Помоги проекту - поделись книгой:
С привычною развязностью писателя, с крайним самообольщением и высоко поднятою головою Лев Толстой обращается к духовенству всех вероисповеданий и ставит его пред своим судейским трибуналом, представляя себя их судьею. Тут сейчас же узнаешь Толстого, как по когтям льва. Но в чем же он обличает пастырей христианских Церквей и за что осуждает? В том, что представители этих христианских исповеданий принимают как выражение точной христианской истины Никейский Символ веры, которого Толстой не признает и в который не верит как несогласный с его безбожием.
Потом обличает пастырей в том, что предшественники их преподавали эту истину преимущественно насилием (наоборот, христиан всячески гнали и насиловали язычники и иудеи, откуда и явилось множество мучеников) и даже предписывали эту истину (канцелярский слог) и казнили тех, которые не принимали ее (никогда не бывало этого с православным духовенством). Далее Толстой в скобках пишет: миллионы и миллионы людей замучены, убиты, сожжены за то, что не хотели принять ее (попутно достается и православному духовенству). В словах Толстого очевидна явная клевета и совершенное незнание истории христианской Церкви.
Слушайте дальше фальшивое словоизвержение его: средство это (то есть принуждение к принятию христианской веры пытками) с течением времени стало менее употребляться и употребляется теперь из всех христианских стран (кажется) в одной только России.
Поднялась же рука Толстого написать такую гнусную клевету на Россию, на ее правительство!.. Да если бы это была правда, тогда Лев Толстой давно был бы казнен или повешен за свое безбожие, за хулу на Бога, на Церковь, за свои злонамеренные писания, за соблазн десятков тысяч русского юношества, за десятки тысяч духоборов, им совращенных, обманутых, загубленных. Между тем Толстой живет барином в своей Ясной Поляне и гуляет на полной свободе.
Далее Толстой нападает на духовенство знаете ли, за что? За то, что оно внушает церковное учение людям в том состоянии, в котором они не могут (будто бы) обсудить того, что им передается: тут он разумеет совершенно необразованных рабочих, не имеющих времени думать (а на что праздники и обстоятельные внебогослужебные изъяснительные беседы пастырей Церкви?), и, главное, детей, которые принимают без разбора и навсегда запечатлевают в своей памяти то, что им передается. Как будто дети не должны принимать на веру слово истины.
Слушайте, слушайте, православные, что заповедует духовенству всех стран русский Лев: он пресерьезно и самоуверенно утверждает, что необразованных, особенно рабочих и детей, не должно учить вере в Бога, в Церковь, в Таинства, в Воскресение, в будущую жизнь, не должно учить молиться, ибо все это, по Толстому, есть нелепость и потому, что они не могут обсудить того, что им преподается, как будто у них нет смысла и восприимчивости, между тем как Господь
Пойдем дальше в глубину толстовской мнимой мудрости. Горе, сказано в Писании, тем, которые мудры в самих себе и пред собою разумны. Толстой считает себя мудрее и правдивее всех, даже священных писателей, умудренных Духом Святым, Святое Писание признает за сказку и поносит духовенство всех исповеданий христианских за преподавание священной истории Ветхого и Нового Завета, почитая за вымысел сказание о сотворении Богом мира и человека, о добре и зле, о Боге, высмеивает все священное бытописание и первый завет Божий человеку о соблюдении заповеди, исполнение которой должно было утвердить волю первых людей в послушании Творцу Своему и навсегда увековечить их союз с Богом, блаженное состояние и бессмертие даже по телу; вообще извращает и высмеивает всю дальнейшую священную историю, не принимая на веру ни одного сказания. Так, например, он говорит, что Бог, покровительствуя Аврааму и его потомкам, совершает в пользу его и его потомства самые неестественные (!) дела, называемые чудесами (Толстой не верит в них), и самые страшные (!) жестокости (это Бог-то, Милостивый, Человеколюбивый и Долготерпеливый!), так что вся история эта, за исключением наивных, иногда невинных, часто же безнравственных сказок (!), вся история эта, начиная с казней, посланных Моисеем (не им, а Богом, праведным и долготерпеливым), и убийства Ангелом всех первенцев еврейских до огня, попалившего 250 заговорщиков, и провалившихся под землю Корея, Дафана и Авирона, и погибели в несколько минут 14 000 человек, и до распиливаемых пилами врагов (выходит, что слышал звон, да не знает, где он: известно, что царь Манассий, беззаконный царь Иудейский, велел перепилить надвое пророка Исайю за его пророчество), и казненных Илией (пророком), улетевшим (!) на небо (не улетевшим, а вознесенным как бы на небо Божиим повелением на колеснице огненной, конями огненными), не согласных с ним жрецов и Елисея, проклявшего смеявшихся над ним мальчиков, разорванных и съеденных за это двумя медведицами; вся история эта есть (по Толстому) ряд чудесных событий и страшных злодеяний (Толстой, отвергая личного Святого и Праведного Бога, отвергает и Его правосудие), совершаемых еврейским народом, его предводителями и Самим Богом (!). Вот вам воочию безбожие и хула Толстого на Праведного, Многомилостивого и Долготерпеливого Бога нашего! Но это только цветочки, и ягодки впереди.
Слушайте дальше, что говорит Толстой о Новом Завете, то есть Евангелии. Вы, – упрекает он духовенство всех вероисповеданий, – передаете детям и темным людям (только детям и темным людям, а не всем интеллигентным?) историю Нового Завета в таком толковании, при котором главное значение Нового Завета заключается не в нравственном учении, не в Нагорной проповеди, а в согласовании Евангелия с историей Ветхого Завета, в исполнении пророчеств и в чудесах (и то, и другое, и все содержание преподается: Толстой не знает, что говорит, или намеренно извращает истину); далее Толстой в насмешливом тоне говорит о явлении чудесной звезды по Рождестве Спасителя, о пении Ангелов, о разговоре с дьяволом (в которого не верит, хотя он его истый отец, ибо сказано: «Вы отца вашего дьявола есте» (в Синодальном издании:
Да неужели ты думаешь, что кто-либо из людей с умом и совестью поверит твоим безумным словам, зная с юности, что книги Ветхого и Нового Завета имеют в самих себе печать боговдохновенности? Да, мы утверждаем, что книги Ветхого и Нового Завета – самая достоверная истина и первое необходимое основное знание для духовной жизни христианина, а потому с них и начинается обучение детей всякого звания и состояния и самих царских детей. Видно, только один Лев Толстой не с того начал, а оттого и дошел до такой дикости и хулы на Бога Творца своего и воспитательницу его, Мать – Церковь Божию.
Слушайте, что далее Толстой говорит о себе, конечно, а не о ком-либо другом, потому что ни к кому не применимо то, что он разглагольствует. В живой организм нельзя вложить чуждое ему вещество – без того чтобы организм этот не пострадал от усилия освободиться от вложенного в него чуждого вещества и иногда не погибал бы в этих усилиях.
Несчастный Толстой: он едва не погибал в усилиях сделаться богоотступником и все-таки достиг погибели своей, сделавшись окончательно вероотступником. Слушайте далее нелепость его, чтобы убедиться, что Толстой в своей злобе на веру и Церковь клевещет на нее, отпадая влиянию сатаны. Вот его слова! «Какой страшный вред должны производить в уме человека те чуждые и современному знанию, и здравому смыслу, и нравственному чувству изложения учения по Ветхому и Новому Завету, внушаемые ему, в то время когда он не может обсудить» (на это есть вера как доверие истине). На это отвечаю. Мы все с детства знаем историю Ветхого и Нового Завета и получили от изучения их самое всеоживляющее, спасительное знание и высокое религиозное наслаждение. Толстой же, по своему лукавству и увлечению безбожными немецкими и французскими писателями, этого не мог испытать, ибо от дерзкого ума его Господь утаил Свою чистую премудрость.
Толстой подчиняет бесконечный разум Божий своему слепому и гордому уму и решительно не хочет верить, как в невозможное дело, в сотворение мира из ничего, во всемирный потоп, в ковчег Ноев, в Троицу, в грехопадение Адама (значит, и в нужду всеискупительной жертвы), в непорочное зачатие, в чудеса Христа и утверждает, что для верующего во все сказанное требование разума уже необязательно и такой человек не может быть уверенным ни в какой истине.
«Если возможна Троица, – продолжает глумиться Толстой, – непорочное зачатие и искупление рода человеческого кровью Христа, то все возможно и требования разума необязательны».
Слышите, христиане, как Толстой разум свой слепой ставит выше Бога, и поелику он, Толстой, не может разуметь высочайшей Тайны Божества – Троичности Лицами и единства по существу, то считает невозможным бытие Самой Троицы и искупление падшего рода человеческого кровью Иисуса Христа. «Забейте клин, – говорит он, – между половицами закрома; сколько бы ни сыпали в такой закром зерна, оно не удержится. Точно так же и в голове, в которой вбит клин Троицы или Бога, сделавшегося человеком и Своим страданием искупившего род человеческий, и потом опять улетевшего (какое искажение Святого Писания!) на небо, не может уже удержаться никакое разумное, твердое жизнеописание».
Отвечаю: Толстой точно вбил себе клин в голову – гордое неверие – и оттого впал в совершенную бессмыслицу относительно веры и действительного жизнепонимания, и всю жизнь поставил вверх дном. Вообще Толстой твердо верит в непогрешимость своего разума, а религиозные истины, открытые людям Самим Богом, называет бессмысленными и противоречивыми положениями, а те, которые приняли их умом и сердцем, будто бы люди больные. Не болен ли сам Толстой, не принимающий их?
Все сочинение Толстого «Обращение к духовенству» наполнено самою бесстыдною ложью, к какой способен человек, порвавший связь с правдою и истиной. Везде из ложных положений выводятся ложные посылки и самые нелепые заключения. Автор задался целью всех совратить с пути истины, всех отвести от веры в Бога и от Церкви; старается всех развратить и ввести в погибель; это очевидно из всего настоящего сочинения его.
На все отдельные мысли Толстого отвечать не стоит – так они явно нелепы, богохульны и нетерпимы для христианского чувства и слуха; так они противоречивы и бьют сами себя, – окончательно убили душу самого Льва Толстого и сделали для него совершенно невозможным обращение к свету истины.
Главная, магистральная ошибка Льва Толстого заключается в том, что он, считая Нагорную проповедь Христа и слово Его о непротивлении злу, превратно им истолкованное, за исходную точку своего сочинения, вовсе не понял ни Нагорной проповеди, ни заповеди о нищете духовной, нужде смирения и покаяния, которые суть основание христианской жизни, а Толстой возгордился, как сатана, и не признает нужды покаяния и какими-то своими силами надеется достигнуть совершенства без Христа и благодати Его, без веры в искупительные Его страдания и смерть, а под непротивлением злу разумеет потворство всякому злу – по существу, непротивление греху, или поблажку греху и страстям человеческим, и пролагает торную дорогу всякому беззаконию, и таким образом делается величайшим пособником дьяволу, губящему род человеческий, и самым отъявленным противником Христу. Вместо того чтобы скорбеть и сокрушаться о грехах своих и людских, Толстой мечтает о себе как о совершенном человеке или сверхчеловеке, как мечтал известный сумасшедший Ницше; между тем как что в людях высоко, то есть мерзость пред Богом. Первым словом Спасителя грешным людям была заповедь о покаянии.
Это Лев рыкающий, ищущий, кого поглотить. И скольких он поглотил чрез свои льстивые листки! Берегитесь его.
Священномученик Иоанн Восторгов[65]. Из отзывов печати о лжеучении графа Л. Толстого[66]
Лжеучение графа Толстого с достаточною обстоятельностью разобрано и опровергнуто в нашей богословской литературе. Может быть, этим обстоятельством объясняется тот наблюдаемый факт, что последнее послание Святого Синода по поводу лжеучения графа вызвало сравнительно мало толков и статей в печати. Помещаем здесь три отзыва, исходящие из различных сторон.
«Миссионерский Сборник», издаваемый в Рязани Братством святого Василия, епископа Рязанского, в последней книжке, печатая определение Святого Синода от 20–23 февраля с посланием верным чадам Православной Церкви о гр. Л. Толстом, между прочим, указывает, что:
«Имя графа Л.Н. Толстого стало в последнее время известно всей России не столько как имя знаменитого художника-писателя, обогатившего родную литературу известными произведениями своего талантливого пера, сколько как имя жестокого хулителя Св. Православной Церкви, ее Святейших Таинств и Богоучрежденной иерархии, как создателя новой веры, в которую он успел привлечь немало неопытных людей обаянием своего знаменитого имени и ложными обещаниями недостижимых в действительности утопий.
Увлеченные так называемым толстовизмом и не подозревают даже, в какую пропасть ведет их новый лжеучитель, аристократ-проповедник, не поступающийся сам в пользу своего учения ни одной из нажитых барских привычек: проповедник опрощения и физического труда, Толстой сам проживает в своем московском доме, окруженный комфортом, доступным богатым людям; горячий поборник общности имуществ, он в разных губерниях владеет обширными имениями, с которых сам и его семья получают немалые доходы исключительно для своего пользования; отрицатель брака, как явления будто бы противного и Божеским, и естественным законам человеческой природы, новый лжеучитель сам живет в браке, женит своих сыновей и отдает дочерей в замужество; проповедник всеобщего равенства и неподчинения властям, граф Толстой не отказывается от своего графского титула, вращается исключительно в аристократическом обществе, роднится только с членами этого кружка, платит дворянские и другие повинности. Одним словом, новый лжеучитель в действительности – «прелюбодей мысли», у которого не хватает достаточно энергии провести проповедуемое им лжеучение в жизнь, так как он прекрасно понимает неосуществимость его теорий и их практическую несостоятельность. У него не хватает даже мужества открыто признать свою солидарность со страдающими его последователями, пытавшимися провести в жизнь его ложную теорию, чтобы вместе с ними понести заслуженную законную кару за попытки разрушить административный и общественный строй нашего Отечества, и в то же время, как его доверчивые ученики изнемогают в жизненной борьбе, выбитые из нормальной колеи, граф, пропагандист разрушительных начал, спокойно проживает под охраной отрицаемой им власти. Только очень немногим из несчастных последователей этого непоследовательного лжеучителя после целого ряда разочарований и житейских невзгод удается отрезвиться от болезненного увлечения ложным и гибельным учением графа Толстого.
В последнее время все чаще и чаще стали появляться в современной печати открытые письма, исповеди и т. п. бывших толстовцев, но они, к сожалению, очень мало известны читающей публике. А между тем как пережившие сами всю свою муку сомнений и удаления от спасительного влияния Святой Православной Церкви, эти раскаявшиеся лучше всяких обличителей толстовщины могут предохранить колеблющихся от увлечения лжеучением Толстого. Ввиду этого Святой Синод в своем попечении о чадах Православной Церкви, об охранении их от губительного соблазна и о спасении заблуждающихся, им в суждение о графе Л. Толстом и его противохристианском и противоцерковном лжеучении признал благовременным в предупреждение нарушения мира обнародовать свое послание.
Приводя послание Святейшего Синода, «Миссионерский Сборник» говорит:
«Можно надеяться, что это послание отрезвит тех из последователей толстовщины, которые еще не совсем утратили доверие к церковной иерархии, и предохранит от заблуждения тех, которым, по житейским обстоятельствам, могла угрожать возможность совращения с истинного пути».
Это – голос, исходящий из церковной сферы. Приводим здесь же мнение русского светского человека.
Недавно в Петрограде начали издаваться «Письма идеалиста» и автор их, г. Ярмонкин, посвятил 10-е письмо гр. Толстому; написано оно в виде открытого письма. В начале автор в подробном изложении указывает на всю несообразность лжеучения гр. Толстого и в заключение касается того лицемерия, каким проникнута вся его житейская деятельность. Эту часть своего письма г. Ярмонкин начинает так:
«Выставив в своем Евангелии эти слова Спасителя, что же вы сделали, Лев Николаевич? Вы, по собственному вашему
Не есть ли все это акт простого и притом наивного лицемерия? Вы поступили так же и со своими сочинениями, переведя их на имя семьи, так что фирма, кажется, братьев Салаевых, заключала договор на покупку ваших произведений с другим лицом. Что это значит, к чему этот перевод? Это даже неостроумно. Путем фикции ведь вы не докажете, что «собственность есть кража», как где-то высказал Прудон. Не докажете, по крайней мере, того, что вы искренне исповедуете этот социалистический принцип. Кстати вам сообщу, что проездом через Москву я покупал некоторые ваши брошюры с нарисованными для завлечения покупателя голыми женщинами на обложке. Кроме того, московские мошенники-торгаши начали выпускать ваши «послания» под новыми заглавиями, вроде «Потребности любви» и т. д., и, заставляя кричать на улицах мальчиков: «новое сочинение графа Толстого», тем самым вводят в заблуждение покупателей и выманивают у них деньги. Да и для мальчиков-продавцов это служит хорошей школой нравственности, как результат вашей «религии разума»! Вот единственное реальное выражение вашего внешнего отношения к собственности. Зачем вы все это делаете? Неужели вы думаете, что в наш век религии разума найдутся такие простачки, которые поверят, что такого рода действиями вы воплощаете в себе принцип отказа от собственности? Я лично – за принцип собственности и понимаю евангельское изречение не в этой казуистической форме, а в другой, но я становлюсь на вашу точку зрения и спрашиваю вас: разве вы подобного рода способами доказали, что вы воплощаете этот принцип в себе?
Не есть ли это опять простой акт лицемерия?
После перевода всех своих сочинений на другое имя вы объявили, что все последующие ваши сочинения вы отдаете всем. Но и в этом случае вы поступили недостаточно последовательно, и первое же выпущенное вами на этом новом основании сочинение, а именно роман «Воскресение», вы продали г. Марксу и, кажется, еще одному американцу, и когда против этого завопили все печатные органы, то г. Маркс пригрозил им судом. Положим, что вы выставили другое основание, хотя и не особенно нравственное, что цель оправдывает средства, и пожертвовали (говорят) эти деньги на помощь духоборам, тем несчастным, которые ведут свое сектантство уже более 150 лет, от которых вы заимствовали всю свою «религию разума» и которые теперь, благодаря вашим славолюбивым опытам на живом теле, мрут, как мухи, от болезней, голода и всевозможной нужды. Так, по крайней мере, об этом пишут гг. Скворцов и Тверской (сотрудники «Миссионерского Обозрения» и «Вестника Европы»). Но разве, беря вам не принадлежащие (нравственно) деньги и употребляя их для прославления своего имени, вы этим сколько-нибудь доказываете, что исповедуете социалистический принцип Прудона и воплощаете его в собственной своей личности?
Конечно, нет. Вы так далеко ушли в лицемерии, что уже не видите того, что в ваших действиях и в вашей пропаганде нет даже и тени логики.
Подбежит к вам прелестный ребенок – внук или внучка – и скажет: «Купи мне куклу или лошадку, милый дедушка», а вы ответите: «Милый, у меня денег нет, а вот поди в правую дверь, там тебе дадут». Подойдет сын и скажет: «Папа, мне нужно внести в университет, заплатить за право слушания лекций, дай, пожалуйста», а вы скажете: «Да ведь ты знаешь, у меня денег нет, а вот пройди в правую дверь»…Подойдет дочь, попросит денег на шляпу, и опять тот же ответ. Не будет ли ясно для всех, что ведь это – лицемерие, одно голое лицемерие?.. Придет бедный, но во всех отношениях достойный человек и попросит помочь его нужде – нужде болящей, скорбящей и страдающей, а вы ему ответите: «Ведь я сам бедный, у меня ничего нет, вы это должны знать…» – «Как, – воскликнет бедный, – но если я, томимый жаждой, измученный дорогой, прошу вас дать мне хоть стакан чаю, неужели вы откажете?..» – «Да, – ответите вы, – я вам скажу принести свой чай и свой сахар, а я, может быть, схожу за водой и поставлю тебе самовар»…
Подпоручик В. рассказывал, как не очень давно он был призван с солдатами усмирять крестьян в вашем имении «Ясная Поляна».
Кто прав, кто виноват – не знаю, да меня это и не касается. Но всякому, имеющему сердце, будет очень тяжело и грустно, что такой факт совершился, а вам же легко, вы ответите: «Да ведь имение – не мое!..»
Что же все это такое, Лев Николаевич, разве это – не лицемерие?
С идеей права собственности вы управились великолепно. С экономической стороной своей собственной жизни вы устроились тоже прекрасно: хотите – сегодня наденете зипун и чоботы, завтра – сапоги и пальто… Что хотите, то и сделаете. Относительно неприкосновенности вашей личности – тоже устроились прекрасно.
В заключение я вам скажу следующее:
1. Богом дарованный вам талант, которым вы составили себе имя первоклассного художника-беллетриста, вы употребили на зло людям.
2. Этот талант – не ваша заслуга, а Божий дар, а все, что принадлежит вам, что представляет выражение вашей «свободной воли», есть только один голый и грубый разврат мысли, рассчитанный на невежество и стадность толпы.
3. Ни одного слова из вашего «учения» не принадлежит вам – оно надергано отовсюду, и главным образом, от духоборов. В вашем «учении» все, что взято из Евангелия, – конечно, прекрасно; все, что надергано из других источников, – грубо и невежественно, на самой отвратительной фарисейско-лицемерной подкладке.
4. Ваше влияние на теперешние умы крайне пагубно и враждебно Христу. Все, что носит печать злобы, ненависти, протеста, – все группируется около вашего имени. Все чистое, возвышенное и идеальное, носящее в своей душе Христа, – бежит от вас, как от болезни, как от душевной эпидемии.
И вы хотели затушить у меня лампаду перед иконой Спасителя! Не боитесь ли вы, что эта лампада осветит чудный лик Спасителя, лик смирения, кротости и любви, и не напомнит ли вам этот лик, что вам – за 70 лет, что скоро вы должны будете дать отчет Богу в вашей религии разума, в вашем безнравственном влиянии на толпу?..»
А вот и слово иностранца.
На днях выйдет из Московской Синодальной типографии брошюра под заглавием: «Правда о графе Л.Н. Толстом» с таким предисловием:
«Ради истины и здравого смысла считаем полезным познакомить русских читателей и писателей со статьей о Толстом, появившейся на днях в майской книжке известного лондонского журнала «Monthly Review» («Месячное Обозрение»). Автор, г. Kальдерон, дает этой статье заглавие: «The Wrong Tolstoi» («Лже-Толстой»).
«Из среды полуобразованной, – говорит автор, – с тех пор, как в нее проникли серьезные мысли, выродилось новое общество людей, исполненных благородных, но не глубоких стремлений, ожидающее и требующее осуществления мира и счастья на земле. Эти люди требуют немедленных, решительных для того мер; ученые не дают им желанного ответа – тогда они ищут себе
Находя, что все ученые и философы не в силах решить неразрешимые вопросы жизни, они обратились за верным решением их к людям, которые не обременены никаким знанием.
И вот такая-то публика «отверзла уши» на проповедь Толстого. И он стал учить, что всякие доктора, законоведы, духовные, государственные люди, ученые, философы – все либо безумцы, либо обманщики и шарлатаны, и что мир должен отбросить всю свою цивилизацию, знание, искусство, таланты, верования, законы, армии, флоты и все социальное устройство. Очевидно, что такое слово должно образованным членам общества показаться диким, так как все они суть доктора, законоведы, государственные люди, духовные, военные, ученые, землевладельцы и т. п. Сверх того, есть еще более важная причина, почему людям разумным и образованным не убедительно благовестие Толстого: причина та, что это благовестие во всех частях своих состоит в противоречии не только с разумом и опытом, но и само с собою.
Но несостоятельность мысли ничего не значит для энтузиаста. Этой обширной и все возрастающей дружине энтузиастов свойственны всякие противоречия верований, свойственно даже верить в сознательную для них самих ложь. Однако эти люди нередко орудуют общественным мнением: они создают репутации, одних покрывают позором, других венчают славою; они накопляют массу горючего материала, от которого может загореться и серьезная часть общества.
Делу Толстого эти люди нанесли большой вред, потому что мнимого, лже-Толстого поставили они каким-то идолом в музей славы, а настоящего, подлинного Толстого укрыли, поставив в тень.
Эта двойственность – тяжкое испытание и для самого Толстого, и для учеников его. Лже-Толстой написал большую книгу в доказательство того, что он – тот же, что и настоящий Толстой. В этой книге стремится он возвести противоречие бытия своего в религиозный догмат, который можно назвать
Лже-Толстой пишет памфлеты в доказательство того, что человек должен отрешиться от всякой собственности, не знать жены и детей, и в то же время настоящий Толстой живет со своим семейством во всех удобствах жизни в поместье Тульской губернии.
И вот чем объясняет себя: «Он желал (говорит один из его хвалителей – м-р Эльметс Мод) действовать в полном согласии со своим учением, но не мог этого исполнить. Не мог, например, отрешиться от своей собственности, не раздражая жены и детей своих, – пожалуй, в таком случае они обратились бы ко властям с просьбой воздержать его. Это очень смущало Толстого; но он почувствовал, что, нанося вред, не может сделать добра. Никакое решительное действие (например, раздать все бедным) не могло бы служить ему оправданием, ибо возбудило бы горькое чувство гнева в сердцах самых близких людей. Итак, пришлось ему передать всю остальную собственность жене и семейству и продолжать жить по-прежнему в хорошем доме, с прислугой, с кротостью вынося упреки в «несостоятельности», и удовольствоваться тем, что в дополнение к литературному труду занимается ручною работой и живет по возможности просто и воздержно».
Трудно, стало быть, оказывается, «сделать добро, не причиняя вреда, не производя горького гнева в сердцах близких людей». Это «маленькое» затруднение естественно является, когда человек, особливо еще женатый, вздумает приводить в исполнение систему жизни, основанную на нищете и безбрачии. И вот толстовцы обыкновенно раздражаются, когда слышат упреки учителю их в непоследовательности: в этом раздражении, несомненно, есть личное чувство, потому что все они покланялись системе, но не исполняют ее, – едва найдется один такой верный в тысячах поклонников Толстого, рассеянных по всему свету. И эта черта особенно характерна в религии воинствующей, которая вопит на весь свет, что все прочие религии суть не что иное, как ложь, изобретаемая лишь для оправдания развратной жизни их последователей.
Но оборотень Толстой опирается на авторитет Иисуса Христа, чтоб оправдать свое учение, чтобы подкрепить авторитетом недостаток разумных оснований. Где бы ему уловить столько учеников, если б он не ссылался на Евангелие? Как бы ему укрыться от критики, когда бы он не настроил себе крепостей из библейского текста? И вот, надобно посмотреть, на чем эти крепости держатся, и эти связи, которыми силится он укрепить и привести к единству свое философское учение, можно ли признать верными и подлинными.
Подлинный, настоящий Толстой как будто верует в Бога, подобно всем христианам.
«По моему мнению, – говорит он в сентябрьском письме 1900 года, – мало сказать, что Бог есть Любовь, Бог есть Слово, Разум. Любовью и разумом мы познаем Бога; но идея Божества не только не тождественна с этими понятиями, но они столь же различествуют с идеей о Боге, как понятие глаза или зрения различествует с понятием света».
Но другой Толстой, оборотный, в основной схеме своего учения, пленяющей восторженных его последователей, прямо отождествляет Бога с понятием Логоса, или Разума; а Бога как существо признает ложью, изобретенною паразитами религии…
Тут не одна только игра грамматических фантазий – тут самые корни толстовства.
Подлинный Толстой, добродушный хозяин Ясной Поляны, знает, что все мы – несовершенные существа большею частью, подобно ему, добродушные люди, кое-как умея работающие над задачами социальной жизни под кровом Высшего Промысла, от коего чаем, наконец, воздаяния в лучшем мире.
«Убеждаюсь более и более (говорит он в октябрьском письме 1900 года, см. листок «Свободного слова» Черткова) в нереальности того мира, в коем мы живем. Не скажу, чтоб это был сон, но это лишь одно из бесчисленных проявлений жизни».
Но философия оборотного, лже-Толстого отвергает чаяние будущей лучшей жизни. Для лже-Толстого мир осеняет не благой Промысл, но злой рок в союзе с паразитами жизни. Жизнь есть борьба зла с разумом. Бог – не правитель вселенной, но простой здравый смысл, слабый пособник человеку против преобладающей силы зла. Это нечто вроде мрачного буддизма, смягчаемого фантазией. Будущая жизнь – тоже изобретение паразитов, одуряющий напиток для рабочего класса людей.
Лже-Толстой, вынуждаясь искать себе опоры в Евангелии, прибегает к тактике самого странного свойства для устранения из Евангелия всяких обетований будущей жизни.
В Евангелии от Матфея Иисус Христос говорит:…
«Этот стих я опускаю, – говорит Толстой, – так как он не имеет никакого определенного значения… Он или ничего не означает, или звучит насмешкой, иронией».
«У Марка (см. Мк. 10, 30) Иисус говорит: Получит сторицею ныне, и в век грядущий живот вечный, – говорит Толстой (разумеется, совсем неверно), – значит «переходит», и, стало быть, значит: в веке ныне преходящем, стало быть, в этой, в здешней жизни». Это утверждает Толстой, невзирая на бессмыслие превращения вечной жизни в преходящий, временный век.
Не стоит труда проследить стих за стихом толкования Толстого в его изложении Евангелия. Любопытствующие могут сами рассудить об их достоинстве.
Составив какую ни есть систему своего учения, Толстой, казалось бы, должен, если верит в нее, и жить так, как верит. Он объявил, что всякое правительство, всякий закон, всякая собственность – зло, – следовало бы и отвергнуть всякие удобства жизни, на этом зле основанные. Попутно он решительно отвергает и табак, и алкоголь, и мясо. Но жизнь все-таки его пересилила. Свояк его рассказывает, что когда он обработал свою схему единственно возможного счастья, то не только не ощутил себя счастливым, но почувствовал угнетение духа. Жене и детям и на мысль не приходило отказаться от владения Ясною Поляной и добывать себе хлеб полевою работой. Затем стали одолевать его посетители. Дерулед явился и стал склонять его на сторону реванша; стали приезжать романтические дамы (тип, коего он не выносит) с тем, чтоб у него «учиться жить»; появились и дамы практического свойства, угрожая застрелиться, если не спасет их, дав тысячу рублей. Лже-Толстой говорит, что когда люди просят денег, то ради любви к ним не следует давать, а разве только из учтивости, и он же говорит, что когда люди крадут вещи, стало быть, вещи им нужны, и, стало быть, они имеют право взять их. Однако из рассказа выходит, что когда такие дамы являлись, подлинный Толстой выходил из себя, а графиня выживала их из дому.
Сшил Толстой пару сапог – дело, по-видимому, настолько полезное, что один из его поклонников хранит у себя эти сапоги в стеклянном ковчеге. Правительство относилось к нему очень добродушно и снисходительно; но дело требует порядка, и раз как-то Толстой был вызван в суд свидетелем по делу. Девица Сероп, жившая гувернанткой в Ясной Поляне, рассказывает, что Толстой явился в суд в тулупе, выложил на стол сверток рублей, сказав: «Вы не можете меня принудить принять присягу, – вот вам мой штраф», – и вышел вон.
Эта же девица рассказывает, что жалко было смотреть на бедного пророка, когда он пытался бросить курение:
«Он ходил из угла в угол, точно не находил себе места. То зажжет папироску и бросит ее, то пробует вдыхать дым, когда закурят другие. Напоследок все-таки не в силах был совсем бросить привычку – ведь это успокаивало ему нервы. Напрасно люди думают, будто Толстой – аскет в строгом смысле слова».
Лже-Толстой говорит, что литература – порочное дело, а подлинный Толстой точно одержим зудом писательства и не отходит от письменного стола. Один из его портретов работы Репина изображает его, окруженного косами и граблями, как он сидит в неловкой позе на табурете, в своем тулупе, у стола и перед ним два серебряные подсвечника. После обеда, говорит девица Сероп, он прохаживается по лесу
с топориком. И она, сама аматерка[67] толстовства, описывает с улыбкой, как он возвращается с прогулки по полям, довольный, принося с собой навозный запах. «Я помираю, – говорит, – со смеху, на него глядя». И еще, – невзирая на свои убеждения, не чуждается он и велосипеда, и даже присоединяется к молодежи в презренной и безнравственной игре в теннис.
Вообще нарадоваться можно на эту мирную картину, как хозяин Ясной Поляны по-человечески живет у себя в большом доме, в своем тулупе, с графиней, занимаясь игрой в толстовство.
Похоже на идиллию, когда смотришь на подлинного Толстого. Но идиллия исчезает, когда является лже-Толстой, сочинитель книг. В своей книге «Царство Божие внутрь вас есть» он выводит курьезную теорему
«Люди, называющие мою систему непрактичною, – говорит Толстой, – совершенно правы, если смотреть на черты совершенства, указанные в учении Христа, как на правила, подлежащие для каждого из нас к исполнению, подобно тому как по закону общества обязателен, например, платеж податей… Совершенство, черты коего пред очами христиан, бесконечно, никто не может постичь его, и Христос имеет это в виду; но Он знает, что стремление к полному и бесконечному совершенству составляет и приумножает счастье человека… Христос учит не Ангелов, но людей, живущих животною жизнью, и к животной силе движения Христос как бы прилагает другую силу, именно сознание Божественного совершенства, и таким образом
Такое учение довольно легко применить каждому человеку в своей жизни. Отречься от собственности и семьи и жить с женой и детьми в комфортабельном поместье – дело верного себе христианского философа…
Но применять такое учение к общественной жизни – дело тяжкое. Какую равнодействующую дает нам этот параллелограмм хоть бы в военном деле? Отречемся от войны – и что же? Будем сражаться вилами? Или, например, этот параллелограмм к какой приведет нас сделке между уничтожением судов и нашею порочною наклонностью к правосудию? Разве к закону Линча[69]?
И вот еще неразрешимый вопрос, если тот же параллелограмм нам не разрешит его. Если все люди станут – как учит Толстой – воздерживаться от произведения на свет детей, что станется с родом человеческим?
Противоречие Толстого с самим собой явственно обнаружится, если поставим рядом два его рассуждения об обязанности женщин. В эпилоге «Крейцеровой сонаты» они явно обрекаются на постоянное девство.
«Христианин не может смотреть на плотское совокупление иначе как на грех – как сказано у Матфея – и вследствие того должен неизменно избегать брака».
Вот одно суждение. Другое находим в сочинении Толстого: «Что нам делать?»
«Как сказано в Библии, мужу и жене дан каждому свой закон: мужу – закон труда, жене – закон деторождения… Тот и другой закон – неизменный… и нарушение его неминуемо наказывается смертью… Если вы, верные матери, сколько бы ни было у вас детей – двое ли или двадцатеро – не можете сказать: довольно… Не можете вы заботу о кормлении их слагать с себя и поручать другой матери… потому что этот труд есть жизнь ваша, и, стало быть, чем больше у вас этого труда, тем жизнь ваша полнее будет и счастливее».
Итак, очевидно, Толстой обращает нас к параллелограмму сил для продолжения нашего рода.
Учение Толстого содержится во множестве книг и памфлетов, и нет возможности перечислить в кратком очерке все черты его непоследовательности и всю массу противоречий, поглощаемых его учениками, но и по приведенным примерам можно судить о широте умственной их восприимчивости.
Толстого можно назвать колеблющимся пророком: он не останавливается ни на положительном утверждении, ни на решительном отрицании, но говорит: «Это верно… по крайней мере, это может быть верно… но нет, в сущности, я уверен, что это неверно». А ученики, воспринимая такие слова, твердят от себя такое верование: «Мы уверены, что это верно, что это может быть верно и что, в сущности, все-таки неверно».
Итак, мы, не будучи толстовцами, можем, пожалуй, спросить: в самом деле этот добродушный хозяин Ясной Поляны, он-то сам вправду ли толстовец?»
Две анафемы Святейшего Патриарха Тихона[70]
Послание Святейшего Патриарха Тихона об анафематствовании творящих беззакония и гонителей веры и Церкви Православной 19.01/01.02. 1918 г.[71]
Смиренный Тихон, Божией милостью Патриарх Московский и всея России, возлюбленным о Господе архипастырям, пастырям и всем верным чадам Православной Церкви Российской.
Поделиться книгой: