Под снежной сединой в нем музы веселятся,
И старости — увы! — печальные года
Столь нежно, дружно в нем с веселостью роднятся,
Что — ах! — кабы так было завсегда!
Несмотря на такую тонкую оценку нашего поэта-критика, я все еще не печатал «Френолога». Но недавно я прочел это произведение генерал-майору Ульяновскому и тайному советнику Рябову : — лестные отзывы их превосходительств, моих начальников, ободрили меня,— я решился! Читатель, если будешь доволен, благодари их! »
И становится понятной та страсть к литературе, которая была столь сильна в человеке чиновном и весьма благонамеренном, каковым пребывал до конца дней своих Козьма Петрович Прутков. Теперь бы мы сказали : наследственность, гены, молекулы. Сам он выражался проще: «Отыщи всему начало и многое поймешь».
Родитель Козьмы Петровича Пруткова по тогдашнему времени считался между своими соседями человеком богатым. Маленький. Кузька получил прекрасное домашнее воспитание. Кузькина мать была справедливой, но строгой женщиной, и в этом последнем ее достоинстве следует, очевидно, искать корни столь распространенного русского выражения, непереводимого на иностранные языки. Не раз она, прикладывая тяжелую ладонь к мягким частям Кузькиного тела, внушала ему: «Единожды солгавши, кто тебе поверит», и эта истина запечатлелась в юном мозгу навсегда.
Когда Кузьке исполнилось десять лет, его засадили за азбуку. Первым учителем был добрейший отец Иоанн Пролептов, приходской священник. Он же впоследствии обучал его и другим предметам. Уже на склоне жизни К. П. Прутков часто вспоминал свое детство и с любовью просматривал уцелевшую записную книжку почтенного пресвитера.
В этой книжке отец Иоанн собственноручно отмечал успехи своего, питомца. Опустив многоглаголание воспитателя, обратимся прежде всего к двум предметам, предрекавшим успех на избранных впоследствии Козьмой Прутковым поприщах. Будущий директор Пробирной Палатки и поэт по упражнению на счетах получил отметку «смело-отчетливо», а по русской словесности — «назидательно, препохвально».
Такие отметки, по словам К. П. Пруткова, приводили его родителей в неописуемую радость и укрепляли в них убеждение, что из него выйдет нечто необыкновенное. Предчувствие их не обмануло. Рано развернувшиеся в нем литературные
силы подстрекали его к занятиям и избавляли от пагубных увлечений юности. Ему едва минуло семнадцать лет, когда портфель, в котором он прятал свои юношеские произведения, был переполнен.
Но, как говорится, и саго, употребленное не в меру, может причинить вред. Однажды, заметив в саду задремавшего на скамье отца Иоанна, К. Прутков написал на этот случай басню «Священник и гумиластик», в которой были такие строки:
Ты денно, нощно должен бдеть,
Тех наставлять, о тех радеть,
Кто догматов не знает веры,
А не сидеть,
И не глазеть,
И не храпеть,
Как пономарь, не зная меры.
Это вольнодумство, которое К. П. Прутков, однако, расценивал потом как юношескую шалость, имело весьма печальное последствие.
Приближался день именин Петра Федотыча Пруткова. Отец Иоанн, сочинив высокопарные вирши, заставил Козьму вызубрить их и прочесть перед виновником праздника. О том, что произошло дальше, К. П. Прутков живописал весьма выразительно, и мы уступаем место перу более мощному :
«Родитель был в восторге... Сели за стол. Все ликовало, шумело, говорило, и, казалось, неприятности ожидать неоткуда. Надобно же было, на беду мою, случиться так, что за обедом пришлось мне сесть возле соседа нашего Анисима Федотыча Пузыренко, которому вздумалось меня дразнить, что сам я ничего сочинить не умею и что дошедшие до него слухи о моей способности к сочинительству несправедливы ; я горячился и отвечал ему довольно строптиво, а когда он потребовал доказательств, я не замедлил отдать ему находившуюся у меня в кармане бумажку, на которой была написана моя басня «Священник и гумиластик». Бумажка пошла по рукам. Кто, прочтя, хвалил, а кто, посмотрев, молча передавал другому. Отец Иоанн, прочитав и сделав сбоку надпись карандашом: «Бойко, но дерзновенно»,— передал
своему соседу. Наконец бумажка очутилась в руках моего родителя. Увидев надпись пресвитера, он нахмурил брови и, не долго думая, громко сказал: «Козьма! прийди ко мне».
Я повиновался, предчувствуя, однако, что-то недоброе. Так и случилось,— от кресла, на котором сидел мой родитель, я в слезах ушел на мезонин, в свою комнату, с изрядно на-костылеванным затылком...»
Это было поучительным уроком. Впредь К. П. Прутков уж не писал сатир, хотя и не оставил басен. Но в них он избегал и намеков на действительные происшествия, а тем более остерегался задевать сильных мира сего. В зрелые годы эта философия вылилась у него в чеканную форму: «Не ходи по косогору — сапоги стопчешь! »
Дерзость юного К. Пруткова заставила задуматься его родителей и решительно повлияла на его дальнейшую судьбу. На семейном совете признано было, что он слишком избаловался, а потому довольно его пичкать науками — пусть определится на службу и познакомится с воинской дисциплиной.
Его первые биографы пишут: «В 1820 г. он вступил в военную службу, только для мундира, и пробыл в этой службе всего два года с небольшим, в гусарах».
Однако в некрологе, писанном лет на двадцать раньше, можно прочесть, что начал он службу «в 1816 году, юнкером в одном из лучших гусарских полков».
В «Некоторых материалах для биографии К. П. Пруткова» есть указание на то, что будущий директор и поэт оставил родительский кров лишь на двадцать первом году жизни, «поступив в *** армейский гусарский полк».
Чему же верить?
Если он родился в 1801 году, то поступить в полк он мог и двадцати лет.
Если же он родился в 1803 году, то поступить в полк мог семнадцати и даже тринадцати лет. Вот уж поистине, если на клетке слона прочтешь надпись: «Буйвол», не верь глазам своим.
Одно несомненно, а именно то, что, будучи в гусарах, он Еидел сон.
В ночь с 10 на 11 апреля 1823 года, возвратясь поздно домой с товарищеской попойки и едва прилегши на койку, он увидел перед собою голого бригадного генерала, в эполетах, который, подняв его с койки за руку и не дав ему одеться, повлек за собой молча по каким-то длинным и темным коридорам, на вершину высокой и остроконечной горы, и там стал вынимать перед ним из древнего склепа разные драгоценные материи, показывая ему одну за другой и даже прикладывая некоторые из них к его продрогшему телу. Прутков ожидал с недоумением и страхом развязки этого непонятного события, как вдруг, от прикосновения к нему самой дорогой из этих материй, он ощутил во всем теле сильный электрический удар, от которого проснулся, весь в испарине.
Друзья Козьмы Петровича рассказывали, что этот сон произвел на него впечатление необыкновенное. И подтверждали это одним непререкаемым фактом. Он помечал все свои печатные прозаические статьи одиннадцатым числом апреля или иного месяца. Некоторые исследователи полагали, что тем самым он желал ознаменовывать каждый раз свой день рождения. На самом же деле он ознаменовывал такой пометой не день рождения, а свое сновидение, только случайно совпавшее с днем его рождения. Этим он подобно прочим великим людям подчеркивал твердую веру в свою звезду.
Друзья свидетельствуют, что сновидение имело влияние на всю его жизнь2.
«Часто рассказывая о нем впоследствии, он всегда приходил в большое волнение и заканчивал свой рассказ громким возгласом: «В то же утро, едва проснувшись, я решил оставить полк, и подал в отставку; а когда вышла отставка, я тотчас определился на службу по Министерству финансов, в Пробирную Палатку, где и останусь навсегда! »
На двадцать пятом году жизни, будучи еще в малых чинах, К. П. Прутков влюбился. Ее звали Антонидой Платоновной Проклеветантовой. Знакомство их состоялось, по-видимому, через ее родственника, сослуживца Козьмы Петровича по Пробирной Палатке, губернского секретаря Илиодора Проклеветантова.
То, что он влюбился, подтверждается некоторыми фактами, почерпнутыми нами из «Плодов раздумья». Человек, сказавший: «Гони любовь хоть в дверь, она влетит в окно», не мог не познать этого высокого чувства. С другой стороны, зная степенность Козьмы Петровича и его отношение к адюльтеру, выразившееся в афоризмах: «Женатый повеса воробью подобен» и «Любой фат подобен трясогузке», мы с негодованием отвергаем предположение, что знакомство с амуром состоялось уже в браке.
Ах, чувствительный человек подобен сосульке: пригрей его, он растает, и тогда в здании человеческого счастья, над стенами, возведенными дружбой, образует свой купол любовь. Любовь, естественно, переходит в брак, ибо шутки с женщинами глупы и неприличны,— говорим мы вслед за Прутковым.
Девиц Козьма Петрович сравнивал с шашками: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки. Антониде Платоновне удалось.
Возможно, тогда же Козьма Прутков, подражая Бенедиктову, подражавшему, в свою очередь, Пушкину, написал стихотворное послание «К друзьям после женитьбы», из которого мы приведем три строфы :
Я женился; небо вняло Нашим пламенным мольбам;
Сердце сердцу весть подало,
Страсть ввела нас в светлый храм.
О, друзья! ваш страх напрасен;
У меня ль не твердый нрав?
В гневе я суров, ужасен,
Страж лихой супружних прав.
Есть для мести черным ковам У женатого певца Над кроватью, под альковом Нож, ружье и фунт свинца!
Не желая уподобиться ревнивому турку, Козьма Петрович заботился о том, чтобы Антонида Платоновна всякий год приносила ему по младенцу. К концу его жизни оставались в живых шесть сыновей и четыре дочери, унаследовавшие приятную наружность и высокое образование отца. Впрочем, по другим сведениям, у него самым таинственным образом оказалось после кончины шесть дочерей и семь сыновей.
С одной стороны, брак Козьмы Петровича можно считать счастливым. А с другой — кажется странным, что, став начальником, К. Прутков уволил Илиодора Проклеветантова по 3-му пункту, то есть без объяснения причин, невзирая на родство. И не наводит ли на размышления упорно не замечаемый исследователями плод раздумий Козьмы Пруткова : «Влюбленный в одну особу страстно — терпит другую токмо по расчету»?
Из множества проблем, стоящих перед пруткововедени-ем, проблема любви и брака остается едва ли не самой запутанной и еще ждет своего разрешения. Поэтому мы предлагаем обсудить (в порядке «постановки вопроса») две темы:
Во-первых, что подразумевал К. П. Прутков под своим знаменитым высказыванием: «Обручальное кольцо есть первое звено в цепи супружеской жизни»?
И во-вторых, предлагаем разрешить загадку «Известного писателя» из пролога к естественно-разговорному представлению К. П. Пруткова «Опрометчивый турка, или Приятно ли быть внуком», напечатанному впервые в № 4 журнала «Современник» за 1864 год. Уже первые издатели «Полного собрания» указывали в примечании к прологу, что в действующем лице «Известный писатель» (цитируем дословно) «Козьма Прутков, судя по некоторым признакам, изобразил самого себя».
Именно там было дано впервые четкое определение, что суть драматические представления, и последние, в свою очередь, подразделены на отрасли, как-то: на комедии, трагедии, драмы, оперы, пантомимы, водевили и хороводы.
Представлением «Опрометчивый турка» К. П. Прутков («Известный писатель») вместе с каким-то своим неизвестным «товарищем» хотел сказать новое слово в литературе. Но не успел.
Однако в прологе у него была реплика: «Мы посвятили ему (представлению.— И. П.) всю нашу жизнь и наши зрелые лета (!!!). Кроме того, я отказался для него от выгодной партии с дочерью купца Громова, уступив ее другому моему товарищу» (курсив наш.— И. 77.).
Зная, что в зрелые годы К. П. Прутков был уже обременен семьей, мы недоумеваем. О другом же его товарище известно лишь то, что он играл на скрипке без канифоли и произнес реплику: «Дочь купца Громова за мной... У меня много детей, рожденных от первого брака и нечаянно».
7
К. П. Прутков, вступив в Пробирную Палатку в 1823 году, оставался там до смерти. Как известно, начальство отличало и награждало его. «Здесь,— писали его первые биографы,— в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, а потом — и орден св. Станислава 1-й степени...»
Не имея под рукой послужного списка К. П. Пруткова, мы не можем с достоверностью сказать, с какого класса табели о рангах начал он свою службу, но скорее всего, как дворянина и отставного офицера, его сразу произвели в десятый класс и присвоили чин коллежского секретаря. Довольно быстро продвигаясь вверх по служебной лестнице («он был очень доволен своею службою»,— говорили знавшие его), К. П. Прутков соответственно был удостоен чинов титулярного советника, коллежского асессора (дававшего право на дворянское звание тем, кто его не имел), надворного советника, коллежского советника, статского советника и, наконец, действительного статского советника3.
Не без должного трепета мы приступаем к описанию последнего периода служебной деятельности Козьмы Петровича Пруткова, ибо он вступил в число особ четвертого класса. Значит, он был все равно что генерал-майор среди военных и потому стал для всех Его Превосходительством.
Кроме перстней, пожалованных ему при разных случаях, К. П. Прутков имел ряд орденов, увенчанных, как уже говорилось, орденом св. Станислава 1-й степени, который составлял предмет его гордости и был неоднократно поминаем и стихах, хотя про себя Его Превосходительство отмечало, что взнос в 120 рублей, следуемый с кавалеров, весьма накладен.
Всего этого К. П. Прутков добился без особой протекции, руководствуясь принципом, что «усердие все превозмогает». Впоследствии он писал: «Мой ум и несомненные дарования, подкрепляемые беспредельною благонамеренностью, составляли мою протекцию».
Благонамеренность его, а также литературный талант особенно ценились тайным советником Рябовым, давно принявшим Пруткова под свое покровительство и сильно содействовавшим, чтобы открывшаяся в 1841 году вакансия начальника Пробирной Палатки досталась ему. Этому благоволению не следует удивляться, так как музы не были чужды даже высшим чиновникам того времени. Достаточно вспомнить поэта Владимира Григорьевича Бенедиктова, который имел такой же шумный успех в литературе, как и впоследствии Козьма Петрович Прутков. Бенедиктов тоже служил в Министерстве финансов и тоже, благодаря усердию, аккуратности, памяти на цифры и верности в счете, сделал карьеру, достигнув чина действительного статского советника.
Получив место директора Пробирной Палатки, К. П. Прутков приехал благодарить своего покровителя и навсегда запечатлел в своей памяти его слова :
— Служи, как до сих пор служил, и далеко пойдешь. Фаддей Булгарин и Борис Федоров также люди благонамеренные, но в них нет твоих административных способностей, да и наружность-то их непредставительна, а тебя за одну твою фигуру стоит сделать губернатором.
Все биографы отмечают безукоризненное управление К. П. Прутковым Пробирной Палаткой. Подчиненные любили, но боялись его, поскольку он был справедлив, но строг.
Племянник директора К. И. Шерстобитов писал по случаю смерти своего дяди :
Л. М. Жемчужников, Л. Ф. Лагорио, А. Е. Бейдеман. Портрет Козьмы Пруткова 1853.
«И долго еще, вероятно, сохранится в памяти чиновников пробирной палатки величественная, но строгая наружность покойного: его высокое, склоненное назад чело, опушенное снизу густыми рыжеватыми бровями, а сверху осененное поэтически-всклоченными, шанкретовыми с проседью волосами; его мутный, несколько прищуренный и презрительный взгляд; его изжелта-каштановый цвет лица и рук; его змеиная саркастическая улыбка, всегда выказывавшая целый ряд, правда, почерневших и поредевших от табаку и времени, но все-таки больших и крепких зубов; наконец,
его вечно откинутая назад голова и нежнолюбимая им альмавива... Нет, такой человек не может скоро изгладиться из памяти знавших его!»
Козьма Петрович Прутков проживал вместе со всей своей многочисленной семьей в большой казенной восемнадцатикомнатной квартире в доме № 28 на Казанской улице, что берет свое начало от Невского проспекта у Казанского собора. Именно там и находилась Пробирная Палатка Горного департамента Министерства финансов1.
Пробирное дело было заведено в России еще в допетровскую эпоху. Но настоящие пробы (определение примесей в
1 Здание сохранилось. В доме № 28 по ул. Плеханова (б. Казанской) размещается Инспекция пробирного надзора Министерства финансов СССР.
драгоценных металлах и нанесение специальных знаков на изделия из них) были введены указом Петра I от 13 февраля 1700 года. За наложение клейм взималась пробирная пошлина. Этим-то, а также пробирным надзором, и занималась Пробирная Палатка. В этой связи небезынтересно было бы отметить, что прямым предшественником К. П. Пруткова в пробирном деле был Архимед.
Как повествует история, сиракузский царь Гиерон, подозревая золотых дел мастера в том, что тот из корыстных видов подмешал в изготовленную золотую корону серебра,
Здание Пробирной Палатки, где жил, служил, творил и скончался К. П. Прутков. Ленинград, ул. Плеханова, 23 (б. Казанская). Фото Дмитрия Жукова.
поручил своему родственнику Архимеду открыть обман. Долго и безуспешно трудился Архимед, пока наконец не решил искупаться. В ванне он и открыл основной гидростатический закон, отчего пришел в такой восторг, что голый, с криком «Эврика!», побежал из купальни домой и, испробовав свою теорию, изобличил вора.
Козьма Прутков не мог не знать предыстории своего достославного учреждения, и тут невольно напрашивается одно наблюдение, ускользнувшее от весьма ученых исследователей жизни и творчества директора Пробирной Палатки и поэта. Кто не знает знаменитого его стихотворения «К моему портрету»!
Когда в толпе ты встретишь человека,
Который наг4 (курсив наш.— И. П )5,
Чей лоб мрачней туманного Казбека,