в синих сумерках. У меня в саду стоит Hi-Fi система с колонками, а посреди прудика с рыбками есть островок, на котором растет ива: ее крона сплошным зеленым занавесом укрывает тебя от всего мира, и только наверху над тобой здесь и там проглядывают клочочки неба…

Карл: Умеешь красиво завернуть, дружище.

Кэнди (смеясь): Да, умею, но знаешь, у меня это выходит как-то само собой. Заговорив, сложу слова в узоры. Я раньше писал стихи. Да и сейчас иногда пишу, когда бываю сентиментальным.

Карл: Себе-то не нальешь?

Кэнди: Нет. Я не пью.

Карл: Чего так?

Кэнди: Ты сказал бы по мне, что у меня проблемы с лишним весом?

Карл: Да нет, ты вроде вон, как спичка.

Кэнди: Спасибо. Да, я стройный.

Карл: Тогда какие у тебя с этим проблемы?

Кэнди: Чтобы сохранять такую фигуру, мне приходится голодать. Каждая калория на счету.

Карл: Даешь! Ты чудик, каких поискать.

Кэнди: Как джокер, не похожий ни на одну другую карту в колоде?

Карл: Скорей уж не джокер, а дама.

Кэнди: Ты мне очень нравишься. С тобой чувствую себя в безопасности.

Карл: Тут ты ошибаешься. Никому со мной не безопасно, когда я налакаюсь.

Кэнди: Мне кажется, у нас все будет по-другому. Подозреваю, что я тебе тоже нравлюсь.

Карл: Будешь разочарован.

Кэнди: Сомневаюсь.

Карл: Ты все равно не получишь чего хочешь.

Кэнди: Откуда ты знаешь, чего я хочу?

Карл: Ты хоть и чудик, но в этих делах все вы одинаковые. Хочешь, чтобы тебя отваляли, но не выйдет, по крайней мере, не со мной.

Кэнди: Вот видишь? Ты не так меня понял. Вечная история. Я был бы рад любой близости между нами, какая только возможна, но твоя искренняя дружба, крепкая и долгая, для меня не менее важна, чем отношения в постели. Это так. Клянусь тебе.

Карл: Раз так, то ты точно чудак каких поискать.

Во время следующего монолога, Кэнди уходит за бамбуковую занавеску в спальную.

Кэнди: Да, я тебя предупреждал. Хочу тебе кое в чем признаться, хоть в это и трудно будет поверить. До тебя в моей жизни был только один мужчина. Мистер Сидней Корнгольд. Тот, который подцепил меня в Атланте. Я тогда еще был совсем желторотым юнцом. И мозгов как у птенца — я понимал, конечно, что я какой-то не такой, но мне и в голову не приходило, что я педик. Этот человек остановил меня прямо на улице Пичтри в Атланте и спросил, пацан я или девка. Решил, что я девчонка, одетая как мальчик. Я ему с негодованием ответил, что конечно я парень. А он сказал: «Идем ко мне домой». Только привел он меня не к себе. Мистер Корнгольд был респектабельный женатый человек, отец двоих ребятишек. Но тайком вел в центре города вторую жизнь. Мы пришли с ним в гостиничный номер. Который он снимал под другим именем. Он открыл шкаф, где у него была женская одежда и парики. Велел мне во что-нибудь нарядиться. Я послушно надел платье, парик. И он меня соблазнил…

Карл: Да ну?

Кэнди: Вот только он не знал, что его жена наняла для слежки частную ищейку. Она подала на развод на основании супружеской измены, измены со мной. Публичного процесса удалось избежать, однако для этого ему пришлось продать бизнес и отдать этой женщине все, что у него имелось. Мы уехали из Атланты вдвоем. Он меня содержал. Потом пристроил в свой бизнес — в то время я уже проявлял талант к оформлению интерьеров. Я чувствовал, что просто обязан отдаваться этой работе без остатка, и я работал не жалея сил, дела шли отлично. Это было восемнадцать лет назад. Мы прожили вместе семнадцать лет. И разошлись только в прошлом году. Я выяснил, что он мне изменяет, и это притом, что я всегда был ему верным. Это разбило мне сердце. Но меня есть гордость. На свою половину денег с нашего общего счета я выкупил его долю в бизнесе, и начал все в одиночку с чистого листа. А он подался в Техас вместе со своим новым птенчиком. Люди всегда повторяют прежние поступки. Раз за разом. Не замечал?

Карл: …Чего ты там делаешь?

Кэнди: Переодеваюсь. И перевоплощаюсь. (Появляется в женском наряде.) Я трансвестит. Вот я какая.

Карл: …Ты рехнулся?

Кэнди: Нет. Просто я слишком далеко за гранью нормальности.

Карл: А знаешь, надо признать…

Кэнди: …Что?

Карл: …Ты, пожалуй, и не уступишь любой бабенке, каких я повидал.

Кэнди: Спасибо. К этому я и стремлюсь.

Карл: Ты точно не баба?