траждущий веры

«Погрузился Безликий в сон, упокоился в ледяном саркофаге, что качается на семипудовых цепях над бездной за вратами червоточин. Вековечный покой той обители сторожат неусыпные вэсы. На закате времён обагрится лёд их кровью, пробудится Безликий от вечного сна, чтобы повести охотников на Последнюю битву».

Понятно, почему о вэсах не было в других книгах. Дядя Кейл верно сказал: их никто никогда не видел. Как же Вейасу удастся их отыскать? Хотелось бы мне на это посмотреть. И на саркофаг Безликого. Чтобы вновь уверовать.

***

Замок ещё долго жужжал сборами. Разъехались гости лишь к вечеру. Как будут по потёмкам блуждать? Но больше меня волновал папа, который закрылся в кабинете, отказался от еды и никого к себе не пускал, даже дядю Кейла. Тот решил остаться у нас ещё на несколько дней, пока всё не уляжется. Я была очень благодарна за это. Вдвоём с Вейасом мы бы с папой вряд ли справились.

Я уже переоделась в сорочку и переплетала перед сном косы, разглядывая своё бледное, измождённое отражение в зеркале, когда в дверь постучали. Кто бы это мог быть так поздно? Я даже не успела ответить, как дверь распахнулась и на пороге появилась одетая в тёплое платье и серую шерстяную шаль нянюшка. Из-за её спины выглядывал взъерошенный и заспанный Вейас.

— Собирайся. Жых отыскал ту вёльву. Возьми для неё подарок. Если повезёт, уговорим вашу судьбу переменить, — необыкновенно взволнованно заговорила нянюшка и улыбнулась светло так, с надеждой. — Скоренько! Чего ты ждёшь?

Я пожала плечами и принялась одеваться. Хоть и не слишком верилось в успех, но обижать нянюшку не хотелось. Если уж она старого Жыха, папиного ловчего, заставила вёльву искать, то, видно, совсем испереживалась из-за дурацких пророчеств. Она ведь нас с Вейасом как родных любит. Своих детей у неё никогда не было — всё время о чужих заботилась. Вначале о маме, а потом и о нас.

Я надела башмаки поудобней и плащ потеплей: идти долго, скорее всего, придётся. И не по нахоженным дорогам, а по кривым лесным стежкам, через бурелом и трясину. Вёльвы кочуют, редко на одном месте засиживаются. Люди их рядом с собой не терпят, вот они и прячутся в укромных закутках и не тревожат никого без дела.

Вейас хмурился одним глазом, а вторым ещё спал. Плёлся за нами безучастно. Наверное, на авантюру тоже только из вежливости согласился. Молчал. Даже про папу не спрашивал, хотя стоило поговорить, учитывая, как они поругались. Но вытягивать из него слова не было сил. Пускай сами разбираются. Тем более тут я всецело на папиной стороне.

Шли долго через старый восточный лес, который селяне уважительно именовали Дикой Пущей, дремучий и древний, почти как сам мир. Пробирались через поваленные сосны, протискивались между колючими лапами молодых елей, прыгали по скользким после дождя кочкам, боясь увязнуть в болотной жиже. Только ближе к полуночи на краю небольшой поляны учуяли тягучий запах горящих можжевеловых веток и заметили рыжевато-алые отблески костра.

Нянюшка подобрала юбки и, стараясь ступать как можно тише, пошла вперёд. Мы с братом тревожно переглянулись и двинулись следом. Боязно с вёльвой встречаться, да ещё ночью посреди прожорливых лесных топей. А вдруг она от обиды на папу нас зачарует и в трясину заманит? Утопимся — вот и вся перемена судьбы будет.

Над головой басовито ухнула белая неясыть. Я зажала рот рукой, чтобы не закричать и тут же споткнулась о сухой сук. Треск огласил поляну эхом. Нянюшка обернулась и укоризненно покачала головой. Какая ж я неуклюжая трусиха!

— Кто здесь? — донёсся от костра знакомый скрипучий голос. — Дух или человек, не таи злые помыслы в ночи!

— Мы из замка. По нужде. И не мыслим ничего дурного! — отозвалась нянюшка и споро поманила нас за собой.

Вейас пошёл первым. По-моему, присутствие вёльвы ему было так же безразлично, как и дорога через дремучий ночной лес. А вот меня уже ощутимо потряхивало. Спину будто прожигал тёмный, исполненный ненависти ко всему живому взгляд. Неясыть? Жуткая птица!

Озираясь по сторонам, мы вышли к костру. Рядом на скорую руку был поставлен небольшой шалашик, накрытый еловыми лапками и ещё свежим зелёным мхом. Белоглазая карга стояла у костра чуть поодаль и помешивала берёзовой палкой бурлящее варево в огромном чёрном котле.

— Зачем явились, горемычники? — спросила она, не отрываясь от своего занятия. Отблески пламени плясали по её лицу, облекая его в причудливо изломанную маску.

— Хотели судьбу переменить, о дальноглядящая! — нянюшка встала на колени и коснулась лбом земли.

Мы с братом недоуменно пожали плечами. Нянюшка укоризненно покосилась на нас, подошла и надавила на плечи так, что нам тоже пришлось поклониться. В пояс, конечно, не в землю. Это было бы слишком. Рыцари ордена даже перед королями не кланяются.

— Простите их. Молодые ещё совсем, глупые, — смиренно попросила нянюшка.

— Их отец тоже молод и глуп? — вёльва криво усмехнулась тонким, изъеденным морщинами ртом. — Не оправдывайся, не стоит. Я хоть и слепая, но прекрасно вижу, куда мир катится. Повсюду гордыня, святотатство и лицемерие. Даже орден, хранитель древнего знания и божественного дара, утратил веру. А без веры мы ничто. Пожираем сами себя, как великий змей Йормунганд. Вот уже и с людьми войну затеяли, хотя боги наказывали не проливать человеческой крови и сражаться лишь с демонами. Седна гневается, Хозяин Вод пропал, и некому усмирить её крутой нрав. Чую, беда грядёт. Да такая, какой этот мир ещё не видывал.

— Что, хуже нашествий демонов? — вырвалось у меня против воли. Вёльва сверкнула белесыми глазами. Я зажала руками рот, чтобы не ляпнуть ещё какую-нибудь глупость.

— Демоны, которых мы знаем, лишь слабый отголосок. Да и насколько мы, люди, отличаемся от них? Они лишь другой народ, борющийся за выживание и территории, как и мы.

Вот это настоящее святотатство — за такие речи орден на костёр отправлял. Нет, не может такого быть. Это мы, те, кто с даром, как демоны, а остальные… просто люди. Какая ж я глупая! Сколько всего не знаю и не понимаю, а хотелось бы… Но сейчас лучше молчать. И без того себя дурой выставила.

— Давайте подарки, — шепнула нянюшка, когда молчание стало в тягость.

Вейас с лязгом выхватил из ножен меч и замахнулся. На несколько шальных мгновений мне показалось, что он хочет отрубить старухе голову. Но он опустил клинок и протянул его вёльве. Я достала из-за пазухи свою вышивку и сделала то же самое.

— Никудышное оружие от никудышного воина, — расхохоталась сухим каркающим смехом старуха. Вейас фыркнул и отвернулся. — И безыскусное рукоделие от бездарной бледной мыши?

Я затаила дыхание от бешенства. Ведь она даже узора не видела! А он получился. Настоящий. Живой. С душой. Особенно глаза… Как те, что я во сне видела. Больше ни у кого таких нет! Пришлось до крови впиться ногтями в ладони, чтобы не ответить — так хотелось высказать всё, что я думала по поводу её бредней. Нет, папа уже достаточно ей надерзил.

— Не поможете?! — нянюшка упала на колени и поползла к вёльве, горестно заламывая руки. Зачем так унижаться? Хотелось поднять её на ноги и поскорей увести от демоновой карги. Мерзкая злобная тварь!

— Умоляю, я всё отдам, только смилуйтесь, — нянюшка достала из-за пазухи бронзовый обручальный браслет и вручила его вёльве. — Это всё, что осталось от моего суженого. Мы так и не успели пожениться — он погиб во время нашествия.

Вёльва с интересом вертела в руках украшение. Не слишком искусное. Бронзовый браслет на свадьбу — всё, что могли позволить себе простолюдины. Мы же носили серебряные, хотя могли купить и золото, но традиции не позволяли. Мы должны помнить, что хотя и не подчиняемся королям и можем быть намного богаче их, а всё же они стоят выше нас.

— Желаешь разорвать связь с любимым ради чужих детей? — в голосе вёльвы не осталось былой надменности и презрения, звучал лишь живой интерес: — Зачем? Разве они твоя кровь?

— Что мне давно утраченная любовь? — нянюшка громко всхлипнула и, вскинув голову, посмотрела так, как не всякая госпожа умела: — Да и найду ли я её на том берегу Черной реки? Кто знает, что будет после смерти? А эти дети мне как родные. Я видела, как они родились. Слышала их первый крик и первое слово. Носила их к кормилице. Помогала сделать первые шаги. Не спала ночами, когда у них болели животики и резались зубки. Лечила и выхаживала, когда хворали. Успокаивала сказками, когда их мучили кошмары. И что, что в них нет моей крови? Для меня они ближе, чем родные. Не хочу, чтобы они умерли, так и не пожив толком. Пусть даже это будет стоить мне любви и самой жизни.

Да как же?.. Я знала об этом, и всё равно слышать такие слова было не по себе. Как ножом по сердцу. Она как мама, которую я никогда не знала. Моя душа! Я пихнула брата в бок. Мы помогли нянюшке встать и крепко обняли. Пускай ничего не выйдет, но я всегда буду помнить её слова.

Поднялся ветер, всколыхнул пламя до самых небес, заставив тёмное варево пениться и выкипать из котла.

— Надо же! — удивилась вёльва. Поколдовала над костром, и пламя опало. — Что ж, будь по-твоему, раз на то воля богов.

Карга кинула браслет в котёл и принялась помешивать, напевая слова на диковинном наречии. Говорят, у вёльв есть тайный язык для общения с богами, познать который не дано никому, кроме них. И действительно, разобрать ни слова не удавалось, кроме завораживающе-жутких звуков зверей и стихий.

— Я сварила вашу судьбу.

Когда зелье снова закипело, вёльва зачерпнула его деревянной чашей, увитой резными магическими рунами, и протянула Вейасу.

— Пей.

Он зажал нос и выпил залпом. Даже в неярких отсветах пламени было заметно, как краска схлынула с его лица. Вейас застонал и согнулся пополам. Его тут же вытошнило.

— Ты собралась нас отравить, карга?! — возмутился он, едва совладав с дыханием.

— А ты думал, судьбу менять просто? — усмехнулась вёльва. — Старое должно уйти, чтобы освободить место новому. Говори быстрей, чего желаешь, пока снова что-нибудь жуткое само не заморочилось.

— Это-то легко. Хочу пережить испытание, чего мне ещё желать? — Вейас распластался на земле возле шалаша, держась за урчащий живот.

— Твой черёд.

Вёльва снова зачерпнула варева и протянула мне чашу. Я приняла её дрожащими руками и принялась вертеть, пытаясь придумать, чего же я желаю вместо старой судьбы. Вспомнила всё, о чём размышляла последние дни, да так и не смогла ничего придумать. Знала только, чего точно не хочу — выходить замуж за проходимца Йордена и чтобы папа страдал из-за моего непослушания. Глянула на нянюшку. Она тепло улыбалась, подбадривала. В голове зазвучал её то возвышающийся, то затухающий голос: «И вступил Безликий на тропу нетореную, чтобы самому решать свою судьбу».

Я выпила до дна. Смердящее гнилью и падалью варево обожгло нутро. Из живота поднялась волна дурноты. Я упала. Забилась в судорогах, чувствуя, как внутренности горят и оплавляются, рассыпаются в пепельную крошку.

— Ты как? — нянюшка помогла подняться. Пахло рвотой. Похоже, я измазалась. Подташнивало до сих пор.

— Хочу пройти по нетореной тропе и самой решать свою судьбу, — выдавила я из себя.

Нянюшка ахнула:

— Лайсве, зачем? По нетореным тропам только мужчины ходят.

— Только боги, — поправила я. — Безликий был богом.

Это то, чего я действительно желала — быть самой себе хозяйкой, стоптать семь пар железных башмаков, изломать семь железных посохов, изглодать семь железных хлебов. Тогда, быть может, моя жизнь обретёт смысл.

— Как пожелали, так тому и быть, — прокаркала рядом вёльва. — А теперь ступайте. Мне ещё нужно судьбу всего мира сварить.

Выгоняет. Нянюшка подняла Вейаса и потащила нас обоих прочь.

— Благодарю, о дальновидящая, — обернулась к горевестнице, когда мы были уже на краю поляны. — Век не забудем твою милость!

Я снова почувствовала недобрый взгляд притаившейся на опушке птицы.

***

Они ушли, ломясь через лес, словно были неуклюжими косолапыми медведями. Вёльва продолжала мешать варево. Десять кругов справа налево и десять слева направо, семь по оси червоточин и три против. Она дёрнула палкой, поднимая со дна муть, и постучала по стенкам. Когда варево стало непроглядно чёрным, вёльва бросила в котёл оставленный мальчишкой меч. Тьма с шипением накинулась на него, покрыла ржавчиной и разбила в пыль. Вёльва потянулась за вышивкой.

— По нетореной тропе пройти, надо же! — усмехнулась она. — Какая глупая девчонка.

Вёльва потрогала ткань чувствительными, как глаза, пальцами и вдруг передёрнула плечами, словно прозрела и наяву увидела огненного зверя на фоне непроглядной ночи. Взгляд живых синих глаз пронзал насквозь, будто в них запечатлелась вся сила и мудрость Небесного повелителя.

Успокоившись, вёльва снова принялась помешивать варево.

— Что же это за девчонка такая. По нетореной тропе пройти. Да на которую только боги отваживались ступать, один единственный бог. На погибель ты явилась или на спасенье? — задумчиво бормотала старуха, вглядываясь слепыми глазами в круги, что шли по вареву вслед за палкой. Вёльва глотнула паров и, сомкнув глаза, заговорила не своим голосом: — Сказано было на заре времён: когда настанет час неверия, междоусобиц и великих бедствий, явится в древней крови пророк. Сам возжелает пройти по тропе нетореной, чтобы пробудить почившего бога. Через пламя и снег, кровь и тьму пройдёт его путь, от неверия к прозрению и свету. Он сам станет светом, что растопит ледяное сердце и укажет путь из мрака. Лишь испустит пророк последний дух, как пробудится огненный зверь. На спасение. Или на погибель.

Вёльва вздрогнула и выронила вышивку.

— Неужто и правда конец?

Будто отвечая, ухнула белая неясыть. Расправила огромные крылья, ринулась с ветки и опрокинула котёл. Тьма выплеснулась на землю, затушив огонь. С шипением выпустила щупальца. Вёльва ослепла по-настоящему. Оглохла, не чувствовала запаха. Ощущала только липкий ужас от приближающейся смерти. Отступила на шаг, запнулась об сук и упала. Тьма с ликованием набросилась на неё, пронзая и разрывая на ошмётки, пока не поглотила, как браслет, как меч, как судьбы детей до этого.

Неясыть наблюдала с ветки. Ухнула, и тьма убралась восвояси, вдоволь насладившись кровавым пиршеством. Птица подхватила с земли вышивку и принялась остервенело драть её когтями. На лоскуты. Чтобы ничего не осталось! Но синие глаза продолжали смотреть с выжигающей пристальностью. Поняв всю тщету, неясыть выпустила добычу и, горестно ухнув, помчалась за Северной звездой.

***

Мутило всю дорогу до дома, но уже на подступах к замку пустоту в душе заполнила решимость. Я знала, что делать дальше. Знала, чего хочу и как этого достигнуть. Нянюшка проводила меня до спальни и, поцеловав на прощание в лоб, ушла. Я подождала, пока стихли шаги в коридоре, накинула на плечи шаль и направилась к Вейасу через тайный ход, которым много раз пользовалась в детстве, чтобы сбежать на ночную прогулку. Странно будет всё это бросить, но чтобы что-то получить, надо чем-то пожертвовать. По-другому не выйдет.

Я толкнула дверь. Вейас никогда не запирался, поэтому о его шашнях со служанками знал весь замок. Но сейчас, хвала богам, брат был один, сладко посапывал, как маленький, подложив руки под щёку. Пришлось хорошенько его пихнуть.

— Чего тебе, мелочь? — пробормотал он, щуря глаза. — От дурацкого варева до сих пор живот крутит. Рвотный корень там был, что ли? Если бы не твоя блажь, ни за что бы на болото не попёрся. А теперь вот мучаюсь.

— Нужно было нянюшку уважить. Ты же видел, она ради нас обручальный браслет отдала. К тому же это не рвотный корень, а наша судьба. Я знаю, я чувствую, — я облизнула пересохшие губы, безотрывно глядя ему в глаза. Пожалуйста, согласись на ещё одну мою блажь!

— Опять ты с этими глупостями! — спросонья брат был просто несносен. — Нету ни высшего замысла, ни богов, ни даже судьбы. Враки это для таких доверчивых трусих, как вы с нянюшкой.

— Зато ты у нас храбрец из храбрецов, — усмехнулась я, поймав его на его же удочку. — Помнишь, ты предлагал сбежать вместе? Если ты говорил всерьёз, я согласна. Поехали в Хельхейм. Прямо сейчас, пока папа хандрит, а весь остальной замок спит и некому нас остановить. Мы добудем клыки вэса и, быть может, даже увидим саркофаг Безликого. Ты докажешь, что способен пройти испытание сам. Мне не придётся выходить замуж за подлеца, а папе отвечать за моё непослушание перед орденом.

— Я был серьёзен, как никогда, — Вей подался вперёд. Глаза оживлённо блестели. Даже если он и врал тогда, то никогда не сознается. Только щурился Вейас так, будто вот-вот пойдёт на попятную. — Но… ты правда веришь, что у меня получится?

— Я буду твоим талисманом, как раньше была папиным. Вместе мы покорим мир. Так напророчила вёльва.

Вейас задумчиво качнул головой.

— Нет, мне нужно что-то повесомее, чем пророчество безумной карги. Давай пообещаем друг другу, что всегда будем вместе, я защищать, а ты ограждать меня от глупостей и вдохновлять на подвиги, — Вейас протянул мне руку с выставленным вперёд мизинцем, совсем как в детстве. На устах играла уязвимо-искренняя улыбка, такая, какую он никогда никому не показывал, только мне.

— Обещаю, — я переплела с ним пальцы и улыбнулась в ответ.

— Собирай вещи. Я подготовлю остальное. Помни, за нами пошлют погоню, поэтому путешествовать придётся налегке, — Вейас подскочил с кровати и принялся опустошать ящики с собственными вещами. Не думала, что уговорить его будет так просто. Он так воодушевился, будто только ждал моего согласия. Брат расценил моё промедление по-своему и заверил: — Не беспокойся — папа брал меня на охоту. Я знаю, без чего не обойтись.

Он вынул из шкафа один из своих дорожных костюмов и отдал мне, заговорщически подмигнув.

— Встречаемся на обычном месте через час.

Больше я не сомневалась — Вей не подведёт. Я побежала к себе. В спальне первым делом распалила камин и обернулась на сложенные сундуки. Ничего из этого хлама мне больше не нужно. Я взяла лишь несколько смен белья и плащ потеплее. Черкнула короткую записку, объясняя, что папа к моему побегу не причастен, а всему виной вероломство навязанного орденом жениха. Девушки иногда сбегали перед свадьбой. Теперь это будет не предательством, а обычной бабьей дурью. Папу не тронут — это главное.

Напоследок я достала из сундука вышивку с гербом и мамино подвенечное платье и, не раздумывая, швырнула в огонь. Пламя с жадностью набросилось на ткань, пожирая остатки моей прошлой жизни. Теперь последнее: большими ножницами для ткани я обрезала косы под самый корень. Они тоже полетели в камин.

Вей хорошую идею подсказал. Я тощая и плоская — с короткими волосами в мужском платье точно за парня сойду. Никто не догадается, что я дочь милорда Веломри. Хорошая маскировка на первое время, а там видно будет. Главное, выбраться.

Взвалив на плечо тюк с вещами, я вышла в коридор и нос к носу столкнулась с Бежкой. Я вздрогнула от неожиданности. Она же сейчас весь замок на уши подымет!

Бежка прижала к губам палец:

— Как хорошо, что я успела вас застать. Вот, — она протянула небольшой свёрток. — Увидела, как мастер Вейас седлает лошадей в конюшне и поняла, что вы уезжаете. Решила собрать еды в дорогу: хлеб, вяленое мясо, пару луковиц, чуть-чуть соли. Всего понемногу, чтобы хоть первое время не голодали.

— Зачем?

С чего она так добра к нам? У меня ещё после случая с Йорденом вопросы остались.

Бежка по обыкновению обезоруживающе улыбнулась:

— Я тоже когда-то хотела сама решать свою судьбу, а не развлекать забулдыг в грязной придорожной корчме, как делала моя мать. Но добралась только до вашего замка. И каждый день не устаю благодарить богов за то, что ваш папенька согласился меня взять.

— Я этого не знала, — потупилась я, ругая себя, что ревновала и желала ей зла. — А с Йорденом ты зачем?..

— Грош цена тому мужчине, что лезет под юбку первой встречной девки, когда за дверью молодая невеста ждёт, — усмехнулась она. — Забудьте о нём, он никогда не будет вас достоин. Езжайте, будьте счастливы за нас двоих. Это единственное, чего я желаю сейчас.

Я порывисто обняла её и не смогла сдержать слёзы:

— Позаботься о папе.

— А вы приглядывайте за мастером Вейасом. Он такой милый шалопай, — Бежка тоже заплакала. — Прощайте!

Я кивнула и скрылась в недрах подземного хода. На улице в небольшой рощице за замковым рвом уже ждал брат. Мы вскочили в сёдла и поехали навстречу догорающей в рассветных сумерках Северной звезде. Весь огромный мир лежал у копыт наших лошадей.

Интерлюдия I. Тень

В Безмирье нет ничего, кроме серых клубов предрассветного тумана. Сюда приходят умирать отжившие свою ночь сны. Эта унылая обитель и есть его усыпальница, тюрьма и царство. Властелин Ничего, живущий созерцанием чужих грёз. Что за жалкая участь!